Наша гипотеза насчет планов Кирка с каждым днем становилась все убедительнее. Буксир, на котором он и остатки его сквада сбежали из Закатной Стрелы, полным ходом шел на север. И сегодня я был готов поспорить с кем угодно, что Виллравен не проедет мимо Аркис-Грандбоула.

Некогда одно из густонаселенных мест Атлантики – равнина Кабо-Верде больше таковой не являлась. Теперь здесь было не одно гигантское плоское пространство, а две длинные, вытянутые с севера на юг, полосы грязной земли. А между ними, в самой низкой – центральной – части равнины разлилось настоящее море. По его западному берегу мы сейчас и двигались.

Вода не дошла до восточных предгорий Срединного хребта порядка сотни километров. У склонов Африканского плато – то есть на противоположном морском берегу – дела вроде бы обстояли лучше. По слухам, что поведал нам попавшийся навстречу купец-перевозчик, на западе береговая линия пролегла вдоль подножия Канарских гор, из чего следовало, что ширина самого моря не превышала двухсот километров. Зато его протяженность впечатляла: что-то около двух тысяч! С тех пор как мы покинули южные земли, более крупные водоемы нам еще не встречались.

Я попробовал начертить примерные контуры моря в Атласе, ориентируясь по отмеченным там же неровностям местности. Получилась фигура, напоминающая сильно зазубренный клинок широкой изогнутой сабли без рукояти, чье острие было нацелено на Великую Чашу. Координаты северной оконечности водоема тоже были известны. Оттуда до Аркис-Грандбоула оставалось что-то около полусотни километров. Немного, но этого хватило, чтобы недавний водяной выброс не достиг столицы и не нанес урон ни ее жителям, ни строителям Ковчега.

Последние и назвали море в своей излюбленной мрачной манере – морем Зверя.

Добраться до Аркис-Грандбоула можно было и по западному берегу, и по восточному. Нам пришлось выбирать ту дорогу, какую выбрал Виллравен, по чьим следам мы двигались целую неделю. То есть до тех пор, пока они не исчезли, размытые дождем и затерявшиеся среди следов других бронекатов. Впрочем, к этому моменту у нас иссякли последние сомнения в том, куда направляется Кирк. Если бы он рванул на другой край света, то свернул бы в первый же пригодный для проезда каньон. Но он этого не сделал, а значит, его путь действительно лежал в Великую Чашу.

Жаль только, радоваться сбывшемуся прогнозу не получалось. Такое развитие событий было для нас самым неудачным из всех возможных.

Потеряв след, мы продолжили двигаться на Север уже без четкого ориентира. До столицы оставалось три, максимум четыре дня пути, и на этом участке маршрута Виллравен не мог сильно отклониться от курса. Если же он вдруг возьмет тайм-аут, чтобы обдумать дальнейшую стратегию, и сделает остановку, «Гольфстрим» может даже обогнать наемничий буксир и вырваться вперед. Но так как мы все равно не намеревались соваться в Аркис-Грандбоул на известном Нуньесу истребителе, этот обгон вряд ли изменит ситуацию. Изловить, а тем более прикончить Кирка на подъезде к столице нам не под силу. Поэтому, хочешь не хочешь, придется разбираться с ним, когда он сойдет с бронеката.

Поскольку «Торментор» все равно не угнался бы за «Гольфстримом», мы на всякий случай освободили капитана Габора от всех обязательств перед нами. Да и что проку от его катапульт, даже заряженных огненными бомбами, у стен Великой Чаши? Разве только нам могли бы пригодиться его бойцы, но, помня, какими они были вояками на Сенегальском перевале, я бы не стал особо полагаться на их поддержку. Тем более что в столице у Убби еще наверняка остались друзья-северяне. Те самые, какие помогли нам освободить Сенатора из лап церковников, когда мы посещали эти края в последний раз.

И все же Ласло заверил нас, что намерен побывать в Аркис-Грандбоуле. И если его помощь нам не потребуется, он хотя бы попробует продать скопившийся у него товар. На Сенегальском перевале Габор слышал от перевозчиков, будто Нуньес меняет много ценного, но ненужного ему на Ковчеге добра на вещи, что пригодятся септианам в их плавании по водам Нового потопа. После недавнего водяного выброса Ласло задумался над тем, а вдруг церковь Шестой Чаши все-таки права и потоп действительно вот-вот разразится. Но до этого часа капитану так и так требовалось чем-то кормить команду. Поэтому ему было без разницы, с кем торговать: с ангелопоклонниками, ремесленниками или фермерами. Главное, лишь бы те не пытались его обмануть или ограбить.

Нас тоже волновала природа стихии, что вынесла на озерный берег тела соратников Тунгахопа. Но сегодня у нас было столько проблем, что нам было попросту некогда раздумывать над пророчеством первосвященника Нуньеса. Однако по пути в Великую Чашу произошло нечто такое, что снова заставило нас вспомнить, в какие суровые времена мы живем.

Это случилось спустя сутки после того, как мы потеряли след Кирка и отправились прямиком в столицу. А наутро следующего дня заметили прямо по курсу движущийся навстречу буксир и не на шутку переполошились. Однако вскоре выяснилось, что у него имеется прицеп (у Виллравена таковой отсутствовал – он его либо не нашел, либо вообще не пытался искать). Да и выглядел этот бронекат не так, как переделанный буксир наших врагов. Им управлял обычный наемный перевозчик – такой же работяга, каким когда-то был я.

Бронекат «Антарес» – такое название я прочел на борту буксира – был внесен в справочный каталог Атласа. Так же, как имя его шкипера. Не исключено, что бывшего, поскольку с тех пор у «Антареса» запросто мог смениться хозяин и не один.

Мог, но, тем не менее, не сменился. Буксиром по-прежнему управлял Тристан Бадахос, и торговые дела у него шли сегодня ненамного лучше наших. Буксир «Гольфстрим» и шкипер Проныра Третий тоже значились в Атласе Тристана, но до него доходили слухи, что у меня были нелады с Владычицей Льдов и церковью, после чего я пропал без вести. Завидев истребитель под таким же названием, шкипер Бадахос подумал, что ему встретился кто-то из дезертиров Дирбонта, о чьей эскадре в Атласах было написано скупо. Не искушенные в торговле дезертиры частенько сбывали оставшиеся у них в трюмах запасы по дешевке, вот Тристан и решил разузнать, нет ли у нас чего-нибудь на обмен. Конечно, он рисковал нарваться на пиратов, но обычно они боялись подъезжать близко к Великой Чаше, и шкипер «Антареса» предпочел рискнуть.

Он удивился, когда узнал, что сведения обо мне еще не устарели и я по-прежнему стою у штурвала «Гольфстрима», неважно, что теперь это была совсем другая машина. Но поскольку раньше мы с Тристаном друг друга не знали, наша встреча вышла исключительно деловой. Он ехал из Аркис-Грандбоула, доверху нагруженный дровами – пожалуй, самым непопулярным товаром у строителей Ковчега, даром что его библейский прототип был сооружен из дерева. Но теперь, когда возрожденный огонь был объявлен Нуньесом нечистым – «отрыжкой агонизирующего Багряного Зверя», – столичные ангелопоклонники избавлялись от всего, что могло бы гореть, искушая их дьявольским теплом и светом.

– Вырубают подчистую все рощи и парки, – посетовал шкипер Бадахос, удрученно качая головой. – И в городе, и в пригороде. Оставляют только фруктовые деревья, а прочие валят, распиливают и обменивают заезжим торговцам на продукты и стройматериалы. Нам-то что – фермеры в хамаде дрова с руками отрывают. Просто деревья жалко – они ведь были прежде главным украшением столицы. Да и не только деревья в ней уничтожают. Увидите нынешний Аркис-Грандбоул – клянусь, вы его не узнаете. Треть зданий уже разобрана, еще треть разбирается. Остались нетронутыми лишь те, которые не принадлежат церкви и ангелопоклонникам. Но и до них, сдается мне, строители Ковчега рано или поздно доберутся.

– А что с Холодным кварталом? – забеспокоился Убби. В Холодном квартале проживали его собратья-северяне, к каким он подумывал обратиться за подмогой.

– Его пока не трогают, – ответил Тристан. – Да и вряд ли тронут. Разве Нуньесу охота усмирять бунт, когда у него других проблем невпроворот? Холодный квартал хоть и маленький, но если там начнутся беспорядки, шуму будет на весь город. Северяне плевать хотели на Ковчег, а церковь плевать хотела на северян. И для них этот худой мир гораздо лучше доброй ссоры.

– А тебе случайно не попадался навстречу буксир, битком набитый орущими северянами? – поинтересовался я. – Просто промчались они намедни мимо нас, как ошалелые, и даже общаться не захотели. Вот мы и заспорили, не в Великую ли Чашу эта дикая компания случайно рванула. А иначе зачем бы ей вообще соваться в эти края?

– Точно! – оживился Бадахос. – И мы вчера вечером с этими северянами столкнулись! Только с нами они, наоборот, сами поболтать решили. Главарь их тоже про столицу расспрашивал, мол, что там сейчас творится, какие порядки, хорошо идет ли торговля, не требуются ли кому наемники и прочее в таком роде. А под конец и вовсе давай про первосвященника Нуньеса выведывать: как здоровье Его ангелоподобия, не отлучился ли он куда из города, принимает ли просителей или уже нет… Правильно ты сказал: ну очень уж странные парни. Зачем им вдруг понадобился первосвященник? Убивать его вроде бы не за что – гонений на северян он не устраивал. Неужто эта банда хочет к нему на работу наняться?

– Раньше – вряд ли, но в нынешние времена всякое может быть, – рассудил я, отметив про себя, что, похоже, мы угадали покупателя, кому Кирк намерен продать свою пленницу. – Кстати, насчет дров. Нам-то в столицу на бронекате путь заказан, так что не обменяешь нам на что-нибудь тонн пять бревен? Уверен, у нас есть, чем тебя заинтересовать. Спирт когда-нибудь пробовал?..

О спирте шкипер Бадахос был наслышан, но сам его еще ни разу не пил. Поэтому не прошло и минуты, как мы сторговались. После чего подогнали истребитель к прицепу «Антареса», пристроили к его заднему борту наш наполовину опущенный трап и взялись с помощью лебедки перетаскивать себе на палубу древесину. Нам повезло, что сверху в штабеле у Тристана находились самые тонкие и легкие бревна. Привязывая их к шпангоутам, наш дровосек Сандаварг радовался, что ему не придется рубить топором те гигантские стволы, какие лежали на дне прицепа. Радовались и мы вместе с ним. После похорон Тунгахопа наши дровяные запасы заметно иссякли, но отныне нам можно не беспокоиться о топливе в ближайшие два-три месяца.

Однако радость наша продлилась недолго. Убби как раз возился с последним бревном, команда «Антареса» перекладывала заново в початом штабеле верхний ряд бревен, а я отмеривал Бадахосу оговоренное количество спирта, когда палуба под нами затряслась. Да так, словно «Гольфстрим» не стоял на месте, а мчался по каменной «терке»!

«Убби плохо закрепил бревна, и они раскатились!» – пронеслось у меня в голове, но привязанные к шпангоутам дрова лежали неподвижно. Или, точнее, лежали и подпрыгивали вместе с нами и со всеми, кто еще находился на истребителе и на буксире.

– Какого черта! – изумленно воскликнул Тристан. – Что это, мать его, за дерьмо?!

– Херьмо! Херьмо! – эхом отозвался тут же вышедший из полудремы Физз и, продолжая шипеть, заметался по палубе: – Сфистать фсех на палупу! Польшая фота! Польшая фота!..

– Загрызи меня пес! – взорвался вслед за ящером северянин. – Да неужто опять водяной выброс?!

И мы дружно бросились на мостик, чтобы взглянуть на море, берег которого располагался километрах в десяти восточнее. Само оно виднелось отсюда лишь серебристо-серой полосой шириной в палец, и определить, какие на нем сейчас волны, было невозможно. Однако землетрясение не прекращалось. Да и предупреждение Физза о «большой воде» было явно не пустыми словами. Это в первый раз, когда мы еще не сталкивались с таким бедствием, он затруднялся найти ему верное определение. Но потом и ящер, и мы набрались кое-какого опыта и теперь могли распознать надвигающуюся угрозу.

– Если это опять большая вода, нам надо срочно въезжать на гору! – стараясь перекричать гул и дребезжание иностали, Бадахос указал на возвышенность неподалеку от нас. Это был холм, чья плоская вершина находилась примерно в двадцати метрах над уровнем моря, а склоны выглядели достаточно пологими, чтобы бронекаты взобрались по ним наверх.

– Ты прав, – согласился я. – Неважно, что это: потоп или простое землетрясение. Если ошибемся – поплатимся жизнью! Не будем мешкать, вперед!..

Тристан с канистрами спирта бегом вернулся на «Антарес», и мы покатили к намеченной цели. В прошлый раз мы находились гораздо ближе к опасной воде и на низком берегу, так что выбранный нами холм мог стать надежным укрытием. Даже с учетом того, что море Зверя было не в пример больше того проклятого озера и даже если теперь уровень воды поднимется выше.

А дрожь земли тем временем не прекращалась. Более того, она усилилась, и я всерьез забеспокоился, что вибрирующий под колесами склон холма помешает бронекатам подняться на него. Хорошо, что мы находились на равнине, а не у подножия крутых гор, и на нас не сыпались камни. Но и равнина была сейчас не такой безопасной, какой казалась прежде. То здесь, то там в воздух взмывали высокие фонтаны пыли и слышался раскатистый треск. Это в ходящей ходуном земле разверзались провалы и трещины. И многие из них могли стать братской могилой сразу двум бронекатам и их командам. Угроза была реальнее некуда, и мы могли с равным успехом погибнуть, как двигаясь, так и стоя на месте.

И все же угроза, от которой мы искали спасение на возвышенности, пугала нас значительно сильнее. Помня, что вслед за колебаниями и нарастающим гулом должен последовать сейсмический толчок, я постарался достичь вершины как можно скорее. «Гольфстриму» с его дополнительным двигателем это было куда проще, чем «Антаресу» с нагруженным прицепом, и мы опередили Бадахоса на целую минуту. Впрочем, когда он загнал буксир на холм, тряска еще продолжалась. Я подумал, что Физз ошибся: «большой воды» не будет, потому что мы угодили в обычное землетрясение, пускай и сильное. Ну что ж, и на старика бывает проруха, особенно такого, который доселе сталкивался с водяным выбросом один раз в жизни.

Возможно, Физз и дожил до тех лет, когда ему стало простительно ошибаться. Но сегодня прав оказался все-таки он, а не я. И когда толчок наконец-то случился, а холм под нами содрогнулся с такой силой, что бронекаты подпрыгнули на нем, словно игрушечные, было уже неважно, чей прогноз оправдался, а чей – нет. Не только мы, но и весь мир вместе с нами рванулся вверх, а потом с грохотом рухнул обратно.

А затем еще и еще.

И когда все прекратилось, а мы пришли в себя, это был уже не тот мир, какой окружал нас до этого. И вообще, считать его «миром» было теперь столь же нелепо, как называть мордобой «разговором по душам».

Рядом с холмом – там, где мы только что проехали – наши следы перечеркнула гигантская трещина. Дна ее не было видно даже с вершины, и одно только это зрелище могло поставить наши волосы дыбом. Но мы почти не обратили на него внимания. Зрелище, что развернулось вдалеке от нас, выглядело куда впечатляюще.

С холма открывался намного лучший вид, и если бы не землетрясение, мы могли бы полюбоваться отсюда морем Зверя. Когда же толчки утихли, нам опять не повезло оценить красоту пейзажа. Теперь им мог любоваться разве что самоубийца. А зрителей вроде нас – тех, кто еще не потерял вкус к жизни – такая картина могла запросто лишить дара речи или вовсе свести с ума.

Море, что до этого представляло собой собой мрачную, спокойную гладь, было не узнать. От прежней глади не осталось и следа, и это еще мягко сказано. Хуже того, теперь оно не напоминало даже море как таковое. На всем обозримом водном пространстве высилось десятка полтора белых пульсирующих куполов. И не просто огромных, а… Я даже не смог с ходу подобрать им верное определение. Если бы речь шла не о воде, а о песке или камнях, все было бы проще: я без раздумий назвал бы эти образования горами. Если бы речь шла о водных всплесках поменьше, я назвал бы их бурунами, фонтанами или гейзерами. Но как назвать вознесшийся в поднебесье пенистый купол, по сравнению с которым наш холм выглядел словно прыщ рядом с роскошной и полновесной женской грудью?

Было страшно даже подумать, на что еще способна сила, взметнувшая на такую высоту целое море. Достигнув верхней точки, миллиарды тон воды устремлялись вниз белыми пенистыми водопадами, грохот которых слышался за несколько десятков километров; было трудно определить, на каком именно расстоянии от берега это происходит. Если бы небо не закрывали тучи, наверное, мы наблюдали бы сейчас сотни радуг. И все же хорошо, что мы их не увидели. На фоне бушующей стихии они выглядели бы столь же неуместно, как бантик на шее змея-колосса или букет цветов в руке у Сандаварга.

Купола продолжали пульсировать, и не думая уменьшаться в размерах, когда линия горизонта начала быстро подниматься, а прибрежные воды заволновались так, что это стало заметно даже отсюда. Ну вот и дождались! Земные недра вновь исторгли из себя столько воды, что море Зверя – как, вероятно, и многие другие водоемы Атлантики – уже во второй раз выходило из берегов. Грязный бурунный вал мчался на нас с востока широким фронтом, грохочущим, как миллионы бронекатов. И горе тем путникам, кто находился сейчас вдали от возвышенностей или не догадался о том, что вот-вот произойдет, ибо отныне спасти их могло только чудо…

«Гольфстрим» и «Антарес» вроде бы находились в безопасности. Но меня не покидало тревожное чувство, что мы с Бадахосом в чем-то ошиблись. Только в чем именно? Пока все происходило в точности, как я предвидел. Вырвавшись на сушу, вал уменьшится, как размазанное на хлеб масло. А когда он достигнет холма, сила потока еще больше ослабнет, и он просто обогнет преграду с двух сторон…

Или нет?

– Мсье шкипер! – неожиданно вскричал стоящий с нами на мостике де Бодье. – Клянусь честью, мсье, но нам грозит опасность! Эта волна, она… она!.. Она гораздо выше и быстрее, чем та, какую мы видели в первый раз!

– Но ведь и мы находимся сейчас намного выше и дальше от берега, чем тогда. Разве не так? – возразил я, однако не слишком уверенно.

– Да, но… но… – Сенатор буквально задыхался от волнения. – Вспомните предыдущий выброс! Он был коротким, как плевок, и выдохся прежде, чем озеро вышло из берегов! А сегодня… Да вы только гляньте! Вода фонтанирует уже три минуты! И если стихия не уляжется до того, как потоп достигнет суши, он домчится сюда, нисколько не ослабнув! А если он не ослабнет, удар волны просто снесет нас с холма, перевернет и утопит! Миллионы тонн несущейся нам навстречу воды против трехсот наших! У нас нет ни шанса уцелеть в этом столкновении! Это же элементарная физика, мсье!

Ревущий водяной фронт между тем выбросился на берег, и я понял, что Сенатор говорит дело. Теперь, когда мы могли точно определять расстояние, что разделяло нас и наступающее море, стала видна и истинная высота волны. И если глазомер меня не обманывал – а это вряд ли, – она либо равнялась высоте холма, либо была даже на несколько метров выше его.

Верно подметил старина Физз: «Большая вода – большое дерьмо!»

– Что вы предлагаете, мсье? – обратился я к механику, у которого наверняка уже созрела какая-нибудь идея. Возможно, она созреет и у меня, только, боюсь, к тому моменту будет слишком поздно.

– Я предлагаю спрятаться за холмом и запереться в трюме, – отозвался де Бодье. – Иного выхода нет.

Он прав, черт побери! Холм заслонит нас от удара. А трюм истребителя сооружен с таким расчетом, чтобы команда могла спрятаться там от бури метафламма. Конечно, после всех передряг, в каких побывал «Гольфстрим», его обшивка кое-где утратила герметичность, но в трюме достаточно материалов, чтобы быстро законопатить мелкие протечки. И пускай больше двух часов мы там не продержимся, возможно, за это время вода успеет отступить. Ну а не отступит… Что ж, тогда будем думать, как вынырнуть на поверхность и не дать себе утонуть. По крайней мере плавучие ящики и бревна у нас под рукой имеются.

Не худший план! Вернее, лучший из тех, какие можно воплотить в жизнь всего за пару минут. Надо только предупредить команду «Антареса», чтобы она последовала нашему примеру.

– Вниз! – заорал я шкиперу Бадахосу, поднеся ко рту жестяной рупор, а другой рукой указывая на подножие холма. – Съезжайте вниз и прячьтесь в трюм! Наверху слишком опасно! Здесь нас смоет!

– Да вы рехнулись! – ответил мне с помощью такого же рупора Тристан. Рев воды заглушал почти все звуки, и нам приходилось кричать друг другу изо всех сил. – Бронекаты слишком тяжелы! Волне не сдвинуть их с места! А внизу мы точно утонем!

– Хотите жить – делайте как мы! – порекомендовал я и, отбросив рупор, велел Гуго трогаться с места. Спорить и обсуждать наши шансы на спасение было некогда – счет уже пошел на секунды. Водяные купола вроде бы начали уменьшаться (хотя мне могло и показаться), но вал несся по побережью с огромной скоростью, и его пенистая верхушка была определенно выше вершины холма.

Западный склон был круче восточного, и в другое время я вряд ли рискнул бы спуститься по нему на бронекате. Но сейчас выбирать не приходилось. «Гольфстрим» накренился вперед под углом почти в шестьдесят градусов и не съехал, а, скорее, сполз к основанию холма. Я при этом практически лежал на штурвале, остальные ухватились, кто за что смог, а Физз уперся боком в стену рубки. Впрочем, крен продолжался считаные секунды, после чего бронекат принял нормальное положение. Разворачивать его носом к склону и надвигающейся стихии было уже некогда. Хотя невелика разница – подвешенная на корме сепилла весила двадцать тонн и могла защитить корпус «Гольфстрима» не хуже противоударной носовой брони.

Схватив самое ценное, что у меня было в рубке – Атлас, – я проорал «Все – в трюм!» и сам поспешил туда же. Теперь холм полностью заслонял от нас взбесившееся море, зато его рев мы слышали превосходно. О, что это был за рев! Шум первого потопа не шел с ним ни в какое сравнение. Удары молота по камню и близкие раскаты грома – какова между ними разница? Особенно беря во внимание, что эта «гроза» не пройдет стороной и вот-вот обрушится на наши головы.

Малабонита с мешком самых необходимых вещей, Гуго с инструментальной сумкой, Убби с братьями Ярнклотом и Ярнскидом, Физз, отлично знающий, куда удирать в случае смертельной опасности, – все они сиганули в трюмный люк впереди меня. А шкиперу полагается покидать палубу последним, пусть даже он при этом остается на бронекате. Да и кто еще, кроме меня, быстро пристроит люк на место и загерметизирует его изнутри, ведь я, в отличие от остальных, занимаюсь этой работой с малолетства.

В лицо пахнуло влагой и свежестью – значит, вода совсем близко. Страшно – не то слово! И все же мне страсть как хочется взглянуть на стихию вблизи. Так хочется, что я, стоя на трюмной лестнице и обмирая от ужаса, удерживаю люк приоткрытым и гляжу на вершину холма. Столпившиеся под лестницей товарищи тоже таращатся в проем, затаив дыхание. И впрямь, разве можно отвести глаза от такого зрелища! Мы не сможем наблюдать за ним долго, но самое начало, пока вода не обрушилась на палубу, все-таки не пропустим. И только лишенный чувства прекрасного Физз не разделяет нашего любопытства. Сбежав вниз, он продолжает шипеть и нервозно колотить хвостом по обшивке. Так, словно отсчитывает финальные секунды, что остались до удара стихии.

Ее столкновение с восточным склоном мы не столько слышим, сколько чувствуем. Холм содрогается от вершины до основания, но, к счастью, выстаивает и не разлетается по камушкам. Хотя, окажись на его месте крепость или иное искусственное сооружение, я не позавидовал бы их участи. А вслед за ударом позади холма моментально вырастает еще одна возвышенность: грязно-серая, колышущаяся, окутанная брызгами и клочьями пены. Вырастает и в мгновение ока поглощает холм, накатив на него и впитав в себя будто обычную кочку. Высоченная стена брызг взмывает над ним, зависает на миг и обрушивается вниз сокрушительным водопадом…

…И я захлопываю люк. После чего висну на его ручке и быстро вращаю запорный маховик, следя, чтобы все ригели вошли в пазы и надежно придавили крышку к горловине. В свое время метафламм был столь же коварным, как вода, мог просочиться в любую щель, поэтому люки и стыки на трюмной обшивке делали достаточно герметичными. Что ж, лучшей проверки на то, остались они таковыми или нет, не придумать. И если мы ее не пройдем…

Обогнувшие холм и перевалившие через него потоки атаковали «Гольфстрим» с чудовищной яростью. Град свирепых ударов обрушился на него со всех сторон – так, будто какой-то великан ухватил его и начал трясти, выясняя, что спрятано внутри этой маленькой железной коробочки с колесиками.

Было страшно, но в целом терпимо. Большую часть напора волны погасил холм, о который она разбилась, и добравшаяся до нас вода уже не обладала той энергией, с какой она неслась по побережью. Но какой бы крепкой ни была наша броня, мы не ощущали себя в полной безопасности. А когда отовсюду на нас полились водяные струи, ощущение нашей ничтожности перед бушующей снаружи стихией лишь усилилось.

Зажигать факел было нежелательно – огонь пожирал драгоценный кислород, который нам следовало тщательно беречь. Пришлось затыкать протечки, отыскивая их с помощью бледного свечения чешуи Физза или просто на ощупь. К счастью, в трюме не было пробоин. Самые крупные бреши, с которыми мы вели борьбу, фонтанировали струями толщиной всего в палец, да кое-где обшивочные стыки начали пропускать воду. В основном же она текла нам на головы, поскольку днище мы тщательно залатали еще в ту пору, когда работали на речной переправе.

Конечно, мы были не в силах устранить все протечки, да и в законопаченные промасленными тряпками щели продолжала сочиться вода. Но, прибывая такими темпами, она нас не утопит. Все равно воздух в трюме закончится раньше, чем мы начнем настоящее купание, а не умеющий плавать Физз отправится на верхние полки стеллажей.

Также хорошо, что вода не была холодной. По всей видимости, прохладное море смешалось с горячими подземными водами, от чего температура потопа была заметно выше здешней температуры воздуха. Что ни говори, а тонуть с комфортом, не стуча зубами от холода, все-таки приятнее, нежели продрогшим, как цуцик.

Работая в поте лица, мы старались не думать о худшем. А когда громыхание снаружи сменил более спокойный мерный гул, я и вовсе потерял счет времени. Мы должны были почувствовать удушье где-то через пару часов, но под плеск падающих с потолка струй и дребезжание обшивки мне казалось, что прошло гораздо больше времени. Воды в трюме набралось уже выше щиколотки, но никто не паниковал. Все были заняты делом и старались поменьше болтать, экономя силы и кислород.

Для пущей безопасности ящики с порохом и взрывчаткой были подвешены к трюмному потолку в грузовых сетках. Вода до них доберется не скоро, но если нам придется выбираться наружу, когда орудийная палуба над нами будет под водой, трюм окажется затоплен, и наши стратегические запасы будут испорчены. Однако у нас в хозяйстве имелось несколько герметичных и влагонепроницаемых контейнеров для скоропортящихся продуктов. Емкости эти были не слишком вместительны, но они могут спасти нам хотя бы половину огнеопасного груза.

Пока Долорес и Гуго продолжали заделывать бреши, мы с Убби освободили контейнеры от продуктов – что ж, если выживем, придется обходиться без свежатины – и занялись перекладкой туда самых ценных боеприпасов. К ним добавился и Атлас, который я также не терял надежды спасти. И когда мы набили доверху и закупорили последний ящик, я почувствовал, что эта вроде бы не особо трудоемкая работа изрядно меня вымотала. Я обливался потом, никак не мог отдышаться, и моя голова предательски кружилась.

В последний раз я испытывал нечто подобное в Суэцком желобе – дороге, прокатанной табуитами вдоль северо-восточного склона Африканского плато. Она располагалась намного выше всех известных мне дорог – там, где атмосфера была разрежена и не пригодна для долгого пребывания в ней. За сутки, что мы ехали по желобу, каждый из нас переболел горной болезнью, чьи симптомы были схожи с теми, какие я сейчас испытывал.

И не только я. Прочие, включая крепыша Убби, выглядели в бледном свете Физза не лучшим образом. Да и ящер лежал на верстаке с раззявленной пастью и дышал так часто, что его бока раздувались и сдувались, словно работающие на полную катушку меха.

Ну вот и настал критический момент нашего добровольного самозаточения. Наше самочувствие ухудшается, и чем дальше, тем нам будет все хуже и хуже. Сколько мы еще так высидим, пока не начнем терять сознание? Четверть часа? Полчаса?.. Возможно. Но дотягивать до такой крайности не стоит. Нам еще потребуются силы, чтобы плыть, а где мы их возьмем, если они и так утекают из нас вместе с потом и выдыхаемым углекислым газом.

– Пора выплывать отсюда, – заявил я, нарушая гнетущее молчание и вставая с промокшей поленницы, на которой сидел. Вода доходила мне уже до середины бедра, коротышу-северянину – до пояса, а ящера она и вовсе скрыла бы. Разве только ему хватит ума встать на задние лапы, но он такими глупостями отродясь не занимался. Зачем ему это, когда у него есть столько заботливых помощников.

– Как быть с Физзом? – забеспокоилась Малабонита, утирая взмокший лоб. – Даже если Убби растолкует ему, что нужно задержать дыхание, вряд ли у него это получится. Он же у нас никогда не плавал, а тем более не нырял, ведь так?

– Так, – ответил я. Не знаю, пробовали ли когда-нибудь купать Физза мои отец и дед, но я таких опытов над своим старейшим другом не проводил. – Рожденный ползать – пловец дерьмовый.

– Фота – херьмо! – охотно согласился Физз, взъерошив поблекшую чешую и протестующе мотая хвостом. – Польшая фота – польшое херьмо!

– …Однако вынырнуть – это еще полдела, – продолжал я. – На поверхности воды ящеру не обойтись без поддержки. Но лучше посадить его на что-нибудь плавучее. Какой-нибудь деревянный обломок или ящик.

– Вот что нам пригодится, мадам и мсье! – Гуго неуклюже прошагал по воде до пустого ящика из-под взрывчатки и указал на него. – Посадим Физза внутрь и вытащим его из трюма в капсуле с воздухом. А потом извлечем его наружу, пересадим на крышку ящика, и будет ему маленький плот!

– Эта хреновина пропускает воду, – усомнился я в разумности такого решения. – Физз захлебнется быстрее, чем мы попадем на поверхность.

– Да, пропускает. Но не так быстро, как ящики из-под обычных снарядов, – уточнил Сенатор. – Взгляните сами: здесь доски подогнаны друг к другу на совесть, вдобавок нутро обито тонкой жестью. Физз – не человек и дышит реже, поэтому там ему хватит воздуха минут на пять. По-моему, достаточно, учитывая, что у нас самих будет в запасе куда меньше времени. Не знаю, как вы, мадам и мсье, но я вряд ли смогу задержать дыхание дольше, чем на полторы минуты.

– Отлично, значит, так и сделаем. – За неимением другого выхода мне пришлось соглашаться на этот. – Убби, расскажи Физзу все, что ему необходимо знать. А мы пока подготовим для него скафандр…

Ящеров, даже таких разумных и одомашненных, не хоронят в гробах. Поэтому неизвестно, какие ассоциации возникли в голове у Физза, когда мы запихивали его в контейнер из-под взрывчатки. Обычно покладистый и не страдающий клаустрофобией, на сей раз Физз заартачился несмотря на все уговоры. У него даже не находилось слов, чтобы высказать все, что он думает о нашей затее, даром что она была продиктована дружеской заботой. Варан шипел, извивался, отмахивался хвостом и даже – немыслимое дело! – попытался укусить северянина. Но тот пребывал начеку и вовремя отдернул руку. После чего отринул на миг учтивость к священному зверю, грубо сжал ему пасть обеими ладонями и держал ее закрытой до тех пор, пока мы не упаковали ящера в спасательную капсулу.

В ней он и подавно не пожелал сидеть спокойно. Пришлось не только запереть ящик на все замки, но и обвязать его веревкой, дабы возмущенный пленник не оторвал крышку при всплытии. Оно не требовало от нас многого – только умения плавать под водой и способности ориентироваться на «Гольфстриме» вслепую. И еще – небольшого запаса неразмокающих продуктов, а также ножей, которыми мы перережем канаты, что крепили бревна к шпангоутам на верхней палубе.

Разобрав ножи и сложив еду в вещмешок, какой я повесил себе за спину, мы удостоверились напоследок, что каждый из нас четко помнит дорогу наверх, и приступили к собственному спасению.

Как бы ужасно это ни звучало, но первым делом трюм следовало полностью затопить. Нам не вылезти из люка, когда в него хлынет вода. И это повергало всех, кроме Убби, в панический ужас. Добровольно затопить собственное убежище, понятия не имея, что ждет нас наверху, – чистой воды безумие!.. Вернее, далеко не чистой – вода, в которой мы плавали, была мутной от грязи и попахивала непонятно чем.

При отпирании люка особая аккуратность не требовалась, и эта работа была поручена Сандаваргу. Любого другого напор ворвавшейся в трюм воды мигом сбил бы с ног, но только не северянина. Держась за перила, он выбрался из потока, вернулся к нам и взялся за ручку ящика, в котором продолжал бесноваться Физз. Братья Ярнклот и Ярнскид были оставлены Убби здесь. Все равно воздух им не требовался, исчезнуть отсюда они тоже не могли, а там, куда мы направлялись, проку от них нет. Наоборот, они только помешают Сандаваргу всплыть и вытащить из воды хранителя Чистого Пламени…

Вода прибывает на глазах, и вот мы уже плаваем, держась за стеллажи и не касаясь ногами пола. Воздушная прослойка между нами и потолком быстро истончается. Слышно, как свистит воздух, вытесняемый наружу через щели, которые мы не сумели законопатить. От страха и растущего давления я дышу сбивчиво, и мне не хватает кислорода. Но я помню, что, прежде чем вода полностью скроет нас, мне необходимо сделать глубокий вдох. Лишь бы только при этом не захлебнуться, потому что откашляться и вдохнуть повторно я уже вряд ли успею.

И вот наступает момент, когда для того, чтобы дышать, мне уже нужно задирать лицо вверх.

– А теперь вдохнули и – впер-р-ред! – командует плывущий в арьергарде Убби. Его крик в тесном воздушном пузыре и вовсе оглушает. Но это даже хорошо. Рык Сандаварга встряхивает меня не хуже оплеухи, и я, сделав последний вдох, наконец-то ныряю. После чего подталкиваю в спину Сенатора, дабы он не мешкал и не задерживал остальных.

Поплыли!

Что ж, отныне все сомнения в сторону. Мы отлично знаем наш бронекат. Знаем на нем каждый выступ, каждую ступеньку, каждый кронштейн и прочие детали, за какие можно ухватиться. Я столько раз ходил по «Гольфстриму» впотьмах, когда светоч-Физз отлучался на ночную охоту, и без труда доберусь до мачты на ощупь. Малабонита и де Бодье – тоже. Разве что последнему может не хватить силенки, но плавать он худо-бедно умеет, и это главное. Убби и подавно не пропадет. Ящер весит где-то полцентнера, но воздух в его «скафандре» сам вытолкнет тот на поверхность. Сандаваргу останется лишь не потерять груз и помочь Физзу выбраться из ящика на его крышку. Задача сложная, учитывая, что священный зверь был озлоблен и скалил зубы. Однако если северянин уцепится за борт или мачту, у него наверняка все получится. Да ради Физза Убби, скорее, сам утопится, но не даст пропасть хранителю Чистого Пламени!

Держась за ступеньки трюмной лестницы, мы выныриваем через люк на орудийную палубу. Долорес движется первой, но не убегает вперед – на случай, если Гуго потребуется помощь. Я плыву следом и тоже готов подхватить его, едва почувствую, что он потерял ориентиры или запаниковал. Сандаварг толкает ящик впереди себя, то и дело задевая им мои пятки. Физз вроде бы угомонился, и это хорошо. Пусть экономит воздух – как знать, сколько продлится наш заплыв и все ли доживут до его финала.

Плавать по орудийной палубе нет необходимости – выход на главную палубу рядом. Нужно только проплыть вверх пару метров, пока не упрешься в потолок. Потом, цепляясь за балки, продвигаешься вперед. Этот и верхний ярусы соединены не люком, а широким, огороженным перилами проемом. Если не делать резких поворотов, промахнуться мимо него трудно. А вот дальше нам предстоит довольно рискованный этап. Если наверху сильное течение, оно может стать для нас серьезной помехой.

Течение ощущается уже на подходе к проему. Высунувшись в него, я обнаруживаю, что на верхней палубе не стало светлее. Это означает, что сбываются худшие прогнозы: уровень воды не упал. Определить, куда сейчас движется потоп – все еще от моря или уже обратно, – трудно. Это можно узнать, лишь поднявшись выше бортов, а в ограниченном ими пространстве сплошь бурлят вихревые потоки. Они способны подхватить ныряльщика и жонглировать им до тех пор, пока того не выбросит за борт, в ревущую снаружи пучину. К счастью, мы можем добраться до мачты, не пускаясь в свободное плаванье, а держась за палубные кронштейны и ориентируясь по ним. И добрались бы, но тут у де Бодье иссякла выдержка. Он задергался, и вместо того чтобы двигаться вперед, оттолкнулся ногами от палубы и изо всех сил погреб вверх.

Похоже, Гуго стало совсем невтерпеж без воздуха, и он запаниковал. А ведь старику оставалось потерпеть всего минуту, после чего он, держась за мачтовую лестницу, выкарабкался бы на поверхность. (По нашим расчетам, вода не достигла марсовой корзины. Если бы течение ударило в нее, мачта непременно погнулась бы или вовсе сломалась. Но пока оно просто обтекало ее, та без труда выдерживала нагрузку.)

Осуждать де Бодье было глупо – кто знает, каким сам я стану в старости, если доживу до нее. Но и бросать товарища на произвол стихии я не намеревался. Он вконец ослаб, но у меня еще остались силы, чтобы поддержать его на плаву и не дать нахлебаться воды. Поэтому я тоже оттолкнулся от палубы и поплыл вслед за Сенатором.

Я нагнал его у самой поверхности и ухватил его сзади под мышку одной рукой. А другую оставил свободной, чтобы можно было грести и поддерживать наши головы над водой. Вынырнули мы вместе и тут же начали жадно, до боли в груди, хватать ртами воздух. Перед глазами у меня плясали оранжевые круги, и я не мог определить, что происходит вокруг. Почувствовал лишь, что нас сразу куда-то понесло, но вот куда – поди сослепу разбери. Мимо промелькнула мачта, а рядом с ней торчала из воды голова Малабониты. Хорошо, что она добралась до цели. По крайней мере за нее можно больше не переживать. Одно плохо: все продукты остались у меня в вещмешке. И если Моей Радости придется просидеть на марсовой площадке не один день, голод станет для нее куда большей проблемой, чем наводнение…

А как же мы? Куда стихия несет нас? Кажется, на торчащий из воды холм. Это значит, что море Зверя все-таки возвращается в свои берега. Вот только мне и Гуго от этого не легче. Если мы не выберемся на холм, нас унесет в морские дали, где мы в конце концов умрем от изнеможения. Но хоть не от переохлаждения, и то радует. Вода заметно остыла, но оставалась еще достаточно теплой, чтобы мы не продрогли в ближайшие несколько часов.

Выступающая из воды верхушка холма была совсем рядом. Но сильное течение подмыло склон, сделав тот обрывистым. И теперь мы не могли просто взять и выбраться из воды на сушу. По крайней мере там, куда нас прибьет волна. Что стало с другими склонами, отсюда не определить. Но даже если они уцелели, успеем ли мы зацепиться за них, когда поток будет проносить нас мимо?

Может, и успели бы, но внезапно этот вопрос отпал сам собой. Поддерживая Гуго, я высматривал на холме удобное место для выхода на сушу, как вдруг наши ноги зацепились за что-то жесткое и угловатое. А в следующее мгновение мы уже не плыли, а, увлекаемые течением, фактически ползли на коленях по ровной поверхности.

– Скорее поднимайтесь, мсье! – крикнул я в ухо Гуго и начал поспешно вставать, помогая ему проделать то же самое. И когда нам это в итоге удалось, мы стояли посреди разлившегося окрест нас моря. Причем стояли довольно уверенно, поскольку вода доходила нам всего-навсего до промежности. Течение по-прежнему давало о себе знать, но отныне ему было не под силу сбить нас с ног. Особенно – упитанного Сенатора, в связи с чем мы с ним сразу поменялись ролями. Теперь не я поддерживал его, а он служил мне опорой. По крайней мере на первое время, а дальше как получится.

– Да ведь это же крыша рубки! – Теперь и до Гуго дошло, что за твердь нежданно-негаданно возникла на нашем пути. – Как замечательно! Как вовремя! А я уж было хотел просить вас, мсье шкипер, чтобы вы избавились от бесполезного балласта и спасались сами.

– Не вижу пока ничего замечательного, – проворчал я, окончательно приходя в себя и осматриваясь. – И никакой вы не балласт – скажете тоже! Я у себя в команде лишних людей не держу. А тех, каких держу, в беде не бросаю, ведь без них у меня вообще не будет никакой команды… Как вы, кстати? Голова не кружится?

– Есть немного, – признался де Бодье. Что, впрочем, неудивительно. У меня самого безостановочно движущаяся на нас масса воды вызывала легкое головокружение. – Но вы не волнуйтесь – я справлюсь. Разве только… разве только… Bien pardon!

Он едва успел отвернуться в сторону, как его тут же вырвало. Я заботливо придержал его под руку, хотя упади Гуго в обморок, он легко утянет меня за собой, и мы продолжим наше плаванье на восток. К счастью, этого не случилось, и мы не сошли с нашей спасительной тверди площадью около двадцати квадратных метров.

Конечно, нам повезло. Но называть это настоящим везением было еще рано. Угроза утонуть не исчезла, а была лишь отсрочена на несколько часов. Путь в море сулил нам верную гибель. Путь в любую другую сторону был невозможен. Расстояние до мачты, что наполовину торчала из воды, равнялось десяти метрам. Но плыть против такого течения мог лишь я, да и то чисто теоретически. Сенатор же однозначно не осилит эту дистанцию – можно было и не проверять. В общем, если к вечеру уровень воды не упадет хотя бы на полметра, нас ожидает веселенькая ночка.

Тем временем Малабонита уже взбиралась на мачту, а голова Сандаварга и ящик с Физзом только-только показались над водой. Не обнаружив нас на лестнице, Убби взялся суматошно оглядываться, но когда высмотрел неподалеку две торчащие из воды фигуры, успокоился. После чего тоже выбрался из воды, держа в одной руке груз, а другой хватаясь за ступеньки. Однако выше не полез, а зацепился локтевым сгибом за лестничную скобу, перехватил этой же рукой ношу, а другой достал нож и аккуратно, дабы не задеть Физза, пробил в днище ящика дырку. Оттуда потекла струя воды, но ее оказалось не слишком много. Так что если Физз и успел почувствовать удушье, то совсем ненадолго.

Слив воду, северянин вернул нож в ножны и показал нам большой палец: мол, не волнуйтесь, с хранителем Чистого Пламени все в порядке. Но мы и сами слышали, как Физз шипит и бранится, требуя, чтобы его немедля выпустили на свободу. Интересно, что он запоет, когда увидит эту жуткую «свободу»… Впрочем, выходить из капсулы ему еще рановато. По крайней мере до тех пор, пока у него не появится место, где ящер сможет твердо встать на лапы и не наглотаться при этом воды.

Теперь, когда обстановка прояснилась, идея с бревнами и сооружение Физзу персонального плотика были отвергнуты. Мачта могла дать пристанище всем нам, даже если бы мы с де Бодье не очутились волею судьбы на крыше рубки. Последнее только упростило Сандаваргу задачу, позволив отправить ящера прямиком на марсовую площадку. Силища и сноровка северянина позволяли ему карабкаться по лестнице с тяжелым грузом. При этом он помогал себе всего одной рукой. Я на месте Убби свалился бы с такой ношей в воду уже через полминуты. Он тоже этого опасался, поэтому часто останавливался, ставил ящик углом на скобу и давал себе передышку. Физз по-прежнему негодовал. Он больше не задыхался, но был вынужден болтаться в вертикальном положении, что, по мнению хвостатого брюзги, тоже было крайне возмутительно.

– Неплохо устроились, черт бы вас побрал! – крикнула нам Долорес, пока северянин и варан штурмовали лестницу. – И что теперь прикажете с вами делать?

– Понятия не имею! Спроси что-нибудь попроще! – расписался я в собственном бессилии. – Будем надеяться, что к вечеру вода спадет и мы сможем наконец-то присесть, не захлебнувшись. А если повезет, то и прилечь.

– А вдруг вода не спадет, что тогда? – Долорес, похоже, нравилось задавать вопросы, на которые у меня не было ответов. – Не думаю, что вам удастся выбраться на холм. По крайней мере одному из вас – точно!

– Вы совершенно правы, мадам Проныра, – уныло согласился с ней тот самый «один из нас». – Боюсь, что на сегодня я свое отплавал. А если до какой земли и доплыву, только до той, что находится прямо под нами.

– Стойте, где стоите, и не дергайтесь, загрызи вас пес! – рявкнул ползущий вверх Сандаварг. – Как только закончу дело, сразу вами займусь! А вы постарайтесь к тому времени не утонуть! Помните: с моими короткими руками мне вас вплавь не догнать!

Что он задумал, было пока неясно. Но голос его звучал уверенно, и это обнадеживало.

Подобравшись к площадке, Убби подтянул контейнер повыше, и свесившаяся с нее Малабонита помогла ему перебросить шипящую ношу через перила. А вскоре веревка на ящике была развязана, замки открыты, и Физз вдохнул наконец своей чешуйчатой грудью воздух свободы. Ему повезло, что перила на марсе были высокие и сплошные. Они оградили священного зверя от потрясения, какое он мог испытать при виде потопа. Зверь, конечно, был не дурак и понимал, что большая вода вокруг какая-то ненормальная. А иначе зачем бы товарищи запихали его силком в тесную коробку и подняли ее аж на верхушку мачты? Ящер был не прочь выяснить, из-за чего разыгрался весь этот сыр-бор, но никто с ним уже не разговаривал. Подвесив ящик, который мог нам еще пригодиться, на наконечник мачты, Долорес и Убби стали о чем-то совещаться, по-прежнему не обращая на шипение Физза внимания. И он, поворчав, в итоге смирился с неизвестностью, утешившись тем, что беспардонные люди хотя бы оставили его в покое.

Во время этого совещания Сандаварг начал зачем-то снимать с себя пояс. Тот самый, несколько раз обернутый вокруг талии кожаный ремень, что иногда использовался северянином как праща. В кого и чем он собрался стрелять, было непонятно – я не наблюдал поблизости никаких целей. Разве только у Убби прихватило живот, и он решил облегчиться. Но в этом случае он вряд ли стал бы спускать штаны прямо перед женщиной. Северяне, конечно, те еще грубияны, но кое-какие понятия о приличиях у них есть.

Пока Сандаварг возился с поясом, Долорес распутала веревку, что прежде была намотана на ящик Физза, после чего также передала ее северянину. Повесив снятый пояс на плечо, он намотал веревку на кулаки, подергал ее и удовлетворенно кивнул: крепкая! А затем связал поясной и веревочный концы, перелез обратно через перила и начал спускаться по лестнице к воде.

Замысел Убби раскрылся, когда тот опустил пояс в воду и принялся стравливать веревку, позволяя этому приспособлению плыть в нашу сторону. И еще до того, как я поймал его, нам стало ясно, что с ним делать.

– А вы уверены, мсье Сандаварг, что сможете тянуть меня против такого течения? – усомнился Гуго, когда я взялся обматывать ему пояс вокруг груди, пропуская тот под мышками.

– Ежели я в чем-то и уверен, толстяк, то лишь в том, что ты не умеешь дышать под водой, – ответил северянин. – Главное, не погнулась бы мачта, когда я тебя потащу, а за меня не переживай… Ну что, ты готов еще раз намочить штаны или будешь дальше торчать столбом, пока ноги не подкосятся?

Само собой, де Бодье не хотел оставаться на крыше рубки и выбрал полноценное купание. А Убби, хохотнув при виде скисшей физиономии Сенатора, зацепился покрепче за лестницу и легонько дернул за веревку, давая понять, что готов к буксировке.

Делать это по воде было, разумеется, гораздо проще, чем по земле. Гуго по мере возможности даже греб руками, хотя мог бы и не дергаться. Все равно ускорить этим процесс он не мог, и спасаемый двигался с той скоростью, с какой спасатель подтягивал его к мачте, наматывая фал на руку. Я невольно вспомнил картинку из старинной книги, где рыбак также вытаскивал из моря крупную рыбину. Разве что там веревка была совсем тонкой и привязанной к длинной, гибкой палке, называемой удилищем. А Убби не хватало сачка, каким рыболовы поддевали сопротивляющуюся добычу, когда та оказывалась от них совсем близко. Хотя в случае с де Бодье сачок навряд ли пришелся бы к месту. Даже у Сандаварга не хватит силенок управиться с таким громоздким приспособлением, в котором трепыхается «рыбина» весом под сто тридцать килограммов.

Убби подтянул Сенатора и уступил ему дорогу, сойдя с лестницы в воду. Прежде наш механик не поднимался на марс даже из любопытства, но сегодня у него не было выхода. И он, нарушив традицию, пыхтя и постанывая, ступенька за ступенькой, покарабкался наверх. Благо, в случае чего, падать де Бодье предстояло с наполовину меньшей высоты и в воду. Фал, разумеется, он должен был отвязать уже на площадке, поскольку боялся сорваться со скользкой лестницы и снова быть унесенным течением.

К счастью, этого не произошло. Малабонита вцепилась обеими руками Сенатору в ворот и помогла ему перевалиться через перила, после чего на площадке стало гораздо теснее. И неудивительно, ведь она была рассчитана всего на двух человек. Точнее, на двух человек нормальной комплекции, среди которых не будет толстяка и вдобавок к нему варана-броненосца с большим хвостом. А скоро к этой компании должен был присоединиться и я…

Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Сняв фал, де Бодье скинул его Убби, а тот опять переправил страховку мне. После возни с предыдущим «пловцом» я был для северянина просто подарком: легкий, худой и, как следствие этого, более обтекаемый течением. Переправив меня на мачту, Сандаварг дождался, когда я заберусь наверх и верну ему пояс, а затем взялся сооружать из него под площадкой нечто вроде детских качелей. Он не собирался просить кого-то потесниться и вообще обременять нас своим присутствием, уживаясь с нами в этом «ласточкином гнезде».

Мы вышли из стесненного положения рискованным, но единственным практичным способом. Разрезав веревку на три части, я, Малабонита и Гуго привязали себя за пояса к верхушке мачты. А потом, подложив под задницы свернутые куртки, расселись на перилах лицом друг к другу. Страховка удерживала нас от падения назад, и в то же время на площадке стало заметно просторнее. Никто больше не отдавливал Физзу лапы и хвост, а он в свою очередь не терся о наши ноги, царапая их своей твердой как камень чешуей.

О, это сладостное ощущение, когда ты, преодолев смертельные трудности, доживаешь до спокойной минуты и расслабляешься в предвкушении блаженного безделья! И неважно, что внизу под нами продолжала бушевать стихия, что мачта дрожала от бьющих в нее волн и что мы понятия не имели, как долго нам предстоит все это терпеть. Главное, мы были целы и невредимы, располагали запасом воды и провизии (при экономном расходовании их могло хватить на неделю) и пока не страдали от холода. Что мы будем думать обо всем этом завтра, когда у нас затекут руки, ноги, спины и шеи, покажет время. Но сегодня мы могли позволить себе немного радости, пускай даже она была сейчас и неуместна.

– O, mon Dieu! – вдруг встрепенулся Гуго и указал пальцем на вершину холма, что просматривалась отсюда гораздо лучше, чем с крыши рубки. – Мсье Бадахос и его буксир! Как же мы могли о них забыть! Мадам Проныра, у вас зрение острее моего, скажите, вы видите на холме «Антарес»?

– Нет там никакого «Антареса», – мрачно ответила сидящая спиной к холму Долорес, даже не обернувшись. – Вы были абсолютно правы, мсье Сенатор, когда предупредили, что на горе оставаться опасно. Я, конечно, раньше часто спорила с вами по всякому поводу, но сегодня вынуждена признать: если бы не вы и осенившая вас догадка, все бы мы сейчас были там же, где Бадахос и его команда, – на дне.

– Но ведь я не утверждал наверняка! Я всего лишь высказывал предположение, не более! – замямлил де Бодье, ошарашенный тем, что смерть опять выкосила рядом с нами уйму народа, а нас обошла стороной.

– …Предположение, которое целиком и полностью подтвердилось, – закончил я за Сенатором. – Так что Моя Радость права: это вы спасли сегодня всех нас от неминуемой гибели.

– Верно толкуешь, Проныра, загрызи меня пес! – отозвался снизу северянин, устраиваясь в своих «качелях». – Даже меня чутье подвело, а толстяк только на ту волну глянул, сразу скумекал, что к чему. Вот уж не думал, что доживу до тех времен, когда не я буду вытаскивать из беды его толстую задницу, а он вдруг возьмет и начнет спасать задницу Убби Сандаварга! Сначала – своими огнестрельными палками, потом – умными советами… Бывает же! Расскажу кому – не поверят!

– Фисс спасать Куко те Потье, Куко те Потье спасать Фисс! – внес свою лепту ящер. – Куко те Потье – польшой щелофек, польшая холофа! Фисс уфашать Куко!

– Ну, раз вы настаиваете, значит, так оно и есть. Кто я такой, чтобы с вами спорить? – развел руками Гуго, смущенный от обрушившихся на него благодарностей. После чего тяжко вздохнул и добавил: – А вот успел ли кто спасти Владычицу Льдов?

Наступило гнетущее молчание. Вопрос Гуго разом вернул нас, все еще пребывающих в легкой эйфории от победы над стихией, к суровой действительности. В прошлый потоп вода не дошла до Великой Чаши, но сегодня это наверняка случилось. И что творилось сейчас на улицах столицы и в ее окрестностях, можно было только гадать…

– И если уж на то пошло, меня куда больше беспокоит другое, – продолжил Сенатор севшим голосом. – За минувший месяц случилось два водяных выброса, причем второй был многократно сильнее первого. Нельзя, конечно, утверждать, что будет и третий, более мощный потоп. Но если он все-таки разразится, я бы предпочел быть к тому времени там, где он до меня не дотянется.

– И где же? Неужели вместе с септианами, на борту Ковчега? – осведомилась Малабонита.

– Ковчег?! Нет, мадам, старый мсье де Бодье еще не выжил из ума, чтобы верить в сказки ангелопоклонников, – помотал головой Сенатор. – Если произойдет третий водяной выброс и по Атлантике побегут волны величиной со Срединный хребет, на планете останется лишь одно место, где мы сумеем спастись. И вы наверняка понимаете, что я имею в виду.

– Уж не хотите ли вы сказать… – начал было я, но Гуго понял по моим выпученным глазам, что меня осенила верная догадка, и не дал мне договорить:

– Да, мсье шкипер, об этом я и говорю. В мире, какой вернул нам Дарио Тамбурини, выживет не тот, кто построит самую большую лодку, а тот, кто успеет выбраться на Великие Плато. Однажды Вседержители заставили нас спуститься с континентов на сухое океанское дно. Теперь, чтобы выжить, нам предстоит проделать обратный путь. И вернуться туда, где мы обитали тысячи лет до вторжения Вседержителей. И нам следует поторопиться. Если выбросы продолжатся такими темпами, мы можем не успеть доехать до ближайшего Великого плато.

– Но откуда вам известно, что на плато мы сможем дышать? – усомнился я. – Огонь вернулся, вода возвращается, но где гарантия, что атмосфера восстанавливается так же быстро?

– Таких гарантий не существует, – ответил Гуго. – Нам придется рискнуть и проверить это самим. И, боюсь, иначе никак. Сможем мы дышать сегодня наверху или нет, неизвестно. Но на дне океана у нас это точно не получится, вы согласны, мадам и мсье?..