Глава 6
Уничтожив в холле, по предварительным оценкам, треть здешней охраны, мы понятия не имели, как разбросаны по мини-форту оставшиеся вражеские силы. Внутри него не было видеокамер и сканеров, к которым Башка мог бы подключиться и провести рекогносцировку (с какой стати, спрашивается, хозяину следить за самим собой и своими телохранителями?). Проберись мы сюда тихой сапой, тогда нам наверняка удалось бы застать большинство охранников наверху – на пульте и в жилых комнатах. Но в каком порядке они рассредоточивались по «Ласточке» перед приходом визитеров, а тем более подозрительных визитеров вроде нас, трудно было сказать. Возможно, охрана делилась на три группы и занимала ключевые точки: холл, пульт и апартаменты босса. А возможно, действовала как-то иначе. Но если вдруг выяснится, что собирающийся ворваться к Барклаю Вектор получит там решительный отпор, с ходу расщелкать это уравнение нашему математику вряд ли удастся.
Его шлем также был собран из затвердевшего «Голема». Но, в отличие от наших, являлся не одной гранатой, а скомпонованными вместе двумя. У каждой из них имелся свой детонатор и свои регулирующие взрыв примочки. Соответственно, и применять эту взрывчатку мы планировали иначе: для уничтожения не живой силы, а преград, которые могли возникнуть у нас на пути.
Как только мы начали бой, двери всех внутренних помещений мини-форта были перекрыты и заблокированы. Мудрая тактика. Барклай располагал большим количеством бойцов, чем мы, но его силы также были ограниченны. Вместо того чтобы бросить их в контратаку, он предпочел поберечь жизни телохранителей, чьи ряды и так поредели, и приказал им закрепиться на стратегических позициях. Пока мы не отключим тревогу и не дезактивируем периметр, нам не открыть ворота и не пропустить снаружи подмогу. Но нас было всего трое, а такими силами, с разумной точки зрения, нереально взять штурмом все здание. Да, нам повезло ошеломить хозяев бомбами и нахрапом отвоевать у них холл и коридоры. Однако теперь, когда они ушли в глухую оборону, шансов подобраться к пульту у нас, по их мнению, не было.
Коридор, ведущий от балкона к отрезанному стальной перегородкой ЦУПу, имел в длину около десяти метров. Слева и справа – по одной двери. Они тоже были закрыты, но выглядели вполне обычными, пластиковыми. В какой-то из комнат за ними располагалась казарма охранников, а в другой – их столовая и кают-компания. И нам, хочешь не хочешь, придется сначала осмотреть эти помещения. В них могли притаиться враги, которые ударят нам в спину, когда мы подойдем к двери ЦУПа закладывать взрывчатку.
Работающий на первом этаже Вектор начал штурм апартаментов, когда мы с Астатом вышибли последнюю дверь и ворвались во вторую комнату. В ней так же, как в той, что мы проверили до этого, оказалось пусто. Чего нельзя сказать об обиталище Дровосека. Едва громыхнул подорванный Вектором заряд, от которого «Ласточка» вновь содрогнулась, будто при землетрясении, как вслед за взрывом сразу раздались автоматные очереди и шипение включившейся системы пожаротушения.
Последняя не могла не включиться, поскольку «Голем» в обеих половинах шлема Вектора представлял собой не осколочную, а кумулятивную бомбу. Форсированный детонатор воспламенял за раз практически все взрывчатое вещество, а его мелкие остатки догорали в кумулятивной струе, усиливая и продляя ее горение. Подобная бомба прожигала в металлической плите десятисантиметровой толщины дыру площадью около квадратного метра. А поскольку аварийные перегородки в мини-форте были тоньше, проделанный Вектором вход наверняка оказался шире. И едва в убежище Барклая ворвался фонтан расплавленного металла, без автоматических огнетушителей там было уже не обойтись.
Судя по характеру канонады, в апартаментах, помимо Дровосека, засело двое или трое телохранителей; сколько конкретно, сказать нельзя, ибо барон также мог взять в руки оружие. Пули колотили изнутри по железной двери, но ответных выстрелов из ИПП – таким оружием располагал Вектор – до нас не доносилось. Впрочем, вряд ли он случайно погиб при взрыве или нарвался на первые ударившие в него из пробоины выстрелы. В данный момент Вектор, скорее всего, затаился и выжидал. Чего именно, знал лишь он сам. И раз уж он медлил, значит, этого требовали условия решаемого им тактического уравнения.
Никакой засады на нашем пути не обнаружилось. Иных дверей в обследованных нами комнатах не было, так что никто не мог незаметно зайти к нам в тыл. Самое время установить бомбу и прожечь себе проход в ЦУП, где, по всей вероятности, и сконцентрировались основные вражеские силы. От четырех до семи человек – примерно столько поджидало нас за толстой стальной перегородкой. Их атакованные внизу собратья уже предупредили охранников пульта, чтобы они надели дыхательные маски и опустили забрала шлемов. В отличие от просторных апартаментов, в тесном ЦУП высокотемпературная струя кумулятивной бомбы вмиг нагреет атмосферу до нескольких сотен градусов.
На то, чтобы установить взрывчатку, активировать детонатор и переждать взрыв в боковой комнате, требовалось не более десяти секунд. Однако, едва Астат приблизился к перегородке, собираясь прилепить к ней бомбу на магнитные кронштейны, как в его Мю-фоне и в моем переговорном устройстве раздался взволнованный крик Башки:
– Красный и Синий, берегитесь! Прямо над вами – всплеск электромагнитной активности! Возможно, там!..
Дальнейшие его слова я не разобрал из-за грохота, поскольку в этот момент позади нас с потолка обрушилась мраморная панель. Но виной тому был вовсе не учиненный нами перед этим в холле взрыв. Во-первых, потому что осколки гранат досюда не долетали. А во-вторых, причина, породившая у нас за спиной обвал, показалась нам на глаза еще до того, как обломки мрамора упали на пол.
Автоматическая пулеметная турель! Коварно замаскированная так, что ее наличие под потолочной облицовкой не выдавал ни малейший признак. И не только замаскированная, но до сего момента еще и отключенная. Работай она в дежурном режиме, Башка обнаружил бы ее при сканировании «Ласточки» по активированному электромагнитному контуру. Но Барклай нарочно запрятал турель на подступах к ЦУПу так, чтобы ее нельзя было раньше времени ни увидеть, ни рассекретить. Это была ловушка, загоняющая врага в тупик тогда, когда он убедится, что путь к цели чист, и приблизится к ней вплотную.
Я и Астат угодили в западню. Перед нами находилась закрытая стальная перегородка, и для вращающегося под потолком, спаренного импульсного пулемета мы не отличались от мишеней на огневом стенде. И если бы не Башка, у нас не было бы шансов уцелеть, поскольку адская машина открыла огонь сразу, как только выскочила из потолочного тайника. А так мы заполучили маленькую фору, которой, к великому сожалению, успел воспользоваться лишь я один…
Меня спасли не отменная реакция и ловкость, а чистая случайность. Я стоял позади минирующего дверь Астата, и в итоге эти разделявшие нас полтора метра решили, кто из нас выживет, а кто погибнет. Мы бросились к ближайшему укрытию – казарме – практически одновременно, сразу, как только услыхали предупреждение об угрозе. Я бежал впереди и, когда заговорил пулемет, уже нырял в казарменную дверь. В то время как приотставший напарник вдобавок запнулся за обломок мрамора. Если бы не эта мимолетная задержка, возможно, пулемет ударил бы в пол позади Астата, и он успел бы скрыться следом за мной в боковой комнате. Но, увы, когда он, споткнувшись, наклонился на бегу вперед, очередь угодила ему в спину, прошив его наискось от правой почки до левого плеча…
Астат рухнул ниц в шаге от двери. Бомба, которую он не успел закрепить, находилась у него в правой руке, но застывшему «Голему», как я уже упоминал, попадание пуль было не страшно. В отличие от Астата, коему они не дали ни малейшей пощады. Я понял, что стряслось, когда, ворвавшись в казарму, упав на пол и откатившись за оружейные стеллажи, обнаружил, что проделал свой маневр в одиночку. А лающий в коридоре пулемет лишил меня последней уверенности в том, что напарнику тоже повезет не угодить под пули.
Они же, изрешетив Астата и пол, принялись затем дырявить стену, отделяющую коридор от казармы. Наверняка видеокамера на турели зафиксировала, что один из праведников юркнул в соседнее помещение, поэтому хозяева решили подвергнуть и его пулеметной «дезинфекции». Но я потому и выбрал в качестве укрытия не кают-компанию, а казарму, поскольку еще при беглом осмотре обратил внимание на выстроенные в ней стеллажи с оружием. Сделанные из пуленепробиваемого стекла, они были заперты на все замки, ибо в них еще оставался кое-какой арсенал – тот, который телохранители держали про запас и не разобрали по тревоге. Спрятавшись за этими стеллажами, я оказался загорожен от пулемета двойным щитом (задняя стенка пирамиды плюс ее опущенная передняя крышка), прострелить который было невозможно. Коридорная стена также отличалась крепостью, но пули все же ее пробивали, так как пулемет палил по ней практически в упор. И пули, не натыкавшиеся потом на мой щит, быстро превратили скромное казарменное убранство в сущий бедлам. Не сказать, чтобы телохранители Дровосека поддерживали здесь суровый армейский порядок, но теперь он и вовсе исчез без остатка. И когда стрельба прекратилась, в изрешеченной комнате висели клубы пыли, а вокруг меня валялись обломки нар, обрывки матрацев и разбитая в хлам бытовая техника…
Удивительно, но, заполучив в спину полдюжины пуль, Астат был еще жив и даже находился в сознании. По крайней мере, когда я осторожно высунулся из-за пирамиды, он глядел на меня из коридора тускнеющим и помутившимся от боли, но достаточно осмысленным взором. На шевелящихся губах Астата пузырилась кровавая пена. Он хотел что-то сказать, однако единственными вылетающими из его горла звуками были лишь сдавленные хрипы. Находящийся при смерти оперативник, не отрываясь, смотрел мне в глаза и безуспешно пытался донести до меня какую-то мысль. Так, будто он решил в моем лице распрощаться со всем миром, который ему довелось покидать не в самое удачное время и не в самом лучшем месте.
Это был не первый и, вероятно, не последний соратник, служивший под моим командованием и погибший у меня на глазах. За всю мою ведомственную карьеру мне довелось потерять до Астата шестнадцать кадровых и восемь внештатных сотрудников. Чью-то гибель я не видел, чьей-то, как сегодня, стал свидетелем, а кто-то и вовсе был отправлен мной на верную смерть, зная, либо, напротив, не догадываясь, что ему уготовано. Я помнил всех этих людей, но не потому, что сокрушался насчет их кончины, а всего лишь по причине моей хорошей памяти. Переживал ли я впоследствии по поводу постигшей их участи? Скажем так: не настолько, чтобы их лица преследовали меня во сне и лишали душевного равновесия при воспоминании о них. И это опять-таки являлось заслугой моей профессиональной памяти, ограждающей меня от напрасных мыслей о том, чего уже никогда не вернуть и не исправить.
Были среди «моих» двадцати четырех покойников такие, потеря которых вызывала во мне чувство горькой досады. Но попадались и те, кто, даже погибнув у меня на глазах, заставлял сожалеть о нем не больше, чем шахматист сожалеет о взятой противником пешке. Смерть Астата являла собой нечто среднее: он был хорошим оперативником, но незаменимым я бы его не назвал. Вот почему, глядя на его агонию, я досадовал не столько о его гибели, сколько о том, что теперь наша с Вектором задача еще больше усложнилась. А погибающий Астат… Что ж, пусть отправляется с миром в нашу шпионскую Валгаллу, где бы она ни находилась. И пусть не держит на меня обиду за то, что я не оказал ему профессиональную вежливость: не пустил умирающему в муках соратнику пулю в лоб, дабы избавить его от страданий.
Об этом он меня сейчас и просил. Или, вернее, умолял – слишком много усердия он для этого прилагал. Мне стоило лишь навести на него «Страйк», прицелиться и нажать на спусковой сенсор. Вопрос двух секунд и одной пули. Однако у меня имелся выбор: исполнить последнюю волю Астата или же воспользоваться его агонией для того, чтобы ввести противника в заблуждение. И попробовать отыграть утраченную нами инициативу.
Было заметно, какую сильную боль испытывает умирающий. При взгляде на его мучения меня самого всего передергивало, а рука так и порывалась вскинуть оружие и спустить курок. И все же я не поддался благородному порыву, поскольку был обязан использовать любые методы, чтобы довести операцию до победного конца. Вплоть до того, чтобы даже усилить муки Астата, если от подобной садистской тактики будет прок.
Я способен и не на такие гнусности, ведь иначе меня не привлекли бы на службу в одно из самых «грязных» подразделений Ведомства – отдел «Гермес». Отдел, в сотрудниках которого нет ни толики того благородного шарма, какой присущ героям из классической военной разведки и контрразведки. Вот почему о таких, как я, не снимают кино и не пишут книг – ибо от многих наших «подвигов» у любого нормального человека волосы встанут дыбом и начнется несварение желудка. Вот почему официально нас не существует, ибо никакое уважающее себя государство не признает, что у него на службе состоят такие отщепенцы, как мы. И услугами которых оно тем не менее частенько не брезгует пользоваться…
Астат пускал кровавые пузыри, судорожно скреб ногтями пол и смотрел на меня угасающим взором, а я лишь молча мотал ему в ответ головой: дескать, извини – ничем не могу помочь. Или, вернее, могу, но не хочу. По одной лишь причине: редкий сталкер, будь он хоть прожженным наемником, хоть отмороженным сектантом, стал бы безучастно наблюдать за корчащимся в агонии товарищем. И если бы не рискнул вытащить его из-под огня, то хотя бы пристрелил, дабы тот не мучился. Поэтому наш враг должен считать, что раз заскочивший в казарму праведник не попытался облегчить участь единоверца, значит, он также либо мертв, либо тяжело ранен.
Помимо хрипа Астата, грохота осыпающейся облицовки и доносящихся с первого этажа выстрелов я слышал, как под потолком коридора посвистывают сервомоторы пулеметной турели. Видеоглаз адской машины пытался высмотреть меня через казарменную дверь и крупные дыры в стене. Второе было не менее сложно, чем первое. Пули, что пробивали ее и врезались в стеклянные стеллажи, покрыли их густой сетью трещин. Поэтому они полностью утратили прозрачность, обеспечив мне дополнительную маскировку.
Из груди Астата вырвался последний слабый хрип, глаза его застила мертвенная пелена, после чего он обмяк, затих и больше не пошевелился. Отмучился, одним словом. И довольно быстро, что было хорошо для него, но не слишком желательно для меня. Чем дольше бы он агонизировал, взывая ко мне о милосердии, тем сильнее убеждались бы наши противники, что я также нарвался на пули и не окажу им сопротивления.
Ну да ладно, что случилось, то случилось. Будем исходить из сложившихся обстоятельств, насколько бы они ни были далеки от желаемых. Мои прогнозы подтверждались, и это главное. А в нашей работе, наполовину основанной на тактических импровизациях, точность оперативного прогноза – немаловажный фактор.
Астат умер, но я по-прежнему сидел в своем укрытии, стараясь не шевелиться и даже не дышать. Я мог себе это позволить, а вот защитники ЦУПа – нет. Они успешно отбили штурм, и сейчас, когда, по их расчетам, в «Ласточке» остался всего один враг, хозяевам надо было объединить силы, чтобы поскорее его добить. И им следовало поспешить, поскольку враг этот был самым проворным и удачливым из всех. Он уже прожег вход в апартаменты Барклая и, если еще туда не ворвался, то в любой момент мог это сделать.
Я чуял, что, прежде чем охранники пульта ринутся на первый этаж, они устроят мне финальную проверку: деактивируют турель и посмотрят, что произойдет. Ведь, возможно, я все-таки выжил и жду, когда отключится пулемет, чтобы тоже слинять отсюда вниз. Или попытаться продолжить штурм ЦУПа в одиночку, если я еще не утратил тяги к геройству.
Пулеметные сервомоторы вновь засвистели, затем в них что-то несколько раз щелкнуло – видимо, обесточенные реле, – и больше из коридора не донеслось ни звука. Догадка подтвердилась: адская машина отключена. Но я, разумеется, не поддался на провокацию – как сидел за пирамидой, так и продолжал сидеть, навострив уши и ожидая, когда раздастся другой звук. Тот, который и должен был стать моим сигналом к атаке.
Ждать пришлось недолго. Не прошло и полминуты, как гул отодвигающейся стальной перегородки известил меня о том, что охрана пульта идет на подмогу боссу. Возможно, ему уже доложили о том, что два из трех захватчиков уничтожены, и сейчас Барклай подавно не бросится бежать из «Ласточки» по наверняка имеющемуся подземному ходу. Ошеломленные нашим нахрапом, хозяева вновь воспрянули духом, и это был хороший момент, чтобы нанести им коварный и сокрушительный удар под дых.
Нельзя позволить, чтобы дверь ЦУПа полностью открылась и телохранители высыпали в коридор. Едва заслышав, что она пришла в движение, я тут же вскочил на ноги, подхватил лежащую рядом с телом Астата бомбу и, активировав детонатор, метнул ее в приоткрывшийся дверной проем. После чего бросился обратно, за мое проверенное укрытие – оружейную пирамиду.
Я затратил на все про все не более четырех секунд. И когда «Голем» влетел в помещение охраны, она, столпившись у двери, еще только готовилась переступить через порог. Брошенная мной половинка шлема Вектора стукнула в грудь телохранителю, коему предстояло выйти в коридор первым. Но что был для него этот удар в сравнении с тем, какой обрушился на всех них мгновением позже!
Энергия «Голема», которой предстояло прожечь дыру в железной плите, не встретила ее на своем пути и была попросту выброшена в воздух. Но отнюдь не бездарно. Ударив в потолок, направленная взрывная струя пробила в метровой толще бетона брешь. Часть кумулятивного потока при этом вырвалась наружу и унеслась ввысь. Однако оставшейся его мощи – той, что отразилась от потолка и в рассеянном виде разнеслась по комнате, – с лихвой хватило на то, чтобы мгновенно превратить ЦУП в подобие кузнечного горнила.
Некоторое количество энергии также вылетело через приоткрытую перегородку в коридор, и я ощутил этот жар кожей. Но до меня докатились лишь его безвредные отголоски, в то время как врагов он уже не припекал, а сжигал заживо. Никакие защитные маски и перчатки им не помогли. Помимо охватившего комнату пламени выброс образовал в ЦУПе очаг высокого давления, уцелеть в котором человек мог лишь в специальном взрывоустойчивом скафандре. Если в «Ласточке» и хранилась подобная спецодежда, врагам не пришло на ум воспользоваться ею перед нашим визитом. О чем многие из них, впрочем, вряд ли пожалели, поскольку погибли практически мгновенно.
Но были среди них и те, которые не погибли. Эту свою недоработку мне также предстояло устранить.
Подобрав «карташ» Астата, я ворвался в ЦУП сразу, как только волна жара улеглась, и туда из коридора и потолочной бреши опять хлынул прохладный воздух. Гореть там было особо нечему, но система пожаротушения все равно закачала в помещение газообразный хладон, заполнивший его белесым туманом и оставляющий кисловатый привкус во рту. Из-за того, что взрыв был направленный и ударил в потолок, пульт остался цел, хотя за полную его сохранность я все же не ручался. На нем погасли несколько вспомогательных голографических экранов, но главный работал и не сигнализировал о фатальных сбоях. Это означало, что я мог взять на себя управление периметром «Ласточки» сразу, как только Башка передаст мне все необходимые пароли.
ЦУП охраняло пятеро человек, троим из которых в этой жизни больше ничего не требовалось. Двое телохранителей – те, что оказались дальше всех от заброшенной мною бомбы, – выжили, но были сильно контужены, обгорели и нуждались в срочной медицинской помощи. Которая, возможно, и впрямь спасла бы их. Но, к несчастью для этих «счастливчиков», я печься об их здоровье не собирался. И парой коротких очередей привел самочувствие всех пострадавших к единому, наиболее приемлемому для меня диагнозу. После чего удостоверился, что теперь в ЦУПе стало спокойно, как в морге, и поспешил к Вектору. У которого, судя по непрекращающейся внизу стрельбе, возникли трудности…
Вектор как будто учуял, что я усомнился в его силах. И восстановил свою слегка пошатнувшуюся репутацию еще до того, как я спустился на первый этаж. Когда же я достиг апартаментов, стрельба в них уже стихла, и лишь где-то в глубине «берлоги» Дровосека все еще продолжалась возня и слышались протестующие крики.
Стараясь не обжечь затылок об оплавленный край дыры, которую Вектор прожег в стальной перегородке, и держа оружие наготове, я проник в убежище барона. Его также заполняли клубы кислого хладона, но тут, в отличие от ЦУПа, он был действительно необходим. Потрепанное пулями, убранство апартаментов выглядело не в пример богаче обстановки казармы, где я только что отсиживался. А для Пятизонья здешняя роскошь и вовсе казалась в прямом смысле слова не от мира сего.
Не сказать, чтобы единоличное, не разделенное перегородками обиталище Барклая было огромным. Площадь апартаментов равнялась суммарной площади казармы, кают-компании телохранителей, ЦУПа и ведущего к нему коридора. Зато обстановка здесь вызывала неподдельное удивление. Изысканная мебель, а также статуи, декоративный фонтан и натуральные пальмы в кадушках вряд ли были найдены хозяином в руинах Припяти. Даже на Обочине такое добро не приобретешь – на него там попросту нет спроса, ибо зачем бы сдались сталкерам все эти кожаные диваны да мраморные Аполлоны с Афродитами? Картин на стенах, однако, не наблюдалось, но мы были уже в курсе, что свою бесценную коллекцию барон держит в подвале. Куда мы, разумеется, еще заглянем, но сейчас нам было попросту не до этого.
Устремившись на доносящийся из дальнего угла шум, я наткнулся на два мертвых тела, ни одно из которых не принадлежало Дровосеку. А если бы и принадлежало, невелика беда, так как сам он был нужен мне не больше, чем его картинная галерея. Я пришел сюда не за ним, а за его бизнесом, в котором мне поможет разобраться Башка. Сразу, как только он очутится в «Ласточке» и вторгнется в архивы Барклая напрямую, уже без посредничества шпионских программ.
– Аминь, Черный! – громко проговорил я еще до того, как разглядел Вектора в клубах хладона. Вряд ли, конечно, оперативник с таким феноменальным чутьем перепутал бы меня с недобитым врагом, но известить товарища о моем приближении все равно нелишне.
– Аминь, Синий! – отозвался также опознавательным кодом Вектор. И вышел наконец из тумана мне навстречу. В одной руке он держал «Шторм», а другой волочил за шиворот по полу человека – полноватого шатена лет сорока пяти с не слишком приятной, но холеной внешностью и густой шевелюрой. Из одежды на Барклае – а это, безусловно, был он, – наличествовали лишь спортивный костюм и надетые прямо поверх него нагрудные доспехи. Первый был на хозяине, еще когда он общался с нами через проектор. Броню же он, видимо, нацепил в спешке после того, как мы учинили бедлам.
На лбу у Вектора виднелась свежая ссадина, а на доспехах – такой же свежий след от касательного попадания пули. Дровосек выглядел невредимым и крыл своего конвоира на чем свет стоит, в то время как тот оставался невозмутимым. Настолько невозмутимым, что ни разу не отвесил пленнику затрещину, хотя я наказывал лишь не стрелять ему в голову, а насчет побоев даже не заикался.
Вектор был из тех профессионалов, которые не дают волю эмоциям практически ни при каких обстоятельствах. Работать с таким человеком одно удовольствие, но в душе я его все-таки побаивался. С тем же хладнокровием, с каким он относился к пленному врагу, Вектор мог пристрелить и меня, отдай вдруг ему Стратег за моей спиной такой приказ. И если любого другого оперативника я наверняка сумею в этом плане раскусить – по изменению настроения, взгляда, отношения ко мне и прочим психологическим признакам, – то Вектора я вряд ли в чем-либо таком заподозрю. И пойму, что мы стали смертельными врагами, лишь после того, как он приставит к моей голове пушку. Или вообще ни о чем никогда не узнаю, надумай он выстрелить мне исподтишка в затылок.
Посещали ли Вектора аналогичные мысли обо мне? И был ли он уверен, что догадается, если я получу приказ на его уничтожение? Как знать… Но кое в чем «мизантроп» явно не сомневался: в том, что я не настолько смел, чтобы стрелять ему в лоб…
– Где Красный? – осведомился он, швыряя Барклая на пол и прижимая его ногой к полу, поскольку пленник немедля попытался встать.
– Вышел из игры. Полностью, – ответил я хмуро.
– Понятно, – заключил Вектор, не выказав ни малейшего сожаления, хотя ему довелось поработать на пару с Астатом гораздо больше меня.
– Эй, вы, «синие», «красные», «коричневые» или как вас там?! – вновь попытался привлечь к себе внимание Дровосек. Он протестующе ерзал под ботинком Вектора, но на более активное сопротивление все же не осмеливался. – Кто вас сюда послал, а?! На кого вы работаете, черт подери?! Что вообще все это значит?! А ну живо отвечайте!
– Заткнись! – приказал я ему, после чего дал Вектору очередные инструкции: – Проверь его на наличие имплантов, а потом вытащи в холл и посади так, чтобы он ни до чего не смог дотянуться. А я пока пойду впущу остальных и посмотрю, не свистнул ли этот тип сюда на подмогу какую-нибудь кавалерию.
– Возможно, все-таки свистнул, – заметил Вектор. – Когда я его нашел, он торчал возле своего терминала связи. И успел с кем-то поболтать, прежде чем я перерезал провод.
– Разберемся, – отмахнулся я и поспешил вернуться в ЦУП, дабы отключить периметр и открыть ворота Башке и Гаеру…
Через десять минут после того, как я ввел все нужные пароли и дезактивировал систему безопасности, Башка и Гаер уже входили в пропускной шлюз мини-форта. Где их, в отличие от нас, никто не разоружал, хотя с распростертыми объятьями тоже не встречал. А спустя еще пять минут периметр вновь функционировал в штатном режиме. И был готов разбить в пух и прах любого, кто опасно приблизится к «Ласточке» как по земле, так и по воздуху.
Итак, мы одержали очередную промежуточную победу, вот только ее празднование не входило в наши планы. И не потому, что один из нас, увы, не пережил сегодняшний день. Просто с переходом логова Дровосека в нашу собственность на всех нас навалилось столько неотложных дел, что какие там праздники – даже спокойно перекусить и то времени не оставалось. И решить этот ворох проблем требовалось кровь из носу в ближайшие четыре-пять дней. А если мы не уложимся в сроки и не воскресим здешнего божка Барклая в наилучшем виде, многие в Пятизонье и за его пределами заподозрят неладное. И не только заподозрят, но и захотят вмешаться в мою игру, а это категорически недопустимо.
Вектор не ошибся: Дровосек действительно успел воспользоваться терминалом связи. Но поскольку он выходил на контакт по обычной линии, скрыть это от нас ему не удалось. Всевидящий Башка перехватил и отследил сигнал, отправленный хозяином его посредникам на Обочину. Длящееся около минуты видеопослание Барклая было довольно сумбурным. Он не паниковал, но был крайне взволнован и сообщал, что атакован группой неизвестных лиц, выдающих себя за праведников. А также о том, что они прорвали периметр, что бой идет уже в стенах «Ласточки» и что ему срочно нужна поддержка наемников Пегаса или Стержня; не важно, чья, но если обе их банды в данный момент находятся на Обочине, то пусть прибудут и та, и другая…
Первое, что мне предстояло сделать, примерив личину барона, – это дать отбой поднятой им тревоги. Вот почему я настоятельно наказывал моим людям, чтобы при штурме они не отстрелили Дровосеку голову. Имея под рукой полноценный и желательно живой оригинал, я мог превратиться в его копию быстро и не прибегая к излишнему гриму. После чего нас смогла бы различить, наверное, лишь родная мать Барклая. Но, поскольку встретиться с ней в Пятизонье мне стопроцентно не светило, то и волноваться по этому поводу было глупо.
Терпеть не могу перевоплощаться при свидетелях, а тем паче, когда среди них присутствует человек, в которого я перевоплощаюсь. Есть в этом экстравагантном самоистязании нечто интимное, требующее уединения для спокойной мысленной концентрации. А сосредоточиться на работе, когда твой «натурщик» таращится на тебя во все глаза и кроет тебя трехэтажным матом, можно лишь ценой огромных усилий. Впрочем, после многолетней практики я научился управлять редупликацией моих клеток практически в любых условиях. И хоть она всегда причиняла мне невыносимую боль, внешние раздражители при этом меня не отвлекали. Кроме, разумеется, тех случаев, когда они представляли собой близкую и непосредственную угрозу.
Шесть минут и тринадцать секунд – ровно столько времени прошло с момента, как я сунул себе в рот боксерскую капу (она помогала мне не откусить язык при болевых спазмах), и до момента, когда я ее выплюнул. За это время следящий за мной Барклай исчерпал весь свой запас ругательств и, выдохнувшись, взирал на меня в немом изумлении. Или, можно сказать, что не на меня, а на самого себя. Разве только на моей свежеиспеченной физиономии не было такого дурацкого выражения.
– Скажи: «Все в порядке, ложная тревога», – потребовал я у Дровосека пока еще не измененным голосом праведника Магога.
– Да пошел ты на хрен, урод пластилиновый! – презрительно скривившись, бросил Дровосек. – И в каком инкубаторе таких мерзких слизней, как ты, выращивают?
– Ладно, сойдет и это, – отмахнулся я. И, сконцентрировавшись на собственных голосовых связках, размеренно проговорил: – Ур-род! Слиз-зен-нь! – Потом, подделав их под нужный тембр, продолжил тестирование: – Пош-шел нахр-рен! Инкубатор-р! Мер-рзкий пластил-лин!.. – И, внеся очередную коррективу, продолжил тест: – Пошел на хрен, урод пластилиновый! В каком инкубаторе тебя, мерзкого слизня, вырастили?
Приглядывающий за пленником Вектор одобрительно кивнул и показал мне большой палец. Что ж, раз мои потуги удовлетворили даже его чуткий слух, значит, можно закруглиться и оставить себе этот голос. И все же я не поленился перепроверить результат на звукозаписывающем тестере.
«Совпадение ваших голосовых волн – 94 %», – доложила мне бесстрастная электроника. Неплохая оценка, но можно было постараться лучше. Впрочем, лучшее, как известно, враг хорошему, поэтому незачем излишне драть себе горло. Погрешность в шесть процентов вполне допустима. Тем более что тембр человеческого голоса – величина непостоянная и может меняться в зависимости от влажности или загазованности воздуха, усталости голосовых связок, нервного и физического напряжения и многих других внешних и внутренних факторов.
Ну вот, наконец-то можно поздравить себя с очередным днем рожденья! Или, вернее, перерожденья, счет которым я давным-давно потерял. Но если каждое из них тоже отмечать дополнительной свечкой на торте, задуть их с одного раза я сегодня не сумею при всем старании.
Велев Вектору и дальше приглядывать за пленником, я поспешил в ЦУП, где теперь вовсю хозяйничал Башка. Еще не привыкнув к изменчивой личине босса, он испуганно шарахнулся при моем появлении, но быстро смекнул, «ху из ху», и за оружие не схватился. Гаера возле пульта не было. Он отправился обследовать подвал, где, помимо картинной галереи, имелся также бокс с ботами-ремонтниками. Гаеру было поручено заняться пробоиной в крыше, которую следовало отремонтировать в первую очередь. Жить здесь с разбитой облицовкой, с дырами во внутренних стенах и с валяющимися повсюду трупами было еще можно, а вот гуляющий на втором этаже сквозняк раздражал неимоверно.
То, что при разговоре со своими посредниками из Выгребной Слободы Барклай не использовал пароли и шифры, было очень кстати. Это упрощало мой дебют в роли хозяина «Ласточки», хотя, конечно, не умаляло нашего риска. Всегда опасно начинать блеф, толком не разобравшись в обстановке и людях, каких ты намерен обмануть. Однако сейчас на подобное разбирательство у меня не было времени. Каждая минута промедления с отменой тревоги грозила обернуться для нас все более тяжкими последствиями. Принцип прост: чем быстрее разгоняется катящийся по склону камень, тем сложнее его остановить. Наш «камень» сорвался с горы лишь четверть часа назад. А значит, у нас еще был шанс поймать его, не переломав себе рук и ног.
Я мог бы переговорить с Обочиной по звуковому каналу, списав отсутствие видеопотока на бардак, который учинили в «Ласточке» уничтоженные захватчики. Но, дабы лучше успокоить посредников, я приказал Башке устроить мне с ними полноценный сеанс связи. Только добавить на линию искусственных помех, если вдруг связь окажется слишком уж устойчивой.
Человека, с которым настоящий Барклай общался последним, звали Пистон. Он так обрадовался, когда я снова вышел с ним на контакт, что у него даже затряслись руки (отныне я сидел на троне оружейного барона в его обличье и потому заслужил право говорить не только от своего, но и от его имени тоже). То, что я выжил, стало для Пистона настоящим подарком, а дареному коню, как известно, в зубы не смотрят. Вот и посредник не стал устраивать мне никаких проверок, хотя, возможно, втайне от меня все же запустил программу-анализатор и удостоверился, говорит ли с ним живой человек или его цифровой двойник. Но этот экзамен я мог выдержать с легкостью, так как моя физиономия была более чем натуральная и не подвергалась оцифровке.
Я еще не разработал легенду, кто и почему напал на мою штаб-квартиру. И на расспросы посредника дал скупое объяснение: все захватчики нами с божьей помощью уничтожены, и их личности сейчас активно устанавливаются. Пистон, в свою очередь, сообщил мне, что он исполнил мое тревожное поручение так быстро, как только смог. А шустрости ему и впрямь было не занимать: по его словам, в данный момент к «Ласточке» ускоренным маршем двигался отряд Стержня.
Едва Пистон озвучил эту новость, как Башка живо пробил по базе данных Барклая личность этого неизвестного мне наемника. Выяснилось, что Стержень и его кодла также являлись «моими» клиентами. Только рассчитывались они «со мной» не деньгами, а услугами, выполняя разного рода поручения, вроде эскортирования грузов или посредничества в сделках с другими наемниками.
В бухгалтерских записях также значилось, что за Стержнем числится кое-какой должок, который ему предстояло погасить до конца текущего месяца. Это был удачный повод избавить себя от общения с этими головорезами, даром что они шли нам на выручку. Так как прямой связи между ними и Барклаем не было, я опять поручил это дело Пистону. И наказал передать Стержню помимо извинений также то, что я списал его долг в качестве компенсации за беспокойство.
Посредник ответил, что, дескать, без проблем, босс, в течение ближайшего получаса все будет исполнено в лучшем виде. Я хотел было похвалить Пистона за службу, но вовремя спохватился. Вряд ли настоящий Дровосек стал бы рассыпаться в благодарностях перед своими шестерками, и потому мне пришлось ограничиться лишь скупым кивком. После чего я разорвал связь с Обочиной и, облегченно выдохнув, отер со лба пот.
Следующим пунктом нашей повестки дня было известить Стратега о завершении очередного этапа операции «Завещание Дядюшки». Чтобы подключить «Ласточку» к информационной сети, раскинутой Башкой между нашими точками в Пятизонье, ему потребовалось всего пять минут. Стратег ожидал моего доклада и потому прислал ответ незамедлительно. Однако, помимо санкции на продолжение операции и уведомления об отправке в Анапу запрошенного мной ранее груза, командование дало мне еще одно указание. И касалось оно не «Завещания Дядюшки», а непосредственно Башки. А точнее, его подготовки, которую он, как выяснилось, из-за востребования его талантов проходил ускоренным темпом. Отчего экзамены по некоторым предметам, – тем, что не относились к его прямым обязанностям, – ему предстояло сдавать экстерном уже в боевых условиях.
Необходимость доделывать за Ведомственными инструкторами их работу не привела меня в восторг – и без того проблем было выше крыши, – и я решил не откладывать это дело в долгий ящик. Тем паче что сейчас мы как раз располагали экзаменационным материалом, подходящим Башке для сдачи одного теста. Не слишком сложного, будь он кандидатом в оперативники спецотдела «Мизантроп», но способного вызвать затруднения у эксперта по электронной разведке.
– Как любопытно! – обратился я к нему, расшифровав и прочтя послание от Стратега. – Оказывается, ты у нас настолько хорош в своем ремесле, что тебя спровадили на войну с чистой тринадцатой графой в полевом допуске!
– Мне сказали, что в моем случае эта графа не имеет особой важности, – ответил Башка, но насторожился. Он был в курсе, о каком параграфе наших командировочных путевок идет речь, и теперь суматошно гадал, к чему я вдруг заговорил на данную тему.
– Тебе не соврали – все так и есть, – подтвердил я. – Однако это не значит, что Стратега устраивает такое положение вещей. И он хочет, чтобы я устранил это недоразумение, чтобы в будущем тебе не задавали ненужных вопросов. Возражения не принимаются, поэтому считай, что сейчас ты на экзамене. И любой твой ответ, а также действие либо бездействие будут влиять на итоговую оценку, какую я тебе вынесу… Итак, ты готов?
– Готов, вот только… – Он запнулся, но быстро смекнул, что колебаться не в его интересах, и поправился: – Да, думаю, готов. Хотя сейчас и не самое удачное время, но раз вам приказали, тогда, конечно, другой разговор.
– Для такой работы нет и не может быть удачного времени. Она почти всегда настигает тебя не вовремя, и поэтому ты должен быть готов к ней постоянно, – заметил я и, встав со стула, поманил экзаменуемого за собой: – Идем. Чем скорее ты решишь задачу, тем скорее я от тебя отстану…
– Послушай, ты, клоун! – обратился ко мне Барклай, когда снова увидел своего двойника, сиречь меня. За время, что я отсутствовал, он успел немного успокоиться, смириться со своим поражением и, кажется, намеревался завести со мной деловой разговор. – Не хочешь говорить, на кого вы работаете, не надо. Но ты должен знать, на кого работаю я. Я – человек из Кронштадтского клуба! Соображаешь, в чьи дела ты вмешался? А теперь свяжись со своими хозяевами, расскажи им об этом, а я дам им номерок, по какому они смогут позвонить моим хозяевам и уточнить, что я не блефую. Давай, пошевеливайся, время дорого!
Занятная подробность! Которая, уверен, заинтересует Стратега, поскольку доселе мы лишь догадывались, под чьим покровительством находится Барклай. Кронштадтский клуб был одной из крупных деловых и политических сил, что действовала на севере России и оказывала заметное влияние на нынешнее российское правительство. В иной ситуации или же за Барьером я бы поостерегся переходить дорогу этой организации, не проконсультировавшись сначала с командованием. Но в Пятизонье охранная грамота Дровосека не могла защитить его от Ведомства, даже несмотря на то, что все сказанное им о Кронштадтском клубе наверняка соответствует истине.
– Называй нужный номер, – потребовал я у пленника. – Я сам себе хозяин и желаю лично удостоверится в том, блефуешь ты или нет.
– Э, нет, черта с два! Так дело не пойдет! – воспротивился Барклай. Он не поддался на мою уловку и не выдал сведения, которые могли бы поспособствовать мне в будущем выдавать себя за него. – Я назову этот номер только твоему хозяину, с которым ты свяжешь меня напрямую здесь и сейчас! И поспеши, поскольку это в твоих же интересах!
– Боюсь, раз ты нам не веришь, мы не в силах выполнить твою просьбу. Мои сожаления. – Я развел руками. Секрет Барклая был не настолько ценным, чтобы подключать к его добыче непосредственно Стратега. А выдать за Стратега подставное лицо – к примеру, отсутствующего здесь Гаера, – вряд ли получится. Тертый пройдоха Дровосек сразу смекнет, с кем он общается: с человеком, действительно наделенным властью или всего лишь притворяющимся таковым.
Говорить с Барклаем больше было не о чем. Задавать ему вопросы о его текущих делах являлось бесполезной тратой времени. Подозревая, что мы при любом раскладе не оставим его в живых, он, в лучшем случае, наврет нам с три короба, а в худшем – заманит в какую-нибудь ловушку. То же самое он наговорит и под пытками, лишь бы только облегчить себе мучения и оттянуть казнь. И сывороткой правды я ничего не добьюсь. Сканер Вектора обнаружил в теле барона ультрасовременные медицинские импланты, способные мгновенно обезвредить даже попавший к нему в организм цианистый калий, не говоря о прочей вредоносной химии. Они же делали чрезвычайно рискованным содержание Дровосека под стражей в любом из здешних помещений. Параноик вроде него мог заблаговременно предусмотреть такую ситуацию. После чего везде, где только возможно, установить тайные порты для подключения к ним своего Мю-фона и подачи сигнала «SOS» союзникам.
Короче говоря, оставлять свергнутого хозяина «Ласточки» в живых было не только бессмысленно, но и опасно. Единственная польза, какую он еще мог нам принести, – это помочь Башке избавиться от досадного недоразумения – чистой тринадцатой графы в его полевом допуске. Ради чего Башка должен был в буквальном смысле собственными руками избавить нас от Барклая…
Было заметно, что экзаменуемый нервничает, хоть и старается всеми силами не подавать виду.
– Соберись! – вполголоса порекомендовал я ему, бросающему нервозные взгляды на сидящую к нам спиной жертву. – Не забивай голову лишними мыслями. Думай о том, что до сегодняшнего дня на твоем счету было три тысячи отнятых жизней, а теперь будет три тысячи одна. Тоже мне, достижение: увеличить свои смертные грехи на какие-то жалкие три сотых процента!
– Я в порядке, – кивнул усиленно храбрящийся мамлюк. – Дело в другом: просто вы так сильно на него похожи, что это немного сбивает меня с толку.
– Ну тогда иди и побыстрее устрани помеху, какая мешает тебе сосредоточиться на работе!.. Нож или пистолет?
– Что, простите?.. Ах да, понял, о чем вы! Думаю, лучше все-таки пистолет. Или это э-э-э… не по правилам?
– Почему же? Твое право, – ответил я. – Было бы нельзя, я бы не предлагал… И я когда-то начинал с пистолета. Стандартный выбор новичка. Редко кто соглашается вписать себе в тринадцатую графу первый пункт ножом. А особенно такие, как ты, чистоплюи.
Я вынул из кобуры «Страйк», взвел его, после чего извлек магазин и, оставив в пистолете всего один патрон, передал оружие Башке. Тот взял его слегка подрагивающей рукой – вполне естественная реакция, за которую на экзамене не начисляют штрафные баллы, – затем кивнул не то в знак благодарности, не то согласившись с моими последними словами, развернулся и целеустремленной походкой направился к Дровосеку.
Завидев это, Вектор отступил от него в сторону, дабы дать Башке больше места и не попасть случайно под его выстрел.
Любое, даже короткое промедление играло сейчас не в пользу испытуемого. Поэтому он решил не ходить вокруг да около, а действовать быстро, с ходу пустив Барклаю пулю в голову. Да не в затылок, а в лоб, чем, видимо, надеялся заработать себе дополнительный балл за храбрость. И заработал бы – все-таки не каждый на его месте осмеливается стрелять, глядя жертве в глаза, что тоже отмечается экзаменатором, – если бы Дровосек вдруг не подал голос.
– Стойте! – взмолился он, сгорбившись, вжав голову в плечи и испуганно заморгав. – Стойте, погодите! Не стреляйте, прошу вас!
Башка, который уже вскинул «Страйк», сбился с шага и замешкался. Похоже, он уповал на то, что приговоренный к смерти умрет, не успев ничего понять, и потому был обескуражен этим внезапным и несвоевременным прозрением жертвы. Вместо того чтобы спустить курок, палач-новичок застыл в двух шагах от пленника с пистолетом в вытянутой руке и растерянно оглянулся на меня.
Я хотел было прикрикнуть на него, чтобы он не стоял, а действовал, но передумал и жестом велел Башке повременить с расправой. Несмотря на звучащее в мольбе Барклая отчаяние, я тем не менее не расслышал в ней никакого унижения. Что и пробудило во мне закономерное любопытство.
О чем мы говорили с Башкой вполголоса на балконе холла, Дровосек не слышал, но чутье параноика подсказало ему, что должно вот-вот произойти. И все же он просил нас не о пощаде, ибо осознавал, что это бесполезно, а, похоже, хотел напоследок что-то нам сказать.
Я не сентиментален и обычно не трачу время, позволяя своим жертвам толкать предсмертные речи. Но, поскольку сегодня палачом выступал не я, мне показалось, что не будет ничего зазорного в том, если Барклай получит перед казнью маленькую поблажку.
– Чего тебе еще? – поинтересовался я, приблизившись и встав рядом с замешкавшимся экзекутором. – Давай, говори. Только покороче. Сам понимаешь, нам с тобой возиться совершенно недосуг.
– Да, я… все прекрасно понимаю – не вчера родился, – ответил Барклай, сглотнув подступивший к горлу комок. – И даже в какой-то степени рад: все-таки для Зоны такая смерть – лучшая из всех возможных. Ни о чем просить вас не собираюсь – много будет чести мне перед вами унижаться! Только один вопрос задам, и на этом все. Договорились?
– Ладно, задавай, – разрешил я.
– Спасибо… – Дровосек вновь судорожно сглотнул, шумно вздохнул и, волнуясь от того, что произносит последние слова в своей жизни, осведомился: – Картина, которую вы принесли… «Вирсавия»… Она подлинная?
– Разумеется, нет, – ответил я, не видя смысла скрывать от приговоренного правду. – Обычная высокотехнологичная подделка. К чему нам было тратить время на розыск настоящей картины лишь для того, чтобы проникнуть к тебе в крепость? Для этого вполне хватило и фальшивки.
– Что ж, неудивительно… Я именно так и думал, – пробормотал Барклай, потупив взор. Его голова и плечи также безвольно поникли, но страха он по-прежнему не испытывал: – И все равно досадно, поскольку я до последнего надеялся, что мои предчувствия меня обманули… Очень жаль! А было бы здорово взглянуть сейчас на настоящего Брюллова, ведь картины – единственное в моей жизни, что я по-настоящему ценил.
Больше он не проронил ни слова. Я – тоже. Толкнув Башку в бок, я кивком указал ему на понурившуюся жертву, после чего тот, поняв намек, вновь вскинул пистолет и завершил испытание. Сделал он это с явной поспешностью – видимо, пытался таким образом загладить передо мной свои прежние экзаменационные огрехи. Но теперь его рука не дрогнула, и выстрел получился точным. Лишь отвращение, появившееся на лице у коротышки, когда он превратил голову Дровосека в кровавые ошметки, выдавало, что он в действительности думает о проделанной им грязной работе. Впрочем, брезгливость, как и легкий мандраж, тоже была простительна для новичка и не влияла на итоговую оценку, которую мне предстояло ему вынести.
– Достаточно неплохо для чистоплюя, – резюмировал я, одобряюще похлопав Башку по плечу и забирая у него разряженное оружие. – Будем считать, что ты справился с задачей. И я непременно занесу это в протокол, как только мы разгребем здесь бардак и обрадуем нужных людей, что лавочка Дровосека не пострадала и торгует в прежнем режиме.
– Мы использовали Дьякона, чтобы выйти на Барклая, это ясно. Но я все еще не пойму, зачем мы затратили столько трудов, чтобы отвоевать у него бизнес, – проговорил Башка, утирая со лба заслуженный трудовой пот.
– Резонный вопрос, юноша, – заметил я и решил выдать ему очередной фрагмент моего стратегического пазла, который я по-прежнему держал целиком лишь у себя в голове. – Сегодня, благодаря в том числе и тебе, мы наконец-то заняли нужную диспозицию для атаки на G.O.D.S., Умника и их Исгор. И теперь впереди у нас назревает настоящее веселье, потому что я намерен сунуть в их муравейник палку и хорошенько его разворошить. Так что пускай они радуются последним спокойным денькам, отсыпаются впрок и нагуливают жирок, ведь очень скоро мы напрочь отобьем им и сон, и аппетит!..