Следующим островом на пути эскадры Ушакова стал Санта Мавра (Лефкас). Французский гарнизон в 550 человек засел в крепости на горе. В этой части остров был отделен от материка каналом шириной в несколько сотен метров. Крепость была неприступной. Я вообще не припомню, чтобы фортификационные сооружения были иными. Неприступной крепость делают воины, их дух и стойкость, а иногда и отчаянность ситуации, в которой оказываются ее защитники. Обреченный будет сражаться до конца, не ожидая пощады. В этой связи очень показательны упреки Федора Ушакова в адрес коменданта крепости на Кефалонии французского полковника Ройе. Тот якобы не выполнил своего долга: вовремя не принял мер для укрепления острова, не сделал ни одного выстрела и не заклепал ни одной пушки. В отличие от Кефалонии, гарнизон на Санта Мавре намерен был защищаться до последней капли крови. Ушаков торопился на Корфу, но посчитал необходимым задержаться и помочь приступившему к осаде крепости отряду Сенявина.

Гарнизон и не думал сдаваться. Комендант Миолет готов был оставить крепость, если гарнизон отправят во Францию безо всяких дополнительных условий. Сенявин же отвечал, что примет капитуляцию, только если французы будут считаться военнопленными. На том разошлись, и бомбардировка продолжилась. Французы не были единственными противниками русских. У них появился еще один враг – коварный, беспринципный и необыкновенно жестокий даже по меркам того времени. Это был формальный союзник, вассал турецкого султана Али-паша Янинский. Он увещевал местных жителей сладкими речами, приводя их при этом в жуткий страх, и одновременно уговаривал французского коменданта сдать крепость ему. Янинский надеялся под шумок и вопреки султанским директивам присоединить к своим владениям и остров Святой Мавры. Одно его имя приводило в трепет не только местных жителей, но и жителей восточной части Адриатики – сербов, черногорцев и греков. От человека, отправившего на тот свет своих братьев ради наследства, можно было ожидать всего. Местные старшины пришли в ужас от предложений Али-паши и тут же поведали о его происках русскому командованию. Ушаков понимал всю опасность положения и поспешил форсировать события. Он написал письмо коменданту крепости, в котором еще раз предложил сдаться и пообещал не пощадить в случае отказа.

На этот раз Миолет решил не испытывать судьбу. После непрерывной девятидневной бомбардировки крепости 3 ноября французский гарнизон сдался. Объединенной эскадре потребовалось чуть больше месяца, чтобы овладеть четырьмя островами, пленить 1300 французов, захватить более 200 пушек разного калибра. Уходя дальше на север в сторону Корфу, Ушаков оставлял на захваченных островах небольшие гарнизоны. Они пополнялись добровольцами из числа местного населения и управлялись старейшими жителями. В тот же момент Ушаков получил сообщение, что Али-паша Янинский захватил город Превезу. Это был крик о помощи греков Парги в ответ на резню, устроенную албанцами в Превезе. Ситуация осложнялась тем, что в городе был пленен русский консул Ламброс. Ушаков оказался в затруднении. С одной стороны, Али-паша считался формальным союзником и был обязан предоставить войска объединенным русско-турецким силам. С другой стороны, он не только уклонялся от этой повинности, но и готов был идти на открытое противостояние с русскими. Спасая жителей Парги, Ушаков мог попасть в немилость к Павлу: он был ограничен в своих действиях лишь Ионическими островами и нарушал свои полномочия. Вмешательство во внутренние дела Османской империи едва ли привело бы в восторг и Константинополь.

Федор Федорович не заблуждался насчет своего «фиктивного» союзника и считал, что тот боится лишь русских. «Оной господин Али-паша весьма сумнителен в верности Порте Оттоманской… опасается только бытности моей здесь с российской эскадрою и сил наших соединенных. Под ласковым видом старается мне льстить и обманывать», – писал адмирал посланнику Томаре 18 декабря 1798 года. Ушаков понимал всю свою ответственность за любой непродуманный, опрометчивый шаг и проявил себя как мудрый дипломат. Он отправил Егора Метаксу с письмом к Али-паше. Тот принял посланника в Превезе в доме французского консула, погибшего вместе с остальными жителями города. Метакса вспоминал, что едва не потерял сознание от смрада и вида пирамиды из отрубленных голов у входа во временную резиденцию, но нашел в себе силы убедить Али-пашу освободить консула Ламброса и отступиться от Парги. Егор Метакса так вспоминал свой разговор с Янинским:

«– Я не смею советовать Вашему Превосходительству. Чин и лета мои того мне не дозволяют. Вы славитесь вашим умом, и без сомнения не захотите поссориться с Российским Императором, и чрез то впасть в немилость у Султана; вы не захотите принудить нас сражаться против ваших войск, чем навлечете на себя неминуемо мщение греков и вообще всех христиан вам подвластных. Вашему Превосходительству необходимо нужно примириться и сблизиться с адмиралом Ушаковым.

– Да я готов сейчас это исполнить! – хмурился Али-паша в ответ. – Скажи мне откровенно, как мне поступить! Ну?! Будь ты Али-паша, что бы ты сделал?

– Ежели бы я был на вашем месте, я бы написал к адмиралу Ушакову вежливое письмо. И в нем изъявил бы сожаление мое касательно поступка войск моих против консула Ламброса, которого бы немедленно отправил к адмиралу, удовлетворив его за все то, что у него похищено. Потом укротил бы я гнев свой, примирился бы с паргиотами, и в уважение покровительства России, дал бы повеление войску моему не причинять им впредь никакой обиды. Я уверен, что поведением сим вы обратили бы на себя внимание и даже благосклонность Российского Императора.

– Какие же войска займут Паргу? – спрашивал Али-паша.

– Российские и турецкие. Я полагаю, однако ж, что адмирал позволит Вашему Превосходительству назначить и с вашей стороны 12 человек рядовых из христиан, которые будут составлять часть Султанского гарнизона. А между тем ожидаться будет решение союзных Монархов об участи Парги. Нет сомнения, что вся сия полоса матерого берега присоединится на особенных постановлениях к турецким владениям, Оттоманская же Порта предоставит управление оных Вашему Превосходительству.

Али-паша выслушал меня со вниманием, казалось, был доволен советом моим, и изъявил мне благодарность свою в сильных выражениях; потом советовался он долго с любимцем своим Махмед-Эфендием, которого решился он отправить с нами к адмиралу, уполномочив его удовлетворить все его требования и стараться всеми силами снискать его благосклонность. Али-паша обещал притом освободить на другой день утром консула Ламброса и отправить его к нам».