Глава 9

Таукей Ийп держал слово: я продолжал получать послания с угрозами и как-то раз, когда я шел по городу, на меня напала банда головорезов. Я отбился, но получил глубокий порез на предплечье. Отец был в ярости. «Ты должен прекратить работать на япошек, черт подери! Что, если они нападут на Изабель, на кого-то из нас? Ты хочешь, чтобы снова подожгли дом?»

Атмосфера дома стала удушающей. После произошедшего в Кампонг-Дугонге мои отношения с отцом испортились еще больше, а продолжавшие приходить угрозы подливали масла в огонь, ведь только один я знал, что они были безобидны.

Отец смотрел на меня с презрением, но я мог только молчать. Разве я мог рассказать о нашем уговоре с Таукеем Ийпом? Став свидетелем ужасов, которые творили Фудзихара с кэмпэнтай, я хотел, чтобы отец знал о моих делах как можно меньше. Я вступил в игру, где напряжение зашкаливало: с одной стороны, я вроде как предал собственную семью, но с другой – я предавал и японцев. Мне некому было довериться, и больше, чем когда-либо, мне хотелось, чтобы Кон был здесь, со мной, а не в мокрых непролазных джунглях.

Иногда мне казалось, что я больше не контролирую повороты и развязки своей жизни. Я устроил в ней такой хаос, такой ужасный хаос. Где же я свернул не туда?

Через месяц после смерти Мин я получил сообщение от Таукея Ийпа с просьбой о встрече в старом доме Танаки в Таджунг-Токонге. Я допускал, что это ловушка, подстроенная в качестве мести за причастность к бойне в деревне Мин, и приехал туда на час раньше, до захода солнца.

В хижине было пусто, и на фоне морского простора она казалась совсем заброшенной. Судя по всему, Танака выполнил свой план укрыться в Горах Черных Ручьев. Но музыку ветра он не снял, и маленькие латунные трубочки-колокольчики кружились на ветру. Попав в зарево заката, они заплясали быстрее, став инструментом для превращения света в музыку. Я заморгал от отраженных лучиков.

Газон превратился в заросли, и я затаился в траве, наблюдая за домом, пытаясь с помощью энергии ки почувствовать любое движение. Шороха за спиной я не услышал, но ощутил незаметное приближение другого человека. Я встал во весь рост, чтобы встретить противника лицом к лицу, но это оказался мой друг Кон.

– Тебе никогда не удастся подкрасться ко мне незамеченным.

– Я знал, что ты придешь раньше назначенного времени.

Он выглядел изможденным, его голова была выбрита наголо, и только улыбка осталась прежней. Он рассеянно почесал голову, поймал мой взгляд и сказал:

– Прости. Вши. Поэтому пришлось все состричь.

– В «Азиатский и восточный» в таком виде не пустят, – заметил я, не скрывая радости от встречи. Мне все еще не верилось, что это был сам Кон, во плоти.

– Что ты здесь делаешь? Я думал, что иду на встречу с твоим отцом.

– Это я попросил нам ее устроить.

– Что-то не так?

– Слишком много всего. – Он вытянул руку в направлении дома Танаки: – Не хочешь ли выпить чаю?

Когда мы поднялись по ступенькам на веранду, в дверном проеме возникла фигура. Из сумрака вышла молодая женщина, шагнув в квадрат света, оставленный садившимся солнцем. Даже убогость одежды не могла скрыть ее необычную красоту. Широкие черные глаза придавали ее лицу огромную выразительность. Она была не чистокровной китаянкой, а смешанной крови, как я.

– Суянь, это друг, о котором я столько тебе рассказывал, – сказал Кон.

Он быстро представил нас друг другу, и мы вошли внутрь, закрыв за собой дверь. Я не сразу привык к темноте. Но Кон все равно проверил окна, убедившись, что шторы плотно задернуты. Он зажег свечу, и мы уселись на пол.

– Суянь – партизанка из Коммунистической партии Малайи. Сто тридцать шестой отряд и КПМ заключили договор, что будут сотрудничать против японцев.

– Знаю. Я читал донесения японских шпионов.

Информация о сто тридцать шестом отряде была разрозненной, но японская разведка выяснила, что он был сформирован англичанами перед самой войной и что его бойцы происходили из самых разных слоев общества. Банкиры, ремесленники, учителя, коммерсанты – все, обладавшие любыми познаниями, которые хоть как-то могли пригодиться, направлялись на военную тренировочную базу в Сингапуре, где их наскоро обучали ведению партизанской войны в джунглях. Это был новый метод военных действий, почти революционный. Потом новобранцев забрасывали в очаги сопротивления по всей Малайе.

Мне были известны только эти скупые факты, и Кон дополнил их подробностями. Британское правительство заключило соглашение с лидерами МКП, по которому поставляло вооружение в обмен на совместные действия со сто тридцать шестым отрядом с целью нападения на японцев.

Полагаю, война уложила бывших врагов в одну постель. Коммунистическая партия Малайи, известная среди помешанных на аббревиатурах англичан как КПМ, действовала с конца двадцатых годов, вела пропаганду среди рабочих на плантациях и оловянных рудниках. Партия организовала несколько масштабных забастовок, которые были жестоко подавлены правительством. Уйдя в подполье, КПМ обустроилась в джунглях, поклявшись взять страну в свои руки.

По словам Кона, партизаны действовали очень успешно. Нападениям, бомбежкам и разрушению подвергались военные базы, тюрьмы, правительственные учреждения и дома высокопоставленных чиновников. Иногда деревни за пределами небольших городов снабжали сто тридцать шестой отряд продуктами и медикаментами. Но в ответ кэмпэнтай незамедлительно проводила в таких деревнях карательные операции.

– С этим я хорошо знаком.

Я рассказал ему про деревню Мин и про многие другие, куда ездил с Горо.

– В кэмпэнтай это называют зачисткой, и она все еще продолжается.

– Ты знаешь, куда уехал Танака-сан? В горы, как и собирался?

– Не знаю. Наверное, да.

– А твой сэнсэй?

– Он второй человек на Пенанге.

Кон сделал большие глаза, и я решил все ему рассказать.

Когда я закончил, он горько рассмеялся.

– Нам с Танакой-сэнсэем часто было любопытно, чем он с тобой занимался. Теперь будем знать. А ты все возил его по острову… – Он покачал головой. – Значит, это правда, что ты на них работаешь. До нас доходили слухи, что ты им помогал. Но я всегда говорил, что это неправда.

Слово «кэмпэнтай» оставалось невысказанным, но висело между нами, как противная вонь.

– Думаешь, я поступил неправильно?

Он покачал головой:

– Уверен, у тебя были на то причины.

Я бросил взгляд на Суянь, но все равно решился спросить у Кона:

– Разве это разумно – сотрудничать с КПМ?

– Не менее разумно, чем работать на японцев, – отозвалась Суянь.

– Думаю, я это заслужил. Но почему вы здесь? Это большой риск.

– Мы вышли из джунглей впятером. Все сейчас на Пенанге, но мы не знаем точного местонахождения друг друга. Через два дня мы должны встретиться в условленном месте и выполнить наше задание.

– И вы хотите, чтобы я вам помог.

– Мы должны уничтожить военный радар и радиостанцию на севере. Ты как-то говорил, что они – на горе. Нам нужно знать, где именно.

Я встал и подошел к окну, заглянув в щелку между шторами. Уже стемнело, и море слилось с сушей, если не считать полоски мерцающей пены, возникавшей в том месте, где океан сдавался земной тверди, снова и снова.

– Я не могу этого сказать.

– Это необходимо. Мы должны лишить японцев возможности следить за нашими кораблями и самолетами. Они будут сбрасывать нам припасы, а потом нам нужно будет расчистить полосу для высадки.

– Я не могу позволить вам взорвать установку. Знаешь, что будет, если у вас получится? Месть жителям Пенанга будет ужасной. Пострадают невинные люди. А вас кэмпэнтай выследит и перебьет.

– Это цена за победу в войне, – ответил Кон. – У нас нет выбора.

– Нет, есть. Не выполняйте задание.

– Если он провалит задание, КПМ его убьет, – сказала Суянь.

– Спрячьтесь здесь, на Пенанге.

– Не могу, – тихо ответил Кон. – Я взял на себя обязательства и должен их выполнить.

Я сжал виски.

– И так слишком много людей погибло.

– Сделай это, Филип. Для меня. Скажи, где находится установка.

Ему не нужно было напоминать, что я находился перед ним в долгу за спасение жизни отца. И я сказал, где находится дом на горе Пенанг, который я показал Эндо-сану, тем самым рекомендовав его Императорской армии Японии.

– Вы не сможете подняться на фуникулере. Станция пострадала во время бомбардировки, и там стоит охрана.

– И как тогда?

– Пешком, через Лунные ворота. – Я объяснил, как их найти. – Берегитесь патрулей.

– Это тот путь, который ты показал своему сэнсэю, – догадался он.

Я кивнул.

– Мне пора.

Кон в темноте проводил меня до дороги.

– Нам больше нельзя здесь встречаться.

Я не удержался от вопроса:

– Что случилось перед капитуляцией Пенанга? Я искал тебя, но твой отец сказал, что ты уехал.

Кон рассказал. На следующий день после свадьбы Мин он уехал в Сингапур, чтобы встретиться с Эджкомом в штаб-квартире Управления специальными операциями, под эгидой которого действовал сто тридцать шестой отряд. Его отправили на короткую общую подготовку вместе с полицейскими, плантаторами, рудокопами, школьными учителями – кем угодно, кто знал страну и говорил на местных языках.

– Эджком именно так все и описывал. В тот день, когда пал Куала-Лумпур, нас сбросили на парашютах в джунгли. Там нас встретили партизаны. Странный получился набор: белокожие хилые англичане, угрюмые китайские коммунисты, добродушные гуркхи и аборигены-темиарцы.

– Первые недели все шло хорошо, это было что-то новое и увлекательное; мы считали это приключением. Но потом началось однообразие, мы постоянно перемещались, постоянно должны были быть начеку. Провизии не хватало, и я не понимал, как наша горстка может изменить ход войны.

Но хуже всего было во время муссонов. Дождь не кончался по несколько недель, и нам приходилось дни напролет сидеть в мокрых залатанных палатках. А когда мы несли дозор, то прятались под дождевиками или под гигантскими папоротниками, и этим мучениям конца не было. Я был готов все бросить. Многие сошли с ума.

Он сделал долгую паузу.

– Они стали угрозой для безопасности, и мне пришлось их пристрелить.

Наше положение улучшилось, когда Чин Пен, глава КПМ, приказал нам объединиться с Йонгом Кваном. Мы добрались до его укрытия, и оно стало нашей базой на… какой сегодня день?

Я сказал ему, и он умолк. Потом присел на корточки и что-то нацарапал на земле палкой.

– Октябрь сорок четвертого, – растерянным голосом повторил он. – Значит, я партизаню уже три года.

Когда он поднял взгляд, в его глазах была усталость.

– Все скоро закончится, – сказал я, но слова вышли пустыми.

Йонг Кван сразу же проникся к Кону неприязнью. Коммунисты давно враждовали с триадами.

– Все в отряде видели, что я больше понимаю в тактике и сражаюсь лучше, чем Йонг Кван. Мы сделали столько успешных налетов на япошек, что нам пришлось на несколько месяцев залечь на дно. Нам удалось уничтожить несколько важных объектов. А из тех гарнизонов, на которые мы нападали, мы брали еду и медикаменты. Я хорошо кормил свой отряд. Все стало еще хуже, когда я встретил Суянь. Мы стали друзьями, а поскольку мы были молоды и одиноки, то и любовниками.

– Она – женщина Йонг Квана?

– Да.

– Ты сошел с ума. Зачем ты взял ее сюда?

– Она беременна.

– От тебя?

– Мы не знаем. Но от ребенка надо избавиться. Неизвестно, сколько еще протянется война. Она не может рожать в джунглях.

– Пусть останется здесь. Ты не должен заставлять ее избавляться от ребенка.

– Я не заставляю. Она сама настояла. – Он увидел выражение моего лица.

– Не беспокойся об этом. Я сам разберусь. У меня есть знакомые в городе. Спасибо, что дал нам нужную информацию. Теперь мы с тобой в расчете.

– Да, в расчете.

– Пойдем с нами. Ты же знаешь, что именно так надо поступить.

– Я больше ни в чем не уверен, Кон.

Я не знал, когда снова его увижу и увижу ли вообще. Меня раздирало между желанием пожелать успеха в выполнении задания и надеждой, что он не станет его выполнять. В конце концов я решил ничего не говорить и просто поклонился.

Радарная установка была уничтожена через три дня. Это случилось в полдень, и в Джорджтауне взрыв был хорошо виден и слышен. Я отчасти ликовал и надеялся, что Кону удалось скрыться. Но мне стало страшно. Японцы отреагировали решительно, забирая всех подряд, и меня снова и снова вызывали зачитывать имена в городе и окружающих деревнях. Я знал, что люди, которых вытаскивали из толпы, были невиновны, но ничего не мог сделать. И злился на Кона, потому что ему не приходилось мириться с последствиями.

Во мне пустил глубокие корни страх, ставший постоянным спутником. Когда же я позволил ему войти, пробраться внутрь и прилепиться к себе? Были дни, когда я с трудом дышал, словно кровь теряла текучесть, свернувшись от страха.

Я каждый день сопровождал Горо на операции по плану «Суцин», с которых он возвращался с победоносным видом. Мой гнев разгорался все больше, мне хотелось его убить.

Я знал, что спас бесчисленное множество жизней благодаря информации, которую передавал Таукею Ийпу. Но я не мог спасти всех. Кому-то приходилось отправляться на казнь, чтобы в глазах Фудзихары и кэмпэнтай я оставался незапятнанным. Тайная полиция организовала за мной слежку, даже не позаботившись замаскироваться. Я с обидой пожаловался на соглядатаев Эндо-сану.

– Это для твоей же безопасности. Ты знаешь, что антияпонские группировки угрожают тебя убить? Тебе же нечего от меня скрывать, верно?

Я кивнул, но отвел взгляд в сторону. Знал ли он про мое пособничество триадам? Знал ли о роли, которую я сыграл в уничтожении радарной установки на Горе? У меня не было совершенно никакой возможности что-нибудь у него выпытать. Он был слишком осторожен, обладал хитростью и зрелостью человека в три раза меня старше. Он во всем меня превосходил, и я слишком поздно понял, что так было с самого первого дня.

Гуляя с ним после работы по берегу, в миле от Истаны, я спросил:

– Вам ведь известно, чем занимается Фудзихара-сан?

– Да, известно.

– И вы ничего не чувствуете?

– Я чувствую огромный стыд и боль. Но у меня есть свои обязательства. Идет война. Это – часть пути, которую нам надо преодолеть. И да, путь нелегок.

Над нами пролетела эскадрилья «Зеро», крошечных, как москиты, над землей, которую они облетали с дозором.

– Когда меня не станет, что во мне ты будешь вспоминать больше всего? – спросил Эндо-сан, провожая взглядом исчезающие вдалеке самолеты.

Я взвесил его вопрос.

– Не знаю. Я даже не знаю, что мне теперь о вас думать, откуда же мне знать, как я буду о вас вспоминать?

Остров отошел от первой вспышки арестов и затаился, наблюдая за происходящим. Из-за того что я сопровождал Горо, меня стали бояться, и, ходя по городу, я чувствовал на себе всеобщую ненависть.

Город был практически пустым, потому что большинство населения либо скрылось в джунглях, либо перебралось в деревни, где японцы показывались редко. Пустовали целые улицы: их жители либо попрятались, либо были арестованы кэмпэнтай. С продуктами было трудно, и цены на черном рынке взлетели до небес. Люди стали сажать в садах сладкий картофель и ямс. Инфляция продолжала расти, и печатный станок печатал все больше банановых денег. Я перестал приносить с работы продукты, несмотря на то что имел на это право, потому что ни отец, ни Изабель к ним не притрагивались. Это меня злило и порождало чувство беспомощности. Если они не хотели моей помощи, зачем мне было иметь дело с нашими новыми хозяевами? Я молча смотрел, как они поглощают водянистый суп из ямса с ботвой сладкого картофеля, который слуги выращивали в огороде за домом. В конце концов почти каждый вечер я стал проводить на острове Эндо-сана. Я все больше нуждался в его поддержке, и все больше просто молчал, сидя рядом с ним и избавляясь от одиночества и гнева. Забавно, но он сам был их причиной.

– Скажите, что однажды все будет хорошо, – попросил я, убирая со стола остатки еды.

– Обязательно. Но чтобы туда добраться, тебе понадобится пересечь страну воспоминаний на континенте времени, – тихо ответил он.

– Если только вы будете меня направлять.

– Только иногда. Как сейчас, например. Иногда ты будешь один, иногда – с другими. Но в самом конце буду я, и я буду тебя ждать. Никогда об этом не забывай.

– Что, если я вас забуду?

– Но ведь до сих пор не забыл. Ты не можешь забыть то, что живет в тебе. А я живу в тебе. Посмотри внутрь себя, когда почувствуешь, что сбился с пути, и ты найдешь там меня.

– Эндо-сан, мне так страшно. Так страшно. Мне не хватит на это сил.

Он подошел и обнял меня. Я слушал внутренние звуки его тела: стук сердца, чередование вдохов и выдохов в легких, гул бегущей по венам крови. Это была целая вселенная, каждую секунду умиравшая и возрождавшаяся вновь.

Его короткий смешок тоже был окрашен иронией.

– И мне тоже страшно.

Он осторожно оттолкнул меня и подал мне письмо.

– Сегодня пришло. Мне очень жаль.

Я прочитал письмо Эдварда.

– Нет, – выдохнул я. Я так устал от войны, меня от нее воротило. – Я должен им рассказать.

– Не завидую твоему бремени.

– Часть этого бремени взвалили на меня вы, Эндо-сан. Вы и ваши соплеменники.

Я вышел из дома под разгоравшиеся звезды.

– Мне нужно вернуться домой.

– Конечно.

Я сидел за столом с завтраком и ждал отца с Изабель. Увидев мое лицо, они тут же сели. Я передал письмо отцу. Он прочитал его, сложил и произнес:

– Питер мертв. Его убили при попытке к бегству. Эдвард считает, что не сможет долго продержаться. Он страдает от дизентерии и голода. Лекарств у них нет.

Изабель сжала вилку, воткнув ее в поверхность стола. Я потянулся, чтобы взять ее за запястье, но она повернула вилку и вонзила ее мне в руку.

– Не трогай меня! – сказала она, пока я старался не вскрикнуть от боли.

– Ты не должна винить его, Изабель, – сказал отец, но его слова прозвучали вынужденно, с чувством долга, а не с уверенностью.

– Эдвард умирает, а он продолжает помогать этим убийцам, этим чудовищам, которые убили Питера. – Она встала, оттолкнув стул.

– Убирайся. Убирайся из этого дома. Ты больше не имеешь права здесь находиться.

– Возможно, тебе пока лучше пожить в другом месте, – сказал отец. – Пока ты не определишься, кому служить.

Я наблюдал, как на коже проступили четыре кровяные точки от зубцов вилки и раненая кисть онемела, словно утренняя прохлада воспользовалась проделанными во мне отверстиями, чтобы проникнуть внутрь. Я знал, что у отца разрывалось сердце, и – из любви к нему – согласился.

– Да, возможно, так будет лучше.

Я аккуратно свернул салфетку, положил ее обратно на стол и вышел из столовой.

Никто не хотел сдавать мне комнату. В гостиницах и пансионах мне отвечали, что у них нет мест. И, пройдя по улицам Джорджтауна, я понял, что не смог бы там поселиться, даже если бы мне удалось найти где. Меня слишком ненавидели и не желали терпеть мою компанию. Даже Таукей Ийп отказался сдать мне комнату, когда я постучался к нему на порог, сказав, что не хочет, чтобы люди узнали, что он дал мне приют.

– Это цена игры на два фронта. В конце концов ты теряешь доверие и тех и других.

– Но вы же мне доверяете?

Он посмотрел на меня и закрыл дверь.

Я направился к дому тети Мэй, и, как и в прошлый раз, она нехотя открыла дверь и захлопнула ее тут же, как я вошел.

– Я же говорила не приходить сюда, пока есть опасность, – сказала она, не скрывая раздражения.

Я понял, что что-то не так, словно она что-то скрывала. Открыв свои ощущения и отправив ки на разведку, я почувствовал, что у нее был гость.

– Я не могу поселить тебя здесь.

– Откуда ты узнала, что я ищу жилье?

– Я… слышала разговоры в городе, вот и все. Теперь тебе нужно уйти. Твое присутствие здесь нежелательно.

Уходя, я поднял глаза и увидел фигуру, прятавшуюся в тени веранды на втором этаже. Изабель. Я стоял на солнце, надеясь, что она спустится. Мы простояли так довольно долго. Я поднял руку и сделал попытку ей помахать. Она закрыла глаза и вернулась во мрак дома.

Дойдя до конца улицы, я подозвал рикшу.

Я собирался просить приюта у Эндо-сана. Мне нужно было с самого начала обратиться к нему.

Эндо-сан так и не дал острову названия, и я спросил его почему.

– Мне никогда не хотелось как-то его называть. Посмотри вокруг. Разве всему этому можно дать имя?

Мы вылезли из моря, сделав заплыв после тренировки, и теперь отдыхали в тени изогнутой кокосовой пальмы, чьи остроконечные листья шуршали на ветру, как тысяча майских жуков. Мы сидели в молчании, наблюдая, как бакланы ныряют за рыбой.

Мои руки прикоснулись к скале, на которой я давным-давно вырезал свое имя. Мне было сложно постичь скорость, с которой бежало время, принять, что мы уже два месяца жили в сорок пятом. Японская оккупация Малайи длилась уже четыре года; я был знаком с Эндо-саном уже почти шесть лет. Наша с ним жизнь текла по установившемуся, удобному для нас распорядку, хотя я все время волновался, что выдам себя как информатор Таукея Ийпа.

Я на миг подумал о Коне и прочитал молитву, чтобы отвести от него опасность. Мне было интересно, куда делся Танака; подумав о нем, я вспомнил его рассказ о том, как он последовал за Эндо-саном на Пенанг.

– Скажите, зачем вы сюда приехали? Я уже спрашивал раньше, но вы не ответили. Пожалуйста, скажите, зачем?

Он покачал головой.

– Когда-нибудь в другой раз, когда все закончится.

Видя мое разочарование, он добавил:

– Обещаю, что расскажу, когда придет время.

Я подумал о том мгновении на уступе, как я отпустил себя и решил ему довериться. То чувство осталось со мной навсегда, снова и снова давая мне силы, когда его действия меня задевали.

– Вы дали мне слово.

Но он смотрел на бакланов и, казалось, совсем меня не слышал.