Окна моей комнаты выходили в сад. Хозяева жили наверху и, как я понял, прямо надо мной. Это означает, что когда пану Роману вздумается погарцевать на Дзвинке, у меня будут волшебные минуты для вдохновения.

Кухня находилась внизу в сутерине, там также жила служанка – полная пожилая женщина с пронзительным всезнающим взглядом и большим зобом, который клокотал при каждом ее слове. Дзвинка представила меня холодным тоном, а сама исчезла, имитируя полное равнодушие.

– Можете называть меня пани Зоня. Чтоб вы знали, что тут все у нас расписано по часам. Завтрак в девять, обед в два пополудни, ужин в семь. Вы будете есть с хозяевами. Но если по каким-то причинам опоздаете, то еда будет ждать вас в холодильнике. Вот, тут вам микроволновая печка, разогреете себе поесть.

Я выслушал ее тираду и, улучив паузу, поблагодарил и подался к себе в комнату. Я лег на диван, заложил руки за голову и загрустил. Конечно, деньги мне нужны, но как долго я смогу выдержать такую работу? И удастся ли вырваться с нее после того, как я узнаю обо всем, что здесь творится?

 

– Отвезешь вот это, – сказал пан Роман на следующий день, вручая мне черный дипломат. – Зайдешь в обком партии и скажешь дежурному милиционеру, что тебя ждет товарищ Бобрик. Поднимешься в его кабинет на втором этаже, вручишь дипломат.

– А что в дипломате?

– Всего-навсего альбом с фотографиями.

Наверное, тот самый альбом, о котором мне говорила Дзвинка.

– Пригласишь его на эту субботу. Да не забудь уточнить, сколько их точно приедет.

– И все?

– Нет. Подождешь, пока он рассмотрит альбом, сделает пометки и вернет альбом назад.

Я сел в машину и всю дорогу, пока мы ехали, боролся с соблазном заглянуть в дипломат, но суровый взгляд Макса не вызывал никакого доверия.

Авто остановилось у обкома, я смерил глазами здание, попасть в которое простые смертные и мечтать не могли. При входе меня остановил милиционер.

– Я к товарищу Бобрику.

– Фамилия?

Я назвался. Милиционер по телефону убедился, что я не вру, и пропустил меня.

Поднявшись этажом выше, я поплелся длинными коридорами, разыскивая укромное местечко. Наконец я нашел его и быстренько открыл дипломат. Там было целых два альбома. Я развернул один и увидел фотографии красивых девушек в самых разнообразных позах. Внизу под снимками были написаны их имена, и больше ничего.

Затем я вытащил второй альбом и когда раскрыл его, даже ахнул. Тут уже на фотографиях были не взрослые девушки, а маленькие девочки. Даже указывался их возраст. Младшей было восемь, а старшей четырнадцать. Девочки были такие же голенькие, как их товарки. У некоторых были уже сформировавшиеся тела с маленькими аккуратненькими грудками и соблазнительными кудряшками на животике, а другие были совсем еще дети. Однако и те и другие демонстрировали, улыбаясь, все свои прелести.

Эге, да ту пахнет жареным! – подумалось мне. Я спрятал альбомы в дипломат и быстренько подался к товарищу Бобрику. В приемной меня встретила жопасто-грудастая дама лет тридцати пяти с буйной шевелюрой, которая возвышалась над головой, словно пороховая башня; ее размалеванный рот расползся в многозначительной усмешке.

– О-о, вы новенький? – спросила она, одним движением глаз оценивая меня с головы до ног. – Товарищ Бобрик ждут.

И, словно беспокоясь, что я сам не попаду в двери, провела меня, положив руку на спину. Ее ладонь была горячей и голодной.

В просторном кабинете за бескрайним столом сидел сам товарищ Бобрик – родной папусик нашей области, перед которым дрожали все. Товарищ Бобрик при желании мог разговаривать и на украинском языке, но я оказался вовсе не тем человеком, который мог вызвать у него подобное желание. Местная легенда гласила, что будто бы настоящая фамилия его была Бобрин, и вообще он не украинец, а еврей. Мне было, по правде, на это начхать.

– Садись, – сказал он мне, отобрав дипломат.

Умелыми руками он открыл замки и добыл оба альбома. Молча, громко сопя под нос, он листал страницы, и время от времени что-то записывал на бумаге. Наверное, имена отобранных девушек.

Когда очередь дошла до следующего альбома, он взглянул на меня внимательно, но я сделал вид, что меня совершенно не интересует ни альбом, ни его персона. К счастью, на столе передо мной лежала кипа газет, и я, вперившись в них, лишь вполглаза следил за товарищем Бобриком. Его мое равнодушие полностью удовлетворяло. Альбом с маленькими девочками приковал его внимание куда сильнее, чем предыдущий. Теперь он переворачивал страницы так медленно, что мне казалось, я до ночи не выйду из этого кабинета.

Вдруг он наклонился к селектору, нажал кнопку и сказал:

– Позови Ярчука. А ты, – обратился он ко мне, – подожди в приемной.

Я вышел. Секретарша предложила мне сесть в кресло, а через минуту появился какой-то толстый, похожий на жабу мужик и исчез за дверью кабинета. Теперь они вдвоем смакуют голенькие тельца и цокают языками от вожделения. Специфичные клиенты у пана Романа.

– Ну, рассказывай, – подала голос секретарша. – Как поживает пан Роман?

– Вполне хорошо.

– Давно я у него не была. А ты с каких пор у него работаешь?

– Со вчерашнего дня.

– Хо-хо! И сразу к товарищу Бобрику?

– Служба, – развел я руками.

– Должно быть, в эту субботу мы придем к вам?

– С товарищем Бобриком?

– Ну да. Что за вопрос? Ах, ты ведь новенький. Как тебя зовут? Юрко? Меня Лида. Слушай, вы бы там что-нибудь и для нас, женщин, придумали веселенькое. А то все одни начальники, так сказать, в расцвете творческих лет. То есть пенсионного возраста. Ой, боже, что я говорю! Это у меня такие шутки. Как там Дзвиночка? Луч света в темном царстве. Роман ее бережет, как зеницу ока. Ах да, на вот, для нее – конфеты финские.

Она дала мне большую цветную коробку. В эту минуту открылась дверь и появился Ярчук. Он положил на стол дипломат и сказал:

– Передай Роману, что в субботу будем.

– В количестве? – встряла секретарша.

– В количестве восьми… нет, девяти, – глянул он на секретаршу, – да, девяти человек.

Я взял дипломат и конфеты, вежливо поклонился и двинулся к выходу.

– Передай привет Роману! – крикнула секретарша. – И Дзвинке!