Юрий Козлов. Геополитический романс. М.: Ковчег («Русская рулетка»)

Сегодня наш человек проверяется одним магическим словом «геополитика». Если, услышав это заклинание, он остается равнодушен – стало быть, с ним уже все ясно. Он наверняка из числа тех, кто разменял на мишурный блеск сникерсов, фьючерсов и памперсов тысячелетнее сияние великой империи. Кто даже решительный бросок на юг предпочтет совершать не на танке, а в купе спального вагона (имея на руках оплаченную путевку и двадцать четыре дня отпуска).

Если же у человека при слове «геополитика» счастливо загораются глаза, а рука инстинктивно тянется к тому месту, где мог бы быть пистолет, – не раздумывайте. Смело берите этого человека в разведку. Можете быть уверены, что по ночам он долго мучается бессонницей, близко к сердцу воспринимая утрату стратегических выходов к бакинской нефти, грузинскому чаю и украинскому салу. Когда же он все-таки засыпает, снится ему огромная держава то ли от Перми до Тавриды, то ли от тайги до британских морей, а то и от Бомбея до Лондона. Та могучая страна, где можно утречком выйти к Индийскому океану, прополоскать усталые сапоги, выпить рюмочку сакэ, закурить «Честерфилд», потом сплюнуть в набежавшую волну и послать всех в широту и в долготу.

Читателю первой названной категории едва ли понравится заглавная повесть книги московского фантаста Ю. Козлова. Этот равнодушный читатель, скорее всего, сочтет девяностостраничное произведение слегка беллетризованной публицистической статьей про то, как, «уничтожая свою мощь, мы лишаем себя чести». Форменная фуражка, облитая мировой скорбью побежденного победителя, вряд ли покажется слишком аппетитным блюдом. И даже глубокомысленная философия отступивших легионов («Вот не стало нас, не стало в мире чего-то такого, что... не давало миру окончательно пропасть») не убедит маловеров, будто небесный свод имеют право держать только атланты из спецназа и вообще земная ось – не что иное, как длинный шомпол от «Калашникова».

Человек, вкусивший от древа геополитики, напротив, будет самым горячим приверженцем прозы Ю. Козлова. Судя по всему, именно его и имели в виду безымянные авторы предисловия к книге, сообщив, что «Геополитический романс» есть «настоящий русский триллер, способный взволновать читателей гораздо сильнее дешевых западных поделок». Взволнованный читатель, предпочетший Юрия Козлова дешевым Чейзу или Ладлэму, посожалеет лишь о том, что повесть чересчур коротка, и потому финальная гибель главных супостатов земли российской осталась, по существу, за кадром.

О гибели, впрочем, позже.

Действие повести разворачивается сначала в Афганистане, потом в Германии и под занавес уже в России. Главный герой Аристархов, вертолетчик с печоринской тоской в глазах, все девяносто страниц обстоятельно ищет виновников своей тоски. Поскольку в пару к Печорину положен еще и Вернер, Козлов недолго думая вводит в середине повести и его. Правда, лермонтовский Вернер, несмотря на фамилию, был русским, а козловский герр Вернер – самый натуральный немец. Данный персонаж обязан символизировать новый геополитический расклад. Пока наши войска стояли в Германии, немцы у Козлова «больше музыки... любили, понимали и уважали силу». Стоило наметиться выходу наших войск из Германии, немцы, натурально, наглели и сразу «склонялись к тому, чтобы поискать совершенства в очередном – четвертом – рейхе». Со всеми вытекающими суровыми геополитическими последствиями.

Автор повести мудро рассудил, что среди благодарных читателей «Геополитического романса» будет немало тех, у кого финансы действительно исполняют романсы; им он тонко польстил следующей сентенцией: «Преуспеть в этой воровской жизни было все равно, что овладеть сонной или тихопомешанной женщиной». Характерно, что непосредственно «женская» тема повести вновь переплелась с темой немецкой. По ходу сюжета обе любимые женщины Аристархова, Жанна и Лена, в здравом уме и трезвой памяти уходят от него к старым богатеньким германцам. С Жанной это происходит еще в Германии (где наш герой служит вертолетчиком), Лену проклятый немчура на темно-синем «БМВ» достает уже в Москве. Понятно, что нашему герою ничего не остается, кроме как сесть в кабину боевого вертолета «КА-50» с ракетами «Ультра», поднять машину в воздух и...

В серии «Русская рулетка», где вышла книга Юрия Козлова, годом раньше появился сборник Александра Проханова с характерным названием «Последний солдат империи». В «Геополитическом романсе» героя тоже называют последним солдатом империи. Судя по всему, образ Последнего Защитника Чести Державы волновал Козлова и раньше. Например, в повести «Крик индюка» (она не вошла в сборник) появлялся уже неуловимый мститель «с мужественным симпатичным усатым лицом под фуражкой с высокой тульей», который с помощью холодного оружия безжалостно карал бессовестных членов правительства вкупе с трусливым лидером оппозиции (отказавшимся в свое время поддержать военный переворот). В «Крике индюка» впервые мелькнул и «белый бронированный вертолет», принадлежащий лично президенту. Очевидно, ради него автор и сделал героя своей следующей повести вертолетчиком: никто, кроме Аристархова, не смог бы поймать в перекрестье электронного прицела «белый гражданский вертолет с надписью “Россия” и трехцветной эмблемой на хвосте». Наш герой это сделал, отомстив таким образом по самому большому счету за немецкое засилье и прочие неприятности. Он вступил в свой Последний Бой за Отчизну и – победил.

Неоднократно отмечалось неизбежное присутствие понятий «последний» почти во всех сегодняшних милитаристских литературных фантазиях (причем не только беллетристических). По идее, это чуть ли не главное слово любого геополитического романса должно подчеркнуть высокое отчаяние обреченности и стойкость приверженцев Державы. В действительности же эта невинная экзальтация за пределом круга явных адептов производит комическое впечатление. Фигура последнего бойца последней империи, делающего последний бросок с последним патроном, напоминает вдруг не столько о державности, сколько о другом советском изобретении – об очереди. Где вам с готовностью укажут на последнего и где в случае какого-либо происшествия вы никогда не найдете крайнего.

1994