Питер Филлипс. Сон – дело святое. Журнал «Если»

В перечне традиционных демократических свобод находится место и законному праву человека на личное безумие. Неприкосновенность головы сохраняется Конституцией. Мозг – точно такая же частная собственность, как и особняк, на который оформлена купчая; никому не позволено входить без спроса, копаться в хозяйских нейронах без разрешения или тем более пытаться расставить эти нейроны по местам. Прайвиси, понятно вам? Андестенд? Будь сеньор Карраско хоть трижды дипломированным фармацевтом, он не должен так настырно интересоваться у сеньора Кехано, для чего тот, собственно, носит на голове медный таз. Подите прочь, какое дело идальго мирному до вас? Хочет – и пусть носит, и на здоровье. Не нравится вам таз на макушке соседа – можете не смотреть.

С другой стороны, обязанности есть продолжение наших прав. Свобода одного индивида, как известно, заканчивается там, где начинается свобода другого. И если все тот же сеньор Кехано вдруг решит пустить ракету «Стингер» в окно ближайшего мукомольного комбината, патриотический долг упомянутого сеньора Карраско – наброситься на идальго с аминазиновым шприцем и не дать свершиться теракту.

Проблема, таким образом, упирается в возможности ранней (и бесконтактной) диагностики мании и в скрупулезном вычислении момента, когда невинный, вполне симпатичный бзик может перетечь в опаснейшую манию с непредсказуемыми последствиями.

Британский фантаст Питер Филлипс поставил свой диагноз четыре с половиной десятилетия назад. Из них целых четыре десятилетия данная форма безумия в нашей стране никак не проявлялась даже в виде бзика, зато в последнюю пятилетку мания стала актуальной и эволюционирует угрожающе быстрыми темпами.

Я имею в виду опасное сумасшествие в жанре фэнтази.

В забавном рассказе Филлипса ополоумевший писатель-фантаст Красвелл специализируется именно в написании фэнтази и силою своего буйного воображения начинает генерировать квазиреальность, скроенную по правилам любимого жанра. По сюжету, Красвелл весьма талантлив и к тому же искренен в стремлении создать прекрасный новый мир. Однако другому герою, репортеру Питу Парнеллу, находиться в этом мире и смешно, и противно одновременно. Литературная ценность подобных построений оказывается невелика; но и главная, эскапистская ценность всего, что создано безумным Красвеллом, проблематична. Героя-журналиста тошнит от пейзажей, похожих на театральные задники, скверно размалеванные подражателями Дали. Угнетает опереточная атрибутика – все эти заколдованные мечи-кладенцы, перстни с неразборчивыми печатками, рогатые шлемы и огнедышащие диплодоки в чешуе, как жар, горя. Скулы сводит от дурной патетики монологов, коими обильно уснащен текст: «Вот картина, способная вселить ужас даже в мое сердце! Гарор вновь жаждет боя, она выслала против нас полчища Ларков – тварей из Верхнего Мира... Они неуязвимы для обычного человека, но их можно поразить моим мечом или же твоими чарами, могучий маг Неллпар Семи Лун!» Наконец, примитивные донельзя повороты сюжета сначала еще умиляют, но потом тихо злят.

Перед нами среднепотолочный образец литературы фэнтази со всеми ее пригорками и ручейками. Питер Филлипс словно бы предчувствовал нынешнюю ситуацию на нашем книжном рынке, где авторов добротной старой сайенс-фикшн легко оттеснили создатели романов в стиле «Меч энд Магия»; место былого респектабельного стандарта в духе Кларка или Уиндема занял развесистый толкиенистский стереотип. Причем сам классик Джон Рональд Руэл Толкиен превратился для нас в окультуренный аналог того же Красвелла не по своей воле. Он заложил лишь пару камней в фундамент безумного мира, а затем уже нашлись строители и без него. В любой нормальной стране «Властелин Колец» не был фатально опасен и не нуждался в противоядии; у нас же эта невинная выдумка дала опасные метастазы – так желающие непременно заторчать отыщут наркотик в первых подвернувшихся под руку ядовитых грибочках. Литературное пространство преобразовалось в игровое, получило конкретные географические координаты. Форма подмяла под себя содержание, и безумные мальчики-девочки с картонными мечами ныне оглашают окрестные леса патетическими возгласами и труднопроизносимыми именами. Фэнтази превратилась в литературу – коллективного организатора и агитатора. Сколь долго мечи останутся картонными, а имена не обретут дополнительный актуальный смысл, сказать затруднительно. В рассказе Питера Филлипса все, к счастью, заканчивается непременным хеппи-эндом: циник Пит Парнелл преодолевает сумасшедший пафос и гасит в зародыше мировой пожар в крови. Герою удается спасти от бреда и себя, и Вселенную, и самого Красвелла. Репортер успевает как раз в тот момент, когда фантастическое безумие перестает быть личным делом фантаста и начинает негативно проявляться вовне.

У нас же в отношении репортеров к толкиенутому войску преобладает романтическое сочувствие. Для тех, кто одобрительно отзывается о новых молодежных играх на свежем воздухе, плюсом является нетрадиционность времяпрепровождения: в конце концов медный таз на голове – не каска в камуфляжных разводах, что само по себе кажется неплохо. Это действительно неплохо – до той поры, пока тазы не станут нацеплять на головы всем, кто хочет того и не хочет. Увы, безумие нуждается в волонтерах. Сон золотой – действительно дело святое, но безумцы почему-то обожают навевать его человечеству, не заручившись согласием последнего.

1994