Александр Тюрин. Волшебная лампа генсека. СПб.: Лань;

Александр Щеголев. Инъекция страха. СПб.: Валери-СПб, МиМ-Дельта

Взаимоотношения писателей-фантастов с Комитетом госбезопасности всегда были, мягко говоря, не самыми идиллическими. В застойные десятилетия авторов антиутопий, нетрадиционных сайенс-фикшн или сомнительных фэнтази могли вызвать повесткой или доставить под конвоем. Бдительные органы могли устроить авторам надлежащее распекание, конфисковать крамольные рукописи, организовать проработку в прессе и увольнение со службы. А стоило напечатать за бугром безобиднейший рассказ про инопланетянина Пхенца – и писатель получал возможность отправиться в Париж транзитом через Мордовию.

Тем не менее в середине 90-х репутацию Лубянки спасли своими произведениями именно писатели-фантасты. При всей внешней критичности отношения к деятельности КГБ-АФБ-МБР-ФСК-ФСБ фантасты вернули поблекшему было мифу привычные грозные очертания. Они ответили на главный вопрос, который долгие годы не давал покоя обывателю. Причем ответ был дан как раз тогда, когда убедительное разъяснение сделалось жизненно необходимым для пошатнувшегося престижа ведомства.

Дело в том, что уже с начала 90-х годов принцип черного ящика, в режиме которого существовал Комитет, перестал срабатывать. Раньше были только книжонки типа «Чекисты рассказывают», которые имели отношение по преимуществу ко временам железного Феликса – еще не памятника. Раньше были скупые заметки под стандартным заголовком «В КГБ СССР», которые приводили в трепет, ничего конкретно не объясняя. Теперь же на бедного обывателя обрушился огромный поток перестроечных публикаций: исследования, претендующие на научность и аналитичность (Бэррон, Гордиевский), воспоминания пострадавших от КГБ (без числа) плюс рассказы не таких уж старых чекистов (Калугин, Карпович, Королев, Бакатин, Любимов). Конечно, масса новых фактов еще не до конца укладывалась в некое мозаичное панно: на довод в том же потоке находился контрдовод, на каждый факт – дюжина артефактов, живые свидетели подчас противоречили друг другу, а покойники истово опровергали живых. И все-таки деятельность упраздненной «пятерки» обретала конкретные очертания; медленно, как на фотобумаге в кювете с проявителем, прорисовывалась одна из несущих – в прошлом – конструкций особняка на Лубянке. Тем не менее «ящик», списав в архив диссидентские дела, никоим образом не посветлел. Напротив, цель и смысл существования в природе всех остальных главков КГБ из года в год становились все непонятнее. Гражданин, избавленный (по крайней мере теоретически) от тотальной слежки, глядел на ведомство уже без боязни, но с любопытством налогоплательщика. Ведомство же, меняя названия со строгой периодичностью змеиной линьки, все больше теряло шансы вернуться к привычному имиджу Госужаса, Министерства Страха, функции которых даже обсуждать было опасно. Некогда всемогущую Контору ныне все реже ассоциировали с победами Штирлица или даже преступлениями Берии, но все чаще – со скандальчиками типа перестрелки на Профсоюзной. В любой момент любая современная Татьяна Ларина могла бы разочарованно воскликнуть: «Уж не пародия ли он?», – и эта роковая догадка каиновой печатью отпечаталась бы на скорбном лбу Комитета.

К счастью для Конторы писатели-фантасты успели вовремя. Имидж Госужаса оказался жизненно необходим жанру детективно-фантастических произведений, и тут без Лубянки – средоточия страха – обойтись стало просто невозможно. Два питерских Александра – Тюрин и Щеголев – некоторое время назад сочиняли в соавторстве недурные истории из жизни школьников и персональных компьютеров, однако желание самостоятельно поучаствовать в разработке горячей темы разрушило былой тандем. Тем интереснее, что оба Александра в принципе написали об одном и том же.

Как известно, передовая наука всегда находилась под патронажем Лаврентия Палыча – Юрия Владимировича. В засекреченных лабораториях изобретали водородную бомбу, анализатор голоса, отравленный зонтик и средство против облысения (предположительно). Авторитет Конторы сегодня могли бы спасти новые сенсационные открытия в ее недрах. Пусть не подлинные, пусть вымышленные, так даже лучше: в нашей причудливой реальности вымысел все чаще становится убедительнее для рядовых граждан (пример тому – очень нервная реакция на явный, притом грубовато слепленный гротеск Михаила Любимова «Операция “Голгофа”»). Психотронное оружие, изобретенное Тюриным и Щеголевым в подвалах Лубянки, описано с несравненно большим мастерством и даже изяществом, нежели детали любимовской интриги. Оба Александра идут к своей цели разными путями: Тюрин – магическим, Щеголев – химическим. Однако результат один. Раз «власть над душой – это абсолютная власть», то людей надобно превращать в «биороботов с управляемым поведением и кодируемой судьбой». Чтобы не дразнить читателя пересказом детективного сюжета, не станем вдаваться в подробности. Заметим лишь, что страхи инженера Андрея из повести Щеголева имеют строго рациональную причину, а демоны и бесенята, вызываемые умельцами Тюрина с помощью специальной аппаратуры, есть всего лишь приметы «необычных, неортодоксальных для современной науки исследований». Самым же главным и опасным призраком у обоих авторов является, разумеется, зыбкий и мрачный призрак самого Комитета – образования настолько могущественного, что ему подотчетны и души людей, и потусторонние силы.

В известном рассказе Рэя Брэдбери «Изгнанники» содержится мысль о странной мистической зависимости фантастических персонажей от собственно книг писателей: пока существует хоть одна из них, где-нибудь на Марсе обязательно будут существовать книжные герои из плоти и крови. Пока хоть кто-нибудь держит в руках открытую книгу, любые монстры, в ней описанные, в высшей степени реальны и жизнеспособны.

Это я к тому, что персонажи повестей Тюрина и Щеголева обитают отнюдь не на Марсе.

1995