Эпилог

Новорожденный Атлантический океан был мутным, грязным и вонючим. Он даже близко не напоминал того благородного синего исполина с древних картин и фотографий. Скорее, он походил на новорожденного звереныша – склизкого, взъерошенного и неказистого. Звереныш еще не был вылизан дочиста материнским языком и оттого производил не самое благоприятное впечатление. И все же этот хищник родился довольно крупным, с полной пастью зубов и уже умел грозно рычать. А при желании мог легко загрызть любого, кто в общении с ним проявит грубость или неосторожность.

Наш хищник рос, матерел и свирепел день ото дня. Мы смотрели на него с берега Мадейры, что снова превратилась из плато в остров, и не знали, радоваться этому или огорчаться, ведь уже скоро нам предстояло вступить с океаном в нелегкую схватку…

Третий водяной выброс тоже не был предсказанным церковью Новым потопом. Однако он оправдал другие прогнозы – те, в которых говорилось, что сила и частота подобных выбросов раз от разу будет возрастать. Именно так и случилось. Если прежде море Зверя и прочие ближайшие к Мадейре крупные водоемы не добросили до нее свои воды, то теперь они сюда докатились. И, хорошенько омыв подножие плато, вновь отступили, оставив после себя затопленные расщелины и низины. После этого наводнения Мадейру стала окружать уже не привычная нам грязная хамада, а россыпь из больших и малых озер, разделенных лабиринтом перемычек – узких клочков раскисшей суши.

Проехать по такой хамаде мог разве что «Гольфстрим», но мы в те края уже не совались. Лишь однажды я порывался смотаться туда на разведку, да потом передумал – когда заметил на одной из полосок земли лежащий на боку корабль, которого до выброса там не наблюдалось. С его левого борта свисали две длинные балки – точь-в-точь такие, какие скрепляли между собой корабли покойного Нуньеса. Небольшие размеры судна – скорее, это был катер – говорили о том, что его оторвало от края Ковчега. И тот факт, что в итоге этот катер очутился здесь, давал примерное представление о силе стихии, что обрушилась в этот раз на Великую Чашу. Ее стена уже вряд ли защитила город, и теперь его улицы познали беду, которую прочий мир переживал доселе уже дважды.

Септиане и прочие граждане Аркис-Грандбоула стали свидетелями того, как излитая давным-давно на землю, шестая ангельская чаша вновь наполнялась гневом. И вычерпать его оттуда было не под силу уже ни одному смертному…

Между третьим и четвертым выбросом прошло еще меньше времени – всего две недели. После чего Мадейра наконец-то стала полноценным островом, а окружающая ее хамада – настоящим морем, даром что пока мелким. Вот только нам этот срок отнюдь не показался коротким. Мы пересекли границу древнего мира, и хоть размеры этого плато по сравнению с Европейским или Африканским были мизерными, даже на простой его осмотр мы могли потратить не один месяц. А учитывая, что, помимо разведки местности, у нас хватало иной работы, нам и вовсе пришлось забыть об отдыхе.

Перво-наперво мы разобрались с трофейными бронекатами, выведя их из расщелины, через завалы, на просторы Мадейры. Нельзя было допустить, чтобы прибывающая вода поглотила такие ценности. Наличие у нас маленькой колесной армии из семи боевых машин автоматически превращало нас в хозяев острова, даже если кто-то успел обосноваться здесь до нас. Разумеется, мы не собирались объявлять им войну первыми. Но если наше присутствие на Мадейре сочтут нежелательным, мы были готовы предъявить этим людям такой же встречный ультиматум. И не только предъявить, но и привести наши угрозы в исполнение, как бы нам это ни претило.

Первыми нашими соседями, на каких мы наткнулись сразу по прибытию, стали звери и птицы. Походило на то, что они довольно давно здесь обосновались – возможно, после первого наводнения или даже раньше. Чуткие животные вперед человека унюхали, чем пахнут эти водяные катаклизмы, и отправились осваивать новые, более безопасные территории для обитания. Конечно, здешняя фауна еще не забыла своего главного врага – человека – и бежала от нас без оглядки. Но, выяснив, какое тут раздолье для охоты, мы пришли к выводу, что все-таки мы – первые, кто начал заметно сокращать поголовье этого зверья.

С пресной водой тоже все обстояло более-менее сносно. Здесь также лили дожди и текли ручьи. Их вода процеживалась сквозь песок и камни, скапливаясь затем во всевозможных впадинах. Разбив лагерь на берегу такого водоема, мы похоронили Владычицу Льдов и погибшего дальнобойца и стали понемногу обживаться на новом месте.

Однако накануне четвертого выброса мы оставили этот лагерь и перебрались в поселок с настоящими домами, обнаруженный людьми Габора в пяти километрах от нашей первой стоянки. Поселок этот находился на высоте, где прежде воздух был сильно разрежен, и потому мы стали первыми людьми, побывавшими здесь за очень долгое время.

Вообще, место это выглядело несколько странно. Когда Вседержители осушали Землю и истончали ее атмосферу, людям пришлось мигрировать вслед за мелеющими океанами и, само собой, не с пустыми руками. Здешние дома тоже подверглись разрушениям. Но даже беглого взгляда на них хватало, чтобы определить: их никто не разграблял. Под скопившимся за столетия слоем грязи обнаружились предметы, какие всякий уважающий себя мигрант непременно захватил бы с собой. И, тем не менее, они были оставлены на Мадейре, как будто людям пришлось покидать ее в жуткой спешке.

Забегая вперед, скажу, что так выглядели все поселения в глубине острова, до каких не дотянулись руки мародеров нашей эпохи.

Единственную и самую логичную разгадку этой тайны предложил, естественно, де Бодье.

– Если мне не изменяет память, то километрах в сорока южнее этого плато когда-то стоял Столп, – припомнил Сенатор, изучив несколько наиболее сохранившихся зданий.

– Совершенно верно, мсье, – подтвердил я, поскольку еще не забыл упомянутый Гуго, Столп Кривой Тени и артель Стервятников, что возле него промышляла.

– Тогда чему же здесь удивляться! – Де Бодье указал на выкопанные нами из грязи и разложенные рядком всевозможные предметы: и те, чье назначение было нам понятно, и такие, что являлись загадкой даже для многомудрого Сенатора. – Все указывает на то, что Мадейра обезлюдела гораздо раньше, чем материки. Возможно, это случилось еще в год Всемирного Затмения. Ее жителей убила гигантская волна, что накрыла остров после падения Столпа в океан. Волна высотой со здешние горы, а то и выше. Да, горы заслонили многие постройки от удара стихии, а вот людям повезло меньше. Большинство из них проживало на побережье и было попросту смыто в море. Остальные утонули в собственных домах, когда водяной вал накрыл остров. Выжили явно немногие, и что с ними стало потом, нам уже никогда не узнать. Если мы копнем поглубже, уверен, найдем в земле множество скелетов…

Гуго как в воду глядел. Впоследствии старые человеческие кости встречались нам чуть ли не каждый день. Поначалу кое-кто из сердобольных дальнобойцев пытался их хоронить, но затем бросил это занятие, поскольку у нас и без того забот хватало. Особенно у Сандаварга. Маленькому Борису требовалось молоко, и Убби пришлось вспоминать свои навыки охотника – ловить живьем диких коз и доить их. Благо на Мадейре повсюду рос мох и мелкая молодая травка, так что северянину не нужно было уходить за тридевять земель, чтобы выследить и заарканить добычу.

Да, именно Борисом мы назвали сына Владычицы Льдов и Дарио Тамбурини. Выбор имени проводили по справедливости – путем жеребьевки среди тех, кто лично знал обоих родителей малыша. Жребий тянула Патриция. И так уж совпало, что я вышел победителем в этой игре. Никто, впрочем, не возражал. Разве что Малабонита поворчала немного о том, что я мог бы поднапрячь фантазию и придумать имечко получше. И что раз уж кормить Бориса и стирать ему пеленки выпало ей, значит, было бы честнее дать ему и второе имя – то, какое предлагала она. Но поскольку изначально такого уговора не было, да и «козолов» Сандаварг, чей вклад в заботу о младенце был ничуть не меньше, ощутил бы тогда себя обиженным, то на этом все споры и иссякли. А Борис и вовсе не протестовал – лежал да посасывал свое молоко, понятия не имея, какие грандиозные события творятся в это время вокруг него.

Четвертый водяной выброс пробил в нескольких местах землю поблизости от Мадейры. Теперь мы наблюдали не только докатившуюся до нас с запада волну, но и гигантские куполообразные фонтаны, похожие на те, что вырывались тогда из глубин моря Зверя. На наших глазах полузатопленная хамада превратилась в мелкий океан, но он оставался таким недолго. Спустя десять дней его уровень подскочил еще как минимум на три десятка метров. Через неделю – уже на полсотни (конечно, мы определяли это лишь приблизительно – глядя сверху на уходящий под воду, отвесный участок склона плато). А по прошествии еще трех дней плато погрузилось в воду почти на четверть. После чего выбросы перешли в постоянное извержение и бурление фонтанов больше не утихало.

Одновременно с этим прекратились и землетрясения. Вода в конце концов продавила себе путь из недр на поверхность и теперь изливалась мощными и равномерными потоками. Случалось, что раз или два в неделю Мадейру еще покачивали сейсмические толчки. Но по сравнению с теми толчками, что предшествовали выбросам, эти даже не заставляли нас хвататься за все подряд, чтобы устоять на ногах.

Дрожь земли утихла, но наша тревога от этого не убавилась. Мы круглосуточно дежурили на берегу, следя за прибывающей водой, и ускорили сооружение плота. Им мы мало-помалу занимались с той поры, как только прибыли сюда и осмотрелись. Плоту предстояло стать нашей главной страховкой на тот случай, если подъем воды не прекратится и прогнозы Нуньеса все-таки сбудутся.

На Мадейре было полно сухих деревьев, чьи стволы в сильно разреженном воздухе отлично сохранились до наших дней. Они и пошли в первую очередь на постройку плотового основания. Также мы свозили сюда все плавучие материалы, какие находили в округе – по большей части деревянные и пластиковые обломки зданий, – и укладывали их слоями между рядами бревен. А их надежно скрепляли между собой всевозможными металлическими деталями, что также валялись повсюду. Попутно с этим Патриция и де Бодье корпели над парусами, что должны были отнести плот к европейскому берегу. А двое из людей Габора собирали навесы, которые будут укрывать нас в плавании от непогоды, и упаковывали тщательным образом припасы и вещи.

Плот должен был выдержать сильную качку и не рассыпаться на полпути к материку. Поэтому мы делали наш «ковчег» как можно более массивным, широким и устойчивым. Стройка проходила далеко от берега, но никто даже не задумывался над тем, как мы спустим эту махину на воду. Зачем? Вода сама доберется до плота и подхватит его. А не доберется – нам же лучше! Останемся на Мадейре и уже в спокойной обстановке решим, как жить дальше: обосноваться здесь или продолжать путешествие на восток.

Океан поднимался на десять-пятнадцать метров в сутки. Последние незатопленные скалы, что торчали в хамаде тут и там, скрывались под водой. И никто в эти суматошные, тревожные дни не знал, остановится она или нам придется-таки пускаться вплавь на наспех сколоченном плоту под неказистыми парусами, имея при этом весьма смутные представления о науке мореходства. Но в одно прекрасное утро прибежавшие с берега разведчики сообщили, что за ночь вода поднялась всего на пять метров. А к вечеру этого дня – уже на три.

На следующий день подъем либо прекратился вовсе, либо продолжался, но малыми темпами, какие мы уже не могли отследить. Все обрадовались и вздохнули с облегчением, хотя в действительности радоваться пока было нечему. Где гарантия, что стихия угомонилась, а не взяла короткую передышку, чтобы вскоре вырваться из недр с новыми силами?

И вырвалась!..

К счастью, на сей раз паника оказалась ложной.

– Все в порядке, мадам и мсье! Да ведь это всего-навсего обычный прилив! – рассмеялся Гуго, взирая с холма на воду, что вдруг затопила восточные прибрежные низменности. – Океан родился, и его сердце начало биться в такт вращению Луны и нашей планеты! Гигантский маятник запущен, и его не остановить! Привыкайте! Эта вода преподнесет нам еще много сюрпризов.

И опять слова де Бодье оказались пророческими! Прошло еще несколько суток, за которые общий уровень океана так и не поднялся, а приливы и отливы происходили регулярно и больше нас не пугали. А вот самый настоящий корабль, какой однажды утром засекли на северном горизонте наши дозорные, заставил всех побросать дела и выбежать на берег.

Судно было довольно крупным. Не таким крупным, как «Ной», что вообще вряд ли удержался бы на плаву, если, конечно, строители Ковчега не успели залатать ему пробоину. Эта посудина были сравнима по размеру с «Архангелом Сариилом», на котором готовился встретить потоп Октавий и другие иерархи. И несло ее, по всем признакам, прямиком на Мадейру.

Именно несло, поскольку, как я неоднократно упоминал, на кораблях Ковчега не было ни двигателей, ни рулей, ни даже весел. «Благая весть» – такое название мы прочли на борту корабля, когда течение подтащило его ближе – плыла исключительно по воле волн. Которые, однако, не проявляли к доверившимся им людям особого снисхождения.

Судно не просто двигалось – вдобавок ко всему оно медленно вращалось, поворачиваясь к берегу то носом, то бортами, то кормой. И все бы ничего, да только возле острова течение не останавливалось, а огибало его и продолжало свой путь в южном направлении. Мы заметили это лишь недавно, наблюдая за проплывающим мимо Мадейры крупным мусором. Однако «Благая весть» была тяжеловатой игрушкой даже для могучего океана. И если в ее судьбу срочно не вмешаются ангелы, Посейдон точно не станет помогать ангелопоклонникам.

Северо-восточное побережье острова и близко не походило на «землю обетованную», какая должна была встретить переживших потоп септиан. Сильный прибой, скальные рифы и высокий обрывистый берег тянулись на многие километры. К ним не то что кораблю – даже шлюпке не причалить.

Шлюпки, кстати, на «Благой вести» имелись. Разумеется, не потому что будущие мореплаватели не доверяли своим высшим покровителям, а сугубо из практических соображений. Легенда умалчивает о том, как Ной переправлял на берег свой зверинец. Но у септиан хватило мозгов сообразить, что вряд ли ангелы снизойдут к ним настолько, что вытащат Ковчег из моря на сушу и займутся его разгрузкой. Несолидно Септету размениваться на такие пустяки, а значит, оснастить корабли шлюпками будет вовсе не трусостью, а ангелоугодным делом.

На главной палубе «Благой вести» толпилось много народу, и все они, похоже, ликовали. Ну еще бы – им повезло пережить потоп, и ангелы действительно привели их неуправляемое судно к земле. Плавали по Атлантике другие части Ковчега или нет, мы пока не знали, но у этих «счастливчиков» и впрямь имелись все основания для радости. Они-то, поди, настроились на долгие месяцы скитаний, а тут с ходу такая удача привалила! Это ли не знак свыше, что Септет им благоволит, раз уж он так скоро откликнулся на их молитвы!..

Однако чем ближе к берегу подплывал корабль, тем меньше с него доносилось криков радости. А когда стало очевидно, что он вскоре напорется на рифы, вместо вознесения благодарственных молитв ангелопоклонники дружно кинулись к шлюпкам. После чего расторопно спустили их на воду, расселись в них и налегли на весла, стараясь отплыть подальше от обреченного на гибель судна.

Но море оказалось коварнее, чем они думали. «Благая весть» со скрежетом уперлась носом в рифы, но не застряла, а стала под напором течения разворачиваться бортом к берегу. Да так быстро, что шлюпки, отчалившие от ее левого борта, тут же оказались зажатыми между кораблем и торчащими из воды скалами. Раздались отчаянные крики, треск, а вслед за ними – новый удар плавучей махины о камни…

Из смертельной западни вырвались немногие – те, кого волна пронесла между рифами, прежде чем судно столкнулось с ними боком. Хотя называть это везением было еще рано. Главные мучения пловцов, а также их товарищей, что заскочили в шлюпки на правом борту, только начинались. Теперь им предстояло бороться с прибоем, что было сущим самоубийством, учитывая полное отсутствие у горе-мореходов необходимых навыков и опыта. Как назло, вдобавок к их бедам начинался прилив, и узенькая полоска суши, что обычно оставалась между обрывом и прибоем, полностью скрылась под водой.

– Тащите все веревки, какие у нас есть! – распорядился я. И, указав на участок берега, где край обрыва проседал ниже всего, пояснил: – Пойдем туда и попробуем вытащить тех, кто доплывет.

– Ты уверен, что они нам нужны? – усомнился Убби. – Может, не будем вмешиваться, раз их ангелы решили сегодня с ними поразвлечься? В конце концов, не мы загнали ангелопоклонников в эту песью задницу, стало быть, не нам их оттуда и доставать.

– Поможем, так уж и быть, – раздобрился я к терпящим бедствие врагам. – Ну а будут возмущаться или кинутся в драку, просто столкнем их обратно в море, и все дела.

Убби такая идея пришлась по душе, и он побежал собирать тросы и веревки, какие мы еще не употребили на строительство плота. А я, Габор и еще несколько человек рванули к обрыву, дабы докричаться до септиан и указать им, куда нужно выгребать…

Я ошибся: кое-какой «плавательный» опыт у них имелся. Как оказалось, все они были выросшими на антарктических озерах южанами, что примкнули к Нуньесу и приняли причастие всего три месяца назад. Безжалостный прибой разбил все шлюпки и утопил еще много народу, но большинство ангелопоклонников, включая нескольких детей, разглядели нас на берегу, расшифровали наши знаки и, поддерживая друг друга, доплыли до места, куда мы указывали. Увы, кое-кому из них не повезло утонуть, ожидая, когда настанет очередь выбираться на берег. Мы связали из кусков веревок лишь два длинных фала, поэтому спасение проходило не так быстро, как всем того хотелось бы.

За час с небольшим мы вытянули из воды двадцать три человека: двенадцать мужчин, семь женщин и четырех подростков – двух мальчиков и двух девочек. Правда, в итоге спасенных оказалось двадцать два. Одна женщина, что все время звала своего сына, но так и не обнаружила его среди выживших, в отчаянии прыгнула с обрыва обратно в море. И, естественно, разбилась – даже здесь, на низком участке берега, высота над водой была около трех десятков метров. Никто этого не ожидал и потому не успел остановить самоубийцу. Как, впрочем, никто по ней особо и не скорбел. Промокшие, продрогшие и измотанные септиане и так потеряли больше половины единоверцев. И потому еще одна смерть уже не могла их растрогать.

Кое-кто из спасенных также потерял сегодня своих родных и близких. Но и они благодарили нас так, будто это мы были их ангелами-спасителями, которым они молились во время плавания. Закутав их в одеяла, мы отвели ангелопоклонников в наш поселок и усадили возле костров. Чему они вовсе не противились, поскольку уже не считали огонь «нечистым». А особенно если он горел на «земле обетованной», что встретила скитальцев весьма жестоко, но все же приютила хотя бы половину из них, и на том спасибо!

Как бы ни сочувствовал я этим людям, следовало вернуть их из мира фантазий в суровую реальность. И чем быстрее, тем лучше. Пока они не могли оказать нам сопротивление, мы должны были раз и навсегда выяснить, кем они будут считать нас в дальнейшем: друзьями или врагами. Потому что во втором случае мы, скорее, перебьем их всех до одного, чем позволим им призвать нас к ответу за убийство первосвященника. Простите, ребята, но мы хорошо знакомы с вашим братом, чтобы снова наступать на одни и те же грабли…

Я был честен с гостями до конца, разве что не стал уточнять, кто из нас вышиб Нуньесу мозги. Ангелопоклонники слушали меня, раскрыв рты, и явно отказывались верить своим ушам. Я глядел в их вытаращенные глаза и старался быть дружелюбным, но двуствольное ружье в моих руках красноречиво намекало на то, что моя доброта не безгранична. И что мое предложение забыть о наших взаимных обидах и заключить мир лучше принять сразу и безоговорочно, поскольку второго такого шанса у септиан не будет.

Однако все оказалось не столь безнадежно. Как я уже упоминал, спасенные являлись южанами, примкнувшими к церкви Шестой Чаши совсем недавно. И не столько по зову сердца, сколько, как и в случае с Патрицией, ради защиты и обретения уверенности в завтрашнем дне. Разум этих ребят был еще не изъеден проповедями Нуньеса, что и спасло их от непоправимой ошибки.

– За время, что мы провели в плавании, каждый из нас ежечасно молился о том, чтобы ангелы ниспослали нам спасение, – ответил за всех рослый широкоплечий южанин по имени Людвиг. Но сначала он оглядел единоверцев, понял, что больше никто не рвется на роль вожака, и решил взвалить это бремя на себя. – Хвала Метатрону, он услышал наши молитвы и в конце последнего тяжкого испытания послал нам в помощь не кого-то, а именно вас, господин Проныра. Понимаете, что все это значит?

– Нет. И что же? – спросил я, постукивая пальцами по цевью «Мадам де Бум».

– Это означает, что ангелы выбрали вас и ваших людей своим орудием! – без обиняков заявил септианин. – И раз они так поступили, значит, гибель павшего от вашей руки первосвященника была не злом, а ангелоугодным делом! Возможно, он усомнился в их могуществе, ошибочно истолковал знамения или неправильно исполнил их волю… Скажу больше: если бы не вы – ангельские посланники, – мы никогда не спаслись бы, поскольку наверняка не выбрались бы из Великой Чаши. После смерти первосвященника на Ковчеге и в столице начались беспорядки. А после третьего наводнения и вовсе разразился хаос. Были новые жертвы и много, ведь вода прорвалась в столицу. Половина кораблей – в основном мелкие, – были оторваны от Ковчега и разбросаны по всей хамаде. Остались лишь те, какие прежде составляли его костяк. Строительство заглохло, среди нас началась вражда, мы разделились на десятки групп, начали захватывать уцелевшие корабли и расцеплять их. Наш староста, брат Иоганн… он сегодня погиб в пучине… Так вот, брат Иоганн объединил часть бывших южан, включая нас, и велел без колебаний идти и захватить «Благую весть». Ее уже облюбовали какие-то фанатики, которые отказались впускать нас на борт. Но теперь-то благодаря вам, господа, мы знаем, что ангелы в тот день благоволили нам, а не им! Мы выбили фанатиков с нашего судна и с тех пор больше его не покидали. Даже отразили несколько атак обезумевших горожан, что постоянно прибегали из затопленной столицы и хотели отобрать у нас наши корабли. А потом была четвертая волна, которая отнесла «Благую весть» в озеро – то, что находится… находилось на северо-востоке столицы. Куда разбросало другие суда, мы не знаем. Когда мы пришли в себя и поняли, что уцелели, все было уже затоплено. Из воды торчали только скалы, верхушка городской стены да палубные постройки «Ноя», который утонул там, где вы его и продырявили. А после пятой волны нас понесло по морю неизвестно куда – прямо как и предсказывал Нуньес… И кто бы мог подумать, что, покарав его и поспособствовав брату Иоганну заполучить «Благую весть», вы снова протянете нам руку помощи, освященную самим Метатроном!

– Trиs bien! – пробормотал стоящий рядом со мной Сенатор. – Чертовски хорошо сказано! Да этот парень поумнее трех Нуньесов вместе взятых! Будет крайне обидно, если его слова окажутся ложью!

– Метатрон свидетель, у меня и в мыслях нет желания вам лгать! – возмутился брат Людвиг, и обида в его глазах была вполне искренней. – Если желаете, мы поклянемся вам всем святым, что у нас осталось, что не желаем вам зла, а желаем жить с вами, нашими спасителями, в нерушимой дружбе! Верно я говорю, братья и сестры?..

Косясь на поигрывающего кистенем Сандаварга, братья и сестры согласно закивали, а затем по очереди дали нам эту клятву. Я в свою очередь поблагодарил их от лица всех «ангелов-спасителей» и пригласил вливаться в нашу дружную компанию, где таким отважным и замечательным людям, как они, всегда найдется место.

Поверил ли я им? Скорее, да, чем нет. В любом случае, им придется доказать свои слова на деле и молиться, чтобы эти доказательства выглядели убедительными. Но как бы то ни было, теперь наш отряд разросся вдвое, а поселение превратилось в настоящую деревню.

Других кораблей Ковчега, что тоже могли уцелеть и отправиться в скитание по океану, мы с той поры больше не видели.

Прошло еще несколько месяцев. Борис понемногу рос, уровень океана оставался прежним, и с людьми брата Людвига у нас не возникало никаких проблем. Нормальные трудолюбивые ребята, разве что самую малость чокнутые, как и все ангелопоклонники – вот и все, что мы могли о них сказать. Более того, две овдовевшие во время кораблекрушения женщины-септианки сошлись в итоге с дальнобойцами, причем одна из них – с самим капитаном Габором. Но все это было не так удивительно, как то, что случилось в нашем экипаже.

Хотя, с другой стороны, чему тут удивляться? Два бывших аристократа – Гуго и Патриция – нашли общий язык, еще когда на пару друг с другом кроили и шили паруса для плота. Затем я стал все чаще и чаще замечать их вместе, и в конце концов они просто поселились под одной крышей, отринув всякую скромность. И теперь почти каждое утро лицо Сенатора светилось таким счастьем, что я стал всерьез опасаться, хватит ли у Гуго здоровья выдержать под старость лет такую бурную… семейную жизнь. За госпожу Зигельмейер можно было не переживать. Ей после долгого воздержания от разгульных светских утех подобная интрижка, напротив, пошла исключительно на пользу. Тем более что я был Патриции в этом вопросе сегодня не помощник.

Роман мсье де Бодье и госпожи Зигельмейер благотворно отразился не только на них, но и на Малабоните, а также на мне. До сей поры Долорес упорно косилась и на Патрицию, и на меня, подозревая – само собой, совершенно напрасно! – что пока она в поте лица нянчится с Борисом, мы с моей бывшей женой втайне предаемся разврату. А Патриция с ее игривой кошачьей натурой частенько подначивала Малабониту, строя мне на людях глазки и делая недвусмысленные игривые намеки. Госпожу Зигельмейер это сильно забавляло. Но мне ее невинные шуточки всякий раз вставали поперек горла и заканчивались очередным скандалом с Моей Сегодняшней Радостью. Так что благодаря де Бодье в итоге выиграли мы все. Долорес перестала изводить себя ревностью, а я – страдать от ее нападок.

Далеко идущих планов мы по-прежнему не строили. Просто продолжали жить в своей деревеньке, понемногу исследовали Мадейру на трофейных бронекатах и пытались приручить диких коз. Зверья и дичи хватало всем, дров и воды тоже было в достатке. Других людей на острове так и не обнаружилось, что, наверное, и к лучшему. Как знать, ужились бы мы по соседству с конкурентами, особенно если ими оказались бы какие-нибудь неугомонные северяне или дикие кочевники. Несмотря на житейские трудности, в целом наша жизнь протекала в гармонии. И даже Убби смирился в конце концов с таким мирным существованием, целиком отдавшись охоте и сжигая на ней свою нерастраченную боевую энергию.

Новая беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал.

– Плохие новости, мсье шкипер! – заявил мне однажды вечером не на шутку встревоженный Гуго. Он и Джура весь день провозились с бронекатами, проводя очередное техническое обслуживание. И если обычно аккуратный де Бодье примчался ко мне, даже не умыв лица, значит, обнаруженная им проблема была действительно серьезной.

– Что стряслось, mon ami? – Вслед за Сенатором и я не на шутку забеспокоился. Он, конечно, был человеком эмоциональным и впечатлительным, но зазря поднимать панику точно не стал бы.

– Неутомимые Трудяги, мсье шкипер!.. – Он оперся о стену, переводя дух. – Они… останавливаются!

– Не понимаю, о чем вы говорите! – нахмурился я.

– Обороты ДБВ падают, – пояснил де Бодье. – Причем не только у «Гольфстрима», но и у всех наших бронекатов. Я лично все проверил и перепроверил, так что ошибка исключена.

– Что значит – «падают»? – продолжал недоумевать я.

– Похоже, все Трудяги останавливаются, мсье Проныра, – покачав головой, подавленно заметил Гуго. – Они были последними работающими технологиями Вседержителей, но продолжали функционировать лишь за счет своего сверхпрочного герметичного корпуса. Однако земной мир возрождается, условия продолжают меняются, и теперь даже феноменальная защита ДБВ начинает разрушаться. Обороты двигателей падают медленно, но стабильно. Наш мир выталкивает из себя последние остатки навязанной ему извне искусственной инородности. Закон термодинамического равновесия, мсье, которому подвластно все во Вселенной…

– К черту термодинамику! Когда именно, по-вашему, произойдет эта остановка?

– Если процесс будет протекать сегодняшними темпами, я полагаю, Трудяги станут полностью бесполезными примерно через полгода.

– Проклятье! – Я почесал затылок. Мне еще только предстояло осознать весь трагизм этой новости, а пока мой рассудок отчаянно отказывался в нее поверить.

– Однако пока не все потеряно, – обнадежил меня Сенатор. – ДБВ еще могут сослужить нам огромную службу. Но чтобы их энергия не пропала впустую, мы должны поторопиться.

– Что у вас на уме, mon ami? Решили свезти сюда со всего острова на бронекатах валуны, чтобы построить крепость или дамбу?

– Вовсе нет! Я предлагаю вам более разумный и целесообразный план. Но сначала оглянитесь вокруг и ответьте на простой вопрос: где мы с вами живем?

– Прошу вас, давайте обойдемся без этих театральных вступлений! – Я был не в том настроении, чтобы играть сейчас в вопросы и ответы. – Мы с вами живем на острове – это и так всем очевидно, кроме разве что малыша Бориса.

– Именно, мсье: на острове! – подчеркнул Гуго, подняв вверх указательный палец. – И Мадейра действительно хорошее место для жизни, кто бы спорил! Вот только, погрязнув в бытовой суете и хлопотах, мы совсем забыли о том, куда изначально стремились. А ведь мы стремились вовсе не в такой ограниченный и оторванный от большой земли мирок. Мы стремились к чему-то большему! Гораздо большему!

– Да, конечно, вы правы: поначалу мы хотели достичь Европы, – кивнул я. – Но что поделать, если потоп сорвал наши грандиозные планы. Нам крупно повезло, что мы добежали хотя бы до Мадейры. Задержись мы в Аркис-Грандбоуле даже на сутки, сами знаете, чем это могло бы для нас закончится… Подождите, а о чем вообще мы толкуем?

– О том, что если мы с вами не используем наш последний шанс достичь Европы, то будем сожалеть об этом до конца наших дней. И Борис, и прочие дети, которые здесь живут, включая тех, какие, возможно, еще народятся, тоже никогда не простят нам такой оплошности.

– Давайте ближе к делу, мсье, – поторопил я велеречивого товарища, обожающего нагнетать драматизм даже тогда, когда он был совсем неуместен.

– Я предлагаю, пока бронекаты на ходу, спустить наш плот на воду, еще больше его расширить и укрепить, затем снять с бронекатов Неутомимые Трудяги, приделать к ним винты и доплыть на остатках их энергии до материка, – выпалил Сенатор. – В противном случае, боюсь, нам придется до конца своих дней торчать на этой отрезанной от мира скале. И с тоской вспоминать рассказы Дарио Тамбурини о том, какие неисчислимые богатства ждут не дождутся нас в центре Европы… Ну как? Нравится вам моя идея?

Идея нового мужа Патриции Зигельмейер и впрямь была смела, не сказать безрассудна. Но вместе с этим приходилось признать, что он прав. Прав от первого до последнего слова. Что нам еще остается на Мадейре, кроме как сидеть и ждать, когда остановятся ДБВ? И опять же, как далеко мы можем с их помощью добраться, прежде чем они остановятся? Если, конечно, мы этого захотим и направим на это все наши усилия.

– А вы уверены, что мы успеем построить такой большой механический плот за три-четыре месяца? – усомнился я.

– Успеем, мсье, если приступим к работе завтра же. – Де Бодье, в отличие от меня, не питал на сей счет сомнений. – Вы, как шкипер, организуйте перевозку плота к воде, а постройку его двигательной системы мы с Джурой берем на себя.

– Что ж… – Я развел руками. – Пойду в таком случае созову народ на собрание. Надеюсь, нам с вами хватит красноречия, чтобы убедить людей сняться с насиженного места и отправиться к неведомым берегам…

Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет… К счастью, древний баснописец написал эти строки не о нашей большой и дружной компании. Мои люди и Физз вовсе не возражали против переселения в Европу, а Сандаварг в предчувствии новых битв и вовсе разразился громогласным ликованием. Люди Габора и сам Ласло поначалу заколебались. Но когда хитрый Сенатор сообщил им, что на бескрайнем европейском берегу мы непременно наткнемся на других спасшихся от потопа беженцев, истосковавшиеся по женщинам дальнобойцы сразу отринули все сомнения. И были готовы взяться за переправку плота к морю сей же момент. После чего нас поддержали и ангелопоклонники. А что им еще оставалось? Мы – их спасители, – вещали о новых необъятных и богатых землях и собирались туда отправиться. Кто же направлял нас в Европу, если не сам Септет Ангелов! Так неужели Людвиг со товарищи остались бы на Мадейре, проигнорировав осенившее нас знамение? Разумеется, нет – они же не безумцы!..

Не прошло и получаса, как собрание было закрыто, и все разошлись готовиться к грядущим трудовым свершениям.

На следующее утро работа уже вовсю кипела. Плот был полностью разобран и перевезен на восточное побережье – туда, где впоследствии прилив поможет нам спустить его на воду. Но повторная его сборка проходила иначе. Помимо увеличения площади и грузоподъемности плота, ему также была придана продолговатая, обтекаемая форма, напоминающая форму корабельного корпуса. Нести эту конструкцию по волнам предстояло двум ДБВ. И еще два двигателя должны были находиться в резерве с таким расчетом, чтобы в случае чего их можно было заменить прямо во время плавания.

Винты, механизм управления ими и руль Гуго сконструировал из частей трофейных бронекатов. Система была предельно простой, но ее монтаж все равно занял у нас полтора месяца.

В один из этих дней и было суждено умереть «Гольфстриму»…

Разбирать его на части я не позволил, но велел Сенатору взять в качестве основных двигателей для плота оба ДБВ с нашего бронеката. Гуго не возражал, а, наоборот, поблагодарил меня за столь щедрое предложение. Он, как и я, тоже привык к нашим Неутомимым Трудягам, успел как следует изучить их и знал, на что они способны в критической ситуации.

Оба сердца «Гольфстрима» были удалены и пересажены на плот, который по нашему общему согласию был назван «Гольфстрим-2». А сам отныне мертвый истребитель так и остался стоять на вершине прибрежного холма, развернутый носом к океану – там, где я попрощался со старым, слабеющим другом перед тем, как умертвил его собственными руками. Умертвил, не позволив ему дожить оставшиеся месяцы до неотвратимой естественной кончины.

Еще одна безвременная и трагическая, но на сей раз ненапрасная смерть, которую нам пришлось скрепя сердце пережить…

И в день, когда мы, загрузив на плот последние пожитки, наконец-то распрощались с Мадейрой, мертвый «Гольфстрим» был единственным, кто провожал нас, глядя нам вслед с береговой кручи. А мы еще долго оглядывались и махали ему руками. Так, словно он и впрямь был еще жив и просто решил остаться, потому что ему понравился этот гостеприимный остров. И даже когда Мадейра скрылась за горизонтом, мне казалось, что меня и «Гольфстрим» все еще связывает крепкая незримая нить, которая не порвется, даже если мы уплывем отсюда на другой край света.

А тем временем «Гольфстрим-2» бежал по волнам на северо-восток, оставляя за кормой пенный след, и увозил нас к неведомым берегам, на которых мы планировали начать новую и, как хотелось надеяться, более счастливую жизнь…

…Жизнь, которая и станет для нашего маленького Бориса привычной реальностью. А все те истории минувшей эпохи, о какой расскажем ему когда-нибудь я, Долорес, Убби, Гуго, Патриция и Физз, пускай будут для него всего лишь обычными страшными сказками…