«Нимрод» с участниками экспедиции к Магнитному полюсу возвратился к зимовке 11 февраля и высадил Моусона. В доме в это время жили Мёррей, Пристли, Дэй и Робертс. Ничего нового о Южной партии не было слышно; вспомогательная партия под начальством Джойса также отсутствовала. Большую часть времени судно стояло у Ледникового языка, изредка навещая мыс Хат, чтобы узнать, не вернулся ли кто-нибудь. 20 февраля стало известно, что вспомогательная партия вернулась на мыс Хат, не встретив Южной партии. Температура стала понижаться, и бури участились.

 

 

 

По инструкциям, оставленным мной, в том случае, если мы не вернемся к 25 февраля, следовало на мысе Хат высадить партию с упряжкой собак, которая 1 марта должна была отправиться на юг. 21 февраля Мёррей и капитан Ивенс начали приготовления для высадки поисковой партии. Судно прошло на мыс Ройдс, где взяло на борт Моусона. В соответствии с выраженным мной пожеланием Моусону предложили возглавить поисковую партию; он согласился. Если бы для поисков Южной партии пришлось отправиться на юг, то людям, высаженным на мысе Хат, пришлось бы еще раз зимовать, так как судно не могло ждать их возвращения. Следовательно, те, кто оставался, должны были это серьезно обдумать, но недостатка в добровольцах не оказалось. Когда все эти меры были проведены, большинство членов экспедиции, находившихся на судне, сошло на мысе Ройдс, чтобы упаковать свое имущество и подготовить его к отъезду.

Судно стояло у Ледникового языка, когда мы с Уайлдом 28 февраля добрались до мыса Хат. И когда затем я высадился со вспомогательной партией на берег, чтобы доставить Маршалла и Адамса, судно отправилось к мысу Ройдс забрать всех остальных членов экспедиции, коллекции и запасы.

«Нимрод» стал на якорь недалеко от берега, и обе шлюпки его были спущены. Единственным удобным местом для погрузки, расположенным неподалеку от стоянки судна, был невысокий ледяной обрыв в бухте Задней. Груз спускали с обрыва в шлюпки прямо на веревках. Погрузка и перевозка на судно коллекций, всего частного имущества и запасов заняла несколько часов.

Дул сильный ветер, очень затруднявший перевозку имущества на шлюпках, но в 6 часов 2 марта оставалось перевезти на судно только людей и собак. Погрузка собак поодиночке на веревке в лодку подвигалась медленно. За это время ветер усилился, достиг размеров шторма, и волна стала опасной. Волны подмыли ледяной обрыв, так что у него получился нависающий край. Одна из шлюпок, под командой Дэвиса, удачно добралась до судна, второй же, под командой Харборда, не повезло. На ней находилось 12 человек и много собак, как вдруг довольно далеко от берега сломалось одно весло. Между тем «Нимроду» пришлось поднять якорь и под парами отойти от берега; шторм настолько усилился, что якорь мог не выдержать и судно потащило бы на скалы. Попытка бросить лодке буй с привязанным к нему тросом не удалась. Некоторое время Харборд и все, кто находился в лодке, подвергались большой опасности. Они не могли выйти из бухты из-за сильной волны, а если бы подошли к берегу, то им угрожал бы выступающий край ледяного обрыва. Брызги волн, несомые ветром, покрыли их коркой льда, руки у всех закоченели и были наполовину поморожены. Пробившись около часа, люди все же умудрились закрепиться за трос, протянутый от якоря, брошенного в нескольких метрах от обрыва, причем другой конец троса натягивался людьми, остававшимися на берегу. Положение находившихся в лодке все же было еще опасным, но, в конце концов, всех людей и собак удалось поднять по этому тросу на верх ледяного обрыва и спасти до того, как шлюпка затонула. В доме быстро изготовили горячий чай, люди обсушили свою одежду у огня и заночевали там. Все спальные принадлежности находились уже на судне, температура в доме была очень низкая, но люди были счастливы, что остались в живых.

На следующее утро, 3 марта, погода была такой же отвратительной, но «Нимрод», отстаивавшийся под защитой Ледникового языка, все же вернулся к мысу Ройдс. Сильная волна еще била, однако капитану удалось найти другое место погрузки, под защитой мыса, и всех людей и собак благополучно переправили. Судно возвратилось к Ледниковому языку и стало на якорь в ожидании поисковой партии.

Около 22 часов Макинтош ходил по палубе, разговаривал с кем-то из членов экспедиции, но вдруг почему-то стал волноваться и заявил: «Я чувствую, что Шеклтон вернулся на мыс Хат!». Он требовал, чтобы судно направилось туда, но никто не обращал на его слова внимания. Тогда Дэнлоп посоветовал: если он так уверен в возвращении партии, то пусть заберется на мачту, в «воронье гнездо», и поглядит оттуда, не видно ли сигналов. Макинтош залез и сейчас же увидел сигнальные вспышки на мысе Хат. Судно немедленно направилось к мысу Хат, пришло туда около полуночи, и в 2 часа 4 марта наша экспедиция в полном составе находилась на «Нимроде».

Времени терять было нельзя. Пора стояла поздняя, и нас сильно тревожил вопрос о состоянии льдов, но мне все же хотелось предпринять на судне исследование в западном направлении, а именно – обследовать Землю Адели и нанести на карту ее береговую линию. Когда все оказались на «Нимроде», я отдал распоряжение идти на север. Судно сейчас же отправилось в плавание.

Было совершенно очевидно, что по соседству с нами море замерзнет через очень короткий срок, и хотя мною и предусматривалась возможность вторичной зимовки в Антарктике, такая перспектива для всех представлялась не особенно приятной, и мы были склонны по возможности ее избежать. Я предполагал обогнуть мыс Армитедж и забрать геологические образцы и снаряжение, оставленные на мысе Прам, но на юге наблюдались тяжелые льды, и это угрожало судну: его могло затереть во льдах. Поэтому я решил стать на несколько часов под защиту Ледникового языка с северной стороны, в надежде, что южный ветер, несущий лед, прекратится, и мы сможем вернуться, забрать геологические коллекции и снаряжение. Это происходило в 2 часа 4 марта. Мы, члены Южной партии, сильно уставшие за день, легли спать.

В 8 часов судно снова подошло к проливу Мак-Мёрдо. На море образовался новый лед, ветер совершенно прекратился, было тихо. Следовало торопиться, чтобы не застрять здесь еще на зиму. «Нимрод» стал у края льда, образовавшегося от давления ледника, и я показал на склоне холма наш маленький склад.

Макинтош с несколькими людьми из команды отправился туда, чтобы забрать геологические образцы и снаряжение. Другая партия была отправлена к тому месту, где имелось лежбище тюленей, чтобы посмотреть, не удастся ли добыть того совершенно особенного тюленя, которого мы видели по дороге к дому накануне ночью. Мы полагали, что это либо новый вид тюленя, либо самка тюленя Росса. Это было небольшое животное длиной 1 метр 37 сантиметров с широкой белой полосой на брюхе от горла до хвоста. Если бы накануне у нас имелись ножи, мы убили бы его, но у нас ничего с собой не было, а, кроме того, мы были сильно утомлены. Поиски тюленя оказались бесплодными. Между тем море позади нас начало замерзать, и как только все вернулись с берега с имуществом, я приказал идти вперед на север.

 

 

Возвращение «Нимрода» в Новую Зеландию

 

Ветер стал усиливаться и дул с юга уже с большой силой, когда мы проходили мимо нашей зимовки на мысе Ройдс. Все вышли на палубу и прокричали три раза «ура», бросив последний взгляд на то место, где провели столько счастливых дней.

Конечно, дом наш был далеко не роскошным жилищем, во время пребывания в нем мы испытали немало неудобств и даже больших трудностей, но все же он давал нам приют в течение года жизни, который никогда не исчезнет из памяти. В его стенах наш маленький коллектив жил, в общем, счастливо. Как часто, когда мы находились вдали от дома с его умеренными удобствами, он казался настоящим раем и привлекал к себе все наши мечты и мысли. Теперь, видя, как этот маленький домик исчезает вдали, многие из нас почувствовали, как сжалось сердце. Мало у кого из нас не возникла мечта побывать там снова, провести еще ряд дней, полных напряженной деятельности в тени могучего Эребуса.

Я оставил на зимовке на мысе Ройдс запас провизии, достаточный для 15 человек на год. Случайности жизни в Антарктике таковы, что, быть может, этот запас окажется когда-нибудь чрезвычайно ценным для какой-нибудь из будущих экспедиций. Мы закрыли дом на замок и повесили ключ тут же снаружи, так что его легко можно найти. Все крепления дома усилили заново, чтобы в течение ряда лет он выдержал самые сильные бури. Кроме того, внутри я оставил письмо с изложением того, что было сделано экспедицией, а также с разными полезными сведениями для будущих исследователей. Среди оставленных запасов имеются керосин, мука, варенье, сухие овощи, сухари, пеммикан, плазмон, спички, различные консервы, а также чай, какао и разнообразные предметы снаряжения. Если какая-нибудь партия исследователей в будущем воспользуется нашим домом, она найдет там все, что требуется для поддержания жизни.

Когда 4 марта мы под парами и под парусами вышли в северном направлении, ветер понемногу стал крепчать. Это обстоятельство было для нас благоприятным, так как лед, образовывавшийся в проливе, быстро утолщался отчасти за счет старого плавучего льда, встречавшегося в большом количестве на нашем пути. Мне хотелось забрать склад геологических образцов, оставленный Северной партией на острове Склада. С этой целью «Нимрод» взял курс несколько западнее, чем следовало бы в другом случае. Ветер достиг силы шторма, и нам приходилось плыть среди движущихся льдин. Чем ближе мы подходили к берегу, тем лед, казалось, становился толще. Я решил, что слишком рискованно отправлять людей на берег за геологическими коллекциями, так как на этом маленьком островке не имелось защищенного от ветра места для высадки. С другой стороны, всякая даже короткая задержка могла иметь серьезные последствия. Поэтому было дано распоряжение взять курс прямо на север. Ветер, дувший в корму, помогал нам, и утром 6 марта мы были уже у мыса Адэр. Я хотел пройти между островами Баллени и материком, попытаться проследить береговую линию к западу от мыса Северного, чтобы связать ее с очертаниями Земли Адели. Ни одно из судов до сих пор не могло проникнуть западнее этого мыса, так как при каждой попытке там встречались тяжелые плавучие льды. «Дискавери» прошел через острова Баллени, а также там, где на картах значится так называемая Земля Уилкса, но вопрос о существовании этой Земли в других точках все же остается открытым.

Прошли под парами вдоль плавучего льда, начинавшего утолщаться, и хотя нам не удалось сделать всего, что предполагалось, все-таки испытывали некоторое удовлетворение, так как наше маленькое суденышко прошло вдоль берега до 166°14’ в. д. и 69°47’ ю. ш., то есть до точки, находящейся западнее, чем удавалось достичь прежним экспедициям.

Утром 8 марта мы увидели позади мыса Северного новый берег, тянущийся сперва в южном, затем в западном направлении на протяжении более 72 километров. Мы взяли углы засечки, а Марстон зарисовал важнейшие его очертания. Расстояние было слишком велико, чтобы можно было сделать фотографии, которые имели бы ценность, но сделанный от руки набросок достаточно ясно изображает общий характер страны. Профессор Дэвид был того мнения, что это северный край полярного плоскогорья. Берег, по-видимому, состоял из обрывов с небольшим числом бухт в отдалении. Нам всем чрезвычайно хотелось исследовать берег подробнее, но об этом не было и речи, лед становился все толще и необходимо было уходить с судном и без замедления искать чистую воду.

Проникнуть дальше на запад в этом месте не было уже никаких шансов. Между старыми дрейфующими льдинами и континентом образовывался новый лед. Мы подвергались серьезной опасности замерзнуть и зазимовать в таком месте, где нельзя было бы предпринять сколько-нибудь значительных геологических исследований. Потому мы пошли вдоль края плавучего льда на север, придерживаясь максимально западного направления, в сторону островов Баллени. Я все еще надеялся, что, может быть, окажется возможным обогнуть их и найти Землю Уилкса. Однако продвигаться уже было трудно, и временами судно почти стояло на месте.

Наконец, около полуночи 9 марта, я убедился, что крайне необходимо повернуть на север, и мы изменили курс в этом направлении. Это было сделано с некоторым опозданием. Лед начал смыкаться вокруг, и вскоре мы остановились. Судно совершенно не могло двигаться. Положение начало становиться критическим, но нам удалось найти чистое водное пространство, по которому можно было пройти. После полудня 10 марта мы находились уже в море, свободном ото льда, только иногда проходя мимо случайных плавающих льдин. Все наши тревоги и опасения кончились, и до Новой Зеландии мы шли вполне благополучно. 22 марта мы стали на якорь у устья реки Лорда на южной стороне острова Стюарт. Я не вошел ни в одну из гаваней, так как хотел, чтобы сведения о результатах работы экспедиции попали в Лондон прежде, чем придется повстречаться с энергичными корреспондентами новозеландских газет.

Это был день для нас совершенно удивительный. В течение года и даже более мы видели только одни скалы, лед, снег и море. Никаких красок, никакой мягкости ландшафта нет на антарктическом континенте, взор наш не ласкала зелень растений, слух не услаждало музыкальное пение птиц. Правда, у нас имелось свое любимое дело, но мы были лишены всех тех мелочей, которые заставляют ценить и любить жизнь. Тот, кому не приходилось проводить столь долгое время в печальных снежных пустынях, ограждающих полюс, едва ли сможет понять, как много значили для нас теперь эти деревья и цветы, этот солнечный луг и бегущие ручьи. Мы высадились на берегу моря, за которым начинался роскошный, густой лес, и резвились на нем как дети полные радости жизни.

Я не хотел отправлять телеграмм из Полулунного залива ранее назначенного времени. Поэтому мы могли свободно провести здесь несколько часов, нежась на теплом песке морского берега, купаясь в море и гуляя в лесу. Мы разложили костер и вскипятили чай на берегу. Когда сидели и закусывали, к нам подобрались уэка, замечательные, не умеющие летать птицы, которые встречаются только в Новой Зеландии: они также хотели получить свою порцию сухарей. Эти грациозные птицы, с длинным клювом, коричневым оперением и умным проницательным взглядом, не боятся человека. Дружелюбные птицы, они, казалось, передавали нам привет от солнечной страны, которая всегда встречала нас с таким сердечным радушием. В то же время в лесу раздавалось музыкальное пение других пернатых обитателей, и мы почувствовали, что для полного счастья нам не хватает лишь еще хороших вестей из дому. Один из наших ученых, тут же, на берегу, нашел пещеру и в ней следы обитания человека в какие-то отдаленные периоды. Ему посчастливилось даже отрыть каменное орудие из зеленого камня – поунаму.

На следующее утро мы подняли якорь и в 10 часов вошли в Полулунный залив. Я отправился на берег со своими телеграммами и испытывал какое-то странное чувство, когда увидел на пристани новые человеческие лица после того, как 15 месяцев подряд не видел никого, кроме своих товарищей по экспедиции. На пристани были девушки, и все они обрадовались нам со свойственной новозеландцам сердечностью. Я добрался до маленькой телеграфной конторы, отправил телеграммы, вернулся на судно и отдал приказание идти на Литтелтон – тот порт, из которого мы вышли в первый день прошлого года. Прибыли туда 25 марта под вечер.

Новозеландцы приветствовали бы нас, конечно, вне всякой зависимости от результатов экспедиции. Они обнаружили живейший интерес к антарктическим исследованиям еще во времена экспедиции «Дискавери» и отношение к нам у них было самое теплое и дружественное. Но сведения о степени нашего успеха уже достигли Лондона и возвратились оттуда назад в Новую Зеландию. Наше судно встретили в гавани на пристани огромные толпы народа, горячо приветствовавшего нас. Восторженные друзья наводнили «Нимрод» как только он причалил к пристани. Палуба переполнилась посетителями так, что по ней невозможно стало передвигаться. Тотчас же мне передали целые пачки писем и телеграмм. Дома все обстояло благополучно, весь мир был доволен нашей работой, и, казалось, что отныне в жизни нам предстоит только счастье.