57

Я, я во всем виноват. Я мог его остановить, мог вмешаться, у меня были для этого все возможности. В аэропорту, на автостоянке. Около дома в Фулеме.

«Мистер Нэш? На два слова».

А я, идиот, еще радовался.

Не думал... Посмотрел, как он повернул на Бичем-клоуз. Восемь тридцать пять. Мои труды окончены.

Хотя – не совсем. Всякая работа завершается отчетом. Об этой мне отчитываться не пришлось. Она хотела знать, как они попрощались (если попрощались): я должен был стать ее глазами. Как будто она сама, своими глазами сейчас не увидит.

Нет, не думал.

Он въехал в ворота четырнадцатого номера. Я развернулся и отправился домой. Как будто инструкция была такая: вернуть мужа, живым или мертвым. Как будто я стоял уже у его могилы и чувствовал, как рот наполняется чернотой.

Нет, Марш, я ничего такого не думал, я вообще не думал. Пока ехал оттуда, те десять-пятнадцать минут, – не думал ни о чем, как будто сам был уже мертвец.

Я почти доехал. Еще один мужчина на пути домой. И вдруг тормознул. Визг, скрежет. Без всякого перекрестка, без всякого красного света. Дорога и дорога. Стоп. Интуиция, Марш, – хотите, так называйте. Будто в грудь что-то ударило. Машина с новым визгом и скрежетом развернулась словно сама собой. Можно подумать, Сара мне позвонила, а не им. Мне бы еще сирену и мигалку, хоть и не полицейский.

Но и так выло и мигало: две полицейские машины (подъедут еще) и «скорая помощь». Уже в пути.

Я вернулся на Бичем-клоуз. Мог быть и большим идиотом. И вновь возрадоваться, да? Или сидеть здесь – прямо здесь, – опустив голову на руки? Интуиция? Все будет спокойно. Укромнейший Уимблдон. Мог опять остановиться с колотящимся сердцем. Идиот! Идиот!

Но есть вещи, которые знаешь. Это не глаз детектива. И даже не интуиция. Знаешь – и все.

Две полицейские машины и «скорая помощь» уже были на месте – как повторение чего-то виденного (в прошлом это была моя работа, мой хлеб). Появись я на пять минут раньше – был бы первым.

Я должен был вступить в игру, вмешаться.

«Мистер Нэш? Мы с вами не знакомы, но... я знаком с вашей женой».

Или – еще лучше, в тысячу раз лучше, – если бы я увидел, как они улетают вместе. Позвонил бы ей – сообщить. «Миссис Нэш?» Хуже и лучше. Что – мы никогда не узнаем.

Конечно, было бы лучше. Он не лежал бы в луже крови. Она не сидела бы рядом, дрожа. И пришел бы к ней в тот вечер, позвонил бы в дверь, вступил бы в игру – сколько раз я это воображал, репетировал! – всего-навсего я.

Туда, в аромат петуха в вине.

Я резко затормозил. Выскочил. Пробежал мимо констебля, только что поставленного у дома. Ничего ему не объяснял, он меня не остановил. Я крикнул: «Полиция! Полиция!» Вроде бы сказал еще: «Я детектив, я знаю, что делаю». Уличная дверь была открыта, я в нее. Внутри – обстановка совершённого преступления. Я много раз такое видел. Обычно кажется, что все погрузилось в глубокую заморозку.

Но сейчас было иначе. Совсем иначе. Тепло. Запах стряпни, восхитительной стряпни, обволакивающий тебя, как объятия. Боб – на полу в луже крови. В углу стол со свечой. Сара сидит на стуле и дрожит. Прическа, косметика – для праздника, для торжества. Жемчужное ожерелье, узкое черное платье. Я никогда ее такой не видел. Готовой для любви. Посмотрела на меня в изумлении, как будто не могла поверить, что это я. Но у нее и без того был изумленный вид, словно все теперь только и могло что изумлять, словно ей ничего не осталось, кроме изумления.