Глава девятая
Один к пяти
I
Колокольчики звенели без умолку.
Мягко били копыта в заснеженный тракт. Полозья время от времени повизгивали, словно от удовольствия. Лошадь шла ходко, согреваясь собственным бегом. Летела во все стороны морозная пыль, искрилась на солнце. Счастливый Якатль улыбался, глазея на сеченские пейзажи: казалось, их целиком вылепили из сливочного пломбира. Астланин побывал на многих планетах Ойкумены, и зиму застал, и холодрыгу. Но вид просторов, укрытых пуховым одеялом от горизонта до горизонта, приводил яйцеголового дикаря в трепет. Одним лишь действием корсетного поводка, дарившего астланину вечную эйфорию, объяснить этот эффект было невозможно.
Пробус наблюдал за своим тузиком четвертый день – с момента прибытия на Сечень. Он и раньше находился в постоянном контакте с Якатлем: через ментальный поводок – и обычным способом, редко выпуская дикаря из поля зрения. На Сечене внимание помпилианца к тузику сделалось более пристальным. К привычной «фоновой» эйфории добавился сплав изумления и детского восторга. Тузик и прежде не уставал радоваться жизни, но радость его имела другой оттенок.
Дома Якатль никогда не видел снега. И простора тоже: на Астлантиде если не горы, так джунгли, если не джунгли, так горы. Поля? Поля видел, да. Это все, чего Пробус сумел добиться от астланина. Якатль шел навстречу, на вопросы отвечал с охотой. Ему просто нечего было добавить к уже сказанному.
Ревнуешь, балбес, спросил себя Пробус. Ревнуешь тузика к чужой планете? Великий Космос, до чего ты докатился! Плюнь на дурака, махни рукой. Восторгается, и пусть его. Застрянем здесь – привыкнет. Улетим – забудет.
Доводы рассудка помогали слабо.
Кибитку тряхнуло на сглаженном снегом ухабе. Летом, в колесном тарантасе, небось, челюсти бы лязгнули волчьим капканом! Облако снежной пыли окутало голову астланина, оседая на лице. Якатль рассмеялся. Пробус с раздражением одернул сбившуюся меховую полость: ему, в отличие от дикаря, было зябко.
Нервничаю, отметил Пробус. Извелся в ожидании.
Двое задир-варваров – черный и белый, как мысленно окрестил их координатор колланта – все-таки не выпустили друг другу кишки. Даже в их головах из нержавеющей стали отыскалась толика здравого смысла. В итоге два веселых гуся вышли на профессора, а профессор, да не прохудятся его теплые носки, согласился на встречу.
Одна беда: точного времени не назначил.
– Адольф Фридрихович нас примет, – объявил Пшедерецкий коллантариям. – В ближайшие дни он занят. Освободится – перезвонит.
Чем может быть занят именитый космобестиолог в такой дыре, как Сечень, Пробус не мог даже предположить. Фантазия отказывала. Должно быть, Штильнер накачивался самогоном, предварительно вскипятив его в самоваре. А что еще тут делать?
Два дня вынужденного безделья. Два дня томительного ожидания. Разухабистые застолья, натужное, нервное веселье, похмелье с утра. Конные прогулки по окрестностям. В промежутках – бесконечные, выматывающие душу разговоры. Всякий раз они обрывались на полуслове. Кошмары по ночам – мертвая девушка топталась в спальне, лезла в постель. Профессор оставался последней надеждой, но подгонять Штильнера, звонить и напоминать о себе никто не решался.
Щепетильный вехден Сарош от имени колланта предложил хозяину компенсировать расходы на прожорливую компанию. Пшедерецкий насмерть оскорбился, вопрос замяли и больше к нему не возвращались.
Наконец Пробус не выдержал и собрался в город – развеяться, сменить обстановку. Он хотел вызвать аэромоб, но Пшедерецкий отсоветовал: к чему привлекать лишнее внимание? На санях доедете, тут рядом. Получив от Фриша ответы на целый ряд скользких вопросов, чемпион проникся идеей тотальной конспирации.
– Приехали, барин!
Кибитка встала на краю маленькой площади. Дальше начинались жилые кварталы: каменные дома в три-четыре этажа. Из снежных шапок торчали закопченные кирпичные трубы; в небо тянулись чистые, прозрачные столбы дыма. Яркое не по-зимнему солнце подмигивало из окон, искрилось в игольчатых бородах сосулек, украсивших карнизы. Задорно тренькала балалайка, гомонила толпа, над головами взлетали крики зазывал. Было людно: с лотков торговали пирогами и пряниками, валенками и шалями, глиняными свистульками, леденцами-петушками, местными папиросами и вудунскими сигарами. Аккумуляторы к уникомам, расписные ложки из липы…
Пробус выбрался из кибитки, расплатился с извозчиком и сладко потянулся, хрустнув позвонками. Ему нравился варварский балаган. О Якатле помпилианец не беспокоился: этот не потеряется. Если что, достаточно потянуть за поводок, и прибежит как миленький! Больше всего на свете астланин боялся потерять Спурия Децима Пробуса – источник бесконечной радости, которая третий год щедро наполняла жизнь Якатля.
Пусть развлекается: тузику найдется, на что поглазеть.
Кутерьма дарила шанс забыть о проблемах. Пробус до хрипа торговался за каждый грош, вызывая у сеченцев уважение, сравнимое с экстазом, обсуждал цены на мед и деготь, доводя красномордых купцов до инфаркта – полное отсутствие знаний о предмете компенсировалось титаническим апломбом; пострелял в импровизированном тире из духового ружья, выиграл деревянную куклу под чудны́м названием «матерёшка», в трактире «У деда Панаса» откушал умопомрачительных вареников с вишнями, запив их кружкой горячей медовухи: с мороза горяченькое пришлось кстати…
– Глашка! Айда обезяна заморского смотреть!
Парнишка в драном армяке с отцовского плеча голосил на местном наречии. Слов Пробус не понял. За парнем он двинулся из чистого любопытства. Угодив в толпу, заработал локтями, извиняясь направо и налево, протолкался в первые ряды – и увидел, что явился по адресу. Балалаечник наяривал плясовую, а в кругу, под одобрительные хлопки и вопли зрителей, плясал татуированный дикарь с головой-яйцом.
– Голый!
– Голышом выкомаривает!
– Портки на ём…
– Зимой, по снежищу…
– Пятки отморозил, вот и скачет!..
– Чудо-чудило!
Люди радовались. Люди смеялись. Аплодировали, бросали медяки. На деньги Якатль чихать хотел – он был счастлив бесплатно. Надо уводить, с беспокойством подумал Пробус. До вечера пропляшет, дурила. Уводить по-тихому: хорошо, что тут ни камер слежения, ни полиции…
– Извините, – поинтересовались сзади. – Вы не подскажете, что бывает за нарушение указа Сената?
– Какого указа? – машинально уточнил Пробус.
С опозданием до него дошло, что вопрос прозвучал на языке Великой Помпилии.
– «Неделя раз-два-три», – пояснили ему. – Указ ноль семь дробь сто двадцать три. Он запрещает владельцам тузиков выходить в большое тело с астланином на поводке. Там и наказание предусмотрено. Напомнить?
II
Колесницы судьбы
(несколько дней назад)
Тишина пугала Криспа.
Из номера его выгнали. Ну хорошо, вежливо попросили. Вежливость в исполнении манипулярия Тумидуса отличалась от банального «пошел вон!» по форме, но не по содержанию. Вот уже час Крисп маялся на веранде отеля, гоняя обслугу то за чаем, то за кофе. Бессонная ночь сказывалась, перевозбуждение грозило смениться апатией и упадком сил. Каждые три минуты унтер-центурион приказывал себе расслабиться, каждые пять минут поглядывал на окно апартаментов. Разбейся стекло, вылети из окна окровавленный труп со свернутой шеей – кто бы это ни был, Марк Тумидус или Эрлия Ульпия, Крисп счел бы такой поворот событий естественным и, пожалуй, даже успокоился бы.
Но тишина, гори она синим пламенем…
– И мне чая. Черного, без сахара.
Крисп подпрыгнул, словно в ягодицу ему воткнули сапожное шило. Увлечен наблюдением за окном, он проморгал тот момент, когда к столику подошел Тумидус, цел и невредим. Эрлия мертва, уверился Крисп. Одно начальство грохнуло другое начальство, утомилось и хочет чаю. Надо бегом бежать, торопиться…
– Сиди, – велел Тумидус. – Пусть официант принесет.
– Ага, – глупо кивнул Крисп.
Тумидус поморщился и жестом подозвал официанта. В молчании дождался заказа, отхлебнул глоток, поморщился еще раз – горячо! – и вздохнул, помолодев лет на десять.
Да мы ровесники, с изумлением оценил Крисп.
– Она пыталась заклеймить объект, – роль адвоката Эрлии далась ему с трудом. – Ей помешали. Она не виновата, это все обстоятельства. Ей пришлось прервать клеймение…
Не зная, чем закончить, Крисп развел руками:
– Ну и вот.
– Ну и вот, – устало повторил любимчик Главной Суки. Имплантант, заменявший ему левый глаз, сверкнул так, словно Марк Тумидус собрался зарыдать над судьбой бедняжки. – Вот тебе и ну. Ей повезло, боец. Ты даже не представляешь, насколько ей повезло.
– Повезло?!
– Ты когда-нибудь прерывал клеймение?
– Н-нет…
– Я в подобной ситуации свалился без чувств. Мешок с дерьмом, вот кем я стал тогда. А она до сих пор на ногах. Идет по следу… Нечего ее защищать, боец, она сама кого хочешь защитит. Ей повезло, и нам повезло. Я – скверный пример, зато она – истинная помпилианка. Все ее существо требует завершить процесс. Объект должен стать рабом, ее рабом. Для этого она всю Ойкумену перероет, сверху донизу. Отыщет Пераля, заклеймит, вывезет на Октуберан…
– И освободит? – усомнился Крисп.
– Да. Сомневаешься?
– Никак нет.
– Врешь. Нагло врешь старшему по званию. Кто-то из вас осматривал место предполагаемого взлета колланта? У водопада?
Он в курсе, отметил Крисп. Значит, не только дрались, но и разговаривали.
– Так точно, я осматривал.
– Докладывай.
– Выехал перед рассветом. Хвоста не обнаружил. На месте предполагаемого взлета ничего особенного не нашел. За исключением кинжала…
– Кинжал?
– Торчал в дереве. Узкий такой, красивый…
– Твои предположения?
– Обер-мани… – Крисп осекся. – Эрлия уверена, что состоялась дуэль. Объект убил Пшедерецкого, тело спрятал или сбросил в водопад, после чего улетел в составе колланта.
– Она, значит, уверена. А ты?
– Я сомневаюсь.
– Докладывай.
– Я предполагаю, что Пшедерецкий жив. В «Тафари» он не вернулся, потому что также улетел в составе колланта.
– Как коллантарий?
– Как пассажир.
– Почему ты так думаешь?
Крисп пожал плечами:
– Не знаю. Интуиция?
– Интуиция, – строго объяснил любимчик Главной Суки, – привилегия руководства. Она растет по мере роста воинского звания. Уяснил?
– Так точно!
– Ты предпринял какие-то меры по Пшедерецкому? Давай, излагай. Я же вижу, что ты – любитель скакать через голову командования. Особенно если командование не вполне вменяемо…
– Я послал запрос на наблюдение. Все контакты Пшедерецкого: место жительства, друзья, заявки на турниры… Жду результата.
– Хорошо. Что еще?
– Пришли результаты экспертизы ДНК.
– Экспертиза?
Да он ничего не знает, беззвучно ахнул Крисп. Он час прообщался с Эрлией – и ничегошеньки не знает. Кроме главного: волчица идет по следу, волчица из шкуры выпрыгнет, а найдет… Ну да, можно ли вытрясти связную информацию из такой волчицы?
– На Хиззаце, накануне убийства жены объекта, мы познакомились в кафе с одним гематром. Йотам Галеви с Таммуза, по виду – бизнесмен. Имя вымышленное, я проверял. Он сопровождал нас в зал, где произошло убийство, видел в коридоре убийцу…
– Я читал ваши отчеты. Короче, боец!
– Читали, да не все, – обнаглел Крисп. В конце концов, подумал он, если унтер-центурион Вибий – единственный, кто способен внятно описать ситуацию, то мы можем позволить себе капельку вольностей. – Я, между прочим, докладывал, что, воспользовавшись суматохой, вернулся в кафе и забрал со стола кубик с остатками пирожных. Бармен, скотина, не хотел отдавать. Уперся рогом: не ваш, мол, заказ! Пришлось сунуть двадцать экю…
– Кубик?
Судя по выражению лица Тумидуса, про кубик он слышал впервые.
– Тот кубик, который заказывал мар Галеви. Ну, посуда такая… Экзотика! На кубике остались потовые выделения гематра. И пирожное он не доел до конца. Теперь у нас есть результаты экспертизы. Даже если Галеви сменит не только имя, но и внешность – мы сумеем его распознать.
– Это хорошо. Это ты молодец…
Тумидус слушал Криспа вполуха, размышляя о чем-то своем. Глазной фасеточный имплантант мерцал сине-зеленым светом, придавая манипулярию сходство со стрекозой. Эх, сказал себе Крисп, наглеть так наглеть!
– Какой глушилкой вы пользуетесь? – спросил он.
– Ты о чем, боец?
Театральным жестом Крисп обвел рукой веранду. Он понимал, что любимчик Главной Суки в жизни бы не начал обсуждать операцию вслух, не будь Марк Тумидус должным образом защищен от внешнего наблюдения.
– «Врушкой», – Тумидус неприятно улыбнулся. – RT-1432-а. Я же говорил, что читаю ваши отчеты! Ты торчал тут больше часа, пока ждал меня. Хватило времени записать «рыбу»… Вагон «рыбы»! Целый рыболовецкий сейнер! Если нас смотрят, они видят, как ты пьешь чай, пялишься на окно, снова хлещешь чай ведрами… Отлить не хочешь? Я подожду, без проблем.
– А вы? Что делаете вы?
– Я сижу напротив и время от времени шевелю губами. Звук речи блокируется помехами. Движения моего рта искажаются соответствующей программой – на случай, если у наблюдателей есть чтец по губам. Что скажешь, боец?
Крисп расхохотался.
– Что смешного я сказал? – манипулярий нахмурился.
– У меня в кармане вторая «врушка», – разъяснил Крисп, утирая слезы. – Собрал на базе нашего стандартного «глушака». Интересно, какой цирк увидит потенциальный наблюдатель, если голову ему морочат сразу две «врушки»? Я бы дорого дал, лишь бы одним глазком…
У Криспа перехватило горло. Одним глазком – не сочтет ли Тумидус это оскорблением? Выпадом в его одноглазую сторону?! К счастью, в кармане разорался коммуникатор, и это дало Криспу возможность соскочить с опасной темы. Открыв сферу в конфидент-режиме, он прочел:
«Сечь тебя некому, красавчик! Мы с ночи в загуле, а ты? Хозяин на хате, интересно девки пляшут… Подваливай!»
– Что там? – нетерпеливо спросил Тумидус.
– Ответ на запрос по Пшедерецкому. Коллант на Сечене, в усадьбе Пшедерецкого. Объект – там же.
И унтер-центурион Крисп Вибий, торжествуя, повторил:
– Интересно девки пляшут!
Тумидус встал:
– Готовьтесь к вылету. Жду вас на яхте через три часа.
– Блокада, – напомнил Крисп. – Никто никуда не летит.
– Три часа, и ни секундой позже. «Мизерабль» взлетит, это моя забота.
III
– Вы уже встали, душа моя! О, вы даже успели позавтракать! Это просто замечательно! Каждый бы день начинался с таких чудесных новостей!
– Доброе утро, сеньор Пробус.
С нарочитой тщательностью, демонстрируя отсутствие желания вести светскую беседу, Диего Пераль промокнул губы льняной салфеткой: бумажных в доме Пешедерецкого не признавали. Маэстро восседал за столом в гордом одиночестве: поднялся ни свет ни заря без видимой причины. Чуткий к намекам не более, чем слон – к комариным укусам, Пробус без стеснения вглядывался в лицо эскалонца. Судя по всему, чурбан ночью глаз не сомкнул. Являлась ли ему мертвая девушка? Мучила ли упреками?! Впрочем, после злополучного визита в город мертвые девушки отступили для Спурия Децима Пробуса на второй план. Еще пару дней назад он бы и сам не поверил такому стечению обстоятельств, но сейчас у помпилианца наметились иные, более животрепещущие проблемы.
Нельзя, чтобы он заметил мое волнение, подумал Пробус. У парня глаз – алмаз…
– Доброе? Добрейшее, архидобрейшее! Как удачно я вас застал, золотце! Кто в силах помочь старику Пробусу? Вы и только вы, и не спорьте со мной!
– Какая же помощь вам нужна?
Варвар проявлял разумную осторожность. Но Пробус ясно видел: ему удалось удивить Пераля, удивить и заинтересовать. Наживка проглочена, теперь главное, чтобы рыбка не сорвалась.
– Согласитесь ли вы дать мне пару уроков?
– Уроков?
– О да! Я был бы вам крайне признателен!
– Вы желаете учиться фехтованию?!
Не требовалось быть гематром, чтобы предвидеть этот вопрос. На него Пробус и рассчитывал:
– Ох, дорогуша! Простите дурака! Нет-нет, никаких колюще-режущих предметов! Речь идет о верховой езде. Трюх-трюх, с шага на рысь…
– Я – скверный наездник, сеньор Пробус.
– Не скромничайте, маэстро!
– Нет, я не возьмусь…
Пробус плюхнулся в кресло напротив эскалонца, отмахнулся от сунувшегося в дверь слуги, как от назойливой мухи. Доверительно перегнулся через стол, сообщил заговорщицким шепотом:
– Строго между нами, милейший! Вы управляетесь с лошадью в сто раз лучше любого коллантария!
– Позвольте мне усомниться. Я хорошо помню нашу скачку…
– Так это же в колланте! – возликовал Пробус. – Вы видели наши конные прогулки здесь? Как мы держимся в седле? Как держим поводья? Ну же, золотце, не стесняйтесь!
На лице варвара отразилась напряженная работа мысли. Не будь Пробус столь взвинчен, он бы захлопал в ладоши, как ребенок в цирке.
– Вы правы. Нельзя сказать, что в седле вы совсем уж новички…
– Вот! Вот!!!
– …но в целом – небо и земля.
– Именно! Небо и земля! Умри, лучше не скажешь. Вы зрите в корень, маэстро! Между нами, я хотел бы увереннее чувствовать себя в седле не только в небе, но и на земле. Кто поможет мне, если не вы, дорогой друг? Не беспокоить же нашего радушного хозяина? Мы и так доставили ему уйму хлопот…
Упоминание хозяина решило исход дела. Для эскалонца было хуже смерти уступить Антону Пшедерецкому хоть в чем-то.
– Хорошо. Только не ждите от меня многого…
– Да я вам в ножки поклонюсь, золотце! За самую малость!
– Вы не позавтракаете?
– Нагуляю аппетит к возвращению…
– Как вам будет угодно, – Диего поднялся из-за стола. – Я велю, чтобы вам подобрали смирную лошадь.
* * *
– …указ ноль семь дробь сто двадцать три. Он запрещает владельцам тузиков выходить в большое тело с астланином на поводке…
Бежать? – бесполезно. Поздно. Некуда. От спецслужб Великой Помпилии не скроешься. Все это Пробус понимал лучше других, но от такого гнусного понимания хотелось выть волком на луну, безумствовать, совершать очевидные глупости. Бежать! Бежать сломя голову! Не разбирая дороги, через снежную целину, по бескрайним сеченским просторам – прямиком в усадьбу. Поднять коллант по тревоге. Рвануть в космос – куда глаза глядят, и плевать на мертвую девушку, комариный рой, стаю фагов-охотников…
Вместо бегства Пробус с покорностью овцы, бредущей на убой, выбрался из толпы вслед за парнем-агентом, оставив Якатля плясать дальше. Парень даже не оборачивался, уверенный: жертва, верней, изобличенный преступник следует за ним вольной волей. На привязи! На поводке, цирроз ему в печенку! В заснеженной подворотне, притопывая от холода – от нетерпения? – их ждала женщина в лисьем полушубке и легкомысленной вязаной шапочке. Кто впечатал его спиной в стену, парень или эта лиса, Пробус не понял. Все произошло слишком быстро.
– Спурий Децим Пробус, – женщина не говорила, а плевалась словами. – Виновен. Нарушение указа Сената. Предусмотренное наказание…
Ее лицо было рядом. Ее дыхание обжигало. Ее глаза… Лучше бы Пробус в них не смотрел. Но ему не оставили выбора.
На досуге Пробус любил скоротать вечерок за шпионским фильмом. Не арт-трансовым, для гнилых эстетов, а из тех, что крутят по обычному визору. Из фильмов он знал: ситуация, в которую он угодил, на жаргоне СБ-шников называется «экспресс-взлом». Вражеского разведчика берут «на горячем» и тут же, на месте, ломают, раскалывают, принуждают к сотрудничеству. К сожалению, одно дело – смотреть визор, развалившись в удобном кресле, и совсем другое – ощутить на собственной шкуре. Какое наказание предусмотрено за нарушение указа, Пробусу было известно. Но за два года полетов в колланте он привык к мысли, что к нему лично эти страсти не относятся. Он предпринял все возможные меры предосторожности, замел все следы. Центр помешан на конспирации. Пассажирский коллант невозможно вычислить, и уж тем более перехватить в большом теле. И вот – уверенность рассыпалась в прах. Спурия Децима Пробуса ждала участь, какую родина вначале назначила для обычных коллантариев-помпилианцев: лишение гражданства, высылка с помпилианских планет, запрет их посещения, конфискация…
– …и лишение расового статуса. Со всеми вытекающими последствиями.
– Задача для малышей, – ухмыльнулся напарник бешеной лисы. – В одну трубу последствия втекают, в другую вытекают. Сколько понадобится времени, чтобы бассейн стал делать то, что ему велят?
* * *
«Он издевается!» – возопило все существо Пробуса, когда Диего Пераль предложил ему взнуздать и оседлать лошадь.
Предложил? Потребовал!
– Это дело портье! Официанта! Слуги, черт побери!
Кипя от злости, Пробус пытался вспомнить нужное слово. Каким-то чудом вспомнил:
– Конюха!
– Плох тот наездник, который надеется на конюха. Смотрите и повторяйте за мной.
Пробусу ничего не осталось, кроме как смотреть и повторять. Скупые, но дельные комментарии маэстро оказались большим подспорьем. Тайком проклиная свою дурную удачу, Пробус гладил и ласково похлопывал гнедую кобылу, снимал с нее недоуздок, надевал уздечку. Кобыла, даром что смирная, почуяв новичка, мотала головой, не давала вставить удила в рот. Пришлось Диего решать возникшую проблему, зато с потником и седлом Пробус справился сам. Ну разве что эскалонец подтянул ему стремена по росту. Пара-тройка конных прогулок вокруг имения уже была на счету помпилианца, так что задача вывести кобылу из конюшни и взобраться в седло оказалась ему по плечу.
– Скажите, – внезапно спросил Диего, – там, в космосе… Лошади – кто они? Части нас самих? Символы?
Он умнее, чем я полагал, оценил Пробус. Как минимум, не поленился копнуть вирт в поисках информации.
– Чистая правда, драгоценный вы мой! Вы и спросили, и ответили, в наилучшем виде! Мне, старику, и добавить-то нечего: части и символы!
– С частями понятно, – вслух рассудил Диего Пераль. – Потому с ними так легко управляться. Все равно что собственными ногами двигать. А вот символы… Если символы, то символы чего?
– Полет! Скорость! Свобода! Способность перенестись куда угодно, в любую точку Ойкумены!
Пробус отвечал искренне, без наигрыша, чему сам удивился. Это все «ломка», уверился он. Вот что значит не иметь возможности выйти в большое тело!
– Тогда оружие под шелухой – это символ…
Диего Пераль умолк. Он явно продолжил мысль про себя, не став озвучивать финальный вывод. Секунда, другая, и маэстро встряхнулся, моргнул, будто просыпаясь, критически оглядел спутника:
– Спину прямее. Не надо горбиться. Ноги подайте вперед…
Когда они выезжали за ворота, Пробус, убедившись, что Диего на него не смотрит, нащупал в кармане уником. Отработанным движением помпилианец снял блокировку и коснулся «горячего» сенсора.
* * *
…до него не сразу дошло, на что намекает юнец-агент. Пробус был слишком напуган и ошарашен происходящим, сбит с толку. На него давили, с каждой секундой усиливая натиск, не давая опомниться.
– Лишение расового статуса, – женщина облизнулась. В другой ситуации это выглядело бы эротично. – Помпилианцам запрещено клеймить помпилианцев, даже инорасцев, получивших имперское гражданство. Двадцать лет каторги кого угодно заставят поумерить пыл. Но если вы утратите гражданство и статус, этот запрет в отношении вас перестанет действовать.
Юнец похабно заржал:
– Задача для старшеклассников! Найдутся ли среди граждан Великой Помпилии желающие заклеймить изменника родины? Добровольцы? Патриоты, кипящие от возмущения?!
– Вопрос не в том, найдутся ли, – голос лисы тек патокой, тягучей и сладкой, а во взгляде стыл космический холод. – Вопрос, как быстро они найдутся. Сколько времени пройдет после оглашения приговора? Неделя? День? Минута?!
Страх перерос в ужас. Кошмар уроженца Великой Помпилии: из хищника превратиться в жертву. Из хозяина – в раба! По сравнению с этим мертвая девушка в колланте выглядела невинным розыгрышем, забавной страшилкой из третьесортного «жутика». Лучше смерть, чем… Пробус и в мыслях не мог заставить себя произнести слово «рабство» по отношению к венцу творения – Спурию Дециму Пробусу. Ноги подломились, он не упал лишь потому, что прислонился к стене. В глазах потемнело. Иглой в мозг, словно делая татуировку, вонзался издевательский голос лисы:
– Вы, конечно, будете сопротивляться. Ваше ущербное клеймо коллантария против клейма настоящего помпилианца! Дитя против взрослого, калека против десантника! Смерть на дуэли? О дуэли и не мечтайте! Вас просто заклеймят, как ботву, трижды ботву, тридцать три раза ботву…
Заныло в груди: тоскливо, безнадежно. Сердце? Свалиться с инфарктом прямо тут, в подворотне захолустного городка? Откинуть копыта раньше, чем подоспеет местный врач? Никакого приговора, унижения, рабства… Отличный вариант. Жаль, вздохнул Пробус, у меня здоровое сердце. Обморок – максимум, на что стоит рассчитывать. Увы, обморок меня не спасет.
– …избежать наказания. Каждый может оступиться. Мы же не звери? Мы дадим вам шанс загладить свою вину перед родиной…
Старый, как мир, прием. Добрый и злой следователи. Юнец – добрый. Хотя, по идее, должно быть наоборот: добрая роль лучше подходит для женщины. Злой, добрый – какая, к фагу, разница?! Тебе дают шанс, идиот!
– Золотые мои…
– Что?!
– Да я… все, что прикажете…
Кто это сказал? Черный туман таял, редел, расползался клочьями.
– Все, что прикажем?
– Солнышки, ласточки… Вам нужна информация?
– Нам нужен Диего Пераль.
«Дурак-варвар? – едва не спросил Пробус. – Зачем он вам? Он даже не коллантарий, он всего лишь пассажир…» Нет, не спросил – закусил губу так, что потекла кровь. Бывший наладчик еще не оправился от потрясения, но хорошо понимал, кто здесь задает вопросы.
* * *
Снег вкусно похрустывал под копытами. Искрился под косыми лучами утреннего солнца, слепил глаза. Вороной жеребец Диего фыркал, косясь на всадника, извергал из ноздрей облака морозного пара. В такие моменты вороной напоминал сказочного дракона. Жеребцу хотелось в галоп: размяться, да и согреться, чего уж там. Кобыла Пробуса с самого начала уразумела, кто тут главный. Она шла ленивым шагом, не пытаясь проявлять самостоятельность. Наше дело маленькое, пусть жеребцы решают. Маршрут маэстро выбрал знакомый: по целине убранного поля вокруг имения, затем – обогнуть березовую рощу, выбраться на укатанную дорогу, и по ней – обратно. Сейчас они ехали мимо рощи. Усадьба скрылась за деревьями, дорога еще не показалась. Вокруг – ни души. Можно было подумать, что Пробус с Пералем одни на планете.
Помпилианец огляделся по сторонам: никого.
– Не волнуйтесь, – Диего истолковал беспокойство спутника по-своему. – Тут можно не опасаться ни разбойников, ни волков. Я интересовался у господина Пшедерецкого. Первых в округе нет, а вторые не нападают на людей днем. Это вам не космос со стаями всякой дряни!
– За два года на нас напали впервые!
– Я помню, что говорил на этот счет мар Фриш, – помолчав, маэстро сменил тему. – Все-таки верховая езда в колланте дает результат. Вы хорошо держитесь в седле. Для новичка – просто отлично. Выедем на дорогу – перейдем на рысь. Уверен, вы справитесь.
* * *
– …вы справитесь. Подайте сигнал, когда выманите Пераля из усадьбы. Останетесь наедине, без свидетелей, тут мы и подоспеем.
– Шанс, – вмешалась женщина-лиса. – Первый и последний шанс. Контрольное задание. Справитесь – рассчитывайте на сотрудничество. Нет – обойдемся без вас. Якатль Течли, ваш тузик. Гиль Фриш, гематр. Лемба Джитуку, вудун… Продолжать?
– Нет, – прохрипел Пробус, глядя в землю.
– Вы все поняли?
– Я все понял. Я выманю Диего Пераля из усадьбы и подам сигнал.
– Я настроил ваш уником, – юнец вернул Пробусу его коммуникатор, – на отправку сообщения. Функция автопеленга работает. Вот «горячий сенсор». Снимаете блокировку, одно касание – и…
* * *
Снежная целина закончилась. Дорога легла под копыта лошадей. Солнце вставало за спинами всадников, дорогу перечеркнули длинные тени.
– Ну что, готовы? Итак, рысь…
Аэромоб коршуном упал с небес. Еще миг назад его не было, и вот – на землю рухнула капля серебристого металла. Ошметки снега – во все стороны. Брызги, пар… Из облака пара вышла женщина в лисьем полушубке и легкомысленной вязаной шапочке.
– Донья Эрлия?! Что вы здесь делаете?
Женщина остановилась в десяти шагах от Диего Пераля. Гримаса ликования, превратившая лицо женщины в хищную маску, сменилась выражением полного, абсолютного равнодушия. Спурий Децим Пробус, гражданин Великой Помпилии, знал, что сейчас произойдет.
Маэстро потянул ногу из стремени, желая слезть с лошади.
Не успел.
IV
Колесницы судьбы
(несколько дней назад)
Над кратером Тафари собиралась гроза. Небо стремительно темнело; казалось, не тучи наползают со всех сторон, но сама космическая чернота проступает сквозь белесую синь киттянского неба, как чернила сквозь марлю. Еще чуть-чуть, и мрак опустится на планету, сомнет, растворит в кислотной тьме. Зрелище было из редких, мар Дахан даже задержался на четыре с половиной секунды. Запрокинув лицо к небу, старый тренер замер, фиксируя в памяти всю картину до мельчайших подробностей. Алам Яффе шел к нему по дорожке меж пушистых метелок пампасной травы, застывших в томительной тишине. До встречи осталось семнадцать секунд, с учетом взятой мар Даханом паузы. Гроза, подумал тренер. Пауза. Я не готов к разговору, вот и тяну время. Я владею сведениями, важными для Яффе. Но что я скажу ему? Что решу утаить? Не стану утаивать ничего?
Для принятия окончательного решения Эзре Дахану не хватало данных.
Диего Пераль находится на Сечене. Он жив и здоров. Это сообщила тренеру Джессика Штильнер – час назад она говорила с эскалонцем по гиперу. Сеньора Пераля и помпилианку, страстно желавшую заклеймить маэстро – Китту и Сечень – разделяли сто семьдесят три с четвертью парсека. Вряд ли журналистке известно, где скрывается Пераль. Тем не менее имелась вероятность, что рано или поздно помпилианка это выяснит, и тогда спасти Диего смогут только люди алама Яффе.
Ситуация менялась слишком быстро. Диего Пераль обладал информацией, в которой заинтересованы и Яффе, и помпилианцы. Вероятность – семьдесят девять и одна десятая процента. Далее варианты ветвились, множились, не поддаваясь точному расчету. В итоге все сводилось к главному вопросу: сочтет ли алам Яффе целесообразным защитить Пераля от помпилианцев? Или посчитает, что ликвидировать носителя информации будет надежней и проще? Слишком много неизвестных факторов, слишком много…
– Мир вам, мар Дахан.
– И вам мир, алам Яффе.
– Вы хотите говорить со мной о Диего Перале.
Это был не вопрос – утверждение. Люди-статуи замерли в трех шагах друг от друга. Шевелились только губы.
– У меня к вам просьба, – Эзра Дахан принял решение. – Прошу вас, представьте, что Диего Пераль находится рядом с вами. Допустим, он стоит вот здесь.
Статуя тренера ожила, обозначив место точно выверенным жестом.
– Зачем?
Голос и выражение лица Яффе остались прежними. Но старик отлично видел: алам удивлен. Даже в некотором роде сбит с толку.
– Просто выполните мою просьбу. Смоделируйте мысленно ситуацию. Это важно.
– Хорошо.
Прошло две с четвертью секунды, и поза алама изменилась. Взгляд отпустил тренера, быстро скользнул по сторонам. Яффе неуловимо качнулся туда, где стоял предполагаемый маэстро. Замер, опустив подбородок ниже обычного. И вновь посмотрел на Эзру с демонстративным, искусственным раздражением.
– Диего Пераль находится на Сечене, в имении Антона Пшедерецкого.
Яффе молчал пять с половиной секунд.
– Когда мы приветствовали друг друга, – наконец произнес он, – вы еще не решили, сообщать мне это, или нет. Что повлияло на ваше решение?
– Вы изменили позу.
– Уточните.
– Когда я попросил вас представить сеньора Пераля, вы встали так, как если бы собирались сражаться за Диего Пераля. Вместе с ним, не против него. Мне этого достаточно.
На сей раз пауза затянулась надолго.
– Оригинальная методика, – кивнул Яффе. – Я потрясен. Вы бы не хотели поработать на Бюро? Иногда возникают ситуации, в которых ваши навыки могли бы оказаться весьма полезными.
– Благодарю за предложение. Я пока воздержусь.
– Если передумаете, вы знаете мой номер. Я у вас в долгу.
Яффе быстро зашагал прочь, на ходу доставая уником. Налетел порыв ветра, пригнул к земле метелки травы, взъерошил и растрепал волосы алама.
Гроза была рядом.
V
– Что за черт?!
Зря он помянул нечистого. Впрочем, это уже мало что меняло. Исчез Пробус вместе с гнедой кобылой, исчез вороной жеребец Диего; исчез аэромоб, серебряный ангел Ойкумены, сошедший с небес. Осталась донья Эрлия; более того, ее вдруг сделалось чрезвычайно много. Даже после самой жестокой пьянки у Диего никогда не двоилось в глазах. Мутило, раскалывалась голова, отказывались служить ноги. Но зрение – нет, зрение не подводило. Сейчас же перед ним выстроились пять Эрлий-близнецов, облаченных в старинные доспехи – точные копии экипировки Пробуса под шелухой. В одной роте, небось, служили: чешуйчатые латы, шлемы с гребнями, поножи, щиты, мечи…
А он, Диего, что характерно, до неприличия трезв!
Маэстро помотал головой. Пару раз моргнул – помпилианки никуда не делись. Собираться в единое целое они тоже отказались. Крайняя справа отложила щит на траву, слегка тронутую изморозью, присела у импровизированного горна из дикого камня, каля в пламени железный прут. Другая с трудолюбием кузнечного подмастерья раздувала мехи. Троица их сестер, чуть замешкавшись, начали теснить Диего, наступая с фронта и обходя с флангов. Местность, оценил маэстро. Куда делась дорога? Вместо укатанного тракта, снежной целины по обочинам и слепяще-яркой бирюзы над головой – голая степь, покрытая рыжеватой, местами седой щетиной. Свинцовый блин небосвода ощутимо давил на плечи. Колючая крупа секла лицо, стылый ветер пробирал до костей…
Меня загоняют, отметил маэстро.
Куда? Зачем?!
По счастью, медлительный тупица-рассудок жил своей жизнью, а тело – своей. Скользящий шаг; выпад, скорее финт, с мгновенным выходом из меры. Диего не собирался никого убивать. Выпадом он заставил ближайшую Эрлию отпрыгнуть, закрыться щитом, нарушить порядок облавной дуги – и с легкостью вырвался из наметившегося окружения. Лишь сейчас Пераль разглядел, какую западню ему готовили. За спиной маэстро возвышался щит – дальний родич щитов, которыми орудовали женщины, вкопанный в землю гигант из занозистых, посеревших от непогоды досок. На щите крепились разомкнутые кандалы для рук и ног, а также фиксирующий ремень на уровне головы.
– В чем дело, доньи Эрлии?
Обращаясь к журналистке во множественном числе, Диего мысленно примерил колпак шута. Динь-динь, бубенчики, дуракам закон не писан.
– Вы собрались меня пытать?
Деловитые, как муравьи, женщины придвинулись ближе. Лицам их, верней, бесстрастию, отраженному на лицах, позавидовал бы и гематр.
– Или это у вас такие любовные игры?
Его упрямо гнали к щиту.
– Почему вас пятеро?
Господи, с опозданием воззвал Диего. Да свершится воля Твоя! Я же под шелухой, Господи… Что за дьявольское наваждение?! Господь не откликнулся, промолчал и сатана.
– Мы в колланте? Куда мы летим?!
Две Эрлии оставили горн и присоединились к сестрам-загонщицам. Та, что раздувала мехи, обнажила меч. Вторая вооружилась железным прутом, извлеченным из горна. Прут был снабжен мощной дубовой рукоятью. На противоположном конце рдел раскаленный кругляш. Тавро, понял маэстро. Такими штуками в Эскалоне клеймят скот.
Проклятье! Клеймо! Эрлия – помпилианка…
– Вы намерены взять меня в рабство?!
Вместо ответа пять Эрлий ринулись в атаку. Собственно, это и был ответ. Диего удалось выскользнуть из кольца в последний момент. Он по-заячьи прыгал из стороны в сторону, с бешеной, невозможной в реальном мире скоростью отражая удары. Сейчас Диего Пераль радовался одному – тому, что орудует тяжелой рапирой никак не медленнее проклятого дона Фернана; и жалел об одном – ему чертовски не хватало кинжала для левой руки. Отобрать меч у кого-то из Эрлий? Звон, лязг. Лязг, звон. Хриплое дыхание, пар изо рта. Мелькает безумный калейдоскоп – женские лица в обрамлении бронзовых нащечников.
– Я не хочу вас убивать!
Двигаться, все время двигаться. Движение – жизнь. Или свобода? Не думать! Не тратить силы на бесплодное жонглирование словами. Движение и дистанция. Вход в меру, выход из меры. Мечи короткие, считай, матросские тесаки. Не подпускать близко.
Пляши, дурак!
Он не представлял, что отряд может действовать так слаженно. Отряд? Пятеро против одного; пятеро как одна. Эрлии смыкали строй, рассыпались цепью, связывали плотным боем, норовя зайти со спины. Маэстро выбивался из сил, изобретал финт за финтом, лгал каждым взмахом клинка – и не мог заставить их мешать друг другу. Вершиной подвигов Диего был краткий миг замешательства. Этого хватало, чтобы в очередной раз вырваться из окружения.
– Я…
Не вынуждайте меня, хотел крикнуть он. Не требуйте, чтобы я убивал. Не надо… Споткнувшись, Диего потерял драгоценную секунду, и клинок острей бритвы дотянулся, вспорол бедро. Вечно мне режут бедра, возмутился маэстро. Что за дрянная фортуна! Кровь и боль под шелухой ничуть не отличались от настоящих. Спасибо им – на кровь и боль мастер-сержант Пераль, не обремененный светскими манерами, отвечал кровью и болью.
Можно сказать, они выводили мастер-сержанта из спячки.
Клинок рапиры чиркнул по краю щита, окованному металлом. Прошел впритирку, клюнул женщину в горло, не защищенное доспехом – и быстрей змеи выскользнул обратно. Эрлия упала на колени, уронила щит, схватилась за шею. Между пальцев брызнуло красным.
– …как объект оказался на Хиззаце? Это связано с мятежом в Эскалоне?
– Мятеж? Нет, скорее жесткое порно. Наш бравый вояка соблазнил несовершеннолетнюю дочку местного гранда. Серый волк и кудрявая овечка…
– О, да это любовь!..
– Шлюха! Грязная подстилка!
Стараясь не хромать, Диего отступил на шаг. Он не видел, как в момент смертельного укола рапира в слабой, гибкой трети клинка поплыла сизо-черной струйкой крохотных мушек, щупальцем комариного роя. Он видел другое: зал заседаний, люди в военной, незнакомой маэстро форме, Эрлия Ульпия, куратор службы специальных дознаний в чине обер-манипулярия, с издевкой кривит яркий рот: «О, да это любовь!» Откуда он знает ее должность? Воинское звание? Какая разница?! Трижды, тридцать раз кряду Диего Пераль отправил бы мерзавку в ад только лишь за интонацию, с которой она произнесла слово «любовь».
Храпя, булькая, женщина мешком завалилась набок.
– Шлюха! Дрянь!
У маэстро перехватило горло. Тяжело дыша, он замолчал – и услышал, как свинцовые небеса сотряс вопль отчаяния и гнева, вырвавшийся из четырех глоток.
Молчание кончилось. Бесстрастие кончилось.
Я больше не раб, понял Диего. Кем бы я ни стал, прикончив пятую часть Эрлии, я больше не раб. Маэстро знать не знал о сложных взаимоотношениях помпилианцев с их рабами, но муравьи, желающие затащить полудохлую муху в муравейник, обернулись волчицами, бьющимися за родное логово, полное слепых детенышей. Я – равный, изумился маэстро. Я равен им, я ничем не отличаюсь от них – и это была последняя внятная мысль Диего Пераля.
Женщины? Кто сказал, что женщин нельзя убивать?!
Сдерживая натиск бешеных фурий, парируя удары и разя в ответ, маэстро прорвался к дощатому щиту. Встал с тыльной стороны, свободной от кандалов, прижался спиной к шершавому, занозистому дереву. Размашистым мулине отогнал Эрлий прочь – и, когда женщина, опрометчиво задержавшись в мере, нагнулась за выбитым мечом, Диего вонзил ей рапиру чуть выше ключицы.
– …для розыгрыша наш герой-любовник уж слишком изобретателен. А по виду – простак простаком.
– Его отец – драматург. Сынок мог пойти по стопам папаши.
– В склонности к изящным искусствам объект не замечен. Завалить в постель невинную аристократочку, а потом удрать с ней от разъяренного папаши – это запросто. Но выдумать пассажирский коллант с астланином… У него не хватило бы фантазии.
– Не хватило у сына – могло хватить у отца. Проверить все сочинения Луиса Пераля на предмет подобных эпизодов…
Раненая нога подвела: маэстро опоздал с возвращением. Лезвие меча располосовало предплечье, пальцы, сомкнутые на рапирной рукояти, начали неметь. Высвободив клинок, Пераль ударил Эрлию гардой в лицо. Хрустнула кость, помпилианка закричала; рядом, словно ожившее эхо, заходилась в крике другая Эрлия, орудуя клеймом. Самоубийственным выпадом, вытянувшись в звенящую струну, маэстро вынудил ее завопить громче – острие рапиры, вибрируя от жажды крови, вошло в локтевой сгиб.
– …полномочия контактера?
– В случае подтверждения версии с нестандартным коллантом – самые широкие полномочия, вплоть до вербовки с раскрытием собственного статуса.
– Материальное поощрение объекта?
– Деньги, устройство на работу, оформление гражданства, секторальной визы… Вряд ли у объекта окажутся чрезмерные запросы.
– А в случае, если подтвердится версия с провокацией?
– Если не захочет сотрудничать – вплоть до силового захвата и вывоза на ближайшую имперскую планету. Живым. Обязательно живым – нам нужна информация…
Железный прут упал на влажную землю. Кругляш клейма зашипел и стал гаснуть, подергиваясь сизой окалиной. Пронзительный, нечеловеческий визг ударил в тусклый, грязно-серый лед, нависший над степью, расколов небеса пополам. Трещина ширилась, в разлом ворвался луч солнца – и Диего Пераль едва не свалился с вороного жеребца, чудом успев схватиться за луку седла.
VI
– В-вы…
Пробус пятился от Диего. Сойдя с дороги, тщедушный человечек выше колен увязал в снегу, оступался и едва не падал. Зачем, подумал маэстро. Зачем он слез с лошади?
– Как вы…
Он поперхнулся и умолк. Диего проследил за безумным взглядом помпилианца. Женщина лежала на дороге. Шевелится? Пытается встать? Маэстро оставил седло, шагнул ближе, не зная, что намерен делать: помочь или добить. Увидел закатившиеся глаза, черты лица, искаженного судорогой, и уверился: Эрлия без сознания. Тем не менее, пальцы левой руки лже-журналистки настойчиво скребли плотный снег тракта, оставляя в нем глубокие борозды. Правый кулак сжимался и разжимался с размеренностью механизма. Ноги дергались вразнобой, как у висельника в предсмертных конвульсиях.
Туловище – колода, обряженная в лисий мех.
– Что с ней?
– Я не знал! Клянусь, не знал!
– Что с ней, болван?!
– Я не виноват!
Хрустел, скрипел снег. Пробус выписывал странные петли: выбирался на дорогу, вновь убредал в целину, заходил справа, слева. Казалось, маэстро окружает силовое поле – помеха для испуганного человечка.
– Чего вы не знали?!
Оторвать взгляд от сломанной заводной куклы, в которую превратилась Эрлия, стоило колоссального труда. «О, да это любовь!..» Пераль вспомнил, услышал заново, как красотка-офицер, затянутая в черный мундир, произносит оскорбительно насмешливую фразу – и не почувствовал ничего. Фляга сердца опустела, бешенство вылилось до последней капли. Шлюха, подумал он. И сразу же за этим: я думаю, как гематр. Святой Господь, я думаю, как гематр, как кусок камня…
– Не знал! Клянусь! Она хотела с вами встретиться!
– Идите сюда.
– Просто встретиться! Она не сказала, зачем! Меня заставили! Мне угрожали… шантажировали…
Пробус замычал, хлюпая носом.
– Идите сюда, – раздельно, по слогам, произнес маэстро. – Посмотрите, что с ней.
– Я не врач!
– Вы помпилианец! Она хотела меня заклеймить…
– Я…
– Что с ней? Вы должны знать!
– Я не виноват! Золотце, счастье мое, я ни при чем…
– Я вас не трону, – откровенно говоря, Диего едва держался на ногах. – Клянусь честью. Ну идите же, черт вас дери!..
Осторожно, бочком, Пробус приблизился:
– Великий Космос! Что вы с ней сделали?!
– Проткнул рапирой. Их там было много.
– Рапирой?!
– А чем же еще?! – вызверился Диего.
– У вас там было оружие?!
Диего выразительно сплюнул под ноги собеседнику. Пробус не отреагировал. Он раскачивался, переминаясь с ноги на ногу, взгляд его блуждал по сторонам, ни на чем не задерживаясь дольше секунды. Губы тряслись, смешно плямкая. Из уголка рта на подбородок текла ниточка слюны. Как бы в обморок не грохнулся, с беспокойством подумал маэстро. Повредится в уме, спасай потом обоих…
– Ее хватил удар? Или это у вас вроде насморка?
Пробус отшатнулся:
– Уд-д-д… Удар, д-да. Не бейте меня!
– Ей нужен врач?
– Врач?! Она же хотела взять вас в рабство!
– А вы меня продали с потрохами. Так что теперь, похоронить вас здесь?
– Ее похоронить, – честно ответил Пробус. – Меня простить. А?
– Вы умеете управлять аэромобом?
– Умею…
– Заводите машину.
Автопилот подслушал реплику маэстро, или живой человек, сидящий в кабине, но серебристая капля при этих словах сорвалась с места и исчезла в небе так быстро, словно за машиной гнались все дьяволы ада.
– Он улетел, – доложил Пробус, бледней мела. – Мне нечего заводить.
Диего вздохнул:
– Господь любит убогих. Сеньор Пробус, вы из Божьих любимцев…
Ему повезло: в седельных сумках нашлись запасные ремни для починки сбруи и моток прочной веревки.
