Джеймс Френсис «Фрэнк» Хёрли, 1885–1962

 

Судьба дневников Джеймса Френсиса «Фрэнка» Хёрли причудлива. Несколько лет назад русская художница Лилия Петровна Славинская познакомилась с Адель Хёрли, дочерью фотографа. Случилось это в Антарктике, на борту туристического судна. Адель, немолодая уже дама, передала Лилии Петровне двенадцать машинописных листов, озаглавленных «Дневники Фрэнка Хёрли о пяти месяцах жизни на острове Элефант во время экспедиции Шеклтона на «Эндуранс»», попросив по возможности донести изложенное в них до российского читателя. До сих пор материалы эти никогда не были опубликованы. Записи Фрэнка Херли, одного из величайших фотографов и кинооператоров своего времени, рассказывают о жизни экипажа «Эндуранс» после крушения судна. Они не имеют прямого отношения к событиям, описанным в труде Шеклтона «В сердце Антарктики», но дают представление об отношении к нему его подчиненных и о реалиях полярного быта в условиях выживания. Уверены, что этот небольшой текст окажется интересным для читателя.

 

13 апреля 1916 года. Недаром я немного суеверен насчет чисел: этот день нас чуть не прикончил. Утренний юго-восточный ветер к полудню перешел в штормовой, со всех сторон налетали коварные перекрестные волны. Наши тяжело груженые шлюпки быстро шли под полными парусами. Ночью вода постоянно перехлестывала через борта, сразу замерзая, и каждый час приходилось скалывать лед. Мы совершенно измучены сыростью, страшным холодом и отсутствием сна.

Но, когда рассвело, впереди показалась земля! Всего в 48 километрах впереди виднелись острова Кларенс и Элефант. Элефант находился ближе и мы поспешили к нему. Шлюпки хорошо шли под легким бризом, однако к полудню ветер ослаб и пришлось грести. Страшно хотелось пить. Вспомнили про припасенную мороженую тюленину, порезали ее на куски и съели сырой. Это немного утолило жажду.

Мы тихо шли вдоль берега, пока не рассвело настолько, чтобы можно было безопасно причалить. Из воды вылавливали куски пакового льда и с наслаждением пили талую воду. Берег оказался грядой совершенно неприступных отвесных скал и наледей. Однако недалеко от полуострова Валентина нам удалось найти небольшую пригодную для высадки отмель. Неожиданно в поле зрения появилась «Дадли Докер». Ночью ее отнесло от нас в соседний залив, она чудом не утонула. Высадка прошла благополучно. Можете себе представить, с каким наслаждением мы ступили на твердую землю после 170 суток на дрейфующих льдинах! Каждый день мы всматривались вдаль, тревожились, ждали и мучились вопросом: «Куда? Куда мы движемся?». Какое же возвышенное чувство – после восемнадцати месяцев на качающихся досках и ненадежных льдинах наконец почувствовать под ногами твердую почву, ощутить, что капризное море с его волнами больше не властно над тобой!

Мы высадились, можно сказать, при последней возможности. Еще часов двенадцать в море, и многие бы просто не выдержали. Промерзшие люди, пять суток не знавшие ни сна, ни отдыха, валились с ног от усталости. У многих были обморожены пальцы на руках и ногах. Блэкборо от обморожения не мог двигаться и его пришлось выносить на берег. Иные от слабости трясутся, будто у них церебральный паралич. Вокруг бесцельно бродят умалишенные – есть и такие. Мы торопливо натянули палатки и, поев тюленины, поспешили сразу лечь спать, чтобы, проснувшись, ощутить: мы действительно на земле! День ото дня нас никуда не будет уносить, завтра мы будем на той же широте и долготе, что и сегодня!

Сразу стало ясно, что место стоянки нужно сменить: мы встали лагерем на узкой продуваемой всеми ветрами отмели. Посланная на разведку группа из 4 человек вернулась в 8.30 вечера с хорошими новостями: в одиннадцати километрах к северу на побережье есть подходящее место. Перебазироваться решили на следующее утро.

Высадка на остров возможна только в двух или трех местах, остальная береговая линия неприступна. На другое утро в 11 часов мы снялись и в 15.30 выгрузились на новой стоянке. Снова разбили палатки и на примусах разогрели похлебку. Ежечасно меняли дозорных. Однако всем был нужен дневной отдых. В 4 часа нас разбудил мягкий шум прилива, вода подошла прямо ко входу в палатку, пришлось ее передвинуть. На другое утро сильно похолодало и началась густая метель, которая продолжалась весь день. Бураном сорвало палатку № 5, ее жильцам пришлось укрыться в шлюпке «Кэйрд».

Теперь, когда экспедиция расположилась на постоянной базе, можно описать, как наша команда проявила себя во время нашего приснопамятного спасения изо льдов. Приходится, к сожалению, констатировать: многие совершенно не соответствовали званию джентльменов и королевских мореплавателей. В том числе и некоторые из тех, кто должен был бы стать опорой нашей группы. Мне представляется, что если бы они оказались здесь только с тем, что принесли с собой, то они бы замерзли или умерли от голода. Дело в том, что эти люди позволили себе такую непростительную роскошь, как потерю снаряжения – что-то из его числа засыпало снегом, что-то унес ветер.

Активно ведется подготовка к отправке «Кэйрда» за помощью. Надстройка бортов почти завершена, осталось только определиться с добровольцами. Предполагается, что шлюпка отплывет в воскресенье. Все охотятся на пингвинов, запасают мясо. Прием пищи – в восемь утра, час дня и в половине пятого. Ложимся спать в пять часов в пропитанные водой спальные мешки, пытаемся 14 часов сна высушить их на себе.

Лежу днем в мокром спальном мешке в тщетных попытках с помощью мокрого носка и карманного зеркала избавиться от глубоко въевшейся грязи. Успехи неутешительны: вид у меня все еще как у негра.

«Кэйрд» спустили на воду в 11 утра и к 12.30 под троекратное «ура» удалось поставить паруса. Так стартовало одно из самых рискованных и трудных путешествий, предпринятых когда-либо на небольшом вельботе. Вся наша надежда на эту команду (сэр Э. Г. Шеклтон, капитан Уорсли, Том Крин и три матроса), на этих шестерых бравых солдат, закаленных морскими испытаниями. Расстояние до бухты Лейт, Южная Джорджия – 1127 км по бурному полярному морю. Наш «Кэйрд» – отличное судно и должно, с Божьей помощью, доплыть до Южной Джорджии за 14 дней.

«Кэйрд» отплыл вчера как нельзя вовремя: сегодня утром выход из бухты замкнули паковые льды, так что в случае задержки он бы уже не выбрался. Оставшийся за главного Уайлд быстро и четко распределил между всеми обязанности как на все будущее время, так и на это утро конкретно.

Все силы брошены на постройку стен из каменных глыб и крыши из двух оставшихся перевернутых шлюпок. Стены по бокам обтянули парусами. Пол делаем из гальки, принесенной с отмели. В целом получается сухое, надежное зимовье размером 5,7 на 3 метра. Большой проблемой оказалось очистка пищи от песка: ветер, от которого вне хижины невозможно укрыться, приносит его на мясо, к которому песок немедленно примерзает и отделяется уже только в процессе приготовления пищи. Особенности континентального быта – постоянно мокрая одежда и исключительно мясная диета. Это создает напряжение, в свою очередь порождающее усталость. После дневных работ по сооружению зимовья мы чувствуем себя полностью опустошенными. В 16.45 залезаем в спальные мешки, чтобы уснуть под шум бьющегося о скалы прибоя.

Весь день метет. Через щели в наспех сооруженной крыше намело внутрь много снега и мы проснулись под пятнадцатисантиметровым сугробом.

Пальцы заледенели, с трудом делаю записи. Сильный порыв ветра прошлой ночью чуть не снес палатку. Сегодня вечером мы накрываем нашу резиденцию, над которой трудились весь день, крышей из лодок. Внутри установлена небольшая жировая печь для обогрева и готовки. Она излучает приятное тепло, но выдает столько дыма и сажи, что у всех слезятся глаза и по ночам трудно дышать. Тем не менее это большой шаг вперед для улучшения нашей жизни в этом жестоком краю. Вся наша команда, двадцать два человека, спит в маленькой хижине, как селедки в бочке. Между поперечин шлюпок сделали перетяжки, получилось по шесть спальных мест в каждой лодке, остальные спят на полу. Едим, сидя вокруг печки. Уайлд аккуратно раздает похлебку и мясо, чтобы всем досталось поровну, но порции слишком малы, чтобы утолять голод.

Делаю эту запись на мысе рядом с отмелью, на которой стоит наш лагерь. Мы назвали этот мыс Диким. Сегодня прекрасная погода, теплое солнце и полный штиль. Мыс представляет собой узкий выступ суши, вдающийся в море на 200–250 метров и соединенный с сушей красивым узким хребтом с плоским верхом. Он имеет 55 метров в ширину и лишь на 2 метра возвышается над уровнем прилива. Та же часть, которая находится в воде, представляет собой отвесный утес высотой 6 метров. Перед ним в море возвышается скалистый островок высотой 90 метров, который называется Гномон. С востока открывается великолепный вид на гряду скалистых гор, в конце которой, словно сказочный дворец, возвышается покрытый льдом остров Корнуоллис. Наледи, словно застывшие водопады, каскадом ниспадают в море с его вершин. На западе ослепительно переливается ледник, к подножью которого суша бросает бураны и снежные лавины.

На восточной стороне косы располагается галечный пляж, где мы храним добытое мясо тюленей и пингвинов, чьи колонии располагаются на Диком мысе – как и наш дом. Красоты этих краев просто безграничны. Материала для съемки здесь хватит на целый год – была бы лишь камера и достаточное количество фотопластинок.

Для вентиляции «Уютного пристанища» (так мы прозвали сооруженную нами хижину) сделали вытяжную трубу, а сначала печь топили «по-черному». Сегодня прекрасный день для каждого из нас – снаряжение высохло! Ловим мелких птиц, их вокруг очень много. За день поймали 22 штуки, завтра будем ими обедать.

Забираемся в спальные мешки в надежде увидеть во сне дом и своих родных, наш крошечный мирок спит глубоким сном. На обед ели наловленных вчера птиц, обжаренных в тюленьем сале. Эти жирные, отъевшиеся пичуги по вкусу напоминают телятину. Мясо заедали крекерами, обжаренными в том же сале.

Утром всеобщими усилиями закончили сооружение каменного очага для приготовления пищи. На обед приготовили густую ячменную кашу, съели ее с остатками джема. Трапеза была просто наслаждением, ведь мы не ели круп уже два с половиной месяца.

В 7 утра, как только светает, встает кок. Он должен успеть приготовить завтрак из пингвиньего мяса до 8.45 – в это время тех, кто еще не проснулся и не умылся, будит пронзительный крик Уайлда: «Подъем!». Потом мы «драим палубу»: сворачиваем спальники и убираем их под крышу за поперечины шлюпок. Ящики, на которых ночью спит кок, ставим вокруг растопленной печки и мы рассаживаемся на них по своим местам. Чтобы все смогли погреться, каждый прием пищи все пересаживаются на одно место по кругу. Услышав долгожданное: «Еда!», «черпак» от каждого котелка (всего их четыре) идет к очагу, где Уайлд совершает священный обряд раздачи. Мясо и бульон делятся поровну настолько справедливо, насколько возможно. После завтрака пятнадцатиминутный «перекур», во время которого Уайлд дает всем задания по хозяйству. Возглас «Еда!» снова раздается в половине первого, после чего следует легкий перекус: птицы, крекеры, похлебка или очень любимые всеми и очень редко достающиеся нам лепешки из ореховой муки.

На ужин в 16.30 всегда одно и то же: похлебка из тюленины, нелюбимая за запах. Зато ее много. В центре круга из сидячих мест зажигают сальный ночник, коптящее пламя выхватывает из темноты наши запачканные лица.

Разговоры ведутся обычно о том мире, от которого мы сейчас отрезаны, о местах, где каждый успел побывать, о прошлом, даже о театре. Говорим и о том, что будем делать, когда вернемся «туда» – преимущественно о том, что будем есть, как уйдем в дикий загул и какой у нас будет отличный отдых. После «перекура» вновь «драится палуба»: ящики составляются в кровать кока, обитатели «чердака» как обезьяны прыгают наверх, а обитатели «первого этажа», словно гигантские улитки, заползают в мешки. Жировой ночник слабо освещает это лежбище, напоминающее захоронение египетских мумий в оленьих спальниках. Наш храп вторит вою бурана.

Сделал групповое фото. Это, конечно, самая нелепо выглядящая и нечесаная компания, которую когда-либо фотографировали. На берег выплывают небольшие группы пингвинов Генту, 30 удалось поймать. Из-за вынужденного безделья поднялись бурные дискуссии по поводу того, достиг ли «Кэйрд» Южной Джорджии. Прошло три недели с его отплытия. С волнением ждем северо-западного ветра, которым отгонит от острова паковые льды.

Продолжается неистовый буран. Ветром откололо и унесло в море кусок ледника и это вселило надежду, что скоро нас спасут.

Сегодня поймали и освежевали 90 пингвинов Генту! Птицы в отличном состоянии, хорошо отъевшиеся, весят в два раза больше, чем на Земле Адели. Полгрудки Генту весом от 500 до 700 грамм составляет хороший завтрак. Шкурками топить гораздо лучше, чем тюленьим салом. Мы запасли 350 шкурок, сжигаем 20–25 в сутки.

Зима все суровее и суровее. Наша галечная отмель покрылась толстым слоем льда, а все рифы и скалы усеяны заледенелыми морскими брызгами. Ураганный ветер буквально сбивает с ног. Его ужасные порывы словно хотят разорвать парусину на стенах и обрушить крышу из шлюпок, создавая постоянное чувство тревоги.

Половина седьмого вечера. Все спят. Сегодня на обед были лепешки из ореховой муки, отчего все в хорошем расположении духа. Хором поем хвалу Уайлду и лепешкам. Температура за все время нашего здесь пребывания сегодня самая низкая.

На четверых курильщиков расходуется одна коробка спичек в месяц, по 18 спичек на каждого. День рождения Ли справляли, не вылезая из спальных мешков: в качестве праздничного завтрака каждый получил по целому сухому пайку на человека. В обед на каждого один крекер, три куска сахара и последние оставшиеся деликатесы – семь банок сардин, поровну разделенные между всеми. Вечером концерт, песни, игра на банджо.

Топлива у нас мало, и я придумал, как улучшить печку: решил приделать к ней секцию от жестянки из-под масла, по которой жар будет подниматься в дымоход. Теперь за одну растопку можно будет приготовить пищу на целый день, и топлива будет расходоваться вдвое меньше.

Усовершенствование печки заняло весь день, и пришлось спешно ее собирать, чтобы успеть приготовить ужин. В отношении возможностей по готовке все мои надежды она оправдала, если не считать одного «но»: после растопки из швов печки повалил такой густой дым, что всем обитателям хижины, сразу начавшим задыхаться и вытирать глаза, пришлось срочно ретироваться на улицу. Дым был таким плотным, что за пять метров не было видно жировых светильников. Бедный кок мог готовить только с повязкой на лице.

Лучше всего мы выглядим во время зимней спячки по пятнадцать часов в сутки, в остальное время вид оставляет желать лучшего. Мы все почернели от жирной копоти и грязи. При одном взгляде на одежду бросает в дрожь. В еду постоянно попадают пингвиньи перья и оленья шерсть, которая лезет из спальных мешков, но никто этого уже не замечает. Едим из мисок руками, поскольку ножи, ложки и все остальное потеряно во время дрейфа на льдах.

Со дня высадки (17 апреля) поймали уже 606 пингвинов Генту.

Чтобы экономить топливо, еда на весь день готовится за одну растопку. Вечером едим холодное мясо или холодную похлебку (самое отвратное месиво, которое можно себе представить).

Шесть недель со дня отплытия «Кэйрда».

Все собрались на берегу в ожидании пингвинов. Как только птицы выходят на берег из волн, они попадают в окружение и становятся нашими запасами. Ножки, грудки, печенки и сердечки замораживаем на снегу. Шкурки пополняют кучу топлива, размеры которой уже радуют глаз. На шкурках есть подкожный жирок, топить ими лучше, чем тюленьим салом, восьми штук достаточно, чтобы приготовить еду на целый день.

В день рожденья Кинга устроили застолье из сухих пайков (каждая упаковка объемом 100–200 грамм) и сладкого напитка: в 18-ти литрах воды развели от 250 до 350 грамм сахара, добавив туда несколько ложек спирта. Многие, выпив, обнаружили, что зарыли в землю певческие таланты.

Из всех занятий: еда, сон и ожидание. Однообразное меню из пингвинов и тюленины за шесть месяцев слегка опротивело. Наши вкусовые рецепторы жаждут хоть каких-то перемен.

Блэкборо, пациент доктора Макилроя, уже восемь недель – со времени нашего путешествия на шлюпках – страдает из-за обмороженной ноги и сегодня ему ампутировали на ней несколько пальцев. На время операции всех, кроме Уайлда, врача и Хоу, отправили подышать свежим воздухом. Навряд ли кто-то когда-либо делал анестезию в таких необычных обстоятельствах. Операционный стол сделали из ящиков из-под ореховой муки, накрыв их одеялами. Поддерживали в «операционной» (в нашей дымной хижине) 79-градусную температуру [+26° С], жарко топя печку пингвиньими шкурами. Несмотря на эти неблагоприятные условия, благодаря стараниям докторов Маклина и Макилроя, которые спасли очень много пальцев, рук и ног, операция прошла в высшей степени успешно.

Доктор Макилрой говорит, что нога у Блэкборо заживает хуже, чем ожидалось: сильно гноится, кожные ткани в плохом состоянии.

Табак быстро кончился, и его стали заменять, чем только возможно. О качестве самокруток я промолчу, но какая проявляется изобретательность! Какие только ароматы не придумывают! Пингвиньи перья, веревки, сухое мясо, – что только не идет в ход, чтобы удовлетворить жажду в этом успокаивающем зелье!

 

Десять недель со дня отплытия «Кэйрда»

Вечер тратим на то, чтобы высушить пол, изрядно пострадавший от недавнего потепления. Поднявшаяся талая вода покрыла гальку топкой грязью. Мы откачиваем воду и насыпаем новую гальку. Сделали дренажный колодец и выгребную яму, туда ушло где-то 360 литров жидкости. Уайлд сделал из корпуса хронометра окошко и вставляет его в стену хижины. Его эффективность вызывает сомнения: имеющаяся гарнитура для приладки закрывает больше света, чем пропускает маленькое стеклышко, но зато выглядит окошко по-домашнему. Болтаем с Уайлдом о старой доброй Англии и проводим время за чтением Британской энциклопедии.

От спанья на жестком, неровном полу из гальки все болит. Через «окно Уайлда» в хижину немного проникает тусклый дневной свет, и нам теперь видно, что творится внутри. Все пространство (середина) хижины заполнено ящиками, из которых составляется кровать кока, ящиками с мясом и шкурами (топливом), и похожим на мумию «Храпящим Ли» в оленьем спальнике. Потолок представляет собой нечто жуткое и удивительное одновременно. Это у нас второй этаж – чердак, с которого десять неряшливых и безответственных квартирантов беспрерывно роняют на обитателей пола ботинки, рукавицы и прочие части своего гардероба.

Дверной проем, через который сейчас, занося с собой снежную поземку, влезает Читэм, изначально сделан как вход в палатку. Если кто-то желает выйти, то развязывает веревку, закрывающую дырку в этом мешкообразном приспособлении, затем проползает, или пролезает через вход со вздохом: «Слава тебе, Господи, свежий воздух!». Этого достаточно, чтобы представить себе царящую внутри хижины атмосферу, в которой приятно находиться лишь когда она разбавляется всепоглощающим, но все же аппетитным запахом жареной пингвинятины.

Прошло два года с отплытия «Эндуранс» из Лондона и год с того дня, как его впервые зажало во льдах. Через какие же злоключения и испытания нам пришлось пройти за этот год! Сколько страха мы натерпелись за два с половиной месяца на вмерзшем в лед корабле, пока его не раздавило окончательно, а потом и на дрейфующей к северу льдине! Полгода этой невыносимой жизни, как на пороховой бочке, и наше чудесное спасение, когда льдина вдруг раскололась, и наш путь сюда – все это вспоминается как беспорядочный, смутный ночной кошмар.

Наш домик все время живет в ожидании, три-четыре раза за день кто-нибудь поднимается на «наблюдательную вышку» (утес), взглянуть, не видно ли на горизонте мачт корабля.

На берег выплыли около 30 пингвинов Генту, но из-за плохой погоды мы не смогли их поймать, чему я и рад. Нам, безусловно, тяжело убивать ради пропитания каждую попадающуюся под руки птицу. Хорошо бы вернулись морские слоны, чтобы прекратилась эта бесконечная неприятная бойня. Самец крупного морского слона весит как 150 пингвинов.

Рано утром на берег выплыл большой тюлень Уэдделла, который тут же пополнил нашу кладовую. Кларк, временно исполняющий обязанности кока, попотчевал нас роскошными отбивными из этого животного. Мясо получилось просто замечательное; по общему мнению, оно не уступает по вкусу лучшим бифштексам (хотя я так не думаю).

Сегодня восхитительная погода и просто волшебная лунная ночь. Несколько человек пошли на «наблюдательный пункт», откуда открывается бескрайний вид на серебристое море, кое-где оттененное облаками. Как хорошо, что мы не стали охотиться на приплывших пингвинов, их присутствие придает побережью домашний уют.

Сегодня съели последние лепешки из ореховой муки. У нас еще достаточно крекеров: если выдавать на обед по одному на человека по понедельникам, вторникам, пятницам и субботам, их хватит до 15 сентября, до этого же времени хватит сухих пайков, если есть их утром по вторникам. Все волнуются за «Кэйрд», ведь с ее отплытия прошло уже много времени, и «Аврора» должна бы уже прийти за нами.

Я уже говорил, что наш рацион состоит преимущественно из мяса и сала. Хотя мы уже полгода сидим на этой постоянной мясной диете, не так уж она и приелась. Снова и снова мы с аппетитом едим обжаренную в сале тюленину и пингвинятину, или тушеное на медленном огне рагу из кусочков тюленины, печенки и сердец. Все здоровы, сыты и дружно набирают вес.

 

30 августа 1916 – День чудес

Все утро, гуляя по побережью, собирали моллюсков-прилипал, вернулись в хижину к полудню. В то время, как все обедали, а мы с Марстоном отвлеклись от чистки моллюсков, наше внимание привлек видневшийся на горизонте айсберг, поразительно напоминавший корабль. Пока мы его рассматривали, судно повернуло за островок Гномон. На наш возглас: «Корабль!» из хижины раздались всеобщие (полуистеричные) ликующие возгласы. Забыв про еду, мы зажгли сигнальный огонь, который сразу увидели на корабле и дали ответный залп. Затем судно подплыло ближе к берегу и спустило шлюпку. При приближении мы увидели в шлюпке своего босса и вознесли молитвы Богу за спасение. На корабль перебрались всего за час. Потом выяснилось, что это была уже четвертая попытка нас спасти. Вечером на борту был музыкальный вечер и мы узнали все новости о начавшейся войне и обо всем остальном.

Теперь, когда ажиотаж утих, опишу этот день более подробно. После дружного радостного гвалта в хижине весь скарб, состоящий из записей, негативов и кое-каких личных вещей, перенесли из хижины на удобный для погрузки камень. Туда же принесли больного Блэкборо (он по-прежнему не мог двигаться и все время лежал в хижине). К этому времени шлюпка, экипированная чилийской командой во главе с сэром Эрнестом, причалила к берегу. К счастью, море в этот день было спокойно, вещи погрузили в «Элко» легко и быстро, под всеобщий ликующий гомон. Я не слишком подвержен эмоциям, но эта счастливая встреча с нашими товарищами, которых мы почти уже не чаяли увидеть, наше благополучное спасение и отплытие с острова, немыми свидетелями чему были ледяные горы, – все это оставило самое неизгладимое впечатление.

После группового снимка первая мысль были о том, чтобы вымыться. Эта почти забытая процедура очень нас освежила и даже придала некоторое сходство с окружающими. Потом нас накормили супом, тушеной бараниной и персиками. Какое же наслаждение принесло это разнообразие новых запахов и вкусов после пяти месяцев пингвинятины и тюленины! И кофе! И вино!

Вскоре после 7 утра сэр Эрнест отплыл на берег телефонировать в Пунта-Аренас о нашем скором прибытии, чтобы жители могли собраться встретить наш корабль на пристани после церковной службы, поскольку планировалось, что он прибудет в полдень.

Подплывая к городу, увидели развешенные повсюду приветственные флаги с гербом Чили, а при приближении к причалу были оглушены раздававшимися с пирсов и набережной ликующими криками толпы и гудками моторных судов. Корабль встретил губернатор, которому каждого из нас лично представили. По переполненным, увешанным флагами улицам города наша процессия с острова Элефант в нелепых грязных одеяниях шла в сопровождении оркестра. Даже представить себе никогда не мог, что можно так тепло встречать тех, с кем совершенно не знаком!

Никогда не забуду доброту и душевную щедрость этих людей. Никто в Пунта-Аренас не помнил такого скопления народа. Где-то восемь-девять тысяч пришли нас поприветствовать. Сразу после размещения в Королевском отеле мы впервые за десять месяцев приняли ванну и хорошенько вымылись! Какое же это наслаждение: почувствовать, что ты чистый! Сэр Эрнест организовал предоставление нам чистого белья и одежды. В новом чистом облачении запущенных грязных беженцев с острова Элефант было прямо не узнать. Потом поехали в английский клуб, где нас также ждал очень радушный прием. Будь все люди братьями, и то они не относились бы друг к другу так тепло, как относились к нам.

В нашу честь в ресторане играл оркестр.

Мистер Вега, самый известный фотограф в городе, предоставил мне для работы свою мастерскую, и большую часть дня я провел за проявкой. Все снимки крушения корабля на пластинах получились просто отлично. От долговременного хранения немного пострадала фотопленка, но на печать она годится.