– Вот это да! Кого я вижу! Пан пиит! – приветствовала меня пани Алина после длительной разлуки. – Какими ветрами вас принесло? Ну, идем, идем, как раз есть свежий кофе. И где это вы пропадали?

– Так я же на год в армию попал.

– Правда? Мать родная, а почему же мне не сообщили? Я бы вас на месяц на Кульпарков к варьятам спровадила, зато не потеряли бы целый год.

– Да я и в армии не пропал. А после месяца на Кульпаркове кто знает, не обнаружилась ли бы у меня мания преследования или импотенция.

– Ну, нет! Уж когда я договариваюсь, так договариваюсь. У меня все схвачено. Вам бы никто не посмел делать уколы. Успокойтесь!

Мы расселись по креслам, цедили кофе и разговаривали. В целом в гостиной за это время ничего не поменялось, пальмы и фикусы несколько вымахали, на стенах увеличилось число картин, да еще появились четыре клетки с канарейками.

– Мне их подарил священник из Щирца. У него девяносто шесть канареек! Представляете? И каждая поет в свое время. То есть каждые пятнадцать минут какая-нибудь стерва рвет глотку! Я бы с ума сошла. Я бы запекала себе этих чертовых канареек каждое утро на завтрак и с огромным удовольствием уничтожала бы, старательно отмечая каждую в тетради. Я бы их даже начиняла вишнями, крыжовником и черной смородиной, а потом тушила в сметане и томатном соке. Мои тоже поделили сутки на четыре части. Но это уже не так страшно – только каждые шесть часов. Я привыкла.

– Как по мне, одна канарейка лишняя.

– Ну, уж конечно, вам, молодым, для сна нужно больше. А нам, старым порхавкам, и шести часов сна много. Хотя если по правде, то люблю и после обеда малость соснуть. Ну, так что вас опять привело ко мне? Только не говорите, что хотите снова расспрашивать о львовских кнайпах. Я вам рассказала все, что знаю.

– Нет, у меня к вам деловое предложение.

– Вот это да! Ушам своим не верю.

После краткой увертюры я изложил хозяйке суть дела.

– Десять девочек? Мама дорогая! А что это будет за представление?

– Партийное мероприятие. Просто я немного влип и должен выкручиваться.

– Ну, раз уж в этом заинтересованы вы… Девочки должны куда-то ехать?

– Да. Но это должна быть изысканная публика.

– И сколько дают?

– Три тысячи, но пятьсот заберет тот, кто мне это предложил.

– Тьфу! И это называется деньги! Если я возьму еще пятьсот, то что останется? А вам ведь тоже что-то должно перепасть?

– Нет, меня здесь не деньги интересуют. Говорю же, что должен выкручиваться. А кроме того хотелось бы просто попасть на такое мероприятие. Знаете, для полного счастья не хватает еще и такого приключения.

– Да уж знаю, знаю, как вы любите сунуть нос везде, куда можно и куда нельзя. Но будьте осторожны, чтобы не попасть в какую-нибудь неприятность. Эти, – она показала пальцем в потолок, – не любят, когда их дурачат. Если раскусят, кто вы на самом деле, – раздавят, глазом не моргнув. Уж я знаю…

Вдруг она замолчала, как будто вовремя спохватившись, и, докурив сигарету, сказала:

– Файно. Будут вам девочки.

 

В субботу утром к дому пани Алины подкатил блестящий «Икарус» с зашторенными окнами. Из автобуса вышел элегантный молодой человек в отутюженном костюме, галстуке и темных очках. На сияющих мештах играло солнце. Думаю, читатели уже догадались, что это был я.

Я бросил Мыколе, который вышел вслед за мной:

– Подожди здесь, покури, хозяйка не любит нежданных гостей.

Мыкола также был одет в костюм и уже ничем не напоминал мента. Но было хорошо заметно, что костюм недавно куплен, потому что Мыкола время от времени вытягивал руки, поправляя манжеты, и нервно передергивал плечами.

Я вошел в дом и с удовольствием убедился, что все барышни были наготове. Глаза так и разбегались, мечась от одних ног к другим, скользя по притягательным личикам и ныряя в декольте.

– Пан Юрко, – проурчала пани Алина, – перед вами цвет моей школы. Я поручаю вам мои самые дорогие сокровища. Отвечаете головой.

Сокровища ошеломляли красотой. Казалось, что я попал на международный конкурс красоты. Десять пар очаровательных глаз прикипели к нам, и я чувствовал себя так, будто попал под свет десяти ярких прожекторов. Они прожигали меня насквозь, они выворачивали меня изнутри, словно варежку, и казалось, что тело мое – аквариум.

Голос пани Алины поднял меня на поверхность:

– Кофейку?

Я кивнул. В комнату вошел молодой парень с подносом. Что-то в его манере двигаться показалось мне странным, но через секунду я уже забыл о нем. А еще через несколько минут я выплыл в сопровождении сногсшибательных одалисок, одетых не крикливо и со вкусом, на улицу. Мыкола галантно помог каждой из них войти в автобус и объявил:

– Внимание! Шторы не отдергивать, в окна не заглядывать. Такой нюанс.

Девушки недовольно загалдели: как же так, ехать в полутьме?

Тогда Мыкола включил свет и магнитофон. Девушки успокоились.

Мне все же страшно хотелось поглядеть, куда мы едем. Но, как на беду, одна половина ветрового стекла была загорожена темной кабиной водителя, а вторая – занавеской, которая тянулась от задней стенки кабины до поручней возле дверей. На боковых окнах висели тяжелые шторы, между которыми не было щелей; казалось, что едешь в катафалке. Мыкола сидел сзади и следил за порядком. Путешествие длилось минут сорок, и я заподозрил, что привезли нас на партийную виллу в Янов. Об этом месте отдыха руководящей элиты мне уже приходилось слышать легенды.

Наконец автобус остановился, все насторожились и прислушались к скрежету железа. Это открывались ворота. «Икарус» вполз во двор, и позади снова прозвучал скрежет.

– Приехали! – объявил Мыкола.

Солнце в первую секунду ослепило меня. Когда глаза привыкли, я увидел огромную усадьбу, обнесенную высоким металлическим забором. Вокруг зеленел густой лес. Теперь я был почти уверен, что мы в Янове. Усадьба раскинулась в парке с развесистыми кустами роз и свечками туй, с зелеными пышными лугами и беседками, теннисным кортом и бассейном. В глубине белело двухэтажное здание с четырьмя башенками и двумя пузатыми колоннами перед входом. К особняку вела дорожка из бетонных плит, по обе стороны лохматились кусты самшита, а за кустами цвели полные гудящих пчел и бабочек клумбы. Все это было заботливо подстрижено, выровнено и выглажено, как на покойнике.

– Хотел бы так жить? – подмигнул мне Мыкола. – Скажи – красота?

Я что-то промычал невыразительное. Понятие красоты у нас было явно разное.

– У вас есть еще два часа времени, – крикнул он девушкам. – Можете гулять, играть в теннис или купаться в бассейне, мне все равно. Но через два часа вы должны собраться возле брамы… А ты иди со мной, – бросил он мне и двинулся в направлении здания.

Дом не подавал никаких признаков жизни. Хоть бы шелохнулась какая-нибудь занавеска на окне – ничего. В воздухе висела тишина, обрамленная шелестом леса.

Мыкола нажал на массивную медную клямку.

Оказавшись в просторном холле, мы изумленно осматривались. В глубине холла с двух сторон бежали на второй этаж лестницы, высоко, чуть не под потолок, тянулись ветвистые фикусы и рододендроны. Справа и слева растекались широкие коридоры. С центра потолка свисали белые застывшие сопли, изображающие люстру. На стенах мчались охотники на конях и трубили в рожки, а впереди них летели испуганные серны.

Неожиданно раздались шаги, и на лестнице появился какой-то тип лет за сорок в черном костюме с бабочкой под квадратной челюстью. А его пронзительный взгляд, которым он старательно облапал мое лицо, дрожащая усмешка толстых губ на все лошадиные тридцать два и холодная потная ладонь вызвали во мне неприятные воспоминания. Именно такие типы внимательно вчитывались в мои рукописи и отвечали такой же усмешкой на каждое мое возражение.

Мыкола бросил волшебное слово «наш», кивая на меня, а я незаметно вытер ладонь. Господи, чьим я только не был за эти дни! Сколько разных людей проявили ко мне доверие, а я их безбожно обманывал. Преследуя лишь одну-единственную цель – разузнать что-нибудь сенсационное.

– Значит так, – сказал тип. – На вас лежит еще одна ответственная миссия – проследить, как будут накрываться столы. Все должно быть строго по меню. Чтобы никаких проколов. А я еще должен за раками поехать. По дороге встречу гостей и проведу сюда.

Говоря это, он подвел нас к большому глобусу, откинул его верх и указал на богатейший бар.

– Выпейте… И приступайте.

Но пока он не вышел, ни я, ни Мыкола не притронулись к бутылкам.

Я налил себе мартини, а Мыкола – хеннесси.

– Я слышал, что Щербицкий каждый день выпивает по четыреста граммов хеннесси, – сказал он, причмокивая. – Хотя, как по правде, я не чувствую какого-то особенного кайфа. А ты?

– Мартини как мартини. Слишком сладкое. Лучше я его разбавлю сухим шампанским…

Только мы успели принять по келишку, как дом моментально ожил, из глубины коридора вынырнули какие-то люди, тянущие длинный стол.

– Ну, я пошел расставлять столы, – сказал Мыкола. – А ты мотай на кухню.

Однако на кухню я почему-то не спешил и, поднявшись по лестнице, попробовал исследовать, чем живет второй этаж. Но он ничем не отличался от обычных гостиничных коридоров, а двери были заперты.

– Фу, как неинтересно, – возмутился я вслух и вдруг услышал чей-то шепот.

Я замер и прислушался. Шепот доносился справа, а через мгновение послышалось еще и легонькое постукивание в дверь.

– Вы один? – услышал я женский голос.

– Ну, один.

– Кто вы?

– А вы кто?

– Вы знаете, где ключи от комнат?

– Нет.

– Так вы нездешний.

– Нездешний.

– Выпустите меня.

– Как же я вас выпушу?

– Ключи в конце коридора. Там висит картина с этими… ну, как их?.. Амурчиками, что ли… За картиной дверца. Там ключи.

Когда я отпер дверь, то увидел шикарную комнату в коврах, а посреди нее – овальную широкую кровать. Справа – дверь в лазничку. Перед зеркалом расчесывалась дородная панночка, налитая до самых краев здоровьем и сексом. Она протянула мне руку.

– Вера.

Я назвал себя.

– Выпьете?

И, не дожидаясь ответа, открыла бар. Выбор был тот же, что и в глобусе.

– Чинзано, – произнес я таким тоном, как будто чинзано было для меня обычным, как чай.

– Я тоже его люблю. Садитесь.

Вера налила бокал, и когда я уже начал лакать это буржуйское чинзано, подхватилась и бросилась к двери. Все произошло в считаные секунды. Мне удалось поймать ее лишь за дверью.

– Выпусти меня! – зашипела она разъяренно, оказавшись снова в комнате. – Выпусти! Слышишь?

– Спокойно. Я не могу тебя выпустить. Мне совершенно не хочется вмешиваться в ваши порядки. Если тебя кто-то здесь запер, то, видимо, имел для этого какие-то основания.

– Все вы такие! – начала всхлипывать она.

– Если ты имеешь в виду мужчин вообще, то я с тобой согласен. Но если речь идет об администрации этого уважаемого заведения, то меня это не касается. Тот, кто должен был тебя выпустить, уже ушел. А когда придет, то легко выяснит, куда ты девалась. А так, между нами, его рожа не вызывает доверия.

– О, это такая сволочь! Я бы его… – Она даже заскрипела зубами, а потом зацокала ими по бокалу, допивая свое вино.

– Почему он тебя запер?

– Почему? Очень просто. Хочет, чтобы я на ночь осталась. Я уже одну ночь с ним провела. Больше не могу. Что я скажу мужу?

– О, так у тебя еще и муж?

– А чему ты удивляешься? Почему у меня не может быть мужа?

– При твоей профессии?

– При какой такой моей профессии? Что ты знаешь о моей профессии? Может, ты думаешь, что я проститутка? Да?

– Ну, извини, если я ошибся.

– Я секретарша. Понимаешь? Нормальная советская секретарша. Мой муж в командировке. Сегодня после обеда приедет. Ты представляешь, что меня ждет?.. А этот меня просто терроризирует! Силой забрал вчера с работы и привез аж сюда, к черту на кулички.

– Как называется эта местность?

– Что? – удивленно взглянула Вера. – Так ты даже не знаешь, где… Какого же ты лешего голову морочишь? Кто ты такой?

– Это ты мне морочишь. А я тут по службе.

– По службе?! И не знаешь, где ты?

– Меня привезли в автобусе с зашторенными окнами.

– А-а, так ты бармен? Или повар? – В эти слова она вложила все свое презрение ко мне.

– Должен тебя разочаровать. Ни то ни другое. Я привез девочек для развлечения. И не таких, как ты, секретуточек, а…

– Заткнись! Немедленно меня отсюда выпусти! Если не выпустишь, я все расскажу Додику!

– Какому еще Додику?

– А тому самому, которого ты тоже боишься! Такое у него прозвище. Но я его еще и не так называю. И он мне все прощает. Все на свете… Потому что знает, что спать он может только со мной. Только со мной! Никто его больше не вытерпит! Он же с дефектом! – И она неожиданно рассмеялась, да так истерически, что мне пришлось налить ей еще. – У нас с ним очень специфические отношения, ха-ха-ха! А потому он меня обожает. А я его ненавижу. Он меня повсюду преследует! Я уже хотела уволиться с работы, чтобы его больше не видеть… Не уволили. Ужас какой-то. Еще и угрожает, что у мужа моего будут неприятности. А у него такая работа, что… вообще, зачем я тебе все это рассказываю?.. Ты же все равно мне ничем не поможешь. А может, ты и не лучше Додика… Слушай, я дам тебе стольник! Хочешь? Уже даю. Выпусти!

– Нет.

– Ну и дурак!

– Ну что ж, тогда я пошел.

– Ну и вали, жлоб! А я все ему расскажу!.. И как ты ко мне приставал! А он знаешь, какой ревнивый? Он тебя убьет! Лучше меня выпусти! Или бежим вместе!.. Ты же видел его – он на все способен.

– Спасибо, что предупредила, но я все-таки тебя запру. А ты примерно через час открой окно и начни верещать, как недорезанная. Я подговорю своих девочек, чтобы они устроили панику. Мол, куда они попали, что за крики, и т. д. Мыкола будет тебя успокаивать. А ты ему скажи, что будешь орать и тогда, когда гости приедут, если он не уговорит Додика выпустить тебя.

– Тогда меня Додик затащит в такую комнату, откуда уже никто не услышит.

– Не затащит. Девушки забастуют и не сядут за столы, пока не убедятся, что тебя отпустили… Все вполне правдоподобно. Ведь они будут волноваться, чтобы и с ними кто-нибудь подобного не выкинул.

– Это для тебя правдоподобно, но не для Додика… Ну что ж, хорошо. Твой план, может, не так и плох. Если он удастся, стольник твой.

Я опять запер ее, положил ключи на место и спустился в холл.

Кухня была в левом крыле в огромном зале, выложенном бледно-розовой плиткой. Работала, очевидно, прекрасная вентиляция, потому что меня не встретили ни густой влажный пар, ни горячий удушливый воздух. Посередине стояла широкая плита, на которой скворчало и шипело, убегало и клокотало. У стен белели столы. Четверо поваров при моем появлении, как по команде, замерли, словно ожидая распоряжения.

– Продолжайте! – крикнул я небрежно, но когда не заметил никакой реакции с их стороны, сообразил, что брякнул глупость. Ведь я обратился к ним по-украински. – Продолжайте, продолжайте, – исправился я сразу по-русски, и тут же воочию убедился, как «велик и могуч русский язык», потому что повара снова засуетились, забегали, а кастрюли отозвались дружным звоном крышек.

Мой взгляд упал на кусок ватмана, на котором красовалась надпись: «Меню торжественного обеда 11 июля 1978 года»:

 

Соусы:

с ветчиной, каперсами и шампиньонами

соус из белого вина

грибной

 

Бутерброды:

с красной икрой

с черной икрой

с ветчиной

горячие с грибами

 

Салаты:

из сельдерея, яблок и орехов

из крабов

из дичи и спаржи

зелень

 

Закуски:

помидоры, фаршированные печенью трески

огурцы с крабовой начинкой

севрюга копченая

балык осетровый

судак под маринадом

форель заливная

устрицы в тесте, жареные

раки вареные

поросенок с хреном

ассорти мясное

семга

форель

осетр заливной

лосось

 

Первые блюда:

солянка из дичи

борщ с копченым гусем

бульон из перепелок

уха рыбная

 

Вторые блюда:

щука фаршированная

заяц в сметане с яблоками

мозги в соусе

перепелки фаршированные

жаркое из оленя

утки дикие копченые

антрекот

ростбиф

зразы

 

Коктейли:

«Охотничий», «Ереван», «Игристый», «Абрау-каберне»

 

Вина:

«Кахетинское белое», «Цоликаури», «Черный доктор», «Нежность», «Киндзмараули»

«Хванчкара», «Чхавери», «Токай», «Шампанское», «Малага», «Мартини», «Чинзано»

«Бадель-вермут».

Крепкие напитки:

коньяки, водка, ром, джин, виски, текила, пиво чешское

 

Десерт:

торт апельсиновый, торт ореховый, торт-безе, сырник лимонный

пирог яблочный, пирог вишневый, пирог абрикосовый

 

Кофе, чай

 

Забегая наперед, скажу, что позже я это меню стащил себе на память. А сейчас молча пускал слюнки и думал, не буду ли я скоро похож на буриданового осла, который растерялся перед двумя стогами сена, не зная, с которого начать, да так и остался голодным. Меня же будут ждать десятки стогов с господского стола.

– Фиу-фить! – послышалось за спиной.

Я оглянулся – это одна из барышень изумилась, как и я, «торжественному обеду». Это была высокая стройная панна с длинными пепельными волосами. Сказать, что она была красива, это не сказать ничего. Она была настолько красива, что я проглотил вместе со слюной весь свой словарный запас. Таких на улице не увидишь. Ее большие карие глаза улыбались мне, а в их глубине плясали искорки. Как я не заметил ее раньше?

– Как ты сюда попала? – наконец выдавил из себя я.

– А ты? – ответила она, смеясь.

– Я должен следить за ними. Чтобы все было в порядке.

– А-а… А я просто гуляю. Смотрю – дверь, вот и вошла.

– И много вас тут таких гуляющих?

– Я одна. Все остальные во дворе.

– Сюда нельзя посторонним. Идем.

Я вывел ее в холл, подвел к глобусу и предложил выпить.

– А там есть кампари? – поинтересовалась она.

– Возможно, и нет.

Но там было и кампари. Я наполнил ее бокал, а себе налил токая, мы сели в кресла за густейшим вазоном так, чтобы нас не было видно.

– Жаль, что я не прихватил какой-нибудь сумки, – вздохнул я. – Можно было бы одну-две бутылочки спионерить.

– Зато я прихватила, – сказала она таким тоном, будто занималась этим невинным делом всю сознательную жизнь. – Ты сейчас подумаешь: вот какая она запасливая, она, наверное, уже руку набила. Правда?

– Я сразу догадался, что ты у нас с опытом.

– А сюда без опыта не попадают. Как вот только ты умудрился, не знаю.

– А почему ты думаешь, что у меня нет опыта?

– Потому что я тебя знаю. Ты же бывал у пани Алины раньше. Забыл, как меня раздевал?

Я немедленно вспыхнул румянцем, узнав ту самую блонд-особу. С виду ей было лет двадцать, не больше. Лицо чистое и невинное. Ничего не выдавало ее профессии.

– Ну что ж, тогда выпьем за встречу… Из твоих подруг меня больше никто не знает?

– Нет. Можешь не волноваться. Так какая бутылка тебя интересует?

– Свистнешь для меня?

– Почему сразу свистнешь? Мне подарят. Еще и не одну.

– Тогда чинзано и шерри.

– Будет сделано, мой повелитель! – прощебетала она, сложив ладони на груди, как в индийском фильме. – Кстати, меня зовут Дзвинка. Как зовут тебя, я знаю. Даже читала твою поэму, которую ты подарил пани Алине… Сейчас-сейчас, как там… Э-э… «Вічне мигтіння світів попри тебе і намагання пізнати свій… Довкола кружляють дикі вертепи гермафродитів, сексотів, повій…»

– Я тронут до слез, что моя поэма входит в вашу учебную программу.

– М-м… Нет, это скорее внеклассное чтение. Я много читаю, если хочешь знать.

– Может, ты еще и студентка?

– Представь себе. Окончила третий курс медицинского университета.

– Неплохо. Пани Алина устроила?

– Да уж не родители. Они у меня скромные учителя. Но деньги я заплатила свои.

– Сколько?

– Тебя и это интересует?

– Просто я подумал, что ты могла расплатиться и натурой.

– С ума сошел! Мединститут – это рассадник сплетен. Лучше заплатить законные пять тысяч и успокоиться.

– А что родители? Догадываются, чем ты занимаешься?

– Умгу… Но я с ними не живу. Достали. Думают, что я уже скатилась в самую пропасть.

– А ты еще не скатилась?

– Что-о? И это ты мне говоришь? Он, видите ли, изучает жизнь! А может, и я изучаю жизнь? Не подумал? Может, у меня тоже талант?

– Неужели литературный?

– Чтоб ты знал! Я стихи пишу!

– Ого! Проститутка-поэтесса – это уже что-то новенькое… Хотя поэт-сутенер тоже не хрен собачий.

– Яке їхало, таке здибало, – рассмеялась Дзвинка.

– Но у меня все-таки опыт мизерный. Скажем, я на таком мероприятии впервые. А ты?

– Я не впервые. Но здесь еще не была, и никогда меня не везли в такой секретности, словно атомную бомбу… Наверное, придется развлекать каких-то старых пеньков. Не в курсе, кого именно?

– Партийных боссов. Несколько клиентов будет из Киева, один даже заместитель самого Щербицкого.

– Ого-го! Ну, уж так высоко я не взлетала. Хочу заместителя Щербицкого!

– Почему именно его? Разве тебе не все равно, с кем?

– Конечно, мне не все равно, кого оставлять в дураках.

– Оставлять в дураках? В смысле?

– Неужели ты думаешь, что я лягу спать со старым хрычом?

– А куда ты денешься? Мероприятие оплачено.

– Сразу видно, что ты зеленый… Если хочешь знать, то я за всю жизнь спала с пятью мужчинами. И только потому, что они мне нравились. Все они были молодыми парнями.

– Свисти своему будущему мужу, а не мне. Хотя, я думаю, ты этого делать не станешь, а просто воспользуешься традиционным рецептом пани Алины и отдашься на свадебном ложе с громким плачем и морем крови: «Ах, как мне было больно! Никогда не думала, что это такие эмоции!»

– Прекрати кривляться! Вполне возможно, что именно так все и случится. Но школа пани Алины потому и в почете, что, находясь здесь, девушка не изнашивается и не превращается в развалину. Я, скажем, с дедушками не сплю принципиально. Не сплю также с теми, кто мне не нравится.

– Не понимаю, как это у тебя получается. За что же тебе платят?

– Платят за удовольствие. Потом еще и благодарят от души. И даже прощенья просят… Что? Заинтриговала?

– Еще как! Может, расколешься?

– Расколюсь. А ты обещай, что возьмешь мои стихи почитать, а потом скажешь свое мнение. Хорошо?

– Договорились.

– Тогда слушай. Итак, если мне клиент не по душе – а еще не бывало, чтобы мне клиент нравился, – то я его элементарно надуваю. Потому что те, с кем я спала по-настоящему, были моими парнями, я с ними встречалась. И денег никаких, конечно же, не брала. А с клиентом поступаешь так… Сначала сеанс стриптиза, на котором он доходит до такой стадии, что чуть с ума не сходит. Этот сеанс длится достаточно долго. Клиент уже от нетерпения сам начинает раздеваться, но я ему запрещаю это делать. Позже начинаю раздевать его сама. Делаю это так же неспешно, постоянно его лаская. Клиент уже в трансе. Когда он наконец-то голый, мне достаточно всего лишь нескольких нехитрых манипуляций, и он готов. Тогда я делаю разочарованною мину и горько вздыхаю: «Ах-ах-ах! Как же вы так со мной поступаете? Довели до безумия, а теперь бросаете на произвол судьбы! О, я несчастная!» Тогда мой бедолага целует мне руки, просит прощенья за то, что так облажался, обещает в следующий раз показать себя настоящим казаком, и даже пытается загладить свою вину каким-нибудь ценным подарком. В следующий раз он просит у пани Алины уже другую девушку. И каково же его личное горе, когда и эта девушка проделывает ту же операцию. После этого клиента обуревает неимоверно страстная любовь к своей жене, которая верно ждет его с неизменными голубцами и ста двадцатью килограммами собственного живого веса. Или – если он помоложе – он идет к доктору и жалуется на свой дефект. В результате он все равно возвращается в лоно семьи. Таким образом, мы способствуем укреплению советских семей. Не так ли?

– Выходит, так.

– Тогда наш прогрессивный метод стоит воплотить в жизнь по всей стране, и по прочности семей мы опередим все страны мира уже в следующей пятилетке.

Мы вдвоем весело хохочем.

– Ты же понимаешь, – говорит Дзвинка, – что все выполняется намного тоньше, чем я тебе рассказала. Клиент просто ни о чем не догадывается. Только окончательно убеждается, что к профессиональным девочкам его организм непривычен, и больше рисковать не стоит. Особенно легко такие вещи удаются после подобных обедов, когда живот переполнен деликатесами и напитками. Главное сейчас – всячески подсоблять клиентам в их набивании желудков.

– Ну, хорошо, а как же украинский стиль любви? Как же вилла, о которой клиент будет помнить до смерти?

– А все это существует только для избранных клиентов. Пани Алина сама решает, кто из них заслужил посещение «Розы Рая», а кто – лишь то, чтобы ему поставили градусник.

– Какой еще градусник?

– Так вот – именно моя специализация и называется «поставить градусник».

– Ах, ну да – ты же у нас медик… Интересно только узнать, действует ли этот фокус и на молодых людей.

– Практически он действует на всех. Есть, конечно, аномальные случаи, но я их стараюсь предвидеть и предпочитаю не рисковать. В случаях, когда клиент вызывает сомнение, его обслуживают по всем правилам, но это уже делает кто-нибудь другой.

– А ты специализируешься исключительно на старперах.

– Какой ты догадливый. Налей мне еще. Спасибо.

– Не понимаю одного: зачем пани Алине нужны такие динамщицы, как ты?

– Это же элементарно: без таких, как я, она бы не справилась. Клиентура разрастается неимоверно, а количество девушек не безгранично. А главное – нехватка помещений. Пани Алина предпочитает получить раз в день крупную сумму, чем десять мелких. Вилла стоит дорого. Уикенд – пятьсот, а одна ночь – двести, а то и триста.

– Когда я утром зашел к вам, нам кофе принес какой-то парень. Кто это? Новый лакей или родственник?

– Что? Родственник? Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! Это же Ростик! Любовник пани Алины.

– Лю-бов-ник?

Я сразу почувствовал, что мне нужно запить эту весть винцом. Иначе я ее не проглочу.

– А что тут такого? – передернула плечами Дзвинка. – Иногда и пожилым женщинам надо. Ростик обслуживает не только хозяйку, но и широкую клиентуру – разных тетенек в возрасте. Кстати, зарабатывает на этом деле не хуже нас, а то и больше. Старые дамы очень легко увлекаются и умеют отблагодарить. Они не такие скупердяи, как мужчины. А кроме того способны разумно подойти к делу и мирно делить Ростика между собой.

– Так он живет у пани Алины?

– Да. Она его устроила в университет, одела с ног до головы. Чего ему не хватает? У него все есть. Деньги откладывает на книжку. А приехал из зацофаного села. Его коллеги по общежитиям кантуются.

Я закрыл глаза и представил себе старую даму, которая подкрадывается ко мне с горячими объятиями. Воображение нарисовало что-то бесформенное в виде белого холодца с синими прожилками. Мне стало ясно, что в этом направлении я бы карьеры не сделал.

– Неужели и этот Ростик ставит градусники?

– О нет, – рассмеялась Дзвинка. – С пожилыми дамами такие номера не проходят. Они же не напиваются. Скворечик работает на совесть.

– Это такое у него прозвище?

– Нет, такое прозвище у всех, кто обслуживает пожилых дам. Наш скворечик работает даже летом. Пани Алина с двумя подругами забирают его на море и там культурно отдыхают.

– О, так он супермен!

– Ну что ты?! Обычный парень. Разве старой женщине много надо?.. Пани Алина держит целый кагал скворечиков. Ты этого не знал? Она, наверное, немного этого стесняется. Но ведь во Львове так много одиноких старых женщин, которым нужно утешение! А некоторым хватает, чтобы кто-то пришел к ним и выпил кофе, поцеловал в щечку, сказал теплое слово, может, цветы подарил… им так приятно о ком-то заботиться! Причем, эта опека может длиться достаточно долго. Я знала случай, когда пани в возрасте усыновила своего любовника и, женив его на панне, оставила жить у себя. Что это была за идиллия – слов нет! Любовь втроем! Конечно, жена ничего и не подозревала. Думала – вот какая любящая мамуля! И повезло же мне со свекровью! Особенно ей нравилось всей семьей навещать пани Алину. Визиты эти происходили только по воскресеньям, когда не было занятий. Пани Алина шла со скворечиком заваривать кофе или спускалась в подвал за вином, а его верная жена с любимой свекровью сидели в гостиной на диване и рассматривали журналы мод… Возвращалась парочка с заметным румянцем на щечках, но молодая супруга была достаточно наивной, чтобы сложить такие очевидные слагаемые и получить шокирующую сумму.

– Можно у тебя еще кое о чем спросить? Что ты думаешь о будущем своей профессии?

– Я считаю, что проституцию победить невозможно. Женатые мужчины не отказываются от услуг путан, потому что путана, даже провинциальная, все-таки получает, пусть минимальную, информацию по эстетике, и этого вполне достаточно, чтобы почувствовать разницу между путаной и собственной женой. Ведь женитесь вы как правило на невинных девушках (по крайней мене, они убеждают вас в этом), так откуда же им знать о тридцати видах поцелуев?.. А если кто и знает, то, разыграв в брачную ночь комедию на тему «Ох, как мне больно!», уже не может выдать себя и ни с того ни с сего ошарашить мужа каким-нибудь особенным выкрутасом. А возьми такую элементарную прелюдию, как стриптиз, который у нас осуждается. Настоящая причина этого в другом – просто наше белье настолько изысканное, что лучше не демонстрировать его прилюдно. Но во Львове все-таки есть несколько частных стриптиз-баров, о которых милиция, может, и слышала, но отыскать не способна, поскольку на сеанс собирается узкий круг знакомых. Ведь невозможно ворваться в квартиру так, чтобы стриптизерша не успела накинуть на себя халатик.

Я глянул на часы – без пятнадцати час.

– Нам пора. Я хочу попросить тебя об одной вещи – там наверху женщина…

Я рассказал Дзвинке о Вере и попросил, чтобы она подговорила девушек разыграть сцену возмущения, когда раздастся крик из окна.

 

В час столы ломились от яств и напитков, а девушки с букетами возбужденно щебетали у ворот.

К своей обязанности проверять количество блюд я отнесся безразлично, ограничившись напоминанием, чтобы шеф-повар следил за списком. Но он исправно делал это и без моего напоминания.

И вот в эту праздничную минуту воздух разорвал истерический крик. Все присутствующие застыли, повернув головы в сторону особняка. Новая порция пронзительного крика спровоцировала уже настоящую панику. Мыкола засуетился.

– Что такое? Что такое? Чего она орет, как недорезанная?

– Кажется, она требует отпустить ее – только и всего, – сказал я.

– Так почему же ее не выпускают? – удивились девушки. – Что это за порядки? Куда мы попали?

– Успокойтесь, – пытался утешить их Мыкола. – Обещаю во всем разобраться. – Потом крикнул в сторону дома: – Прекрати кричать! Сейчас приедет Додик и выпустит тебя.

– Он меня никогда не отпустит! – крикнула Вера. – Даю вам пять минут. С момента их приезда.

– Что? – не сообразил Мыкола. – Что она нам дает?

– Пять минут. С того момента, как приедут наши боссы.

– А что потом?

– Потом начнет снова вопить. Представляешь, что будет, если ее крик услышат гости?

– Какой ужас! – воскликнула Дзвинка.

Мыкола сразу побледнел. В первый момент ему хотелось самому броситься на поиски ключей, но он вовремя спохватился. Видно, и ему не хотелось иметь проблем с Додиком.

Гости опоздали на добрых полчаса. Когда послышался шум машин, Мыкола выстроил девушек вдоль дорожки и приказал улыбаться.

Металлические ворота пронзительно завизжали и раскрылись, а к усадьбе двинулись черные «Волги». За воротами остались две милицейские машины.

Лица партайгеноссе были пухлыми и веселыми. Они становились еще веселее и пухлее, когда в поле зрения попадали красивые панночки с цветами.

Мыкола дал знак, и девушки бросились с букетами к гостям. Ткнув цветы, они хватали ответственного товарища под ручки и вели к столу. Таким был сценарий. Но ответственных товарищей было только девять, а девушек – десять. Стоило Дзвинке замешкаться немного, выбирая «свой» тип, – и вот она уже осталась без кавалера. Растерянно улыбаясь, она подошла к Мыколе:

– Кажется, я лишняя?

Но не успела она договорить эту фразу, как рядом с ней тут же объявился Додик. Он чмокнул Дзвинке ладонь, взял букет и бесцеремонно зацепил ее руку за свой локоть. Стройная и худенькая фигура Дзвинки никаким образом не гармонировала с этим чучелом с руками орангутанга. Вряд ли такого клиента она ожидала сегодня. К тому же, у Додика был какой-то таинственный дефект.

– Мыкола, – сказал я, – нужно отпустить ту женщину. Идем, скажем Додику, что девушки будут бунтовать.

– А может, и не будут, – мялся Мыкола.

– Будут. Ты их не знаешь.

– Вот черт! Ну, идем.

Мы остановились рядом с Додиком, и Мыкола, с таинственным видом подмигивая ему, сказал:

– Тут такое дело… Можно на минуту?

– У меня нет секретов от этой очаровательной дамы.

– Ну, тогда… Там в доме какая-то женщина кричала… она хочет, чтобы ее выпустили. Иначе опять устроит истерику. Зачем нам лишние проблемы?

– А-а, ты об уборщице? – наигранно равнодушным тоном ответил Додик. – Не вопрос. Пусть убирается, откуда явилась. Тоже мне работница! Нанялась на полную неделю, а потом заявляет, что суббота и воскресенье не считаются. Ну, я разозлился и запер ее.

Мы со Дзвинкой переглянулись, сдерживая смех.

– Так я пойду, открою? – спросил Мыкола. – Где ключи?

Я чуть не ляпнул: «За картиной», но вовремя спохватился. Когда Мыкола пошел к Вере, я задумался, зачем Додику Дзвинка, если он рассчитывал на Веру. Он заметно нервничал и постоянно поглядывал в сторону дома. Вероятно, ни за что не хотел пропустить тот момент, когда его любовница наконец удерет на волю. Но Дзвинка тоже решила получить удовольствие, и всякий раз отвлекала внимание Додика, болтая то о прекрасной природе вокруг, то о погоде, то о столах с разносолами. Вполне возможно, что Дзвинка должна была выполнять для него роль лишь ширмы, а на самом деле он собирался провести ночь со своей давней любовницей… Что же это у него за дефект?

Наконец Додик сдался и побрел к столу. Мыкола тем временем выпустил Веру, она быстренько шмыгнула, никем не замеченная за высокими кустами, и вынырнула у самых ворот. Мыкола открыл калитку, и кагебистская пленница исчезла. Так, одно доброе дело я уже сделал. Пора и перекусить. За столами уже гудело, как в улье. Но без Мыколы я не отваживался к ним приблизиться.

– Идем, – наконец крикнул он мне. – Нас там стол ждет, – и кивнул на особняк.

– Э! – остановил я его. – Ты куда?

– Как это куда? Поесть!

– Но почему туда?

– А ты как, собрался с начальством обедать?

– А что тут такого? Там и так для большего количества гостей накрыто.

– Но не для таких, как мы с тобой.

– Ну, ты меня убиваешь! Если бы я знал!

– И что было бы?

– Плюнул бы и не поехал! Чтоб я, да на задворках, как лакей?! Да никогда в жизни!

Если честно, то я хорошо знал, что делаю. Я тянул время. Я уже заметил взгляды Дзвинки, заметил, как она кивает мне головой, мол, чего вы там застряли. Я кивнул в ответ – ну, ты же видишь, что это не от нас зависит. Дзвинка – девка шустрая, улавливает все в один момент. Сорвавшись с места, она бросилась к нам и, схватив нас под руки, потащила к столу. Мыкола что-то бормотал, готовый уже извиняться перед всем столом. Гости встретили поступок Дзвинки одобрительным гулом, а может, мне так только показалось. Во всяком случае, кое-кто из них ободряюще кивнул нам – чего там церемониться, свои ребята…

Столы были накрыты буквой П. Во главе сидели двое представителей из Центра в компании своих дам. По краям расселись уже местные кадры, а мы с Мыколой сели в конце стола.

Беспорядочный гомон наконец стих, и слово взял заместитель Щербицкого. Говорил он, как и все здесь, конечно же, по-московски, но не выговаривая твердо «г» и не акая. Его словарный запас не отличался особенным богатством, и присутствующим довелось услышать о небывалых достижениях компартии, о том, как львовская организация приятно удивила своей бурной деятельностью, и что товарищ Щербицкий лично сегодня с утра передал по телефону привет всем присутствующим. Я чуть не прослезился. Неужели он приветствовал и меня вместе с проститутками?

Как бы то ни было, я с удовольствием поднял бокал за то, чтобы всех комуняк наконец шляк трафил . Этот мысленно произнесенный тост так пришелся мне по вкусу, что я произнес его про себя еще несколько раз, пока мне не стало по барабану – есть коммунисты, или их нет.

Не буду утомлять читателя описанием застолья. Скажу лишь, что боссы вели себя за столом точно так же, как и мы, простые смертные, но немного по-другому. А как, я и сам не знаю. Было что-то неуловимое в этом банкете, что сразу отличало его от всех, которые мне приходилось видеть. Даже такие популярные в ту пору анекдоты о Леониде Ильиче звучали здесь с каким-то особенным акцентом.

Чем больше выпивали, тем раскованнее становилась застольная атмосфера. Боссы понемногу начинали зажимать девушек, а те, следуя указаниям пани Алины, густо краснели и попискивали, как мышки. Это боссам очень нравилось. Товарищ из Центра даже воскликнул:

– Ох уж эти хохлушки!

После чего все почему-то радостно засмеялись, ведь шутка принадлежала высокопоставленной особе. Засмеялся и я, как и надлежит, по-хохляцки. Один из партийных даже поинтересовался, как меня зовут, и, представившись Анатоль Палычем, предложил «врезать». На что я ответил еще более идиотским смешком и конечно же выпил с Анатоль Палычем «нашенской», хотя до сих пор старательно налегал на импорт.

Наконец настала пора ослабить ремни. Отдельные товарищи вставали из-за стола и тащились в уборную. Сначала в дом, а потом, после чьего-то примера, прямо в кустики, еще и девушек звали на брудершафт. А когда и я, было, поплелся в кусты, Мыкола поймал меня за рукав:

– Дурак! Думай, что делаешь!

Пришлось мне переть в резиденцию. По пути назад я наткнулся в холле на бармена.

– Это вам Вера передала, – сказал он, подбрасывая мне что-то в карман.

Это был конверт, а в нем – четыре четвертака. Мой сегодняшний гонорар. На бумажке, лежавшей с деньгами в конверте, было написано: «Передай той девушке, что Додик – мазохист и заставляет стегать себя ремнем. После чего требует орального секса, потому что у него никогда не бывает полного стояка. Чао».

Нужно было каким-то образом передать эту записку Дзвинке.

То ли от выпитого вина, то ли от неожиданного желания плюнуть на все это и улизнуть домой, вдруг охватившего меня, но стоило мне положить эту записку в карман, как я сразу же забыл о ней. Мне вдруг стало невыразимо скучно. Почему-то уже потухло желание изучать жизнь. С кислой миной я поплелся к столу. Но за столом было пусто. Главные события происходили теперь в бассейне.

Один из боссов прыгнул в воду и теперь, стоя в костюме по пояс в воде и держа в одной руке бутылку водки, а в другой рюмку, радушно приглашал брать с него пример. Присмотревшись, я узнал гостя из Киева, его высокий ранг заразительно повлиял на остальных партийцев, и скоро в воду начали прыгать и остальные гости. Все они через время собрались в круг и принялись причащаться. Я попробовал воду рукой. Вода была теплая, видно, бассейн подогревали. Но купаться в костюме как-то не хотелось. Додик прыгнул последним. Он визжал больше всех, громко фыркал и бил руками по воде, очевидно, чтобы его заметили. Но начальство ни малейшего внимания на его подвиги не обращало. Вряд ли обратило бы и на мой.

Девушки носили и бросали своим кавалерам бутерброды, а одна даже швырнула пригоршню раков. Кавалеры делали вид, что не могут поймать закуску, и она, плюхнув, оседала на дно. Толстые, лысые и мордатые, они походили на обычных мальчишек, решивших малость попроказничать.

Мыкола приволок откуда-то фанеру и, наложив на нее закусок, пустил этот плотик в воду. Видимо, он не ожидал того, что произошло через несколько секунд. Кто-то закричал:

– Вражеский корабль!

И все сразу, словно какое-то регулярное войско, начали бешеную артподготовку. Всё, что было в руках, полетело во вражеский корабль. Когда руки опустели, в ход пошли мешты. Пока на фанере не осталось и следа от горы бутербродов и салатов, артиллеристы не успокоились. Вот это было зрелище!

А затем аристократы республиканского и областного масштаба повылезали из воды и, взяв панночек под руки, побрели к столам. Первая рюмка после купели прошла организованно и без пауз. Но тут какой-то шутник, скинув носки, выжал их в пустую рюмку. Вслед за ним все повторили этот пикантный поступок, и уже вторая стопка пилась с таким громким хохотом, что в общем шуме невозможно было что-либо понять.

Пили все, кроме Додика. Он в это время героически нырял на дно в поисках потопленных «снарядов» и «торпед», сиречь туфель. Мокрую обувь он сложил на бережку, а сам метнулся в дом, откуда вернулся с охапкой разноцветных халатов. За ним приплелся и бармен с пижамами и большим набором тапок. Боссы, гогоча и ухая, нырнули за кусты и там переоделись в сухое.

Когда они расселись в халатах за стол, то уже ничего не отличало их от развращенных панков, которых якобы должна была смести с лица земли Октябрьская революция. Когда подали горячее, все были уже хорошенько пьяные, и никто не церемонился с этикетом. Девушки заботливо подливали и подливали, все время провоцируя новые тосты. Дзвинка тоже пыталась не бить баклуши, но Додик хмелел слишком медленно. Но вот один из динамиков грохнул «Отель Калифорния», и все вдруг замельтешили и бросились тащить друг друга на танцплощадку. Какие-то вуйки были такие пьяные, что девушкам приходилось их вести, а в танце они повисли девушкам на шеи, и только топали, как медведи, на месте.

Я наслаждался грузинскими винами и не спускал глаз с Дзвинки. Я чувствовал к ней что-то большее, чем симпатию, а наблюдая, как прижимает ее Додик, даже нервничал, и мне казалось, что это достаточно заметно, поэтому я пытался поскорее напиться. Но распивание на природе имеет то подлое свойство, что опьянения не чувствуешь до тех пор, пока не попадешь в помещение. После «Калифорнии» прозвучало «Вот кен ай ду», и мне стало ужасно грустно, что это не я качаюсь сейчас в танце с Дзвинкой, а этот тупорылый чекист с толстым задом. А тут еще и Дзвинка в те моменты, когда поворачивалась лицом к столам, то смеялась мне, то показывала язык, делая комические мины и всем своим видом демонстрируя, как достал ее этот Додик. Из-за этого я должен был все время ловить ее взгляды, потому что когда я один раз отвернулся, то потом она погрозила мне кулачком.

Было около часа ночи, когда господа в сопровождении милых девочек поплелись спать.

– Пойдем и мы, – зевнул Мыкола, шатаясь.

Я был почти трезвым. Это меня угнетало. Поэтому я утащил со стола бутылку чинзано.

Когда все мы оказались в холле, я вдруг громко чертыхнулся: я ведь забыл передать записку Дзвинке!

 

Тем временем пары уже поднимались по лестнице.

– Ваша комната – там! – ткнул толстым пальцем Додик, когда я уже поставил ногу на ступеньку.

Наша комната находилась в правом крыле нижнего этажа. Ведь мы к ответственным товарищам не принадлежали. Ну и плевать! Но как же передать записку?

Тут в поле моего зрения попал какой-то чмурик, который нес на вытянутых руках целую гору полотенец. В один момент я, ткнув Мыколе бутылку и шикнув: «Иди, я сейчас», как будто ненароком споткнувшись, налетел на чмурика так, что гора полотенец накренилась и должна была вот-вот рухнуть на пол, если бы я вовремя не перехватил ее. Таким образом, у меня в руках оказалась половина этих полотенец. Тот ошарашенно заморгал маленькими глазками.

– Ничего, – сказал я. – Идем, я помогу.

– Ну что вы, спасибо… я сам… – пробормотал он растерянно.

– Идем, идем, – бросил я уже с лестницы, и ему ничего не оставалось, как поплестись за мной.

Наверху я никого уже не застал, пары были в своих комнатах.

– Полотенца! Полотенца! – воскликнул я, несмотря на перепуганное шипение чмурика.

Расчет был прост: за полотенцами должны выглянуть девушки. А если сам будешь стучать в двери, то обязательно на кого-нибудь наткнешься.

– По три полотенца на человека! – услышал я за спиной.

«Весело живут!» – подумал я. Аж по три! Если выглянет Додик, то можно будет передать записку через любую из девушек. Но выглянула все-таки Дзвинка. Я молча избавился от записки и шести полотенец, подмигнул ей и, крутанувшись на каблуках, свалил остаток полотенец чмурику на руки.

– Что-то у меня живот разболелся, – ляпнул я первое, что пришло на ум, и исчез.

В нашей комнате было два больших топчана. Мыкола уже блаженно храпел, даже не раздевшись. Я распахнул окно, налил себе в стакан чинзано и, умостившись на топчане, принялся представлять, что происходит в комнатах наверху. Но моя фантазия была еще слишком убогой в этой отрасли. Спать почему-то не хотелось. Должно быть, из-за полного желудка. Но, как назло, в комнате не было ни одной книги. Только на прикроватной тумбочке лежала стопка «Советского агитатора» и несколько газет. Я развернул одну. И увидел фото Леонида Ильича. Генсек стоял за трибуной. А ниже публиковали очередную программу о том, как высоко поднялся наш жизненный уровень. Со скуки я уткнулся в нее и начал читать. Под чинзано это дело шло резво. Через несколько минут я уже не читал, а вполголоса напевал «речь любимого вождя», словно арию модерной оперы «Кремлевский цирюльник». За этим милым занятием я и заснул.

 

Проснулся я от громкого стука в дверь. Пока Мыкола шел открывать, я глянул на часы – без пятнадцати одиннадцать.

В дверях вырос бармен:

– Вы не видели Додика? – спросил он испуганным голосом.

– Еще не хватало, чтобы мы его во сне видели, – буркнул я.

– В комнате его нет. Уже который час, а я не знаю, какой распорядок. Накрывать стол или нет? Нужно ведь еще машины для гостей вызвать. Что он себе думает?

– Вот ты об этом у него и спроси.

– Но там нет никого.

– И Дзвинки нет? – удивился я, и неясная тревога вдруг подняла меня с кровати и заставила одеться.

– Нет никого.

– А остальные гости?

– Там везде тихо. Видно, спят еще.

– Вот история! – почесался Мыкола. – Может, они где-нибудь под пальмой залегли?.. И такое случается.

– Конечно, любовь творит чудеса, – сказал я и пошел на второй этаж.

В комнате было все вверх дном. Постель лежала скомканная на полу, валялись перевернутые кресла, битые фужеры и цветочный горшок, на ковре темнело большое мокрое пятно. Я наклонился, неизвестно зачем ткнул в него пальцем и понюхал. Вино.

Что за комедия? Куда они могли деваться? Может, в парке?

Когда я спустился, там уже рыскали бармен с Мыколой. Они заглядывали под кусты и звали:

– Додик! Додик!

Я свернул за дом. Там росли кусты смородины и крыжовника. Это было как раз то, чего требовала моя душа после пьянки, но смородина застряла у меня в глотке, когда я узрел босые ноги, торчащие из-под кустов. Ноги были в синих спортивных штанах. По пятке ползала муха. Это не предвещало ничего хорошего. Исследование трупов не принадлежало к моим любимым занятиям. Но прежде чем устроить переполох, стоило все-таки взглянуть на тело целиком.

Проглотив смородину, я с холодеющим сердцем приблизился к упомянутым ногам и увидел труп Додика. Он лежал лицом вверх, голый до пояса, на разбитом черепе запеклась кровь.

Только тут я почувствовал, что меня бросает в дрожь, а смородина, которую я глотнул, пытается снова вырваться на свободу.

Что же теперь делать? Если есть труп, то где-то должен быть и убийца. Логично, что им является не кто иной, как Дзвинка. Но чем она его стукнула? О, орудие убийства я должен немедленно найти и уничтожить. Однако вокруг не было видно ни одной увесистой вещи. Я пошел назад, внимательно оглядываясь по сторонам. Тем временем голоса Мыколы и бармена звучали уже по эту сторону парка. Скоро они окажутся за домом и наткнутся на труп. У меня в запасе считаные минуты.

К моему удивлению, место преступления оказалось не где-нибудь в кустах, а у бассейна. Тут валялось несколько пустых бутылок. Одна из-под шампанского была абсолютно целой – с пробкой и проволокой. На самой бутылке крови я не заметил, зато она краснела в траве.

Полной бутылкой шампанского можно и хряка уложить. Странно, что она не разлетелась на осколки. Должно быть, удар пришелся на ободок.

Я опустил бутылку в воду и старательно ее выполоскал. Потом, откупорив, запрокинул себе в рот. Вино оскорбленно зашипело в ответ на такое хамское обхождение, и густая пена заклубилась у меня во рту. Я полил шампанским кровь на траве и затер ее ногой. Больше крови я нигде не видел. Очевидно, Додик упал сначала здесь, может, немного полежал, потом встал и поплелся к дому, но был таким обалдевшим, что сбился с пути и забрел в кусты. А там, как это бывает при сотрясении мозга, грохнулся на траву и отдал черту душу. Некого жалеть. Но куда же девалась Дзвинка?

За пределы виллы она никак не могла выбраться. Ворота заперты, стены высокие, еще и с колючей проволокой наверху.

– Коля-я-я!!! – раздался неистовый крик бармена.

Все, труп найден. Я помчался на крик. Официант блевал на мою любимую смородину.

Мыкола, как истинный милиционер, упал на колени и, взяв в руки голову Додика, легонько тряхнул. Голова не зазвенела и не загремела. Тогда Мыкола нащупал пальцами пульс, а ухо приложил к груди.

Я смотрел на эти процедуры недоверчиво, но молчал, следя за в меру печальным выражением своей физиономии. Вдруг Мыкола гаркнул:

– Живой!

Официант мигом прекратил блевать.

– Что? Живой? – заблеял он.

– Ну да! Такого бугая нелегко угробить. Дай сюда!

В первую секунду я не понял, к кому обращены эти слова, но когда проследил за его указательным пальцем, то увидел, что он показывает на бутылку шампанского, которую я совершенно бессознательно держал в руке.

Мыкола взял бутылку и принялся поливать Додика. Второй рукой смыл кровь с его лица, и недавний труп обрел приличный вид, насколько это было возможно при такой бульдожьей морде.

Далее прозвучало несколько громких ударов по щекам, и Додик открыл один глаз. Он скользнул по Мыколе и бармену, и когда остановился на мне, меня снова начало знобить. А стоило раскрыться и второму глазу и вытаращиться в том же направлении, я понял, что мне сейчас лучше слинять.

Отступая, я услышал за спиной шипение бедолаги Додика:

– Где эта с-с-сука?!

Интересно, кого он имел в виду: меня или Дзвинку?

Тем временем дом начал оживать – захлопали окна, раздались голоса.

Я брел по коридору второго этажа и прислушивался у каждых дверей. Дзвинка могла запереться в каком-нибудь покое.

– Дзвинка! – позвал я.

Когда я повторил оклик, открылась дверь одной из комнат и я увидел перепуганную Дзвинку.

– Чего орешь?! – зашептала она и, схватив меня за руку, потащила внутрь. Там были еще две девушки – Галя и Марта.

– Ну что, ты его видел? – спросила Дзвинка дрожащим голосом.

– Кого?

– Труп!

– Видел.

– Я пропала!

Дзвинка хлопнулась в кресло и спрятала лицо в ладонях. Я взял из бара бутылку шампанского, разлил по фужерам и предложил Дзвинке:

– На, выпей. Может, полегчает.

– Что это? Шампанское? Бррр! Я теперь на него даже смотреть не смогу.

Я не выдержал и расхохотался.

– Он сошел с ума! – охнула Марта и закатила глаза. – Вместо того, чтобы помочь нам выпутаться из этой истории, он еще и развлекается!

– Между прочим, – сказал я Дзвинке, – когда тебе придет в голову еще кого-нибудь убить, постарайся уничтожить орудие убийства. Это святое правило, которое ты должна помнить так же, как собственное имя.

– Ох, Боже! Я же эту бутылку оставила около бассейна!

– Зато я ее нашел и вымыл.

– А… а труп?

– Труп обмыл Мыкола. Шампанским. Из этой самой бутылки. Но во время обмывания Додик ненароком раскрыл глаза и спросил: «Где эта с-с-сука?»

Не успел я договорить, как девушки бросились меня обнимать и выцеловывать. Радовались, как малые дети. Мне еле удалось их утихомирить.

– Он жив! Жив! – прыгала, хлопая в ладоши, Марта. – За это не грех и выпить!

– Ну, как, – спросил я Дзвинку, – уже можешь смотреть на шампанское?

– Иди в баню! – отмахнулась она, деланно обижаясь. – Вместо того, чтобы сразу сообщить радостную новость, ты на нервах играл. Бессовестный!

– Ну что ты, зозулька! Я держу руку на пульсе и все время только и думаю, как тебе помочь. Главное сейчас – найти выход из положения. Тебе необходимо выпорхнуть отсюда так, чтоб Додику на глаза не попасться…

– Он меня убьет, – вздохнула Дзвинка.

– Он ее точно убьет, – подтвердила Марта.

Вдруг в комнату влетела пухленькая Рома, девушка Анатоль Палыча:

– Все люкс! Я все устроила! Анатоль Палыч сказал: «Раз он дурак, то так ему и надо! И нечего сюда такую красивую девушку впутывать!» И еще сказал, что все замнет. Сейчас он послал за Мыколой, и они вместе обсудят это дело. У него такие связи!..

– Так ведь он ожил! – перебила ее Марта. – Вот он сам видел.

– К-к-как ожил?.. Совсем ожил?.. – оторопела Рома. – Так ты его не убила? А чего ж ты переполоху столько наделала?

– Так, понятно, – сказал я. – Пойду, перехвачу Мыколу. А ты катай к своему Анатоль Палычу и объяви новость.

С Мыколой я столкнулся на лестнице. Внизу в кресле, раскорячив босые ноги, сидел Додик и хлестал водку. Увидев меня, закричал:

– Эй, ты! Трах-тарарах! Ты кого сюда привел, трах-тарарах! Что ты мне за шалаву подсунул?! А?! Сейчас я тебе, падла, зубы вправлю!

Я отвел Мыколу в сторонку и объяснил, что идти к Анатоль Палычу потребность уже отпала, вместо этого пора убираться с девушками, а то от этого Додика неизвестно чего можно ожидать.

– Когда должен приехать автобус?

– Может уже и есть, – ответил Мыкола.

– Нужно забрать отсюда этого придурка.

– Попробуй забери его.

– Хорошо, тогда все-таки иди к Анатоль Палычу и объясни ему ситуацию. Додик только его и послушает. А я скажу девушкам, чтобы собирались.

Минут через пятнадцать Додик уже сидел запертый в комнате Анатоль Палыча, а девушки высыпали во двор. У каждой была немалая сумочка, по очертаниям которой можно было догадаться, что туда перекочевали заморские сокровища баров. Что же, стоит и мне подумать о себе. К тому же у меня еще и маковой росинки во рту не было. И я пошел на кухню.

– Сухой паек на двадцать человек! – гаркнул я.

– Кто сказал? – поинтересовался шеф-повар.

– Анатоль Палыч сказали!

– Одну минутку.

Повар приволок большую картонную коробку и принялся паковать консервы, банки и всякую всячину.

– Говорили Анатоль Палыч, чтобы поросенка не забыли! – напомнил я. – Вчера его не подавали.

– А-а… да-да… – засуетился растерянный повар. – Вчера… хе-хе… так вышло… вы уж не обижайтесь… Слишком скоро разошлись… Всего поросенка класть?

– Конечно всего! Сколько там того поросенка!

– Ну да, ну да… молочный он еще… тут вот… ушко… извините, э-э-э…

– Мышка отгрызла?

– Нет-нет! Что вы?! Боже сохрани! Какая мышка?! У нас ту мышек ни-ни… Это я, знаете ли, попробовал, готово ли… и это, э-э-э, слабость такая… ушко…

– Ну, если слабость… Тогда для симметрии и я ушко наверну.

С этими словами я оторвал второе ушко и захрустел на глазах у оторопелого повара. Он покраснел и принялся перевязывать коробку шнуром. Младшие повара вынесли ее за мной, а по дороге я перехватил еще и бармена:

– Сказали Анатоль Палыч, к сухому пайку еще чего-то горячительного!

– А что именно?

– По бутылочке каждого напитка.

– Ого!

– Анатоль Палычу огокнешь!

– А я ничего не сказал.

– Ну так пакуй и неси в автобус.

Автобус как раз въезжал во двор. Ответственные товарищи в это время нежно прощались с девушками. У большинства партийцев был виноватый вид, который свидетельствовал о ночи, напоенной художественным храпеньем.

Проклятый шеф-повар вышел вслед за мной.

– Анатоль Палыч! Можно вас? – спросил он.

– В чем дело? – не оборачиваясь, откликнулся Анатоль Палыч, которому перебили признания в любви.

– Тут вот паечек… э-э… сухой…

– Ну и что?

– Паечек, говорю, сухой понесли.

Вот чертов повар! Перестраховывается!

– Ну и правильно понесли! Ты давай, дарагой, на стол накрывай! Щас машины за нами приедут!

Как только повар отошел, тут же выскочил бармен, неся на плече еще одну коробку. На этот раз с бутылками. Та-ак, сейчас и он будет проверять, не соврал ли я. Так и есть, остановился и вылупился на Анатоль Палыча, ожидая, пока тот отвернет голову от лебединой шейки.

– Ну, чего застрял?! – рявкнул я во весь голос.

Бармен яростно сверкнул глазами, но не двинулся с места. Через полминуты Анатоль Палыч наконец заметил его присутствие.

– Ты еще тут, дарагой?! Я кому сказал стол накрывать?!

– А… а это куда?

– Как куда? – переспросил Анатоль Палыч.

И, заприметив в нем еле уловимое намерение задуматься, я тоже встрял:

– Сухой паечек!

Бармен затряс головой и уже раскрыл рот, чтобы что-то объяснить, но Рома, быстро сориентировавшись, кинулась целовать Анатоль Палычу ушко:

– Это ням-ням для твоей кошечки, мр-мяу-у!

– Ясно?! – рявкнул Анатоль Палыч через плечо. – Давай, чеши атсюда!

Бармена сдуло, а начальство с горячими поцелуями и объятиями повело девушек к автобусу. Дзвинка уже сидела внутри и следила из окна за дверью особняка, не выскочит ли вдруг Додик. Она не отвела глаз до тех пор, пока автобус не выехал на шоссе. Только тогда перевела дух и прижалась ко мне. Я обнял ее и почувствовал, как меня начинает слегка бить дрожь – очевидно, я простыл.

– Ну, теперь ты мне наконец расскажешь, как прошла незабываемая ночь? – спросил я.

– Издеваешься? Когда я прочитала в туалете записку, то первой мыслью было немедленно выпрыгнуть из окна. Больше всего я переживала, что мне так и не удалось споить Додика.

– Неужели тебе пришлось его хлестать?

– О боже! Я думала, что с ума сойду! Он дал мне ремень и приказал его бить по… по…

– По заднице?

– Прекрати хохмить. Да, по заднице. И при этом требовал – сильнее! сильнее! Потом как-то так дико рассмеялся и сказал: «Пошли в парк. Я хочу тебя на природе». Он прихватил бутылку шампанского и потащил меня в парк. А там вытащил своего несчастного слизняка и сказал: «Давай, соси!» Я стала прикидываться пьяной и ответила смехом. А этот идиот повалил меня на траву и попытался засунуть его мне в рот. Я, как могла, выкручивалась, а потом нащупала рукой бутылку и заехала ему по затылку. После этого я убежала. Вот и все.

Тут ее уста оказались рядом с моими, я и припал к ним, пьянея от чувств, затопивших меня. Вместе с тем я чувствовал, что меня все сильнее знобит.

– Да ты весь горишь, – охнула Дзвинка, прикоснувшись к моему лбу. – Я тебя никуда не отпущу. Останешься у нас.

Я закрыл глаза и раскрыл их, когда кто-то крикнул:

– Приехали!

Девушки вынесли коробки из автобуса. Мы стояли возле дома пани Алины.

– Помни про двадцатое! – бросил на прощанье Мыкола, и я горестно подумал: неужели всему этому еще не конец?

Далее я туманно припоминаю, как меня положили наверху в комнате в кровать, как напоили чаем и дали какие-то таблетки. Я то проваливался в сон, то просыпался и лежал с открытыми глазами. Поздно вечером, проснувшись, я почувствовал рядом с собой чье-то теплое дыхание. Рядом со мной лежала Дзвинка. Я положил ей голову на плечо и крепко заснул.