Владислав Сергеевич Корякин – доктор географических наук, действительный член Географического общества Союза ССР. С Арктикой познакомился в 1956 году. Зимовал на Новой Земле и в Антарктиде. Участвовал в экспедициях на Шпицберген, Северную Землю, плавал в арктических морях. Начиная с 1971 года, его очерки и статьи публикуются в журналах «Вокруг света», «Природа», в альманахах «Летопись Севера», «Земля и люди», «На суше и на море».

 

Среди персонала Британской Антарктической экспедиции 1910–1913 годов, во главе которой стоял Роберт Фолкон Скотт, автор этой книги занимал несколько особое положение – без собственных научных интересов, хотя и числился в помощниках зоолога и врача Эдварда Уилсона, причем с пометкой «без научной квалификации». Другие молодые участники экспедиции из научного состава все были специалистами.

И тем не менее начинающий полярник Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард, только однажды побывавший в Антарктиде, оставил в своем жанре непревзойденное произведение, ставшее классическим в истории полярных исследований и выдержавшее в Англии со времени своего первого выхода в свет 17 изданий. Чтобы написать такую книгу, надо было сочетать непосредственность восприятия новичка с навыками профессионального историка, выпускника Оксфорда. Безусловно, человеческое потрясение, пережитое Вишенкой (Черри – кличка Эпсли на экспедиционной базе) за два года пребывания в Антарктиде, дополненное потом боевым опытом во Фландрии на фронтах первой мировой войны, и должно было породить такой простой и такой сложных вопрос: во имя чего? Едва ли зимовщики мыса Эванс могли предположить, что терпеливый, доброжелательный, воспитанный, но в то же время довольно замкнутый и не всегда приспособленный к условиям антарктической зимовки Э. Черри-Гаррард создаст документ-реквием, второй по значимости и силе после дневника самого Р. Скотта. Целью Британской Антарктической экспедиции было именно достижение полюса – так считала общественность Англии и читатели газет во всем мире, что ставило экспедицию в их глазах в особое положение по сравнению с предшествующими. И когда события развернулись так, как они развернулись, фокус восприятия широкого читателя сконцентрировался на судьбе именно полюсного отряда. За пределами интересов любителей газетных новостей остались и исчезновение северного отряда во главе с В. Кемпбеллом, и научные результаты экспедиции в целом, и значение случившегося для последующего изучения ледяного материка. На многие вопросы ответили научные результаты экспедиции, дневник самого Р. Скотта, воспоминания других участников экспедиции (Э. Эванса[1], Р. Пристли[2]), причем эти публикации продолжаются до самого последнего времени – например, дневники Э. Уилсона, хотя и не полностью, опубликованы семьдесят лет спустя после его гибели[3]. Но все эти человеческие документы не могли вместить всего, что дала эта экспедиция, и что волей-неволей оказалось за пределами компетенции и прерогатив Антарктического комитета, снаряжавшего экспедицию. Таким «запредельным» изданием оказалась и книга Э. Черри-Гаррарда, без которой с тех пор не обходится ни одно серьезное исследование о Р. Скотте или его отважных спутниках.

В чем необычность этой книги? Во-первых, под внешней экспедиционной фактурой есть то, что всегда интересует читателя – и составляет основу настоящей литературы, – быт и отношения людей. Во-вторых, Э. Черри-Гаррард, не рискуя из-за недостатка личного опыта настаивать на своей оценке ряда спорных моментов в деятельности экспедиции, подает эти события глазами их участников, привлекая массу документов и ссылок, что резко выделяет его книгу среди публикаций других участников экспедиции. Правда, по количеству использованных документов современные исследователи Р. Хантфорд, Д. Томсон[4] и некоторые другие, пожалуй, превзошли Э. Черри-Гаррарда, но за ним остается несомненное преимущество – он был очевидцем событий и может сказать о своих товарищах по экспедиции словами своего современника Р. Киплинга: «…я с вами прошел через радость и боль». Думается, перечисленные обстоятельства и ставят книгу Э. Черри-Гаррарда особняком среди другой антарктической литературы.

Многое в этой книге становится понятным, если сравнить биографии начальника Британской Антарктической экспедиции 1910–1913 годов капитана 1-го ранга Королевского флота Роберта Скотта и рядового той же экспедиции Эпсли Черри-Гаррарда. Другими словами, чтобы лучше понять, какое место сам Р. Скотт занимает в истории изучения Антарктиды, стоит оценить, какое место среди участников событий занимал автор книги Э. Черри-Гаррард.

Роберт Фолкон Скотт, будущий антарктический исследователь, родился 6 июня 1868 года в Девенцорте в семье пивовара. В 1881 году поступил в подготовительное училище ВМС в Фареме. После окончания училища в 1883 году направлен мидшипменом (то есть курсантом-практикантом, готовящимся к экзамену на офицерскую должность) служить на броненосный корвет «Боадиция», флагман Капской эскадры. Затем переведен на броненосец «Монарх», а позднее на «Ровер». Только в конце 1888 года он производится в младшие лейтенанты и направляется для продолжения службы на крейсер II ранга «Эмфион», базировавшийся в Ванкувере в Британской Колумбии на западном побережье Канады. В августе 1889 года его довольно скоро производят в лейтенанты, а спустя два года Р. Скотт поступает на минно-торпедные курсы на учебный корабль «Вернон». В 1893 году, по окончании курсов, он направляется на плавбазу миноносцев «Вулкан», а спустя еще два года переводится на учебный корабль «Дифенс». 1896 год в его жизни ознаменован двумя событиями – очередным назначением в качестве минного офицера на броненосец «Эмпресс оф Индиа» и знакомством с Клементсом Маркемом, президентом Королевского Географического общества, который сам вышел из Королевского флота. В 1897 году Р. Скотт переведен на броненосец «Маджестик», флагман эскадры пролива Ла-Манш. В 1899 году по совету К. Маркема Р. Скотт подает рапорт, в котором выражает готовность возглавить экспедицию в Антарктику.

В его дальнейшей жизни антарктические исследования занимают не меньше времени, чем служба на флоте. 9 июня 1900 года Клементс Маркем дает письменное согласие на назначение Р. Скотта начальником Национальной Антарктической экспедиции, и он (видимо, начальство не против нового направления его деятельности) производится по службе в капитаны 2-го ранга и в связи с новым назначением освобождается от должности старшего офицера (старпома) «Маджестика». В октябре Р. Скотт знакомится с Ф. Нансеном. Много времени отнимает у него наблюдение за постройкой экспедиционного судна «Дисковери». Наконец в марте 1901 года судно спущено на воду и уже в августе с экспедицией на борту отправляется к берегам ледяного континента через остров Мадейру, Кейптаун и Новую Зеландию.

Первая антарктическая экспедиция Р. Скотта заняла три года и в общем была признана удачной. Экспедиция открыла Землю Короля Эдуарда VII – на современных картах полуостров Эдуарда VII – и с воздушного шара выполнила визуальную разведку пространства шельфового ледника Росса (Великого Ледяного Барьера, как называли ледник англичане) в окрестностях Китовой бухты. После первой зимовки в заливе Мак-Мёрдо в ноябре 1902 – феврале 1903 года удалось обследовать западный участок шельфового ледника Росса, примыкающий к горам на Земле Виктории, вплоть до 82°17' ю. ш. В этом походе принимал участие еще один моряк, ставший впоследствии видным полярным исследователем, – Эрнст Шеклтон. Во время напряженного путешествия на юг он заболел и был отправлен с ближайшим судном на родину. После второй зимовки были обследованы глубинные районы Земли Виктории. Отчет об этой экспедиции под заголовком «Путешествие на «Дисковери»» вышел из печати уже в 1905 году. Так Роберт Скотт стал признанным полярным исследователем.

Снова началась служба на флоте, отмеченная в сентябре 1904 года производством в капитаны 1-го ранга. В 1906 году Р. Скотт становится командиром флагманского корабля эскадры адмирала Эджертона линкора «Викториес», а год спустя его в той же должности переводят на линкор «Элбемерл» в Атлантическую эскадру, где его ожидают неприятности: во время маневров у берегов Португалии корабль столкнулся с линкором «Коммонуэлс», который вышел из строя. Тем не менее, судя по всему, начальство не видит в происшедшем вины Р. Скотта, и в 1908 году он получает в командование крейсер «Эссекс», а немного позднее – линкор «Булверк». В его личной жизни происходит также большое событие – моряк женится на мисс Кетлин Брюс, способной ученице Огюста Родена. В конце года Р. Скотт переходит на береговую службу в Адмиралтействе, чтобы активно начать подготовку к новой экспедиции в Антарктиду. Тем временем его спутник по экспедиции на «Дисковери» Эрнст Шеклтон предпринимает в 1908–1909 годах собственную экспедицию на шестой материк, причем с целью достижения Южного полюса. После зимовки в заливе Мак-Мёрдо Э. Шеклтон нашел путь к полюсу через Трансантарктические горы по открытому им леднику Бирдмора, но достиг только 88°23' ю. ш., откуда повернул к зимовочной базе на мысе Ройдс.

На торжествах по случаю возвращения Э. Шеклтона из ледяных просторов Антарктиды Р. Скотт заявляет о собственных планах по организации очередной антарктической экспедиции, а в сентябре в прессе появляется его обращение к общественности о сборе средств на это предприятие. Рождение сына не изменило его планов. В декабре 1909 года он оставляет службу в Адмиралтействе, чтобы целиком заняться делами экспедиции. Определенно, сорокалетний капитан 1-го ранга усердно и с честью служил своей стране, и все-таки событий его биографии явно недостаточно для всемирной известности, которая придет спустя три года. В 1886 году, когда Р. Скотт слу жи л мид шипменом на старом броненосце «Монарх», в семье заслуженного генерала и дочери бедфордского врача родился сын Эпсли Джордж Беннет Черри-Гаррард, будущий участник Британской Антарктической экспедиции 1910–1913 годов. По достижении определенного возраста Эпсли поступил сначала в Уинчестерский университет, а затем перевелся в Оксфорд, где прослушал курс классической и новейшей истории. Как и большинство студентов, он увлекался спортом и даже был в команде победителей известной Хенлейской регаты в 1908 году. Английские источники считают, что это был типичный молодой человек эпохи Эдуарда VII, продукт университетской образованности и собственной усидчивости. В 1907 году в доме своего дяди, известного издателя Реджинальда Смита (он-то и выпустил в свет «Путешествие на «Дисковери»»), Э. Черри-Гаррард встретился с Р. Скоттом и участником его экспедиции врачом Эдвардом Уилсоном.

Желание отправиться в Антарктиду Э. Черри-Гаррард высказал спустя два года в письме к Э. Уилсону и получил следующий ответ: «Скотт полагает, что это возможно, после того, как мы заполним места в научной группе необходимыми лицами по каждой отрасли, где могут еще быть и вакансиидля помощников, которым, как я думаю, вы можете стать, готовым применить руки, где понадобится. Но я должен откровенно сказать, что по сути дела численность береговой партии должна быть урезана до минимума, но возможны перестановки и может не оказаться места для любого, самого необходимого научного персонала».

В апреле 1910 года Э. Черри-Гаррард перевел 1000 фунтов в фонд экспедиции. Он не рассчитывал, что таким образом ему удастся достичь желаемого, и тем не менее его усилия оценили. Р. Хантфорд считает, что Р. Скотт предпочел бы получить эти деньги, не включая Э. Черри-Гаррарда в состав экспедиции, но за него вступился Э. Уилсон, причем по настоянию Р. Смита. Хотя с общественной точки зрения любой вид протекционизма неприемлем, следует учесть, что автор будущего полярного бестселлера просился не на теплое местечко. Впрочем, и сомнения Р. Скотта для любого мало-мальски опытного полярника понятны… Я остановлюсь лишь на событиях, свидетелем которых Э. Черри-Гаррард не был, или же обстоятельствах, которые со временем были переосмыслены. В первую очередь это относится к походу на Южный полюс англичан и норвежцев. Пока лишь отметим, что в январе 1911 года англичане устроились в новом доме на мысе Эванс (восточный берег залива Мак-Мёрдо), а их экспедиционное судно «Терра-Нова» через месяц обнаружило в Китовой бухте норвежскую зимовку во главе с Р. Амундсеном, который также готовился к походу на Южный полюс.

Как известно, пятеро норвежцев выступили со своей зимовочной базы 20 октября 1911 года на четырех собачьих упряжках по 13 псов в каждой. Почти одновременно двинулись к полюсу и англичане: 24 октября вышел отряд Б. Дэя на двух мотосанях, а 1 ноября – отряд Р. Скотта из четырех человек, который сопровождало несколько отрядов обеспечения. Всего в полюсной операции было занято 16 человек из 26 зимовавших на мысе Эванс и весь наличный транспорт (помимо мотосаней, 10 лошадей и две собачьих упряжки). Не пройдя и ста километров, вышли из строя мотосани. 24 ноября была забита первая лошадь, и два человека (Б. Дэй и Ф. Хупер) отправились на базу на мысе Эванс. В конце месяца участники похода были у подножия ледника Бирдмора, а 1 декабря Р. Скотт отметил в своем дневнике: «Лошади быстро теряют силы. Вопрос в днях…» Действительно, пять последних лошадей были пристрелены 9 декабря. В тот же день Р. Скотт записал: «Собаки бегут хорошо…», но через два дня их вместе с погонщиками (С. Мирзом и Дмитрием Гиревым) также отправляют назад к базе, оставшись, таким образом, без транспортных средств на полпути к полюсу.

Маршрут Р. Амундсена проходил по местности, которую впервые видели глаза человека, поскольку, по словам норвежца, «путь Скотта был признан неприкосновенным». Амундсен и его люди в середине ноября вплотную приблизились к цепи Трансантарктических гор, которые до них были пройдены только Э. Шеклтоном на более западном участке. Предстояло найти новый проход. Поднявшись по трещиноватой поверхности под непрерывные раскаты лавин, Р. Амундсен и его товарищи 20 ноября оказались на высоте 3000 метров. Они полагали, что ледник, названный именем Акселя Хейберга, уже пройден. Половина оставшихся собак была здесь забита. Однако местность и дальше к югу оставалась труднодоступной. Видимость была ограниченной, и одна зона трещин сменяла другую. Р. Амундсен и его спутники не подозревали, что проходят по верховьям гигантских ледников, прорывающихся по сквозным долинам поперек Трансантарктических гор несколько восточнее – позднее они были названы именами Скотта и Амундсена. 6 декабря был пройден ледораздел с высотами около 3700 метров, а на следующий день побит рекорд продвижения на юг, поставленный Э. Шеклтоном. Отряд Р. Амундсена достиг полюса 15 декабря 1911 года, подтвердив на следующий день свое достижение астрономическими определениями. 17 декабря норвежцы тронулись в обратный путь и без особых приключений через 39 дней благополучно вернулись на свою базу в Китовой бухте. Полюсный маршрут Р. Амундсена может служить образцом планирования экспедиционных операций: на весь путь туда-обратно отводилось по плану 100 дней – выполнен за 99…

В те исторические дни, когда нога человека впервые ступила на Южный полюс, Р. Скотт и его 11 спутников находились только в средней части ледника Бирдмора. Люди сами тащили сани с грузом. Движению мешали не столько трещины, сколько глубокий снег, выпавший во время предшествующей метели. «Нам пока не встречались такие трещины, каких я ожидал; собаки отлично дошли бы сюда», – отмечает с запозданием Р. Скотт. 22 декабря на 85° ю. ш. очередная вспомогательная четверка во главе с Э. Аткинсоном, выполнив свою задачу, отправляется к побережью. Хотя долина ледника стала шире и потеряла привычные очертания, а ледниковая поверхность не отличалась крутизной, движению на юг то и дело мешали трещины (записи в дневнике Р. Скотта за 23, 25–27 декабря). Здесь повторилась та же ситуация, что и ранее у Р. Амундсена, – в поисках кратчайшего пути маршрут движения прокладывался по верховьям соседних ледников в Трансантарктических горах, о существовании которых Р. Скотт и не подозревал. 4 января нового 1912 года, немного не доходя до 88° ю. ш., повернул на север последний отряд обеспечения под начальством Эдварда Эванса. Нуждаясь на заключительном этапе в дополнительной тягловой силе, Р. Скотт перевел Г. Боуэрса из отряда Э. Эванса в свой. При расставании Эдвард Эванс (в экспедиции было два Эванса: Эдвард в чине лейтенанта и Эдгар, старшина, погибший позднее с Р. Скоттом при возвращении с полюса) отметил, что следов норвежцев нет, – англичане и не помышляли, что есть какой-то иной путь к полюсу помимо ледника Бирдмора.

Несмотря на то что англичане знали о присутствии соперников-норвежцев и их возможностях, Р. Скотт записывает в своем дневнике 5 января: «Каких воздушных замков мы не строим теперь в надежде, что полюс наш…» На следующий день: «Южнее нас, наверное, никто не бывал». 11 января: «Мы все еще имеем шансы на успех…» Р. Скотту часто изменяла объективность при оценке состояния своих спутников. 12 января 1912 года: «В ночном лагере сегодня все перезябли. Мы думали, что нагрянул большой мороз, но, к удивлению, температура оказалась выше вчерашней… Непонятно, почему же нам было так холодно. Может быть, от чрезмерной усталости…» 13 января: «Тоска берет так надрываться, чтобы сдвинуть с места легонькие сани…» 14 января: «Физически все в прекрасном состоянии». 15 января: «Все порядком умаялись». 16 января: «Утром шли бодро…» 17 января англичане выходят к полюсу, днем раньше обнаружив следы норвежцев. «Очевидно также, что норвежцы нашли более легкий путь», – отметил Р. Скотт в своем дневнике. Моральное состояние своих спутников в момент достижения полюса Р. Скотт описывает так. 16 января: «Полюс! Да, но насколько иные условия против тех, которые мы ожидали. Мы пережили ужасный день…». 18 января: «Мы повернулись спиной к цели своих честолюбивых вожделений. Перед нами 800 миль неустанного пешего хождения с грузом. Прощайте, золотые грезы!»

17 февраля в приустьевой части ледника Бирдмора, примерно в 730 километрах от базы, умер Эдгар Эванс, а через месяц Лоренс Отс с отмороженными ногами ушел из палатки в день своего рождения со словами: «Пойду пройдусь. Может, не сразу вернусь». Трое оставшихся смогли одолеть в два перехода около 16 км и на широте 79°50' ю. погибли в палатке от холода и голода в 18 километрах от склада Одной тонны, судя по последней записи в дневнике Р. Скотта вскоре после 29 марта 1912 года. 12 ноября того же года погибшие были обнаружены поисковым отрядом, но об этом читатель детальней узнает из книги.

Таков беглый перечень событий обоих походов на Южный полюс, который все же не объясняет причин успеха Р. Амундсена и трагедии Р. Скотта. Очевидно, эти причины скрыты достаточно глубоко. Для начала попытаемся оценить природные условия, в которых проходили полюсные маршруты Р. Амундсена и Р. Скотта. Обычно такие условия определяются двумя обстоятельствами – проходимостью местности (в первую очередь рельефом и характером поверхности) и погодой.

Начнем с оценки проходимости по обоим маршрутам. Рельеф местности, по которой проходили оба маршрута, очень сходен. От зимовочных баз оба полюсных отряда шли сначала по шельфовому леднику Росса, затем по ледникам в сквозных долинах, рассекающих Трансантарктические горы, и наконец по наиболее высоким участкам ледникового покрова за этими горами. Судя по походу Э. Шеклтона, наибольшие трудности ожидались при пересечении полосы Трансантарктических гор. Шельфовый ледник Росса с точки зрения проходимости представлял наиболее легкую часть маршрута. Вот как выглядят скорости движения и протяженность выделенных участков маршрутов, сведенные в таблицу из путевых дневников Р. Амундсена и Р. Скотта (в числителе протяженность в километрах, в знаменателе затрата времени в днях):

 

 

Судя по приведенным в таблице данным, маршрут Р. Амундсена проходил как будто в более благоприятных условиях: общая протяженность маршрута меньше, большая часть пути приходится на более спокойный шельфовый ледник, меньшая – на ледник Акселя Хейберга в сквозной долине в Трансантарктических горах. Однако, как видно из таблицы, именно на ледник Акселя Хейберга Амундсену понадобилось целых 18 дней, хотя этот ледник короче, чем ледник Бирдмора. Здесь Амундсен столкнулся с такими трудностями, которых не было у англичан. Вот какие особенности ледника отмечены в его записях:

18 ноября 1911 года. «…стоянка была расположена между огромными трещинами».

19 ноября 1911 года. «К северу вдоль горы Нансена был сплошной хаос – пройти там было невозможно».

20 ноября 1911 года. «Ледниковый рукав, ведущий наверх, был недлинен, но необычайно крут и с огромными трещинами».

И так далее, практически ежедневно вплоть до 3 декабря, когда были пройдены последние зоны трещин с выразительными названиями – Чертов ледник и Чертов танцевальный зал.

Переход англичан по леднику Бирдмора проходил по-иному. 16 декабря 1911 года Р. Скотт отметил: «Нам пока не встречались такие опасные трещины, каких я ожидал». 18 декабря он записывает: «Ледник представлял из себя широкий бассейн с неправильными волнообразными полосами и довольно спокойной поверхностью». Как и на леднике Акселя Хейберга, наиболее коварные трещины оказались в верховьях, где 21 декабря «Аткинсон и Эванс ушли в трещину на всю длину своей сбруи». Последние трещины на этом маршруте были отмечены 27 декабря, но в предшествующие дни затруднения в движении происходили в основном из-за глубокого снега.

У. Херберг (известный своим пересечением Северного Ледовитого океана в 1968–1969 годах), также посетивший описанные места в Антарктиде, воочию убедился в отмеченной здесь разнице: «Ледник Хейберга, откуда бы на него ни смотрели, производил устрашающее впечатление… Ледник же Бирдмора, увиденный Шеклтоном и его спутниками с горы Хоп, произвел на них противоположное впечатление. Он простирался перед ними как огромная столбовая дорога к полюсу».

Погодные условия, в которых проходили полюсные маршруты, сравнивать намного трудней, прежде всего из-за несовпадения в сроках. Сам Р. Скотт писал о том, что в конце своего полюсного маршрута он столкнулся с неожиданно низкими температурами. Однако во время зимовки на «Дисковери» в марте 1902 года вблизи моря, где теплее, уже отмечались температуры ниже – 40 °C. Ясно одно: уложившись в намеченные сроки, Р. Амундсен избежал тех неблагоприятных сезонных явлений, на которые жалуется Р. Скотт. В целом же различия в природной обстановке по обоим полюсным маршрутам не настолько велики, чтобы объяснить успех одного исследователя и неудачу другого. Очевидно необходимо сравнить выполнение самих маршрутов, причем лучше всего на графиках (включая возвращение), которые достаточно наглядны (см. рисунок).

По горизонтальной оси нанесены даты различных событий, по вертикальной – удаление от баз в километрах. Тем самым удается сопоставить события обоих маршрутов, что практически невозможно просто при чтении отчетов. В результате выявляется довольно много новых существенных деталей, включая разницу в среднесуточных темпах обоих полюсных отрядов: 24,6 км/день у Р. Амундсена и только 19,5 км/день у Р. Скотта. Накапливаясь изо дня в день, эта разница превращалась в гораздо более важный фактор, чем более южное положение исходной базы у Р. Амундсена по сравнению с Р. Скоттом, что обычно бросается в глаза.

 

 

Сравнение «ветвей» графиков, характеризующих движение к полюсу и возвращение обратно к базе, показывает, что Р. Амундсен затратил на возвращение в полтора раза меньше времени, чем на сам поход к полюсу. Причины этого понятны – отпала надобность в рекогносцировках, частично сохранились следы, были оставлены склады и т. д. Однако в той же ситуации положение обеих ветвей графика похода к полюсу и возвращения у Р. Скотта практически симметрично, что, очевидно, требует разъяснения. Но прежде продемонстрируем возможности предлагаемой методики оценок на более простом примере – форсировании обоими отрядами самого трудного участка маршрутов по ледникам Акселя Хейберга и Бирдмора в Трансантарктических горах.

В первых числах декабря 1911 года полюсный отряд Р. Скотта в сопровождении отрядов обеспечения Э. Аткинсона и Э. Эванса вышел к устьевой части ледника Бирдмора, где был задержан метелью на четверо суток с 5 до 9 декабря (на графике горизонтальный участок). В последующую неделю (сравнительно пологий участок графика) темп движения был небольшим из-за рыхлого снега и трещин, но затем постепенно увеличивается – люди втягиваются в работу, сборы при ликвидации лагеря, после того как избавились от лошадей, упростились и т. д. Поверхность ледника в целом особых препятствий при движении не создавала.

Наоборот, в отряде Р. Амундсена при подъеме на ледник Акселя Хейберга темп движения упал очень резко, как мы уже знаем из-за сложной трещиноватой поверхности ледника и из-за потерь времени при рекогносцировках. После того как ледник Акселя Хейберга был полностью пройден, темп движения норвежцев резко возрос (очередной крутой участок графика в конце ноября 1911 года), что и понятно – улучшилась поверхность. Англичане, преодолев значительно менее сложный в техническом отношении ледник, как ни странно, на протяжении ряда последующих дней показывают снижение дневных переходов. В конце декабря ежедневные переходы у них уменьшаются с 27 до 21 км, а в первую неделю нового 1912 года даже до 19,6 км. В ежедневных записях Р. Скотта это снижение темпов практически незаметно, его трудно обнаружить среди других фактов и событий маршрута. Но, по-видимому, это и было началом конца. Скорее всего причина снижения темпов движения англичан заключалась в том, что они начали изматываться и терять силы, причем без компенсации скудными походными рационами – это и определило дальнейшее развитие событий.

4 января 1912 года ушел на базу последний вспомогательный отряд лейтенанта Эванса, и снова темпы движения в полюсном отряде падают. Правда, в дни, предшествующие достижению полюса, дневные переходы несколько увеличились – с 20 до 22 километров, причем в условиях, когда природные факторы оставались неизменными. Снова Р. Скотт дает противоречивые оценки состояния своих спутников. 11 января: «Поверхность ужасающая… Сани после завтрака шли с удивительной легкостью… скорее всего после выпитого чая». 16 января: «Утром шли бодро…» Очевидно, накануне достижения цели люди не жалели сил.

График показывает также различия в темпах движения при возвращении. Начальный высокий темп движения англичан выглядит логичным и оправданным – это бег к спасению. У норвежцев же до последних чисел декабря дневной переход редко превышал 25 километров – победители наслаждались отдыхом, пока в новом 1912 году Р. Амундсен не ввел жесткий график: чередующиеся 28– и 55-километровые дневные переходы вплоть до возвращения на базу.

Только 23 января Р. Скотт обнаружил, что старшина Эванс сдает. Изменения графика хорошо отражают все последующие события: 4 февраля в верховьях ледника Бирдмора Эванс падает в трещину, и уже 7 февраля в дневнике Р. Скотта появляется тревожная запись: «Эванс час от часу теряет силы…» Темп англичан в предшествующий период очень высок – они ушли от полюса на 570 километров со средней скоростью 28,5 км/день, которая ко времени гибели Э. Эванса упала на 5 км/день.

В дальнейшем темп движения непрерывно падает. В конце февраля выяснилось плачевное состояние еще одного участника похода – у Л. Отса оказались отмороженными ноги, что опять привело к сокращению дневных переходов. Сам Р. Скотт, объясняя свою неудачу в «Послании обществу», ссылается на непогоду. Действительно, в это время наступила антарктическая зима, которая и не могла быть иной. Важно другое: имевшимися транспортными средствами выполнить намеченный маршрут в более короткие сроки было невозможно. Р. Скотт знал об этом и, планируя возвращение полюсного отряда на период с середины марта до начала апреля, тем самым обрекал свой отряд на испытания антарктической зимой. Можно считать, что выполнение маршрута в таких условиях и такими средствами (в отличие от норвежцев) было уже за пределами человеческих возможностей. На фоне этого совершившаяся трагедия выглядит скорее закономерной, чем случайной.

И такой вывод подтверждается еще целым рядом примеров в действиях людей из ближайшего окружения Р. Скотта, прежде всего лейтенанта Эванса. Дело в том, что признаки опасного изнурения людей появились спустя три месяца после начала маршрута. Очевидно, трехмесячный срок – предельный для безопасной работы в данных условиях. За его пределами начинается борьба за выживание, где любое неблагоприятное стечение обстоятельств может оказаться роковым. В отряде Э. Эванса при приближении к базе (как, впрочем, и в отряде самого Р. Скотта) часть людей уже оказывалась на грани истощения. Об этом же свидетельствует снижение темпа движения и, соответственно, более пологая «ветвь» графика начиная с конца января. К счастью для людей из отряда Э. Эванса, они возвращались еще в конце антарктического лета. Когда отдельные люди теряли способность идти, до базы оставалось до сотни километров. В этой критической ситуации наиболее здоровые, обеспечив оставшихся товарищей остатками продовольствия и снаряжения, уходили за помощью на зимовочную базу. В сложившейся обстановке любая случайность (это особо отмечает в своей книге Э. Черри-Гаррард при описании спасения лейтенанта Эванса) могла иметь роковые последствия.

В отличие от отряда Э. Эванса, Р. Скотт и его люди накануне гибели оказались в заведомо худшем положении, во-первых, из-за большого расстояния до базы (свыше 260 км) и, во-вторых, из-за наступившей антарктической зимы. В создавшейся ситуации эти обстоятельства не давали остаткам отряда Р. Скотта каких-либо реальных шансов на благополучное возвращение. Отряд Р. Скотта погиб, исчерпав возможность к действию. В свою очередь причины гибели участников похода на полюс обусловлены ошибками в планировании всей полюсной операции, из которых главная – несоответствие средств (прежде всего транспортных) и цели. Здесь необходимо объяснить, почему именно Э. Черри-Гаррард возглавил последнюю отчаянную попытку спасти обреченных, оказавшись в роли, которая первоначально отводилась другим. Как уже известно читателю, в полюсной операции ни лошади, ни моторные сани не оправдали себя, и в конце концов люди сами впряглись в нарты. Видимо, еще в процессе полюсного похода Р. Скотт пытался переосмыслить ситуацию и внести ряд коррективов относительно собачьих упряжек, роль которых резко возрастала. Собачьими упряжками в его экспедиции заведывал некто Сесил Мирз, фигура неординарная даже в созвездии личностей, зимовавших на мысе Эванс. Р. Скотт принял его в экспедицию по рекомендации непосредственно Адмиралтейства. Этот человек с десяток лет прожил на Дальнем Востоке, хорошо знал его русскую часть, а также прилегающую Сибирь, которую однажды (если верить Р. Хантфорду) пересек до мыса Челюскина. Он говорил по-русски, по-китайски и даже на хинди. Участник англо-бурской войны. В глазах своих товарищей по зимовке это был бродяга из бродяг и вдобавок искатель приключений, соприкасавшийся странным образом с военным ведомством. Неудивительно, что Р. Хантфорд считает, что этот человек был связан с военной разведкой. Так или иначе, но именно С. Мирз закупил в Хабаровске и Николаевске на территории России несколько десятков собак для экспедиции Р. Скотта, проделав позже аналогичную операцию с лошадьми в Харбине (Маньчжурия), а также нанял каюра Дмитрия Гирева и конюха Антона Омельченко – они стали первыми русскими, зимовавшими в Антарктике. Однако в экспедиции его отношения с Р. Скоттом не сложились, как считает Р. Хантфорд, по вине последнего, – он слишком любил объяснять С. Мирзу, как надо обращаться с собаками, одновременно недооценивая этот вид транспорта. Суть распоряжений Р. Скотта накануне полюсной операции заключалась в следующем: присоединиться к полюсному отряду в районе склада Одной тонны для поддержки «главных сил» при движении на юг, забросить солидное пополнение склада Одной тонны в октябре или в январе, после чего возвращаться на мыс Эванс до дальнейших распоряжений. Так как судно могло ожидать полюсный отряд до середины марта, собачьи упряжки должны были встречать возвращавшихся ниже ледника Бирдмора между 82 и 82°30' ю. ш.

С. Мирз легко выполнил первое задание. Позднее лейтенант Эванс в своей книге «На юг со Скоттом» отметил роль собачьих упряжек и тот риск, которому они вместе с каюрами подверглись при возвращении на полуголодном пайке, особо выделив слова: «Великодушие Мирза не должно быть забыто». Буквально с каждым отрядом обеспечения, возвращавшимся на базу, Р. Скотт меняет задание С. Мирзу.

24 ноября 1911 года, когда на базу повернули Б. Дэй и Ф. Хупер, вновь последовало приказание пополнить запасы на складе Одной тонны, поскольку это было важно для возвращавшихся с полюса. Спустя почти месяц, отправляя на базу Э. Аткинсона, начальник экспедиции просил его самого встретить на собачьих упряжках возвращающийся полюсный отряд, пройдя на юг «так далеко, насколько это будет возможно». Причем это было сделано в такой странной форме, что служака Э. Аткинсон не мог уяснить – приказ ли это или только намек. И тем не менее 4 января 1912 года, когда на базу повернул последний отряд обеспечения под начальством лейтенанта Эванса, с ним ушло очередное распоряжение С. Мирзу – встречать возвращающихся с полюса в середине февраля на подходах к устью ледника Бирдмора между 82 и 83° ю. ш., с тем чтобы успеть доставить их к морю до отхода судна.

Эта записка попала на базу на мысе Эванс вместе с больным и обессилевшим начальником последнего вспомогательного отряда только 23 февраля, когда намеченные сроки уже прошли. Между тем с прибытием 5 февраля «Терра-Новы» обстоятельства потребовали возвращения в цивилизованный мир бывшего начальника базы Дж. Симпсона, на место которого заступил Э. Аткинсон. Поскольку для С. Мирза приказ явно опоздал, он не стал менять своего решения оставить экспедицию, в которой его уменье не нашло применения. Поскольку Э. Аткинсон принял руководство базой, покинуть ее в ответственный начальный период он не мог. Наиболее подходящей фигурой для похода на шельфовый ледник Росса был молодой канадец Ч. Райт, в свою очередь связанный научными наблюдениями на базе. Так и получилось, что отправиться на юг вместе с каюром Д. Гиревым мог только Э. Черри-Гаррард.

Обстоятельства похода достаточно детально описаны в книге, что избавляет нас от их повторения в предисловии. Отметим только, что отправившись в маршрут 26 февраля (Д. Гирев не успел даже отдохнуть после доставки на базу больного Э. Эванса), обе упряжки 3 марта достигли склада Одной тонны. При всех недостатках Э. Черри-Гаррарда (отсутствие опыта в езде на собаках, навыков в навигации, близорукость и т. д.) он, таким образом, выполнил порученное ему задание, оставаясь здесь целую неделю, и только 10 марта вместе с Д. Гиревым выступил по направлению к базе. Не трудно представить, какие противоречивые чувства переживал молодой полярник, полагавший, что он не сделал главного – так и не встретил людей, возвращавшихся с полюса. Хотя обстановка и сроки диктовали возвращение, душевные муки Э. Черри-Гаррарда понять можно.

А имел ли возможность Э. Черри-Гаррард спасти остатки полюсного отряда во главе с Р. Скоттом? Очевидно для ответа на этот вопрос надо обратиться к ситуации, которая сложилась на мысе Эванс накануне выхода к складу Одной тонны. Состояние, в котором оказались люди из последнего отряда обеспечения лейтенанта Эванса, показало, что может ожидать Р. Скотта и его спутников. Со всех точек зрения текст инструкции, составленный Э. Аткинсоном для Э. Черри-Гаррарда, не вызывает никаких нареканий. По сути обстановки он не мог быть другим. Отпущенный Э. Черри-Гаррарду срок определялся возможностями двух упряжек с учетом веса груза, который шел на пополнение склада Одной тонны, – на все про все три недели. Пункт 3 инструкции предоставлял свободу действий по достижении склада Одной тонны. Укажем, что в это время люди Р. Скотта находились от лагеря Одной тонны в 200 км – расстояние, даже при условии встречного движения, в тех условиях непреодолимое, если основываться на темпах предшествующих походов. Нельзя поставить в упрек Э. Черри-Гаррарду и чересчур скрупулезное соблюдение пункта 5, который обязывал его беречь собак. Какова бы была цена встречи (даже предположив подобное сверхвезение), если бы она имела место только при условии кормить собак собаками и тем самым вдалеке от базы лишиться транспортных средств в тот момент, когда они были бы особенно нужны обессилевшим людям?

Увы, чуда не произошло, но более или менее детальный анализ ситуации показывает, что Э. Черри-Гаррард в своем положении сделал все что мог и не мог сделать больше. Никто из современников не обвинял Э. Черри-Гаррарда (на это не пошли даже Р. Хантфорд и Д. Томсон), но мятежная совесть человека, уцелевшего там, где погибли другие, вновь и вновь заставляла его обращаться к этим трагическим дням в попытках обрести нравственное достоинство, которое позволяет человеку в обществе держаться наравне с окружающими. И мучительный личный поиск придает этой непростой книге особый одновременно высокий и трагический подтекст, который пронизывает ее от начала до конца. Тяжкий крест воспоминаний довелось нести автору этой книги через всю жизнь, которая сложилась очень непросто.

Участники экспедиции вернулись в цивилизованный мир, когда на горизонте сгущались тучи первой мировой войны. Спустя год она разразилась, и многие из недавних зимовщиков ледяного континента оказались на фронте. Э. Черри-Гаррард попал в броневойска, действовавшие во Фландрии. Домой он вернулся инвалидом и долго еще лечился по госпиталям. Ужасы мировой бойни не затмили впечатлений Антарктиды, и он снова обращается к своей книге, чтобы еще раз пережить пережитое, вершиной которого была неделя в марте 1912 года у склада Одной тонны. Еще мучаясь от ран, он закончил книгу в 1922 году. С трудом возвращаясь к странной послевоенной жизни, он обсуждает ее особенности в беседах с Бернардом Шоу и Т. Е. Лоуренсом (почитатели которого произносили имя своего кумира с титулом Аравийский), а также известным альпинистом Дж. Л. Мэллори, вскоре погибшим на Эвересте. Вторая мировая война и сложности послевоенного мира обострили его самоанализ, что едва не закончилось душевным расстройством, однако в начале 50-х годов его здоровье улучшилось. Э. Черри-Гаррард стал интересоваться старинными книгами и путешествиями. Он мирно закончил свои дни в 1959 году, вдосталь отведав всего, что выпало на долю его поколения, и оставив книгу, которая на его родине пользуется не меньшей популярностью, чем дневник самого Р. Скотта.

Как же сложилась судьба остальных героев книги? В первую очередь война ударила по морякам. В сентябре 1914 года в одном из морских боев, когда немецкая подлодка отправила на дно сразу три английских крейсера, на одном из них («Хог») сложил свою голову Генри Ренник. В знаменитом Ютландском бою в мае 1916 года взлетел на воздух вместе с линейным крейсером «Куин Мэри» бывший штурман, а позже капитан «Терра-Новы» Гарри Пеннелл. Другим повезло больше. Эдвард Эванс во время войны командовал эсминцем «Брук», на котором отличился в бою в апреле 1917 года в Па-де-Кале. Он таранил немецкий корабль и едва не довел дело до абордажного боя, прежде чем англичане поняли, что немецкие моряки прыгают на их палубу, чтобы сдаться. По окончании войны нашел время, чтобы опубликовать свои записки «На юг со Скоттом», вышедшие в свет в 1921 году. Э. Эвансу довелось пережить две мировые войны, дослужиться до полного адмирала и титула лорда. О встречах с ним в годы второй мировой войны, когда старый морской волк служил в гражданской обороне, пишет бывший советский посол в Англии И. М. Майский. Лихим моряком при набеге на Зеебрюгге показал себя Виктор Кемпбелл, командир флагманского эсминца «Уорвик», пострадавшего в бою. Вдова Р. Скотта отметила после встречи с ним, что о перипетиях боя моряк рассказывал, словно о партии в теннис. Из рядовых моряков большие испытания выпали на долю тех, кто в феврале 1912 года спас лейтенанта Эванса. Том Крин через год после возвращения отправился с Э. Шеклтоном в Антарктику и с честью прошел через очередную антарктическую одиссею, включая пересечение моря Скоша в крохотной шлюпке, чтобы вызвать помощь экипажу погибшего «Эндьюранса», которому угрожала голодная смерть на острове Элефант. Вернувшись домой, успел повоевать и мирно закончил дни в родной деревушке. Уильям Лэшли служил во время войны на старом линкоре «Иррезестибл», затонувшем во время Дарданелльской операции в 1915 году. Затем был направлен на крейсер «Эметист», с которого демобилизовался в 1919 году, чтобы вернуться в родной Кардифф и осесть на берегу. Эдвард Аткинсон честно прослужил войну в осадной артиллерии во Фландрии. В самом конце военных действий, оказывая помощь раненым на взорвавшемся мониторе «Глаттон», потерял глаз и закончил войну инвалидом. Возвращение к мирной жизни далось ему очень тяжело, и он умер в одиночестве в 1929 году.

Благополучнее сложились судьбы ученых, которые дожили до нового этапа в изучении Антарктиды с началом Международного геофизического года 1957–1959 годов. Фрэнк Дебенем, по выражению Д. Томсона, сделал карьеру в Кембридже, занимаясь геологией и географией. Гриффит Тейлор также написал свою книгу об исследованиях в Антарктиде. Был профессором географии в университетах Торонто и Чикаго, одно время занимал пост президента Географического общества Нового Южного Уэльса (Австралия). Чарльз Райт после первой мировой войны вплоть до 1946 года занимался научно-исследовательской работой по заданию Адмиралтейства. Его заслуги были оценены – он получил дворянство. Затем вернулся на родину в Британскую Колумбию, где охотно помогал всем, кто интересовался историей последней экспедиции Р. Скотта. Еще один из «ребят Уилсона», как называли эту четверку ученых, был Реймонд Пристли, автор переведенной на русский язык «Антарктической одиссеи». В 1923–1924 годах он работал в колледже Святой Клары в Кембридже, позднее был вице-канцлером Мельбурнского и Бирмингемского университетов. Кроме науки, этих людей связывали и семейные отношения: Р. Пристли был женат на родственнице Ф. Дебенема, а в свою очередь сестры Р. Пристли вышли замуж за Г. Тейлора и Ч. Райта. В стороне от этой компании университетских ученых проходила жизнь и деятельность Джорджа Симпсона, прослужившего в Метеорологическом бюро, за что еще в 1935 году он также был пожалован дворянством.

Судьбы офицеров и рядовых (здесь перечислены далеко не все) последней экспедиции Роберта Фолкона Скотта характерны для своего бурного времени. Хотелось бы еще раз отметить, что эта книга не только рассказ об исследованиях и приключениях в Антарктиде, но еще и свидетельство большой человеческой драмы, память о которой долго сохранится в человеческих сердцах.