Глава 18

Геннадий Павлович провалился в сон, словно в черную бездонную яму. Он падал, падал, падал, – и казалось, этому не будет конца. Страшно не было, но было ужасно неприятно ощущать свое бессилие перед стихией, которая несет тебя неизвестно куда. И все же это было лучше, чем сидеть под насмешливым взглядом полковника Рыпина. Для начала Геннадию Павловичу было довольно и этого. Он ушел от них! Оставил их в дураках! К черту проклятый мир, в котором нет места для истинных чувств! Если даже ему суждено умереть от передозировки снотворного, то сам он никогда об этом не узнает, поскольку последние минуты жизни превратятся для него в бесконечность. Если же его успеют спасти, то полковник Рыпин получит лишь тело, жизнь в котором можно будет поддерживать только с помощью специальной медицинской аппаратуры. По собственной воле Геннадий Павлович в свое тело уже не вернется – его ничто не связывало с тем миром, который он покинул, он не оставил в нем ничего, что не смог бы заново воссоздать в мире сна, – и вряд ли найдется сновидец, который сумеет заставить его вернуться. Уже хотя бы потому, что не всякий сновидец рискнет нырнуть в структуру сна четвертого порядка, проникнуть в которую намеревался Геннадий Павлович. Это был не осознанный выбор, а единственно возможный ход в сложившихся обстоятельствах.

«Пора», – сказал сам себе Геннадий Павлович и сосредоточился на желании остановить падение. Он никогда еще не погружался в активный сон, находясь под воздействием наркотиков или медицинских препаратов, оказывающих влияние на психику и нервную систему, а потому не знал, какой может оказаться ответная реакция мира сна на попытку проникнуть в него столь нахальным образом. То, что колдуны и шаманы использовали доступные им дурманящие средства для того, чтобы проложить дорогу сознанию в мир, лежащий за гранью реальности, – факт известный. Но Геннадий Павлович в своей работе предпочитал обходиться без экстрима. Его приятно удивило то, что он сразу, без каких-либо осознанных усилий оказался в структуре сна второго порядка. Неясный, расплывающийся фон, слегка отливающий бирюзовым, был как нельзя кстати, – Геннадий Павлович вспомнил, что именно в таком виде структура сна второго порядка является наиболее податливой и легко отвечает на любое осознанное усилие сновидца, направленное на ее изменение. Быстро, даже не попытавшись разобраться в том, что перед ним находилось, он уничтожил несколько самопроизвольно возникших мыслеформ, – это был мусор, который мешал сосредоточиться. Заметив стайку разноцветных искорок, Геннадий Павлович в два счета растворил в бирюзовом свечении свое иллюзорное тело и материализовал его уже рядом со скоплением обрывков воспоминаний, прорвавшихся в структуру сна второго порядка. Один взмах рукой – и весь кластер оказался зажат у него в кулаке. Геннадий Павлович почувствовал, как легко, чуть покалывая, щекочут искорки-воспоминания кожу на ладони. Ощущение было приятным, и на мгновение Геннадий Павлович заколебался. Но уже в следующую секунду он плотнее сжал пальцы, превращая в пыль все, что находилось у него в руке, – ему ни к чему были разрозненные и скорее всего вообще ничего не значащие воспоминания из прошлой жизни, к которой он не собирался возвращаться. Но ему был нужен человек – спутник – тот, кто последует вместе с ним в беспредельный новый мир, созданный лишь силой воображения, мир, в котором не будет места злу, жестокости и лжи. Подняв левую руку, Геннадий Павлович сложил вместе указательный и средний пальцы и направил их в ту точку, где должна была начаться материализация образа, воссозданного его памятью. Не прошло и десяти секунд, как бирюзовое сияние в обозначенном месте уплотнилось и начало приобретать очертания человеческой фигуры.

– Марина, – едва слышно произнес Геннадий Павлович, точно спиритист, призывающий духа из небытия.

Фигура приобрела законченный образ, превратившись в девушку, которую Геннадий Павлович помнил как соседку по квартире. На этот раз он сам одел ее так, как пожелал – открытые белые туфли на высоком каблуке, очень короткая, плотно облегающая бедра красная юбка и бледно-голубая, точно вылинявшая, майка без рукавов с портретом Мерилин Монро на груди. Приподняв руки, Марина непонимающе посмотрел на свои ладони.

– Что происходит? – перевела она взгляд на Геннадия Павловича. – Я ведь сейчас не сплю!

– Зато я сплю, – улыбнулся в ответ Геннадий Павлович. – И очень крепко. Я создал структуру сна третьего порядка и призвал тебя в свой сон.

– И что это значит?

– То, что мы можем разговаривать.

– Ага… – Марина в задумчивости приложила указательный пальчик к губам.

– Почему в прошлый раз ты не сказала мне, на кого работаешь? – спросил Геннадий Павлович.

– А как бы ты после этого ко мне относился? – зло сверкнула глазами Марина.

– Не знаю, – честно признался Геннадий Павлович.

– Сейчас я уже ни на кого не работаю, – добавила Марина.

– Полковник Рыпин существует в реальности?

– Да.

– Он контролирует проект?

– Да.

– Существует реальная возможность свалить его?

– Нет.

– Я так и думал, – коротко кивнул Геннадий Павлович.

– Ты только это хотел узнать?

– Нет, – качнул головой Геннадий Павлович. – Я хотел спросить, какие у тебя планы на будущее?

Брови Марины удивленно изогнулись.

– В каком смысле?

– В самом прямом, как ты собираешься дальше жить?

– Какое это имеет значение? – нервно передернула плечами Марина.

– Я хочу предложить тебе уйти.

– Куда?

Геннадий Павлович легко взмахнул рукой и нарисовал в воздухе знак, похожий на раскручивающуюся спираль. Следуя за движением его руки, пространство сжималось, точно часовая пружина. Вначале спираль была размером с ладонь, но по мере вращения она становилась больше. В глубине ее проступали неясные, расплывающиеся очертания не то каких-то предметов, не то зеркальных отражений людей, стоявших по другую сторону плоскости вращения удивительной спирали.

– Что это? – тихо, едва ли не с благоговением спросила Марина.

– Переход в структуру сна четвертого порядка. Там мы будем в безопасности.

Марина подошла ближе к вращающейся спирали и протянула руку так, что пальцы ее почти коснулись зоны перехода.

– И как долго мы сможем там оставаться? – спросила девушка, завороженно глядя не на Геннадия Павловича, а на сжатую в тугую пружину спираль, по другую сторону которой лежал новый мир.

– Вечность.

Только произнеся это слово, Геннадий Павлович наконец-то и сам поверил в то, что решился сделать.

– Вечность, – еще раз повторил он, уже для себя.

Геннадий Павлович полагал, что невообразимая, необъятная глубина, заключенная в коротком слове, должна была зачаровать, взволновать, околдовать Марину, но вместо этого девушка посмотрела на него, точно на идиота.

– Но ведь там, – взмахом руки она указала на зону перехода, – нереальный мир.

– Ты так считаешь?

Улыбнувшись загадочно, точно маг, знающий цену своим трюкам, Геннадий Павлович взмахнул рукой и тут же сжал пальцы в кулак. Когда же он разжал пальцы, на ладони у него лежала изящная игральная кость, выточенная из темно-коричневого дерева, с посеребренными точками.

– Держи, – протянул он кость девушке.

Осторожно, двумя пальцами, словно боясь обжечься, Марина взяла деревянный кубик.

– Это обман? – вопрос прозвучал так, будто она была уверена, что без подвоха здесь не обошлось.

– Ты видишь эту игральную кость, ты ощущаешь фактуру материала и можешь почувствовать легкий запах сандалового дерева, из которого она сделана, а если ты щелкнешь по ней ногтем, то услышишь характерный звук. Почему же ты считаешь, что эта кость не настоящая?

– Потому что я знаю, что это так, – упрямо, почти зло ответила Марина. – Я видела, как ты создал ее из ничего.

– А если бы ты не видела этого?

Марина ничего не ответила.

– Ты не знаешь, откуда появилось большинство предметов, которые окружают тебя в повседневной жизни. Те же, которые возникли у тебя на глазах, были сделаны из материалов, происхождение которых известно тебе лишь с чужих слов. Но тем не менее ты не сомневаешься в их реальности.

– Потому что так оно и есть!

– Потому что ты веришь в это! Потому что ты привыкла так воспринимать свой мир! Потому что так тебе удобно, так проще для тебя! Ты считаешь свой мир реальным лишь потому, что не знакома лично с его создателем!

– Ты вознамерился стать творцом нового мира?

– А почему бы и нет?

– Потому что это будет ублюдочный мир, пародия на уже существующий!

– С чего бы вдруг?

Марина усмехнулась и подбросила кость на ладони.

– Чтобы понять это, достаточно взглянуть на наш мир, у которого, как ты считаешь, также был творец. Мир, который он создал, далек от идеального.

– А кто тебе сказал, что он хотел создать мир всеобщей радости и счастья? Быть может, он создал именно то, что хотел, – мир вечных страданий и боли.

– Если это так, то придется признать, что создатель обладал извращенной фантазией.

– Я готов с этим согласиться!

– Но я не готова!

Марина стремительно развернулась на каблуке и запустила игральную кость высоко в небеса. Геннадий Павлович взмахнул рукой, и кость снова оказалась у него в кулаке.

– Быть может, у создателя нашего мира просто не получилось то, что он задумал, – примирительно улыбнулся Геннадий Павлович. – Он понял это, бросил все, как есть, и перешел к новому проекту.

– Ты думаешь, тебе удастся то, что не смог сделать он?

– Мне хочется в это верить.

– А что, если нет?

Геннадий Павлович развел руками.

– У меня нет ответа на этот вопрос, – я не знаю, как поступает неудавшийся творец-неудачник. Быть может, он делает себе харакири?

– Это не смешно, – тряхнула головой Марина.

– А я и не пытаюсь шутить. У меня просто нет другого выхода. – Геннадий Павлович бросил взгляд на спираль, которая по-прежнему вращалась вокруг своего центра, но уже перестала увеличиваться в размерах. – И, как я понимаю, у тебя тоже. Выбор у нас невелик – либо стать марионетками в чужой грязной игре, либо попытаться создать свой собственный мир. – Геннадий Павлович протянул девушке ладонь, на которой лежал кубик из сандалового дерева. – Ты со мной?

– Сделай еще что-нибудь, – попросила Марина.

– Что? – не понял Геннадий Павлович.

– Что-нибудь красивое.

Геннадий Павлович улыбнулся легко и свободно, – он уже не помнил, когда в последний раз так улыбался. Он даже пальцами не шевельнул, а сандаловый кубик на его ладони превратился в зеленый росток, стебель которого быстро вытягивался вверх. Через несколько секунд это был уже цветок с большим пурпурным бутоном, который вдруг раскрылся, сделавшись похожим на огромную экзотическую бабочку. Но это и в самом деле была бабочка! Взмахнув большими, переливающимися, точно первые лучи солнца в капельках застывшей на листьях росы, крыльями, бабочка вспорхнула с ладони. Завороженно наблюдая за полетом невообразимо прекрасного создания, Марина не заметила тот миг, когда бабочка превратилась в небольшую птичку с изумрудными крыльями, алой грудкой, тонким, как шило, клювом и изогнутым, точно лира, хвостом.

– Теперь ты веришь, что у меня получится? – спросил Геннадий Павлович.

– Да, – ответила Марина и положила руку в его открытую ладонь.

Геннадий Павлович осторожно сжал пальцы девушки.

– Идем?

– Что станет с нами в реальном мире?

– Лучше не думать об этом.

Геннадий Павлович сделал шаг по направлению к вращающейся спирали, рассчитывая, что Марина последует за ним. Но девушка осталась на месте.

– Я хочу знать, – настойчиво повторила она.

Обернувшись, Геннадий Павлович посмотрел на нее, – глаза чуть прищурены, губы плотно сжаты, – и понял, что, не получив ответа, она никуда не пойдет.

– Кома, – коротко ответил Геннадий Павлович.

– То есть мы умрем?

– Мы уходим в другой мир.

– Но там…

– Там остаются только наши тела, – не дослушав, перебил Геннадий Павлович. – Без надлежащей медицинской помощи они вскоре умрут, – слова его звучали резко, почти грубо, – он устал убеждать. – Но нас там уже не будет. Расстаться со своим телом – это все равно что скинуть старую, изношенную одежду. Или остричь ногти.

Марина зябко поежилась.

– Мне страшно даже подумать об этом.

– Ну так и не думай! – Геннадий Павлович дернул девушку за руку. – Мы уже никогда туда не вернемся! Послушай, – Геннадий Павлович положил руки Марине на плечи и попытался привлечь ее к себе. – Поверь же мне, наконец! В новом мире я создам для тебя все, что ты только пожелаешь!

– Все? – с сомнением переспросила Марина.

– Все! – уверенно пообещал Геннадий Павлович.

– И ты никогда не будешь жалеть об этом?

– О чем? – не понял Геннадий Павлович.

– О том, что позвал меня с собой.

– Никогда, – улыбнувшись, покачал головой Геннадий Павлович.

– А что, если вдруг?..

Геннадий Павлович не позволил ей договорить, – он поднял указательный палец и медленно, акцентируя каждое слово, произнес:

– Это будет наш мир. Мы сделаем его каким пожелаем. И никто – ты слышишь! – никто не сможет нам в этом помешать.

– Ты мог хотя бы предупредить меня, – с укоризной заметила Марина.

– У меня не было времени, – признался Геннадий Павлович.

Марина обреченно вздохнула, после чего быстро глянула по сторонам, точно хотела убедиться, что ничего не забыла. Геннадий Павлович вновь осторожно коснулся рукой ее плеча. Он хотел сказать, что это только начало, что они стоят на пороге нового, неведомого мира, в котором сон и явь сливаются воедино. Он хотел сказать, что, оказавшись там, они никогда не станут вспоминать тот мир, который оставили. Он многое готов был сейчас ей сказать, если бы только она согласилась его выслушать. Но Марина опередила его.

– Иди, – только и сказала она.

В лице ее что-то переменилось, – оно стало как будто чужим и далеким, похожим на лицо, которое видишь в окне отходящего от перрона поезда. Геннадий Павлович почувствовал смутное, еще не до конца осознанное беспокойство.

– Иди, – снова услышал он голос Марины.

Короткое слово прозвучало почти как приказ. Геннадий Павлович медленно – он ведь мог еще передумать – сделал шаг вперед. И тотчас же кто-то сильно толкнул его в спину. Чтобы не упасть, Геннадий Павлович раскинул руки в стороны, непроизвольно сделал еще три шага вперед и провалился сквозь полупрозрачную спираль. Левая рука его неожиданно уперлась в стену, и это помогло ему устоять на ногах. Геннадий Павлович ловко развернулся на пятках, – не в пример удачнее, чем смог бы сделать это в реальности, – и, кинувшись назад, снова налетел на глухую стену. На миг Калихин ошеломленно замер, пытаясь понять, что происходит. Потом он посмотрел в противоположную сторону и увидел длинный, уходящий в бесконечность коридор, выкрашенный в грязно-желтый цвет. Место было слишком хорошо знакомо, чтобы не узнать его с первого взгляда, – тот самый районный кабинет генетического картирования, существующий в его ложных воспоминаниях. Даже потрепанный лист бумаги с перечнем документов, приклеенный скотчем к стене, был на месте.

Несмотря на то, что ситуация казалась совершенно невероятной, – кто-то сумел блокировать его в структуре сна четвертого порядка, которую он сам же и создал! – Геннадий Павлович не утратил самоконтроля. Напротив, мозг его работал быстро и четко, как никогда. Против него действует опытный сновидец. Для того чтобы переиграть его, нужно было работать быстрее, четче, точнее, изобретательнее, виртуознее. Выход – где он может находиться? Интерьер помещения, вне всяких сомнений, был воспроизведен по его же ложным воспоминаниям. Коридор, и прежде казавшийся бесконечным, во сне мог действительно оказаться таковым. А если и нет, то был ли в другом конце его выход – поди угадай. Нет, тут нужно было не бегать из конца в конец, надеясь случайно наткнуться на что-то, что подскажет путь к спасению, а действовать наверняка. Геннадий Павлович побежал по коридору, со страхом ожидая, что в любую секунду его внутреннее пространство начнет меняться – именно так поступил бы он сам, если бы требовалось деморализовать противника, заставить его нервничать, торопиться, а значит – совершать ошибки. Но тот, кто подстроил ему западню, почему-то не предпринимал никаких действий. Свернув направо, Геннадий Павлович оказался перед дверью с табличкой «А.Р. Арков» и с ходу рванул ее на себя. Если раньше здесь был запасной выход, в структуре сна четвертого порядка можно было попытаться пробить его снова. Дверь открылась без труда. По другую ее сторону была все та же крошечная комнатка с глухими стенами. Геннадий Павлович подбежал к стене, где когда-то находился выход, и попытался сорвать с нее обои. Ногти скользнули по бумаге, не оставив следа.

– Глупо, – раздался голос за спиной у Геннадия Павловича, следом за чем щелкнул дверной замок.

Калихин стремительно обернулся. У двери, широко расставив ноги и уперевшись сжатыми кулаками в бедра, словно охранник, стоял его симулякр.

– О чем ты? – спросил Геннадий Павлович.

– Ты ведешь себя на удивление глупо, – симулякр с укором покачал головой. – Признаться, не ожидал от тебя такого.

Геннадий Павлович решил не обращать внимания на его слова.

– Мне нужно выбраться отсюда.

– Ничем не могу помочь, – развел руками симулякр.

– Я могу снова открыть выход. Это мой сон, и сейчас это у меня должно получиться. Где он был прежде? Здесь? – Геннадий Павлович указал рукой на стену в том месте, где пытался содрать обои. – Мне нужно знать точно.

– Здесь никогда не было выхода, – ответил симулякр. – То, что ты принял за выход, на самом деле было ловушкой.

– Ловушкой? – непонимающе повторил Геннадий Павлович. – Для кого?

– Для тебя, дорогой, – гнусно усмехнулся симулякр. – Для тебя.

– А как же пароль?

– Это было еще одно ложное воспоминание, активировавшееся в нужный момент.

Не в силах поверить в происходящее, Геннадий Павлович медленно покачал головой из стороны в сторону и в такт этим движениям так же медленно произнес:

– Этого не может быть.

– Может, дорогой мой, может, – умиротворенно улыбнулся симулякр.

Геннадий Павлович ничего не успел ответить, – тело его скрутила внезапная боль, поднимающаяся снизу живота, из области мочевого пузыря, выворачивающая наизнанку желудок, разрывающая печень и сжигающая легкие. Но пока сознание у него еще оставалось ясным, он задавал себе один и тот же вопрос: за что? Должно быть, когда боль, в конце концов, сделалась нестерпимой, Геннадий Павлович прокричал его вслух, потому что прежде, чем потерять сознание, он услышал ответ, произнесенный кем-то, кого не было в комнате, но чей голос казался ему удивительно знакомым:

– А ни за что, просто так.

Когда тьма беспамятства рассеялась, боль уже прошла. Сверху нависал белый – настолько белый, что это казалось неестественным, – потолок. Геннадий Павлович понял, что лежит на спине, и попытался подняться. Это ему не удалось, – руки в запястьях и ноги в щиколотках оказались пристегнутыми к ложу крепкими эластичными ремнями.

– Эй! – хрипло крикнул Геннадий Павлович, сам не зная, к кому обращается.

Он услышал шаги и краем глаза уловил движение справа от себя. Над ним склонился человек в светло-голубом лабораторном халате. Увидев его лицо, Геннадий Павлович усмехнулся, да так, что едва не заплакал.

– Почему вы не нацепили на халат погоны, полковник? – попытался пошутить он.

– Потому что это было бы глупо, – вполне серьезно ответил Рыпин. – Я такой же полковник, как и ты, Гена. Мы с тобой, можно сказать, коллеги. А вот полковник Попов передавал тебе привет. Ты помнишь полковника Попова, Гена?

– Нет, – ответил Калихин.

– Ничего страшного, – ласково улыбнулся Рыпин. – Ты его еще вспомнишь. Непременно вспомнишь.

– Где мы? – спросил Геннадий Павлович.

– В нашей лаборатории, – заговорщицки подмигнул Рыпин. – Наверное, правильнее было бы сказать, в твоей лаборатории, Гена.

– Ты в этом уверен?

– Абсолютно. – Рыпин слегка наклонил голову и улыбнулся, точно добрый дядюшка, приготовивший племяннику восхитительный подарок к Рождеству.

– К черту, – устало выдохнул Геннадий Павлович.

– Что именно? – решил уточнить Рыпин.

– Все, – коротко и конкретно ответил Геннадий Павлович и отвернулся.

– Знаешь, Ген, – с грустью в голосе произнес Рыпин, – я все же до последнего надеялся, что нам удастся договориться. Но ты повел себя весьма неразумно. Почему ты не позвонил по номеру, указанному на визитке, что передал тебе наш человек из кабинета генетического картирования? Один звонок мог бы решить все проблемы! Дорогой мой, ты не иначе как забыл, что бороться с системой бессмысленно.

– Особенно если систему представляют такие, как ты, – не смог удержаться от язвительного замечания Геннадий Павлович.

– Совершенно верно, – с удивительной легкостью согласился с таким утверждением Рыпин. – Система – это я.

Геннадий Павлович повернул голову, чтобы снова увидеть широкое, волевое лицо Рыпина.

– Ответь мне только: ради чего все это?

– Ты разве не понял? – изображая удивление, Рыпин картинно вскинул брови. – В свое время ты не раз повторял, что ни один человек в здравом уме даже близко не подойдет к структуре сна четвертого порядка. И при этом без устали расписывал, какие грандиозные возможности раскроются перед тем, кто решится туда проникнуть. Вот нам и пришлось довести тебя до такого состояния, что разум отошел на второй план, уступив место эмоциям. Ты уж извини, Гена, но иначе никак не получалось.

– Я успел перейти в структуру сна четвертого порядка?

– Совершенно верно. Ты перешел в структуру сна четвертого порядка, но, как ни странно, мы снова вместе, – Рыпин сделал загадочную паузу, после чего спросил игриво: – Ну, теперь-то догадался?

– Наш мир – это чей-то сон в структуре четвертого порядка, – безнадежно усталым голосом произнес Геннадий Павлович.

– Совершенно верно, – приторно-сладко улыбнулся Рыпин. – И что самое интересное, – нагнувшись, прошептал он на ухо Геннадию Павловичу, – кроме нас с тобой, об этом никто даже не подозревает. Ты только представь, Геннадий, какие возможности это открывает.

Калихину был ясен ход мыслей Рыпина – полковника, или кто он там был на самом деле, – и все же он предпринял последнюю, почти безнадежную попытку образумить его:

– Нам неизвестно, чей это сон.

– Да какая разница, – слегка поморщился Рыпин.

– А как же ложные воспоминания?

Услышав такое, Рыпин едва не рассмеялся.

– Гена, дорогой мой, работа с ложными воспоминаниями закончена. Твоя методика превосходно себя зарекомендовала и уже применяется на практике. Ты даже получил за эту работу премию, – разве не помнишь?

Калихин устало закрыл глаза.

– Послушай, Рыпин, – произнес он, не глядя на собеседника, – я прошу тебя только об одном: оставь в покое Марину.

– Да, Марина, – мечтательно улыбнувшись, покачал головой Рыпин. – Марина блестяще провела всю операцию. Ты обратил внимание на то, что она активный сновидец? Между прочим, врожденный талант! Нам почти не пришлось тратить время на ее специальную подготовку.

Чтобы не завыть от боли и тоски, Геннадий Павлович что было сил стиснул зубы. Теперь у него уже точно не осталось ничего, что связывало бы его с этой жизнью, и если бы только была такая возможность, он, не задумываясь, положил бы конец своему бессмысленному существованию.

– Но мы все равно не посвятим ее в нашу тайну, – заговорщицки прошептал Рыпин. – Мы никому не расскажем о том, что известно только нам двоим. Ведь так, Гена?

– Поди ты к черту, – процедил сквозь зубы Геннадий Павлович.

– Ай-яй-яй, – с показным сожалением поцокал языком Рыпин. – Что с тобой сделали ложные воспоминания. А прежде с тобой было так приятно работать.

Геннадий Павлович не слушал, что говорил Рыпин. Он хотел лишь одного – уснуть. Уснуть навсегда. Уснуть и видеть сны.

– Геннадий, – вновь позвал его Рыпин. – Тебе разве не интересно узнать, кто ты на самом деле?

– Я знаю, кто я такой, – сказал Калихин и закрыл глаза.

– Не-е-ет, – медленно покачал головой Рыпин. – Ты даже представить себе этого не можешь.

– И не хочу, – с усилием выдавил из себя Геннадий Павлович.

– А все равно придется, – как будто даже с сочувствием произнес Рыпин. – Открывай-ка глазки, Гена.

Калихин открыл глаза и увидел перед собой экран телемонитора, размером чуть больше лица. По краям – полоски мягкого пластика, на углах – нашлепки из того же материала. Биться головой бесполезно, – можно даже не пытаться.

– Ты уж извини, Гена, – вновь услышал он голос Рыпина, видеть которого теперь не мог. – Но нам придется вновь перепрограммировать твои воспоминания. Уверяю тебя, – поспешил успокоить он пациента, – мы все вернем в состояние нормы, ни один участок твоей истинной памяти не пострадает. В самом деле, Гена, пора кончать с жизнью безработного. Ты достоин большего! Я только об одном тебя попрошу, – голос Рыпина сделался вкрадчивым, – не закрывай, пожалуйста, глазки, когда включится монитор. Ты ведь знаешь, у нас имеются приспособления для того, чтобы помешать тебе сделать это. Так стоит ли упрямиться? Вот увидишь, новая жизнь тебе понравится. – Подождав какое-то время и не получив ответа, Рыпин сказал, обращаясь уже не к Калихину, а к кому-то другому, кто не был пристегнут ремнями к ложу: – Начинаем.

Экран загорелся, по нему поплыли разноцветные всполохи и пятна, кажущиеся то абсолютно бесформенными, то как будто что-то напоминающими. Пытаться закрыть глаза и в самом деле было бессмысленно. Геннадий Павлович смотрел на экран и чувствовал, как в его душу пробирается что-то чужое – холодное и скользкое, омерзительное, точно щупальце морского чудовища. И тогда Калихин закричал:

– Ненавижу вас!.. Будьте вы все прокляты!.. Вместе со своим гнусным миром!..

Он орал с такой неистовой силой, что капли слюны летели на экран. Но ему никто не отвечал. Все уже было предрешено и изменить что-либо было невозможно. Мир оставался таким, какой он есть.