Не вырывайте прожитых страниц

Все чаще говорят: «Закончилась война —

Давно пора перевернуть ее страницы…»

— Перевернем! Но загляни в глаза

До срока позабытых, в Их святые лица…

Не вырывайте прожитых страниц!

Не верьте в то, что на войне — не страшно…

Не забывайте павших и живых,

Война жестока и всегда ужасна…

Еще с десяток лет! Терпенье, господа!

С наградами уйдем или без оных.

Мы знаем о войне такое — не дай Бог!

Война не зиждется ни на каких канонах…

И Дети той безжалостной войны

Уйдут последними — вы Их не подгоняйте.

У них был свой трагический венец,

Вы вслед Им равнодушно не пеняйте

И всуе не склоняйте Их подчас —

Своих Детей, к войне приговоренных.

Осталось Их — по пальцам перечесть,

Сединами до срока убеленных.

И из глазниц разрушенных домов

Военных хроник, фотографий, книг —

Мы вечно будем вам в глаза смотреть.

И вы услышите наш молчаливый крик…

      У войны не детское лицо

                (Реквием)

                                        И отдали Отечеству

                                        Не злато-серебро,

                                        Единственное детство —

                                        Все свое добро…

                                                    (Борис Слуцкий)

                                        Здесь ребята умирали,

                                        Их в могилу закопали,

                                        Без гробов и без досок

                                        Прямо в глину и песок.

                                                             (Имярек)

Неправда, что «Никто не позабыт…»

Неправда, что «Ничто не позабыто…»

Мы не были солдатами войны,

Но детство наше на войне убито…

Ко мне, убитой, вы цветы несете…

Ко мне, живущей, — мачехой страна…

У Памяти, оглохшей от лукавства,

Давно забыты наши имена…

Так преклоните головы свои

Пред детскими погибшими полками…

Наш город к фронту отправлял детей,

Как будто сводок фронтовых не знали…

У войны не женское лицо

И тем более НЕ ДЕТСКОЕ! За что же?

Не играйте, взрослые, в войну!

Сколько нас война еще положит!

Сколько безымянных детских Душ

Вслед войне закопано в могилах!

Только Бог их знает имена,

Некогда веселых и игривых…

Чудом выжив, помню, как тогда

Танки нас утюжили в Демянске…

Погибали сверстники мои,

Землю нашу поделив по-братски…

Самолет в Лычкове разметал

Эшелон с Детьми из Ленинграда…

И опять могильный вырос холм…

Не стреляйте по птенцам, не надо!

Разнотравье почернело вмиг,

И огонь глотал живых и мертвых,

И из пекла рвался Детский крик,

Ужасом посмертно награжденных…

Но солдат, совсем еще мальчишка,

В сбившихся, расколотых очках,

Обгоревший, вынырнул из пекла

С девочкой спасенной на руках…

Нас спасали жители тех мест

И бойцы от немцев отбивали,

Раненых, измученных Детей

В Ленинград обратно отправляли…

Тех, навылет, ран не залечить —

Вся война в историях болезни…

У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!

Хоть и гибли мы со всеми вместе…

На войне всегда как на войне…

Но когда закончится она,

Не зачтется нам и не простится

Взрослых безрассудная вина…

Умолчат трагедии Детей,

Вычеркнут из жизни эти даты

И сожгут за нами все мосты,

Доморощенные наши геростраты.

Детские БЕССМЫСЛЕННЫЕ ЖЕРТВЫ!

Сколько нас погибло ни за что!

Но везли Детей войне навстречу,

Хоть У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!

Тают журавлиные кресты,

Унося Детей погибших Души…

Крики их прощальные вдали

НА ДОРОГАХ ПАМЯТИ ВСЕ ГЛУШЕ…

А у тех, кто выжил и живет,

Тот июль, как пытка, бесконечен…

Память, опаленная войной,

Души обнаженные не лечит…

               День Победы

Какой ценой досталась нам Победа —

Не забывайте, помните о нас…

И если никого я не убила —

Война меня убила много раз…

Кто мне, убитой, вы цветы несете…

Ко мне живущей — мачехой Страна…

У памяти, оглохшей от лукавства,

Давно забыты наши имена…

Но, Слава Богу, что была Победа,

Что выстоял, мой стоик-Ленинград,

Но, выжив, — не живем, а выживаем…

Без дифирамбов, званий и наград…

               Блокада

В блокадном городе моем,

Полуживом с полуживыми,

Той самой страшною зимой

Смерть с жизнью стали побратимы.

Никто уже не замечал

Смертельной бледности на лицах,

Опухших тел, потухших глаз

В больших безжизненных глазницах…

И вереницы мертвецов

Везли… везли на детских санках…

И город от утрат поник,

Справляя тризну на останках…

В платки замотанные тени…

Плелись за Хлебом и Водой…

И стариками стали Дети,

Едва справляясь с той бедой…

У изнуренных малолеток

Седые пряди в волосах…

С зажатой карточкой в ладошке

Они стоят в очередях…

В тех постоянно бесконечных

Очередях, голодных, злых —

То ли за жизнью, то ль за смертью

Стоят в ряду полуживых…

Так не бывает… Не бывает!

Так невозможно было жить…

Но город жил, и жили люди,

Хоть смерть ходила их казнить.

И не забыть, и не измерить

Всего, что вынесли тогда,

Как голод шел и шел за нами

И как за ним брела беда…

      Подари мне доброту

                           Как жаль, что доброта

                           теперь не в моде

Тяжек крестный путь войны…

Он бесследно не проходит,

И блокада, отпустив,

Все равно своих находит…

Инвалидная коляска

Мне в награду от войны…

Слишком тесное пространство,

Будни горечью полны…

Принеси мне горстку снега,

Чтоб ладошкой ощутить

Эту зимнюю отраду

И беду свою забыть…

Принеси мне с воли ландыш —

Неземную красоту,

Чтоб весна, раздвинув стены,

В дом ворвалась поутру…

Принеси мне с луга клевер

И ромашку… погадать…

Лета радостные краски,

Чтоб в подушку не рыдать…

Подари мне ветку клена

С ярко-рыжею листвой,

Распахни окно мне в осень,

Чтобы МИР не стал чужой…

Я прошу совсем немного —

Тень забытой доброты…

С миром сказанное слово

Вместо лживой суеты…

По пути найди минутку,

Занеси снежинок горсть…

Ветку с красною рябиной,

Проходя, в окошко брось…

          История болезни

Я блокадой болею с детства…

И болезнь уже стала хронической…

Ленинградцы болеют ею…

Наш диагноз географический.

Ленинград — «география голода» —

Это заговор умолчания,

И дистрофики ленинградские

До сих пор пребывают в отчаянье…

Голодавшие, умиравшие,

Искалеченные войной —

Дети, маленькие блокадники,

Оклеветанные молвой…

Их в прокрустово ложе блокады

До сих пор уложить норовят…

Но молчат о фактах учебники,

И историки тоже молчат…

А болезни моей история —

Неоткрытые острова…

Год рожденья ее — блокада…

А диагноз ее — война.

Хоть диагноз ее пожизненный

И обжалованью не подлежит —

До сих пор по живому режут,

И рука давно не дрожит…

И за что нам такая участь —

Делят нас на «своих» и «чужих»…

Да на наше Блокадное Детство

Все спускают сытых борзых…

Мы Детьми пережили блокаду…

Нам война гувернанткой была,

Мы здоровьем за жизнь заплатили,

Но «борзые» не знают стыда…

Я болею блокадою с детства…

И Душа от раздоров болит…

И, страдая хронически, Память —

Гон Детей — никому не простит…

                  Мишень

                                 Я не участвую в войне —

                                 Она участвует во мне…

А мне в блокаду снился Хлеб…

Потом — война… и в ней блокада…

И одиночество — теперь —

За все про все — мне сны награда…

Ночь разрывая, сны гремят…

Грохочут боем по подушке…

Я просыпаюсь… Я кричу… —

В меня опять стреляют пушки…

Стакан воды… и валидол…

И сорок капель валерьянки…

Вновь засыпаю… но опять

В лоб… на меня несутся танки…

И я во сне на той войне

Все вновь и вновь пройду с начала,

Все, что она несла с собой,

Где ад земной я познавала…

Мне снится Хлеб и с ним война…

И я, ребенок, в ней — мишенью…

Я до сих пор войной больна,

Приговоренная к мученью…

Не успокаивают боль

Ни валидол, ни валерьянка…

Ведь я — по-прежнему мишень,

Мир для меня — войны изнанка…

            Горькая память

Сорок первый… война… блокада…

Мор голодный… бомбежки… мороз…

Жгучий, лютый, невыносимый,

Собирающий свой покос…

Крошки Хлебные в детской ладошке,

Пальцем снятые со стола —

Эти микромолекулы Жизни

Там, в блокаде, спасли меня…

Провалились глаза в глазницах,

Заострился курносый нос,

Распухают, краснеют десны,

И трещит по углам мороз…

Я одна — умерла соседка,

На казарменном в цехе мать…

И сама я себе хозяйка

В одиночестве умирать…

Нет Воды, нету дров, нет Хлеба,

И нещадно терзает мороз…

— Мама! Мамочка, где ты? Где ты?

Но в безмолвии тонет вопрос…

Чуть живая бреду за Хлебом…

Безысходно плетусь назад —

В стены, сплошь покрытые инеем —

В беспросветный блокадный ад…

Это было! Все это было!

Беспощадной, голодной зимой…

Помню все! Ничего не забыла!

Память эта всегда со мной…

    Размышления в День Победы

                                        Война закончилась —

                                        Война продолжается.

Полвека, как Победа торжествует!

Полвека разделяет нас с войной…

Пора бы всем уже угомониться

И долгожданный обрести покой.

Мы все, мы все помечены войною,

У каждого свои и Память, и беда…

Так почему с немыслимым упорством

Меж стариками сеется вражда?

Упреки, ссоры, яблоком раздора

Стал почему-то возрастной порог…

Ценз Детства изначально был нарушен…

И погребен под грудой взрослых склок…

У каждого из нас была своя блокада,

И каждый ношу нес свою, как мог…

…И я сполна отмечена войною… —

Мы тет-а-тет вели с ней диалог…

Десант немецкий, Ленинград блокадный,

Разбитый и горящий Сталинград… —

Все через край мне выдано войною,

А из войны дороги нет назад…

Пусть мельтешит злословие слепое —

Мне надо выстоять все то, что суждено…

Хоть до сих пор блокадою болею,

А было это все давным-давно…

Мне очень жаль дистрофиков морали,

Мне жаль себя и всех Детей войны,

Мне жалко искалеченных войною,

Печалюсь о беспамятстве Страны…

           Обожжение души

Не хочу я писать о войне…

Не хочу я писать о блокаде…

Только Память полвека болит

О блокадном моем Ленинграде.

Память эта мне спать не дает —

Возвращает в прошедшие годы…

В те секунды безмерной длины,

В бесконечные наши невзгоды…

Не хочу! Слишком тяжек наш Крест —

Эта горькая наша блокада…

Слава Богу, что живы пока…

Жизнь дарована нам, как награда.

Всем, кто выжил, и всем, кто живет,

Выжить — самая высшая льгота…

Все же боль не испита до дна…

ДА И СОВЕСТНО ВОТ ОТЧЕГО-ТО…

                   Подранки

Как страшно умирали мы в блокаду,

Когда сознанье меркнет, и тебя

Уносит в мир иной неведомая сила,

Сгребая наши жизни под себя…

А Память беспощадна и жестока…

Она казнит по датам и без них —

125 бесценных граммов Хлеба

Запомнились в ладошках ледяных…

Мы, малолетние блокадные подранки,

Мы, в жертву принесенные войне,

Навек запомнили блокадную Голгофу

С распятьем на невиданном Кресте…

Мы крошку каждую запомнили на ощупь

И горький привкус голода во рту…

И холод, изнуряюще жестокий,

И страхов бесконечных чехарду…

Ведь мы свою судьбу не выбирали —

В концлагере блокадном, как в плену —

«Не безусловно нужными» мы стали,

Но пережили голод и войну…

Мы все же выжили — хоть и не все, но все же,

Кто кроме нас такое пережил?

Мы — стоики, мы — мужество России.

Здесь каждый чашу горечи испил…

Испил до дна — лишенья и забвенья,

И Отче Чашу мимо не пронес…

Наш город стал воистину Голгофой,

А мы на ней распяты, как Христос…

Но нам Голгофу нашу не простили,

Нам в спину до сих пор кричат:

«Распни!» Иудины и Ирода потомки —

Не захлебнулись до сих пор в крови…

     Блокадное детство

Я не тушила «зажигалок»…

И не стояла у станка…

Я долго, тихо умирала

В блокадной комнате — одна…

Не по годам и как-то сразу

На взрослость детство разменяв,

Я все могла, я все умела —

Вот в куклы лишь не доиграв…

Мою казарменную маму

Я редко видела… в те дни,

И все блокадные невзгоды

На плечи детские легли.

Вживалась в очередь — за Хлебом,

Брела за снегом — для воды…

Колола щепки для буржуйки…

Едва спасалась от беды.

Семь лет! Какие это годы,

Чтоб в одиночестве прожить!

Но жизнь — учитель очень строгий

И запретила мне скулить…

Мы все взрослели по минутам

И по секундам счет вели…

И тот, кто пережил блокаду, —

По Духу не были детьми…

                         Реквием

                                          Моему блокадному Дому посвящается

Лепестки от гвоздик на земле раскрошу…

Словно капельки крови, на алтарь возложу…

И склоню свою голову перед тем алтарем —

Здесь в блокаду стоял мой сражавшийся Дом…

Старый двор и каре из домов довоенных…

Старый двор… только Дома там нет моего…

Разорила война… и жильцов схоронила блокада…

И на месте тепла пустота… ничего… никого…

Только я на пустырь прихожу постоянно,

Приношу на помин пару алых, как пламя, гвоздик

И еловую нежно-зеленую ветку

И глотаю, глотаю… подавленный волею крик…

Этот сдавленный крик я слезами скупыми омою,

Поминальную свечку по родным и соседям зажгу,

Лепестки от гвоздик я на землю родную посыплю —

Эти капельки крови, окропившие Память мою…

Будут странно смотреть на меня незнакомые люди,

И из окон чужих не окликнет, как прежде, никто…

Но слетятся ко мне все в блокаду погибшие Души,

Чтобы вспомнить наш Дом — Дом, которого нету давно…

— Что ты плачешь? — внезапно услышу я голос,

И ручонка тихонько и нежно вспорхнет на плечо…

Удивленно смотрю на чужую, с разбитой коленкой девчонку,

Словно вновь возвратилось погибшее детство мое…

Может, ей рассказать мою горькую Память?..

Может, ей рассказать, что вот здесь я когда-то жила?

Догорает свеча… и девчушку уводят куда-то…

Мой исчезнувший Дом, до свиданья, мне тоже пора…

Я вернусь, как обычно приходят с работы…

И хоть нету дверей, нету крыши и нет очага,

Снова свечку зажгу, чтоб не сбились с пути дорогие мне

                                                                         Души, —

Раз в году — только раз… я спешу на свиданье сюда…

              Моя блокада

Нет, не «над вымыслом слезами обольюсь»,

А над судьбой недетскою — военной,

Над страшною блокадною зимой,

Над Памятью — жестоко откровенной…

Я из блокады и войны,

Я знаю то, что знать не надо…

Я в ней жила, я помню все —

Какой была моя блокада…

Огонь в буржуйке догорал,

Чуть тлели крохотные угли,

И чайник быстро остывал,

И ноги почему-то пухли…

В озябший детский кулачок

Я дула, пальцы согревая,

Но холод лез из всех углов,

До мелкой дрожи пробивая…

Как старушонка, сгорбясь, я

Прошаркала к своей постели,

И, зябко кутаясь в платок,

Я дотащилась еле-еле…

Качнулась подо мной кровать,

Как довоенные качели —

Сознанье плыло в никуда…

По кругу, как на карусели.

Но, приходя опять в себя,

Я снова в очередь тащилась…

Опять жила, опять ждала…

Слезами детскими давилась…

И обмороженные руки

От боли ныли по ночам,

И холод ледяным ознобом

Блуждал по худеньким плечам…

Неправда, что не помнят Дети

Все тяготы блокадных лет…

Мы — Книга Памяти и Боли

И Детских маленьких Побед…

           Словоблудие

                           «Никто не забыт и ничто не забыто»

                                                          (О. Берггольц)

Не забыты у нас — «некто»,

Не забыто у нас — «нечто»…

Остальное, словно в бездну

Как-то кануло навечно…

Говорят, что кто-то где-то

Даже плечи подставляет,

Вроде «братство» существует,

Кто-то локоть ощущает…

И ничто-де не забыто,

И никто не позабыт…

Ой ли, братцы по несчастью,

Кто-то что-то здесь грешит.

Очень горько сомневаться

В самом светлом и святом —

Вроде вместе нас ломало,

Проверяя на излом…

Вроде всем все те же граммы

И Краюхи, и свинца…

Что-то я не понимаю

Это «братство» до конца…

Так НИКТО иль все же НЕКТО?

Может НЕЧТО, но НИЧТО?

Кто же «НАШИ», кто «НЕ НАШИ»

Где ты, братское плечо?

Не ушли ли в разговоры

Благородные дела?

Где вы, братья по блокаде,

Может, вспомните меня?

                     Снова 22 июня

Вот и снова июнь, снова двадцать второе,

Вновь тревога и боль нескончаемой лжи…

На неравные части судьбы наши разбиты —

До войны… на войну… все, что после войны…

Но война за спиною стоит неотступно

С тех далеких и близких, незабвенных времен.

С той поры мне под двадцать второе не спится —

Не приходит на помощь спасительный сон.

И скулит в эту ночь беспощадная память…

Вновь вскрываются раны обожженной Души…

Пощади, не казни меня, Детская Память, —

Я безликая жертва страшной взрослой игры…

И грохочет война по Душе и по Памяти болью,

Словно кадры кино — все военные годы мои…

Крутит, вертит жестокая Память наследства,

Рассекая всю жизнь на неравные части судьбы…

Лишь под утро забудусь тревожной дремотой,

Но спасительный сон в эту ночь не придет,

Да и сны, словно явь, налетят и оглушат,

И во сне мне покоя война не дает…

И мне снится, как вновь полыхают пожары,

Как беспомощно стонет от взрывов земля,

Снова летчик немецкий по бегущим стреляет

И как кто-то внезапно из боя уносит меня…

И во сне я дрожу от бессилья и страха,

От смертельного голода мне мерещится Хлеб…

И за каплею капля уходит сознанье…

Я во сне умираю, впадая в горячечный бред…

Эти жуткие сны — бесконечная плаха,

Повторяются вновь столько лет, не щадя…

Я кричу… просыпаюсь, немея от боли…

Ничего до войны — все война и война…

               РЕКВИЕМ

                             Детям блокады

                             и их Матерям посвящается

                    1.

Война, она не выбирает,

Слепа в жестокости своей —

Стреляют взрослые друг в друга,

А попадают в нас — Детей…

Судьба Детей не пощадила

Ни в сорок первом, ни теперь.

И хоть давно мы поседели,

Все выставляют нас за дверь…

А мы уйти никак не можем

Из горькой Памяти своей,

Она болит, она тревожит

И держит нас в плену страстей…

И снова голод, снова стужа,

Как раньше, мучают тебя,

Обстрелов жуткие минуты

Страх в бесконечность превратя…

Какие горькие забавы

Для нас придумала война —

Она была нам гувернанткой

И все нам выдала сполна…

                    2.

А наши Матери святые!

Кто их заставил замолчать?

Не говорить о том, что было,

Хотя им надо бы кричать…

Мы ждали их, смотря на двери,

И, узнавая звук шагов,

Спешили взором им навстречу,

С подушек не подняв голов…

А на столе ни Крошки Хлеба,

В буржуйке ни полена дров.

И инеем покрыты стены…

И в доме дух смертельных снов…

Они бросались на колени

Перед остывшим очагом,

Перед остывшим детским телом

И сердцем плакали… молчком…

Нет, не кричали, не стенали,

Хоть силы не было молчать…

Несли свой Крест к своей Голгофе,

Чтоб жизнь заново начать…

Чтобы спасти того — другого,

Кто дышит смерти вопреки…

И вновь пылал огонь в буржуйке,

И вновь тепло родной руки…

Вы наши матери святые —

Невольницы тех страшных лет,

Среди других, бездетных женщин,

Вы пронесли особый свет…

Вы в худеньких руках блокадных

Держали детских жизней нить…

Не все казарменные мамы

Смогли до солнышка дожить…

И оставались мы — сироты…

Испив до дна блокады нрав,

С голодной смертью в поединке

Бой непосильный проиграв…

Кого друзья, кого соседи

Нас подбирали в горький час…

Мы из войны, мы из блокады,

И детства не было у нас…

В пустых квартирах, умирая,

Не знали мы, что в мирный час

Спустя полвека так случится —

Восстанет город против нас!

Что не работали для фронта,

Что даром ели Хлеб чужой,

На крышах вахту не стояли

Суровой, гибельной зимой,

В госпиталях не врачевали…

И… — в несодеянных грехах…

Что серп и молот не держали

Мы в дистрофических руках…

Мы затерялись средь раздоров,

Нас жалят злые языки,

У нас оспаривают Память

И нашивают ярлыки…

                    3.

Как много их, блокадных обществ,

Но нет приюта для Души…

И не сбежать, и не укрыться

От этой нравственной глуши…

Нас, искалеченных блокадой

И чудом выживших тогда

Теперь склоняют бесконечно

И бьют наотмашь… не щадя…

Но не хочу я быть судьею

Блокаду рвущим на куски…

И что бы там не говорили,

Мы — СКОРБНЫЙ ПАМЯТНИК ВОЙНЫ…

Пусть судят братские могилы…

Блокадных кладбищ тишина…

И Память — наших дней — блокадных…

Детей погибших имена…

Любые суды-пересуды

Из мертвых снов не воскресят…

Без дифирамбов и награды —

ИХ УРОЖАЙ — БЛОКАДОЙ СНЯТ…

И НАС СКОСИЛИ МИМОХОДОМ…

Как жало, злые языки

И меркантильное злословье

Загнало нас в свои тиски…

Но Бог ВАМ в помощь и надежды,

Седые сверстники мои,

Детьми вы выжили в блокаду —

И нет судьи страшней войны…

         Беспощадная память

Накануне начала блокады

Мне не спится — так думы тяжки…

Вспоминаю военные годы

И мертвящей блокады тиски…

Помню шарканье валенок старых

И опухшие ноги свои,

Под платком поседевшая челка,

И от сажи ладошки черны…

В них Кусочек тяжелого Хлеба,

Круто солью посыпанный «всласть»,

И пустой кипяток вместо супа,

И жестокого голода власть…

Отпусти меня, детская Память!

Не казни после стольких-то лет!

Уж давно голова поседела,

А покоя в Душе нет и нет…

Я не сплю, не могу, вспоминаю…

Эта Память жестока и зла…

Эта очередь мыслей блокадных

Вытесняет из мира тепла…

Ворошу беспокойную Память —

Не могу до сих пор залечить…

И ужасный удел Пискаревки —

Не понять, не забыть, не простить…

Там бесплотная «Родина-Мать»

На живых и погибших взирает,

А у братских, священных могил

Наша Память безмолвно страдает…

Да по памятным траурным дням

Зажигают христианские свечи

Старики и старухи, а власть

Произносит помпезные речи…

Не пора ль нашу Родину-«мать»

За бездушье лишить материнства?

Или лучше бездарную власть

Разогнать за хаос и бесчинства?

Боль кромешную чем залечить?

Как унять беспощадную Память

Накануне трагических дней?..

…………………………

               Реквием

            (И ты, Брут!)

                            Блокадному «братству» посвящается

Вы все забыли! Все забыли!

И потому нас растащили

По разнозначимым углам —

Не оправдать раздоров срам…

Забыли грохот канонады,

Забыли, как рвались снаряды

И как наградой тишина

Для нас для всех тогда была…

А накопители с родными —

Вы это тоже позабыли?

Глаза запавшие Детей,

Страданья наших матерей…

Покойников на детских санках,

Геройства страшную изнанку…

И то, как возвратившись, мать

Страшилась глянуть на кровать,

Где тельце детское лежало

И безвозвратно угасало…

Ту, преждевременную, смерть

Никто не в силах отогреть…

Кто позабыл, как это было?

Когда сирена жутко выла

И оседал огромный дом,

Похоронив живущих в нем…

Тот смертность города забыл,

Кто никого не схоронил…

И голод, видно, не терзал…

Ранений боль не испытал…

Забыли вы о мертвецах

На улицах и площадях…

Где шел — там сел, затем упал…

Их город скорбно отпускал…

Мы были вместе все тогда…

А может, это все слова?

Теперь, куда ни посмотри,

Мы оказались вдруг НИЧЬИ!..

Нас «по породам» различают

И, сортируя, разделяют…

Теперь мы «наши» и «не наши»…

Да пили ль мы из общей чаши?

Вдруг появилась тьма вождей

Различных рангов и мастей,

И каждый тянет под себя,

И им блокада — не судья…

Кто ж знал, что нас за ту судьбу

Прибьют к позорному столбу?

И, тыча пальцем, скажут нам,

Что «вы — НИКТО, хоть жили там!».

Вы предали своих Детей

Средь наступивших мирных дней.

Поруганных слепой молвой,

Их отдали на суд чужой…

Нас судят все, кому не лень,

Мы — беззащитны, как мишень…

Отмежевавшись от Детей,

О них забыли… без затей…

……………………………

……………………………

Остановись, потомок мой,

И разберись в событьях давних.

И не суди о нас с плеча —

Мы жили в буднях окаянных.

Мы — поколение войны

И Дети проклятой блокады,

Не заслужили ничего —

Ни состраданья, ни награды.

Наградой — злые языки,

Что Хлеб чужой в блокаду ели…

И Память отняли у нас,

А мы отбиться не сумели.

Молчим, когда молчать нельзя,

И терпим то, что нетерпимо,

И слышим то, что не хотим,

И деградируем крикливо…

               Лицемерие

                                 Размышления на Пискаревке

                                                          27.01.1990 г.

На фоне нашей нищеты

Бравады смотрятся кощунством,

А лицемерная любовь к погибшим —

Фарсом с полуумством…

Ведь мертвые не просят ничего —

Им ничего от нас уже не надо,

В безмолвии в израненной земле

Лежат защитники и Дети Ленинграда…

Как хорошо в моей стране быть мертвым!

Венки к могилам братским принесут,

Поправят ленточки и маршем прошагают,

Тираду к случаю произнесут…

Слезу уронят, даже повздыхают…

И… Память вся закончилась на том…

До следующей, вновь грядущей даты…

Живым — ВСЕ оставляют на потом…

И не дождавшись, старики уходят

В небытие — без маршей и венков…

Всегда потом… их предает Отчизна,

Надежно спрятавшись за баррикадой слов…

Не помнят переживших и доживших —

Больных, полуголодных стариков…

И наша человеческая мера

Утратила свой нравственный покров…

О лицемеры! Оглянитесь всуе!

Отдайте долг тому, кто жив еще…

Покойников любить, бесспорно, проще,

Но почему живым одно вранье?..