Книга: Вперёд, Дживз!
Назад: ГЛАВА 4. Дживз и жмот
Дальше: ГЛАВА 6. Забавный случай со стариной Биффи

ГЛАВА 5. Тётушка и лежебока

Теперь, когда всё закончилось, я могу откровенно вам признаться, что в деле Рокметеллера Тодда бывали минуты, когда я думал, что Дживз меня подведёт. Глупо, конечно, тем более, что я достаточно хорошо его знаю, но тем не менее подобные мысли не раз приходили мне в голову. По правде говоря, какое-то время я вообще был уверен, что Дживз дал маху.
История Рока Тодда началась ранним весенним утром. Я лежал в постели, восстанавливая своё здоровье девятичасовым крепким сном без сновидений, когда кто-то ткнул меня под рёбра и начал трясти за плечо самым возмутительным образом. С трудом продрав глаза и всё ещё туго соображая, я увидел Рока и первым делом решил, что мне приснился кошмарный сон.
Видите ли, Рок жил где-то на Лонг-Айленде, во многих милях от Нью-Йорка, и дело не только в этом; много раз он говорил мне, что никогда не встаёт раньше двенадцати и редко раньше часу. Будучи самым ленивым молодым человеком во всей Америке, он избрал себе профессию, которая позволяла ему бездельничать, сколько влезет. Дело в том, что Рок был поэтом. По крайней мере, если он чем-то и занимался, так это писал поэмы, но основную часть времени, насколько я мог судить, он проводил в своего рода трансе. Однажды Рок сказал мне, что может часами сидеть на заборе и наблюдать за червяком, гадая, что ему, червяку, нужно в этом мире.
Рок идеально отрегулировал свою жизнь. Примерно раз в месяц он тратил три дня на то, чтобы написать несколько поэм, а остальные триста двадцать девять дней в году отдыхал. Я никогда не думал, что поэзия может прокормить, даже если вести такой образ жизни, какой вёл Рок, но, по-видимому, достаточно избегать рифм как огня и при этом призывать молодое поколение вкалывать, не жалея сил, чтобы американские издатели стали драться за право тебя напечатать. Как-то Рок показал мне одно из своих произведений. Оно начиналось следующим образом:
Будь!
Будь!
Прошлое мертво.
Будущее не рождено.
Будь сегодня!
Сегодня!
Будь каждым нервом,
Будь каждым фибром,
Каждой каплей красной крови!
Будь!
Будь!

Там было ещё три куплета, и вся эта хреновина была напечатана на обложке журнала по краям, а в центре стоял полуголый мужчина с мускулами, радостно глядевший на солнце. Рок сказал, что ему заплатили за поэму сто долларов, после чего он целый месяц валялся в постели до четырёх.
О будущем ему можно было особо не беспокоиться, так как где-то в Иллинойсе он имел про запас богатую тётушку. Для меня всегда оставалось загадкой, почему так много моих приятелей зависят от своих дядей и тётей. Взять, к примеру, Бяку и герцога Чизвикского, или Корку, который находился на иждивении Александра Уорпла, птичьего специалиста, пока они не рассорились. А скоро я расскажу вам историю моего ближайшего друга Оливера Сипперли, чья тётя живет в Йоркшире. Знаете, это не может быть простым совпадением. Наверное, так задумано. Я имею в виду, Провидение, должно быть, заботится о бедолагах на этом свете, и лично я считаю, что оно поступает абсолютно правильно. Я с детства воспитывался у тёток, которые шпыняли меня почём зря, и поэтому я всегда радуюсь за своих друзей, имеющих более или менее сносных родственников.
Однако я заболтался. Вернёмся к Року и его тёте, проживающей в Иллинойсе. Так вот, если учесть, что беднягу назвали Рокметеллер в её честь (а это само по себе, согласитесь, давало ему право на солидную денежную компенсацию) и что он был единственным её наследником, положение его было достаточно прочным. Он признался мне, что, получив наследство, вообще бросит работать, и добавил что, может быть, когда-нибудь напишет поэму, в которой призовёт всех молодых людей с утра до вечера наслаждаться жизнью, задрав ноги на каминную полку и покуривая трубку.
И этот вот человек спозаранку тыкал меня в рёбра!
— Прочти, Берти! — несвязно выкрикнул он. Я с трудом разглядел, что он машет перед моим лицом каким-то листом бумаги, скорее всего письмом. — Проснись и прочти!
Пока я не выпью с утра чаю и не выкурю сигарету, я не умею читать. Я нашарил на столике кнопку звонка. В спальне появился Дживз, свежий как огурчик. Не представляю себе, как это у него получается.
— Чай, Дживз.
— Слушаюсь, сэр.
Рок всё ещё нависал надо мной, размахивая своим отвратительным письмом.
— Прочти!
— Я не могу. Я ещё не выпил чай.
— Тогда слушай.
— От кого письмо?
— От моей тётушки.
В эту минуту я снова заснул и проснулся, когда он говорил:
— Так что же мне теперь делать?
Дживз вплыл в спальню с подносом, и мне сразу полегчало.
— Рок, старина, прочти всё сначала, — сказал я. — Мне хочется, чтобы Дживз тоже послушал. Тётушка мистера Тодда написала ему какое-то чудное письмо, Дживз, и нам нужен твой совет.
— Слушаюсь, сэр.
Он стоял посередине комнаты, всей своей позой выражая готовность целиком и полностью посвятить себя правому делу. Рок вновь начал читать:
"Мой дорогой Рокметеллер,
Я давно думала и пришла к выводу, что я совершенно напрасно медлила с решением, которое приняла сейчас".
— Что скажешь, Дживз?
— В настоящий момент трудно сказать что-либо определённое, сэр. Несомненно, в дальнейшем всё будет значительно понятнее.
— Продолжай, старина, — произнёс я, пережёвывая хлеб с маслом.
«Ты знаешь, как всю свою жизнь я стремилась приехать в Нью-Йорк и своими глазами увидеть кипучую жизнь этого города, о котором я так много читала. Боюсь, теперь мою мечту осуществить будет невозможно: я старая, дряхлая женщина. У меня совсем не осталось сил».
— Печально, Дживз, что?
— Вне всяких сомнений, сэр.
— Как же, печально! — воскликнул Рок. — Она просто ленива до безобразия. Я был у неё на Рождество, и смею тебя уверить, она пышет здоровьем. Её доктор сказал мне, что с ней всё в порядке, но она без устали твердит о своём безнадёжном состоянии, и ему приходится с ней соглашаться. Тётушка вбила себе в голову, что поездка в Нью-Йорк её убьёт, и поэтому сидит дома, хотя всю жизнь мечтала сюда приехать.
— Совсем как тот парень, чьё сердце в горах скакало за оленем. Я прав, Дживз?
— Ситуации сходные, сэр.
— Продолжай, Рок, старина.
«Не имея возможности наслаждаться чудесами Нью-Йорка лично, я решила, что по крайней мере смогу сделать это с твоей помощью. Эта изумительная мысль пришла мне в голову только вчера, когда я прочитала в воскресном выпуске газеты поэму о молодом человеке, всю свою жизнь тосковавшем по одной вещи и получившем её только на склоне лет, когда он 6ольше не мог ею воспользоваться. Я даже прослезилась и подумала, что ничего не пожалела бы, лишь бы ему помочь».
— Мне не удалось выдавить из неё ни слезинки, — с горечью сказал Рок, отрываясь от письма, — на протяжении десяти лет.
"Ты знаешь что, когда я умру, тебе достанется всё моё состояние, но до сих пор я не считала возможным помогать тебе в финансовом отношении. Сейчас я решила выплачивать тебе содержание, но при одном условии. Мои поверенные будут ежемесячно передавать в твоё распоряжение крупную сумму денег, если ты переедешь в Нью-Йорк и станешь там развлекаться вместо меня. Я хочу, чтобы ты был моим представителем. Я хочу, чтобы ты испытал всё, чего мне уже не суждено испытать. Я хочу, чтобы ты с головой погрузился в сказочно-весёлую жизнь Нью-Йорка. Я хочу, чтобы ты был душой блестящего общества.
И кроме того, я хочу — вернее, настаиваю, — чтобы ты писал мне письма по меньшей мере раз в неделю и рассказывал обо всех своих приключениях. Если моё злосчастное здоровье не позволяет мне самой испытать радости жизни, по крайней мере я удовлетворюсь, наслаждаясь ими из вторых рук. Помни, что меня интересуют мельчайшие подробности, даже те, которые могут показаться тебе тривиальными.
Твоя любящая тётушка Изабель Рокметеллер."
— Что делать? — спросил Рок.
— Что делать? — спросил я.
— Да. Что, чёрт побери, мне делать?
Только сейчас до меня дошло, что старина Рок вёл себя несколько странно, если учесть, что на него с неба свалилась куча денег. С моей точки зрения, он должен был улыбаться до ушей и прыгать до потолка, а не стоять с таким видом, словно судьба съездила ему по физиономии. Его поведение меня поразило.
— Разве ты не рад? — спросил я.
— Рад?
— Если б я был на твоем месте, то визжал бы от восторга. По-моему, тебе крупно повезло.
Он взвыл как волк, дико на меня посмотрел и начал выдавать о Нью-Йорке такое, что я невольно вспомнил Джимми Мунди, который называл себя то ли реформатором, то ли душеспасителем, то ли ещё кем-то, точно не помню. Джимми путешествовал с лекциями по всей стране и недавно прибыл в Нью-Йорк. Несколько дней назад я забежал на полчаса в Мэдисон Сквер Гарден, чтобы его послушать. Можете мне поверить, Джимми не стесняясь высказал Нью-Йорку всё, что он о нем думал, видимо, невзлюбив его с первого взгляда, но, клянусь чем хотите, это просто детский лепет по сравнению с тем, что сейчас говорил о городе Рок.
— Крупно повезло! — вскричал он. — Переехать в Нью-Йорк! Жить в Нью-Йорке! Бросить мой маленький домик ради душной вонючей дыры под названием квартира в этой богом проклятой загнивающей Геенне! Вечер за вечером проводить в толпе, где каждый придурок считает жизнь Пляской Святого Витта и думает, что вовсю развлекается, так как шумит за шестерых, а пьёт за десятерых! Нью-Йорк вызывает у меня отвращение, Берти! Я никогда не приезжал бы сюда, если б мне не надо было встречаться с издателями. Этот город омерзителен. Его душа больна белой горячкой. При одной мысли о том, что мне надо остаться здесь хотя бы на день, меня тошнит. И ты говоришь, что мне крупно повезло!
Я чувствовал себя примерно так, как друзья Лота, которые забежали к нему на огонёк поболтать о всякой всячине и неожиданно услышали критику в адрес Содома и Гоморры. Я даже не подозревал, что старина Рок такой искусный оратор.
— Если я буду жить в Нью-Йорке, это меня убьёт, — продолжал он. — Дышать одним воздухом с шестью миллионами людей! Всё время носить крахмальные воротнички и новые костюмы! Выхо… — Он вздрогнул. — Боже великий! Должно быть, мне придётся каждый вечер переодеваться к обеду! Какой ужас!
Я был шокирован, по-настоящему шокирован.
— Дорогой мой! — с упрёком сказал я.
— Берти, ты всегда переодеваешься к обеду?
— Дживз, — холодно произнёс я, — сколько у нас вечерних туалетов?
— У нас три фрака, сэр, два смокинга…
— Три.
— Практически два, сэр. Если помните, мы не можем носить третий. У нас также имеется семь белых жилетов.
— А рубашек?
— Четыре дюжины, сэр.
— А белых галстуков?
— Первые две полки платяного шкафа отведены под наши белые галстуки, сэр.
Я повернулся к Року.
— Вот видишь?
— Я не согласен! Я не могу согласиться! Я скорее повешусь, чем соглашусь! Откуда, чёрт побери, мне знать, как носят все эти костюмы? Ты хоть понимаешь, что я почти никогда на снимаю пижамы раньше пяти часов пополудни, а затем чаще всего просто надеваю сверху свитер?
Я заметил, что Дживз поморщился. Бедный малый. Эти откровения оскорбляли его в лучших чувствах.
— В таком случае, что ты собираешься делать? — спросил я.
— Именно это я и хотел бы знать.
— В конце концов ты можешь написать тётушке, объяснить ей все обстоятельства и отказаться.
— Могу… если плюну на наследство. Она в два счёта перепишет завещание.
Тут он был прав.
— Что скажешь, Дживз? — спросил я.
Дживз почтительно откашлялся.
— Основное затруднение, сэр, насколько я понимаю, возникло вследствие того, что, согласно условиям договора, мистер Тодд за ежемесячное содержание обязан писать подробные письма мисс Рокметеллер обо всех своих приключениях, а единственный способ добиться желаемого результата, если мистер Тодд не желает жить в Нью-Йорке, заключается в том, чтобы найти ему на замену человека, который ходил бы повсюду и подмечал бы все детали, интересующие мисс Рокметеллер, а затем передавал бы свои заметки мистеру Тодду для литературной обработки — что ему нетрудно будет сделать при его богатом воображении — и дальнейшей отправки мисс Рокметеллер.
Сказав эту фразу на одном дыхании, Дживз умолк.
Рок беспомощно на меня посмотрел. Он не был вскормлен на Дживзе, как я, и, естественно, растерялся.
— Послушай, он не мог бы выражаться яснее, Берти? — сказал Рок. — Сначала мне показалось, я что-то понял, но потом у меня всё перепуталось.
— Дорогой мой, это предельно просто. Я знал, что мы можем положиться на Дживза. Тебе надо попросить кого-нибудь пошляться по городу и записать свои впечатления, которые ты потом литературно обработаешь и пошлёшь своей тётушке. Верно, Дживз?
— Именно так, сэр.
В глазах Рока зажёгся луч надежды. Он изумлённо посмотрел на Дживза, наверняка поражаясь огромному интеллекту славного малого.
— Но к кому мне обратиться? — спросил он. — Тут нужен человек умный и наблюдательный, умеющий подмечать мельчайшие подробности.
— Дживз! — сказал я. — Пусть этим займётся Дживз!
— А он согласится?
— Ты ведь согласишься, Дживз, не правда ли?
Впервые с тех пор, как Дживз у меня появился, я увидел на его лице нечто, напоминающее улыбку. Уголок его рта сдвинулся на четверть дюйма, а рыбьи глаза, обычно созерцавшие мир, лукаво блеснули.
— Я буду рад помочь вам, сэр. Должен признаться, в свой выходной я посетил несколько мест в Нью-Йорке, представляющих интерес, и мне будет крайне приятно продолжить знакомство с ними.
— Прекрасно! Я абсолютно точно знаю, чего хочется твоей тёте, Рок. Она жаждет услышать о кабаре. В первую очередь, Дживз, сходи к Райгельхаймеру. Ресторан на Сорок Второй улице. Его каждый знает.
Дживз покачал головой.
— Простите, сэр. К Райгельхаймеру давно никто не ходит. Сейчас самое модное кабаре — «Шалости на крыше».
— Видишь? — сказал я Року. — Положись на Дживза. Он знает, что делает.

 

* * *

 

Не часто бывает, что ты сам и те, кто вокруг тебя, счастливы, но мы доказали всему миру, что это возможно. Можно сказать, всем нам подфартило. С самого начала всё сложилось крайне удачно.
Дживз был счастлив потому, что, во-первых, ему нравится упражнять свой гигантский мозг, а во-вторых, он развлекался за чужой счёт, не жалея денег и сил. Однажды вечером я встретил его в «Полуночниках». Он сидел за столиком у танцплощадки и жевал толстую сигару. Лицо его выражало небрежную снисходительность, и он делал какие-то пометки в записной книжке. Если говорить обо мне, я был счастлив тем, что помог Року, которого очень любил. О самом Роке и говорить не приходится. Он был счастлив вдвойне, потому что ничто теперь не мешало ему сидеть на заборе и смотреть на червяков. Что же касается его тётушки, она была на седьмом небе от счастья — иначе не скажешь. Бродвейские впечатления доходили до неё издалека, но ей, видимо, это было всё равно. Первое письмо, которое она прислала Року, состояло из одних восторженных восклицаний. Впрочем, это было неудивительно, потому что Рок, основываясь на заметках Дживза, отправлял ей письма одно чище другого. Чудно! Возьмем, к примеру, меня, человека, знающего толк в жизни, от которой Рока мутит. А теперь возьмём письмо, которое я написал приятелю в Лондон:
"Дорогой Фредди,
Ну вот, я в Нью-Йорке. Неплохой город. Я неплохо провожу время. Кабаре очень даже ничего. Дела у меня идут неплохо. Не знаю, когда вернусь. Как там ребята?
Салют!
Твой Берти.
P.S. Давно не видел старину Теда?"
И ещё учтите, что старина Тед интересовал меня как прошлогодний снег, и я ввернул его, чтобы проклятое письмо получилось хоть чуть длиннее.
А теперь прочтите, что писал на ту же тему Рок:
"Дорогая тётушка Изабель,
Смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас за то, что вы предоставили мне чудесную возможность жить в этом удивительном городе? С каждым днём я восхищаюсь Нью-Йорком всё больше и больше. Особенно хороша Пятая авеню. Одеваются здесь бесподобно."
Далее шло описание нарядов. Я никогда не думал, что Дживз такой дока во всём, что касается одежды.
"Вчера вечером мы с приятелями зашли в «Полуночники». Сначала посмотрели шоу, а после обеда отправились на Сорок Третью улицу. Весёлая подобралась компания. Джорджи Коен присоединился к нам после полуночи и рассказал забавную историю, приключившуюся с Уилли Колье. Фред Стоун забегал на минутку, а Дуг Фэрбэнкс показал нам несколько фокусов, и мы хохотали до слёз. Эд Винн и Лаурет Тэйлор гуляли рядом в своей компании. Шоу в «Полуночниках» мне понравилось. Посылаю тебе программку.
Вчера вечером мы сидели в «Шалостях ни крыше…»
И так далее, и тому подобное. Трудно сосчитать, сколько ярдов бумаги он исписал. Должно быть, тут дело в артистическом темпераменте. Я имею в виду, что парню, сочиняющему поэмы и прочую дребедень, легче добавить перцу в письма, чем мне. Во всяком случае, Рок писал именно то, что требовалось. Я позвал Дживза и поздравил его с успехом.
— Дживз, ты просто чудо!
— Благодарю вас, сэр.
— Ума не приложу, как тебе это удаётся. Я много раз бывал там же, где ты, но помню только, что неплохо провёл время.
— Дело привычки, сэр.
— Уверен, письма мистера Тодда приведут мисс Рокметеллер в восторг, что?
— Несомненно, сэр, — согласился Дживз.
И, пропади всё пропадом, они привели её в восторг! Её восторг, прах его побери, был неописуем! Хотите знать, что случилось? Однажды вечером, примерно через месяц после того, как началась эта история, я сидел в гостиной и курил сигарету, давая отдых своей бедной головушке, когда дверь открылась и голос Дживза нарушил тишину, произведя на меня впечатление разорвавшейся бомбы.
Поймите меня правильно, Дживз никогда не говорит громко и тем более не кричит. У него мягкий спокойный голос, который как бы доносится издалека и тем не менее звучит отчётливо. Но то, что он сказал, заставило меня подпрыгнуть, как молодую газель, учуявшую охотника.
— Мисс Рокметеллер!
В гостиную вошла высокая, крепкого сложения женщина.
Я потерял дар речи, честно в этом признаюсь. Должно быть, Гамлет чувствовал себя так же, как я, когда дух отца нагрянул к нему в гости. Я настолько привык к мысли, что тетушка Рока и Иллинойс неотделимы друг от друга, что сначала не поверил собственным ушам. Затем я посмотрел на Дживза. Он стоял с отрешённым видом, бесчувственная скотина, вместо того чтобы броситься на выручку своему молодому господину.
Тётушка Рока напоминала безнадёжно больную меньше всех, кого я знал, за исключением, пожалуй, тёти Агаты. К слову, она была похожа на тётю Агату как две капли воды. Её внешний вид не оставлял сомнений в том, что она может быть крайне опасна, если её надуть, н внутреннее чутьё подсказывало мне, что она наверняка решит, что её надули, если когда-нибудь узнает, как поступил с ней Рок.
— Доброе утро, — с трудом выдавил из себя я.
— Здравствуйте. Мистер Коен?
— Э-э-э, нет.
— Мистер Фред Стоун?
— Не совсем. Вообще-то меня зовут Вустер, Берти Вустер, знаете ли.
На её лице отразилось разочарование. Прекрасное древнее имя Вустеров ничего не значило в её глазах.
— А где Рокметеллер? — спросила она. — Разве его нет дома?
Она попала в цель с первого выстрела. Я не знал, что ответить. Ничего путного мне в голову не пришло. Ведь не мог же я сказать ей, что Рок остался за городом наблюдать за червяками.
Я едва уловил какой-то тихий звук. Эго был почтительный кашель, с помощью которого Дживз даёт понять, что собирается заговорить несмотря на то, что к нему никто не обращался.
— Если помните, сэр, мистер Тодд уехал утром с друзьями покататься на автомобиле.
— Совершенно верно, Дживз, совершенно верно, — сказал я, бросив взгляд на часы. — Он не говорил, когда вернётся?
— Мистер Тодд дал мне понять, сэр, что приедет очень поздно.
Дживз исчез, а тётушка уселась на стул, который я забыл ей предложить, и посмотрела на меня, как на обглоданную кость, которую собака за ненадобностью утащила из дома, чтобы зарыть на досуге. Моя тётя Агата, проживающая в Англии, часто на меня так смотрит, и каждый раз по моей спине бегают мурашки.
— Неплохо устроились, молодой человек. Скажите, вы друг Рокметеллера?
— О, да, конечно!
— Должно быть, так, раз вы расположились здесь, как у себя дома.
Даю вам честное слово, этот неожиданный удар послал меня в нокаут. Я начисто перестал соображать. Я собирался повести себя как радушный хозяин, и неожиданно оказался в роли незваного гостя. Надеюсь, вы поняли, что голос мисс Рокметеллер выражал отнюдь не радость по поводу того, что я зашёл навестить её племянника. Она разговаривала со мной таким тоном, будто я был чем-то средним между взломщиком и водопроводчиком, который пришёл прочистить засорившуюся ванну. Моё присутствие её раздражало.
Говорить нам больше было не о чем, и я не знаю, чем это всё закончилось бы, если б в голову мне не пришла спасительная мысль. Чай — прекрасная тема для разговора.
— Не хотите ли чашечку чая? — спросил я.
— Чая?
Она сказала это так, словно первый раз в жизни слышала о подобном напитке.
— Нет ничего лучше чашечки чая после долгого путешествия, — объяснил я. — 3дорово подхлёстывает, знаете ли. Взбодряет лучше некуда. Я имею в виду, чай восстанавливает силы, ну и всё такое. Пойду скажу Дживзу.
Я пулей вылетел в коридор и ворвался в каморку Дживза. Малый сидел и читал газету с беспечным видом, словно ничего особенного не произошло.
— Дживз, — сказал я, — нам нужен чай.
— Слушаюсь, сэр.
— Знаешь, Дживз, это уж слишком, что? — Я хотел, чтобы он мне посочувствовал, ну, сами понимаете, в такие минуты легче становится, когда тебя пожалеют. — Она вбила себе в голову, кто квартира принадлежит мистеру Тодду. С чего, пропади всё пропадом, она это взяла?
Джин, держась с большим достоинством, налил воду в чайник.
— Несомненно, мисс Рокметеллер пришла к подобному выводу, — сказал он, — основываясь на письмах мистера Тодда. Если помните, сэр, мы дали обратный адрес этой квартиры. Таким образом, создалось впечатление, что мистер Тодд живёт в центре города.
Я вспомнил. Тогда эта мысль показалась нам очень удачной.
— Да, Дживз, но, знаешь ли, неловко всё получилось. Она смотрит на меня, как на незваного гостя! Великие небеса! Не удивлюсь, если она считает меня нахлебником, который клянчит у её племянника рубашки и напрашивается на бесплатные обеды!
— Вполне вероятно, сэр.
— Куда уж хуже, должен тебе сказать.
— Весьма неприятно, сэр.
— И ещё, Дживз. Что нам делать с мистером Тоддом? Надо как можно скорее вытащить его из Лонг-Айленда. Как только принесёшь чай, пойди и дай ему телеграмму. Пусть срочно приезжает.
— Я уже сделал это, сэр. Я позволил себе написать записку и отослать её с мальчишкой-рассыльным на почту.
— Разрази меня гром, ты обо всём позаботился, Дживз!
— Благодарю вас, сэр. Подать к чаю тосты? Да, сэр. Слушаюсь, сэр.
Я вернулся в гостиную. Она так и сидела на краешке стула, не поменяв позы. Спина у неё была прямая, словно она аршин проглотила, а зонтик в её руках был направлен на меня, как копьё. Когда я вошёл, она одарила меня ещё одним взглядом, от которого мурашки бегают по спине.
И дураку было ясно, что я пришёлся не по душе миссис Рокметеллер. Должно быть, она не могла мне простить, что я не Джордж М. Коен. Согласитесь, это ни в какие ворота не лезет.
— Удивительно, что? — сказал я примерно после пятиминутного молчания, пытаясь хоть как-то наладить с ней отношения.
— Что удивительно?
— Ну, то, что вы приехали, и всё такое.
Она подняла брови и посмотрела на меня поверх очков.
— Вас удивляет, что я приехала навестить своего единственного племянника?
— Нет, нет, что вы! Конечно, нет! Ни в коем случае! Я только хотел сказать…
В этот момент в гостиной материализовался Дживз с чаем. Я был ужасно рад его видеть. Когда ищешь, как выкрутиться из дурацкого положения, лучше всего заняться делом. Я налил ей чай. Она отхлебнула глоток, и, задрожав с головы до ног, поставила чашку на стол.
— Молодой человек, — ледяным тоном спросила тётушка Рока, — неужели вы считаете, что эту бурду можно пить?
— О, конечно! Здорово подхлёстывает, знаете ли.
— Что означает выражение «здорово подхлёстывает»?
— Ну, бодрит, знаете ли. Освежает на все сто. Одним словом, воодушевляет.
— Я не поняла ни единого вашего слова. Скажите, вы англичанин?
— Э-э-э, да.
Она промолчала, но молчание её было таким красноречивым, что я предпочёл бы услышать, как она ругается. Каким-то непонятным образом ей удалось довести до моего сведения, что она не любит англичан вообще и меня в частности.
Пауза затянулась.
Затем я сделал вторую попытку, хотя всё больше склонялся к мнению, что невозможно вести оживлённый разговор тет-а-тет, когда один из собеседников выдавливает из себя слова в час по чайной ложке.
— Вам понравилось в отеле? — спросил я.
— В каком отеле?
— В котором вы остановились.
— Я не останавливалась в отеле.
— Собираетесь погостить у друзей, что?
— Естественно, я буду жить у своего племянника.
Сначала я просто не понял, о чём она говорит, затем меня прошиб холодный пот.
— Как?! Здесь?! — прохрипел я.
— Конечно! Зачем мне куда-то идти?
Внезапно я осознал весь ужас своего положения. Я просто не знал, что мне делать. Если б я объяснил ей, что Рок здесь не живёт, то выдал бы бедолагу с головой, потому что она потребовала бы у меня его адрес, и на этом всё закончилось бы. Я едва успел оправиться от потрясения, как тетушка снова заговорила.
— Вас не затруднит попросить слугу моего племянника приготовить мне постель? Я хочу прилечь.
— Слугу вашего племянника?
— Человека, которого вы назвали Дживзом. Если Рокметеллер уехал на автомобиле, вам необязательно его дожидаться. Как вы понимаете, он захочет побыть со мной наедине, когда вернётся.
Эта женщина меня добила. Я не помню, как вышел из гостиной и очутился в каморке Дживза.
— Дживз! — прошептал я.
— Сэр?
— Подай мне б и с, только покрепче. Я сейчас упаду.
— Слушаюсь, сэр.
— Всё хуже и хуже, Дживз.
— Сэр?
— Она считает тебя слугой мистера Тодда. Она уверена, что квартира и всё в квартире принадлежит мистеру Тодду. Я думаю, тебе ничего не остаётся, как поддерживать её в этом заблуждении, Дживз. Мы не можем ничего ей сказать, потому что она сразу унюхает, что её надули, а мне не хочется подводить мистера Тодда. Кстати, Дживз, она требует, чтобы ты приготовил ей постель.
Он укоризненно на меня посмотрел.
— Вряд ли мне пристало, сэр…
— Знаю, Дживз, знаю. Но прошу, сделай это ради меня. Уж если на то пошло, мне тоже не пристало уходить из собственного дома и снимать номер в отеле. Что?
— Вы намереваетесь жить в отеле, сэр? А во что вы будете одеваться?
— Святые угодники и их тётушка! Об этом я как-то не подумал! Ты не мог бы сложить мне небольшой чемодан, когда она уснёт, и притащить его в «Аврору»?
— Я не премину это сделать, сэр.
— Ну, кажется всё, Дживз. Когда мистер Тодд приедет, скажи ему, где я.
— Слушаюсь, сэр.
Я огляделся по сторонам. Пришла пора расставания. Знаете, мне стало грустно. Я почему-то вспомнил одну мелодраму, где кого-то выкинули за что-то холодной зимой из собственного дома.
— Прощай, Дживз, — сказал я.
— До свидания, сэр.
И я ушёл, спотыкаясь на каждом шагу. Честное слово.

 

* * *

 

Знаете, я всё больше склоняюсь к мнению, что этот-как-его-там поэт или философ был абсолютно прав, когда утверждал, что каждый парень должен прыгать от радости, если он попал в передрягу. Этот, как его, вообще много чего говорил о страданиях, которые тебя очищают. И ведь так оно и есть. Когда страдаешь, поневоле сочувствуешь ближнему, потому что ты уже подцепил несчастье, а ему это ещё предстоит.
Когда я стоял в одиночестве перед зеркалом в номере отеля, пытаясь самостоятельно повязать галстук, меня вдруг как обухом по голове хватило. Я внезапно понял, что на свете живут толпы парней, вынужденных ухаживать сами за собой, потому что у них нет камердинеров. Я всегда считал Дживза естественным феноменом, но — прах побери! — если задуматься, в мире существует множество молодых людей, которые сами гладят брюки, наливают себе чай по утрам, и так далее, и тому подобное. Знаете, от этой мысли мне стало жутковато. Я хочу сказать, с этого момента я начал понимать, в какой ужасной нужде живут бедняки.
С грехом пополам я оделся. Дживз ничего не забыл, в чемодане лежало всё необходимое — до последней запонки. Честно говоря, от этого моё настроение только ухудшилось. Я загрустил ещё больше, как будто — не помню, кто это сказал, — получил послание с того света.
Я пообедал в маленьком ресторанчике, затем отправился на какое-то представление, но мне всё было безразлично. У меня просто не осталось сил, чтобы пойти поужинать. Никогда в жизни я не чувствовал себя так отвратительно. Я полежал на диване, потом принялся ходить по комнате, стараясь двигаться бесшумно, как будто у меня умер ближайший родственник. Если б рядом со мной находился собеседник, я разговаривал бы шёпотом; и когда зазвонил телефон, я ответил так печально и тихо, что парень на другом конце провода пять раз повторил «алло», видимо решив, что нас не соединили.
Звонил Рок. Бедолага был взволнован донельзя.
— Берти! Это ты, Берти? Проклятье! Я умираю!
— Откуда ты говоришь?
— Из «Полуночников». Мы торчим здесь целый час и, по-моему, застрянем на всю ночь. Я сказал тёте Изабель, что позвоню другу и попрошу его к нам присоединиться. Она просто приклеилась к стулу, а на её лбу крупными буквами написано: «Вот это жизнь!» Она в полном восторге, а я сейчас сойду с ума!
— Что стряслось, старина?
— Ещё немного — и я улизну отсюда, доберусь до реки и утоплюсь! Неужели ты хочешь сказать, Берти, что каждый вечер добровольно отправляешься на эту каторгу? Такое в кошмарном сне не приснится! Я только успел задремать, прикрывшись меню, как откуда ни возьмись появились тысячи визжащих девиц, одетых в воздушные шарики! Здесь два оркестра, и каждый пытается доказать, что может играть громче другого. Я превратился в дебильного калеку! Когда пришла твоя телеграмма, я как раз собирался прилечь и выкурить трубку. В моей душе царили тишина и покой. Мне пришлось одеться на скорую руку и две мили мчаться, как угорелому, чтобы не опоздать на поезд. Я чуть не умер от разрыва сердца; и в довершение ко всему совсем заврался, не зная, что сказать тётушке Изабель. А затем мне пришлось втиснуться в этот твой проклятый фрак!
Крик ужаса вырвался из моей груди. До меня только сейчас дошло, что Року придётся пользоваться моим гардеробом.
— Ты его загубишь!
— Надеюсь, да, — мстительным голосом произнёс Рок. По-видимому, за несколько последних часов характер его резко испортился. — Должен же я хоть как-то отомстить ему за то, что он со мной сделал. Твой фрак на три размера меньше, чем нужно, и я жду не дождусь, когда в нём что-нибудь лопнет. Чем скорее, тем лучше. Тогда у меня появится шанс свободно вздохнуть. Я вообще не дышу с половины восьмого. Если б Дживзу не удалось купить мне воротничок, я давно стал бы трупом, а если бы не оторвалась верхняя пуговица рубашки, я получил бы кровоизлияние в мозг! Берти, это сущий ад! Тётушка всё время уговаривает меня потанцевать. Проклятье! С кем мне танцевать, когда я никого здесь не знаю? Я уж не говорю о том, что каждое движение в твоих брюках — огромный риск. Я вынужден был сказать ей, что подвернул ногу. Она каждые пять минут спрашивает, куда подевались Коен и Стоун: думаю, пройдёт немного времени, прежде чем она узнает, что Стоун сидит в двух столиках от нас. Надо что-то предпринять, Берти! Придумай, что хочешь! Это ты заварил всю эту кашу!
— Я?! Что ты хочешь этим сказать?
— Ну, не ты, так Дживз. Это одно и то же. В конце концов именно ты сказал, чтобы я на него положился. Если б не письма, которые я сочинял по его заметкам, всё было бы в порядке. Я перестарался. Тётушка только что рассказала мне, что находилась при смерти, когда начали приходить мои послания, одно за другим, и воспряла духом, читая о сказочной жизни в Нью-Йорке, до такой степени, что поправилась и решила сюда приехать. Она говорит, что исцелилась благодаря чуду. Берти, с меня хватит! Я этого не вынесу!
— А Дживз ничем не может тебе помочь?
— Нет. Кроме «Весьма прискорбно, сэр», из него слова не вытянешь. Хорош помощничек!
— Знаешь, старина, — сказал я, — в конце концов мне куда хуже, чем тебе. Ты живёшь в комфортабельной квартире, и у тебя есть Дживз. К тому же ты экономишь кучу денег.
— Экономлю? В каком это смысле?
— Ведь ты получаешь содержание, а все расходы, я полагаю, тётушка взяла сейчас на себя.
— Ничего я больше не получаю. Сегодня днём она отправила письмо своему поверенному. Тётушка говорит, что теперь мы всегда будем вместе, и поэтому ей проще самой оплачивать все счета. Клянусь тебе, Берти, я изучил бочку дёгтя с помощью микроскопа и не нашёл в ней ни одной капли мёда!
— Но, Рок, старина, ты не понимаешь! Ты даже представить себе не можешь, как я страдаю в этом жутком отеле без Дживза. Мне необходимо вернуться в квартиру.
— Не смей подходить к ней на пушечный выстрел!
— Но это моя квартира.
— Ничем не могу тебе помочь. Тёте Изабель ты не понравился. Она спросила меня, как ты зарабатываешь на жизнь, а когда я ответил, что ты вообще не работаешь, сказала, что поняла это с первой минуты, так как ты — типичный представитель никчемной, загнивающей аристократии. Так что если тебе кажется, что она от тебя без ума, — перекрестись. Мне надо идти, Берти. Если я задержусь, тётушка выйдет проверить, куда я пропал. До свидания.

 

* * *

 

На следующее утро меня навестил Дживз. Когда он вплыл в номер, я на мгновение почувствовал себя в домашней обстановке и чуть было не расплакался.
— Доброе утро, сэр. Я принёс кое-что из ваших вещей, — сказал он и начал распаковывать чемодан, поставив его на стол.
— Трудно тебе было незаметно умыкнуть их, Дживз?
— Нелегко, сэр. Всё время приходилось быть начеку. Мисс Рокметеллер исключительно наблюдательная леди, сэр.
— Знаешь, Дживз, что ни говори, а это всё-таки свинство. Ты согласен?
— С подобной ситуацией я сталкиваюсь впервые, сэр. Я принёс вам шерстяную клетчатую пиджачную пару, соответствующую погоде. Завтра я постараюсь доставить коричневый пиджачный костюм с зелёной искрой.
— Долго я не выдержу, Дживз.
— Мы должны надеяться на лучшее, сэр.
— Неужели ты ничего не можешь придумать?
— Я потратил много времени на обдумывание создавшегося положения, сэр, но пока что не нашёл выхода. Я положу три шёлковые рубашки — темно-голубую, светло-голубую и розовато-лиловатую — в верхний ящик комода, сэр.
— Ты хочешь сказать, что так-таки ничего и не придумал?
— До настоящего момента нет, сэр. Дюжину носовых платков и коричневые носки я кладу во второй ящик слева. — Он закрыл чемодан и поставил его на стул. — Мисс Рокметеллер — любопытная леди, сэр.
— Мягко сказано, Дживз.
Он задумчиво посмотрел в окно.
— Во многих отношениях мисс Рокметеллер напоминает мне одну мою тётю, которая живёт в юго-восточной части Лондона. Они обладают сходными темпераментами, сэр. Моя тётя тоже без ума от городских развлечений. Её страсть — двухколесные экипажи. Если за ней не уследить, она обязательно сбежит из дома и весь день будет кататься в кэбах. Бывали случаи, когда ради удовлетворения этой прихоти она воровала деньги из детских копилок.
— Мне очень нравится болтать с тобой о твоих родственниках по женской линии, но я не понимаю, какое отношение они имеют к моему несчастью, — холодно сказал я. Малый меня подвёл, и я не желал больше его слушать.
— Прошу прощенья, сэр. Я положил несколько галстуков на каминную полку, чтобы вы смогли выбрать тот, который вам по вкусу. Я порекомендовал бы вам голубой в красную клетку, сэр.
Он подплыл к двери и бесшумно выскользнул в коридор.

 

* * *

 

Я часто слышал, что после того, как тебе дали по голове и ты немного очухался, жизнь постепенно входит в колею и у тебя появляются прежние интересы. Время — великий целитель. Природа берет своё, и прочее, и прочее. По собственному опыту я знаю, что так оно и есть. День-другой, и я начал приходить в себя. Конечно, то, что я потерял Дживза, было ужасно, и ни о каком спокойствии не могло идти речи, но по крайней мере я обнаружил, что снова могу потихоньку наслаждаться жизнью. Я как бы встрепенулся и даже начал посещать кабаре, дабы хоть ненадолго забыть о постигшем меня несчастье.
Нью— Йорк -маленький городишко, когда речь идёт о тех местах, которые пробуждаются, когда остальные отходят ко сну, и вскоре наши с Роком пути начали пересекаться. Как-то я видел его в «Пиле», а потом в «Шалостях на крыше». Оба раза он сидел за столиком вдвоём с тётушкой и изо всех сил делал вид, что веселится вовсю, но мне, зная обстоятельства дела, нетрудно было заметить, как сильно он страдает. Я смотрел на беднягу, и сердце моё обливалось кровью. По крайней мере той частью крови, которой оно не обливалось, когда я думал о самом себе. По внешнему виду Рока было видно, что долго он так не протянет.
Тётушка, как ни странно, тоже выглядела достаточно озабоченной. Мне показалось, она начинает задумываться, куда подевались все знаменитости, о которых писал ей племянник, и почему в его поведении нет той небрежной лёгкости, которой он хвастался на каждой странице. Я её не винил. Я читал всего два или три письма, но у меня сложилось впечатление, что бедняга Рок был душой нью-йоркского общества, кумиром ночных ресторанов, завсегдатаем кабаре, которые просто отказывались начинать представление, если по какой-то причине Рок отсутствовал.
Два дня я их не встречал, но на третий, сидя в одиночестве «У Пьера», вдруг почувствовал, как кто-то колотит меня по лопаткам. За моим стулом стоял Рок с тоскливым выражением на багрово-красном лице. Как он умудрялся из вечера в вечер носить мои костюмы, до сих пор остаётся для меня загадкой, хотя позднее Рок мне признался, что распорол жилетку сзади и сразу же почувствовал огромное облегчение. В первый момент я подумал, что сегодня ему удалось улизнуть от тётушки, но, присмотревшись, увидел её за одним из столиков у стены. Она смотрела на меня так, словно собиралась устроить метрдотелю скандал по поводу того, что в ресторан пускают кого ни попадя.
— Берти, дружище, — сказал Рок тихим дрожащим голосом, — ведь мы всегда были друзьями, правда? Ты ведь знаешь, я всё для тебя сделал бы, если б ты попросил.
— Рок, старина, — растроганно сказал я.
— В таком случае, ради всего святого, посиди за моим столиком, пока ресторан не закроется.
Ну, знаете ли, всякой дружбе есть предел.
— Дорогой мой, — сказал я, — понимаешь, я, конечно, готов помочь тебе, чем могу, но…
— Прошу тебя, Берти. Ты не можешь меня бросить. Её надо как-то отвлечь. Последние два дня тётя Изабель очень сильно чем-то озабочена. По-моему, она начинает меня подозревать. Давеча я встретил двух репортёров, с которыми когда-то был хорошо знаком, и представил их ей как Дэвида Беласко и Джима Корбетта. Она успокоилась, но ненадолго. Надо что-то делать, Берти. Если всё откроется, я могу поспорить с тобой на любую сумму, что не получу от неё ни цента. Ради бога, пойдём со мной. Облегчи мои муки.
Я сдался. Несчастья на то и существуют, чтобы помогать своим приятелям из них выпутываться. Тётя Изабель сидела, по своему обыкновению, на краешке стула, и спина у неё была прямая, как струна. Лицо её определённо потеряло то восторженное выражение, с которым она начала исследовать Бродвей. Сейчас она была похожа на женщину не только озабоченную, но и чем-то крайне недовольную.
— Ты знакома с Берти Вустером, тётя?
— Да.
— Присаживайся, Берти, — сказал Рок.
Так начался наш вечер. Это был один из тех прекрасных, весёлых, радостных вечеров, когда ты дважды откашливаешься, прежде чем что-то сказать, а потом решаешь на всякий случай ничего не говорить. Примерно через час этого мрака тётушка Изабель заявила, что желает пойти домой. Зловещий признак. Насколько я знал, раньше её арканом было из ресторана не вытащить. Должно быть, Рок тоже почувствовал неладное, потому что он бросил на меня умоляющий взгляд.
— Ты ведь зайдёшь к нам на рюмку, Берти?
Вообще— то так мы не договаривались, но не мог же я оставить бедного малого наедине с тётушкой.
С той минуты, как мы сели в такси, у меня появилось предчувствие, что развязка близка. Мёртвая тишина царила в углу, где восседала мисс Рокметеллер, и хотя Рок вертелся на переднем сиденье, как уж, изо всех сил пытаясь поддерживать разговор, назвать нас весёлой компанией было невозможно.
Когда мы вошли в квартиру, я мельком увидел Дживза в каморке, и мне ужасно захотелось позвать его на подмогу. Почему-то у меня возникло такое ощущение, что он может нам понадобиться. Мы зашли в гостиную, и Рок взял со стола графин.
— Скажи, когда хватит, Берти.
— Остановись! — вскричала тётушка, и он выронил графин из рук.
Я видел его лицо, когда он наклонился. Эго было лицо человека, который понял, что его разоблачили.
— Оставь всё, как есть! — воскликнула тётя Изабель, и Рок покорно выпрямился.
— Пришло нам время поговорить, — торжественно произнесла она. — Я не могу спокойно стоять и смотреть, как молодой человек обрекает себя на вечные муки!
В горле у Рока что-то булькнуло; звук очень напоминал тот, с которым виски вытекало из графина на мой ковер.
— А? — сказал он, растерянно моргая.
Тётушка продолжала говорить.
— Я виню только себя. Я не видела света истины. Но сейчас глаза мои открылись, и я поняла, какую ужасную ошибку совершила. Мне становится страшно при мысли о том, какой вред я причинила тебе, Рокметеллер, понукая тебя окунуться в разврат этого чудовищного города.
Я увидел, что Рок шарит рукой по воздуху. Пальцы его нащупали поверхность стола, и он облегчённо вздохнул. Я прекрасно понимал, что он чувствует.
— Но когда я написала тебе письмо, Рокметеллер, требуя, чтобы ты отправился в Нью-Йорк и жил его жизнью, я не имела чести слышать лекции мистера Мунди о том, что представляет собой этот город.
— Джимми Мунди! — вскричал я.
Знаете, как это бывает, когда всё непонятно и неожиданно у тебя появляется маленькая зацепка, которая всё объясняет? Когда тётушка Рока упомянула Джимми Мунди, я более или менее разобрался, что к чему. Помню, однажды в Лондоне камердинер, который служил у меня до Дживза, отправился как-то вечером на одну лекцию, а вернувшись, разоблачил меня при дюжине ребят, собравшихся ко мне на вечеринку, заявив, что я — паразит на теле общества. Тётушка окинула меня презрительным взглядом.
— Да, Джимми Мунди! — сказала она. — Я поражена, что такой человек, как вы, о нём слышал. На его лекциях нет ни музыки, ни пьяных танцующих мужчин, ни бесстыдных, выставляющих себя напоказ женщин; так что вам это не подходит. Но другим, менее погрязшим в грехах, его слова западают в душу. Он прибыл сюда, чтобы, по его образному выражению, спасти Нью-Йорк от Нью-Йорка, выставить зло вон. Впервые я услышала мистера Мунди, Рокметеллер, три дня назад. Случай привёл меня на его лекцию. Как часто бывает, что жизнь наша зависит именно от случая! Тебя тогда не было дома: ты уехал к мистеру Беласко и не смог отвезти меня на ипподром, как мы договорились. Я попросила твоего слугу, Дживза, проводить меня туда. Этот человек глуп, как пробка. Он даже не понял, о чём я говорю, но за это я ему благодарна. Он доставил меня
— о чём я узнала позже — в Мэдисон Сквер Гарден, проводил до места и ушёл. Я обнаружила ошибку только после того, как лекция уже началась. Я сидела в середине ряда и не могла уйти, не потревожив людей, поэтому мне пришлось остаться.
Она судорожно вздохнула.
— Рокметеллер, никогда в жизни я не была так счастлива! Мистер Мунди был просто великолепен! Он напомнил мне одного из библейских пророков, наставляющих людей на путь истинный. Его воодушевление было так велико, он так отчаянно жестикулировал и выражал негодование всем своим телом, что я испугалась, как бы ему не стало плохо. Я не всегда понимала, о чём он говорит, но каждое его слово было более чем убедительно. Он показал мне Нью-Йорк таким, какой он есть. Он показал мне ничтожность тех, кто обжирается чёрной икрой, когда всем порядочным людям давно пора спать. Он сказал, что танго и фокстрот — слуги дьявола, которые утащат грешников в геенну огненную. Он сказал, что человек, который хотя бы в течение десяти минут слушает негритянский джаз, губит свою душу куда сильнее, чем тот, кто пировал с утра до вечера в древних Ниневии и Вавилоне. И когда, стоя на одной ноге, он вытянул руку и указал пальцем на то место, где я сидела, воскликнув: «Речь идет о тебе!», я готова была сквозь землю провалиться. Я ушла оттуда другим человеком, Рокметеллер. Ты, конечно, заметил, как сильно я переменилась? Разве ты не понял, что я перестала быть той бездумной, легкомысленной женщиной, которая раньше всё время уговаривала тебя танцевать и веселиться в этих гнёздах разврата?
Рок вцепился в стол, как будто он был его единственной опорой в жизни.
— Да, — пробормотал он. — Я… я подумал, ты заболела.
— Заболела? Я выздоровела, Рокметеллер! Окончательно выздоровела. И ты тоже должен спастись, пока не поздно. Ты лишь пригубил чашу зла, но не испил её до конца. Я понимаю, скачала тебе придётся очень трудно, но ты должен бороться с искушениями и закалить своё сердце, чтобы справиться с тягой к порочному великолепию этого ужасного города. Ты сделаешь это ради меня, Рокметеллер? Поедешь завтра же за город и начнёшь бороться с самим собой? Шаг за шагом, руководствуясь святостью, завещанной нам…
Я до сих пор уверен, что именно слово «завещанной» сыграло роль трубного гласа и привело Рока в чувство. Должно быть, оно напомнило ему о том, что чудо свершилось и тётушка по-прежнему собирается завещать ему всё своё состояние. По крайней мере, услышав это слово, он выпрямился, отпустил стол и уставился на тётушку горящим взглядом.
— Ты хочешь, чтоб я уехал за город, тётя Изабель?
— Да.
— Чтоб я жил за городом?
— Да, Рокметеллер.
— Чтоб я жил за городом всё время? Никогда не приезжал в Нью-Йорк?
— Да, Рокметеллер. Я так хочу. Это единственный путь к спасению. Только в глуши сможешь ты избежать соблазнов. Ты ведь выполнишь мою просьбу, Рокметеллер? Уедешь отсюда… ради меня?
Рок снова уцепился за стол, словно черпал из него неведомые силы.
— Уеду! — сказал он.

 

* * *

 

— Дживз! — сказал я. Дело происходило на следующий день, и я сидел в своем старом уютном кресле, положив ноги на свой старый уютный стол. Я только что проводил старину Рока, который, в свою очередь, часом раньше распрощался с тётушкой, отбывшей на место жительства, где её наверняка считали проклятьем Иллинойса. Наконец-то мы с Дживзом остались одни. — Дживз! Ничего нет лучше дома, что?
— Совершенно справедливо, сэр.
— Дома и стены помогают, и всё такое прочее, а?
— Несомненно, сэр.
Я закурил сигарету.
— Дживз.
— Сэр?
— Знаешь, какое-то время мне казалось, что ты дал маху.
— Вот как, сэр?
— Как ты додумался отвести мисс Рокметеллер на лекцию Джимми Мунди? Гениально!
— Благодарю вас, сэр. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, когда однажды утром я размышлял о своей тёте, сэр.
— Тёте? Той самой, которая свихнулась на кэбах?
— Да, сэр. Я вспомнил, что перед очередным её приступом помешательства мы всегда посылали за приходским священником. Нам было известно, что разговоры на возвышенные темы заставляют её забыть о двухколесных экипажах. Я подумал, что в случае мисс Рокметеллер следует применить такое же лечение.
Я был поражен изобретательностью этого малого.
— Ты — голова, Дживз! — сказал я. — Могучий ум! Послушай, как тебе удалось стать таким умным? Должно быть, ты каждый день ешь рыбу или ещё чего-нибудь. Ты ведь ешь много рыбы, Дживз?
— Нет, сэр.
— Ну, значит, это дар свыше. Так я и думал. Если у тебя есть мозги, то слава богу, а если нет, нечего и беспокоиться.
— Совершенно справедливо, сэр, — сказал Дживз. — Если позволите, сэр, на вашем месте я снял бы этот галстук. Зелёный цвет придает вашему лицу болезненный вид. Я настоятельно рекомендую вам надеть голубой в красную сетку, сэр.
— Хорошо, Дживз, — покорно сказал я. — Тебе виднее.
Назад: ГЛАВА 4. Дживз и жмот
Дальше: ГЛАВА 6. Забавный случай со стариной Биффи