55

Расскажу я ей когда-нибудь или нет? Что он сначала поехал на ту квартиру. Не прямо домой. Что я ждал снаружи. Ждал, смотрел.

Первое правило полицейской работы: не ввязывайся. Не допускай случившееся до себя. Тут есть своя красота: дело принадлежит к ведению полиции и, значит, имеет к тебе прямое отношение – и в то же время тебя не касается. Осматриваешь место, ведешь расследование – и только. Иначе как ты будешь работать? Своя красота: ты не затронут, защищен. Твой пожизненный мандат: я полицейский. Я из полиции, пропустите.

То же самое у Боба – в его мире. Необходимая отрешенность, необходимая сталь. Я всего-навсего ваш гинеколог. И, разумеется, они ему доверяли – его женщины. Профессионал. Надежные руки. Они рассказывали ему интимные вещи. Иной раз даже, когда ситуация этому способствовала, могло возникнуть – ему ли не знать – нечто большее, чем доверие.

Но не ввязывайся, не ввязывайся.

Они, наверно, тоже благодарили его даже за плохие новости. Сидел перед ними с рентгеновским снимком в руках, с результатами анализов. Но у него не было в запасе оговорки, какая есть у бывшего полицейского, у недобросовестного полицейского. Не обязательно давать этому ход, это может остаться здесь, у меня. Мы можем даже все уничтожить.

Есть вещи, которых лучше не знать.

Я так и не сказал маме, что мне давно все известно. Этого по крайней мере ей узнать не довелось. Она услышала только последние слова отца. Последние хрипы. Мой родной отец умирал, но был момент, когда я готов был его придушить.

Как я расскажу Саре? Что даже после того, как мысль пришла мне в голову, я продолжал сидеть в машине. Как будто на плечо легла чья-то рука, чужая рука: оставайся на месте.

Тебя не касается. И ты теперь даже не полицейский. И о том, что ты здесь был, никому знать не обязательно. За тобой никто не наблюдает.

И даже добросовестные полицейские иногда опаздывают.

Как я ей расскажу? Что я выскочил из машины, увидел его – и сердце у меня прыгнуло. «Сердце прыгнуло»: слова. Что меньше чем за час до того, как она его убила, я обрадовался ему, возликовал от мысли, что он скоро будет ее.

И, конечно, новости – рентгеновский снимок, анализы, результаты осмотра – иногда бывают и хорошими. Власть, которую тогда чувствуешь. Свет, которым озаряются их лица. Все нормально, порядок, можно не волноваться.

Чего еще я мог желать, кроме как посмотреть до конца, убедиться? Потом исчезнуть, как Кристина, улетевшая в Швейцарию.

Чему я обрадовался? Своему собственному освобождению?