Глава 27
Майор Эспиноса вернул листок с прогнозом погоды на стол Луиса Ларетты. В небольшом кабинете с обязательным портретом генералиссимуса Эрнесто Корасона на одной стене и постером с почти неодетой девушкой на другой, клубился сигарный дым.
– Эта буря может стать прекрасным прикрытием для американских сил специального назначения. Они думают, мы тут будем уютно лежать на своих койках, а они тем временем проберутся в лагерь и везде разложат взрывчатку. – Он ненадолго задумался. – Я отодвину защитный периметр еще на пару миль. Если они уже здесь, то наверняка высадились на парашютах далеко от берега, и теперь им нужно идти сюда пешком.
– Вы ведь не думаете, что они нападут? – спросил Ларетта, небрежно взмахивая своей сигарой «коиба».
Эспиноса скучно посмотрел на него.
– Мне платят за то, чтобы я был готов к нападению. Я не могу позволить роскошь иметь собственное мнение.
– У каждого из нас своя работа, – ответил директор разработки, думая, что пусть уж лучше мерзнут солдаты, чем его люди.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Ларетта.
Вошел Ли Фон, глава китайской поисковой группы. Он ухмылялся.
– Фон! Как дела? – поздоровался Ларетта.
– Отлично. Мы нашли «Молчаливые воды».
Директор приподнялся с кресла.
– Так быстро? Замечательно. Возьмите-ка сигару.
Усаживаясь обратно, он достал из нижнего ящика бутылку бренди и бумажные стаканы.
– Я вообще-то не курю, – ответил китаец, – но в таких обстоятельствах…
– Вы уверены в своей находке?
Ли достал карманный компьютер и вызвал на экран изображение. Потом передал устройство Эспиносе.
– Гидролокация наконец дала надежные результаты, и я отправил туда камеру. Признаю, разрешение слабое, однако перед вами корма одной из крупнейших джонок в истории кораблестроения.
Хорхе снимок казался темным пятном.
– Поверю вам на слово.
– Поверьте. Это «Молчаливые воды». Завтра мы спустимся к кораблю и добудем неопровержимые доказательства. Я пытался сразу отправить отчет с места и просить у вас катер с водолазами, но передача почему-то не прошла.
Он взял у Ларетты стакан.
Эспиноса отказался.
– Я при исполнении.
– Вам же хуже. – Директор поднял рюмку, глядя на него, и обратился к Ли Фону: – Поздравляю. Отныне все вопросы относительно наших прав на эту территорию и ее шельфовые богатства снимаются. Надо сознаться, друзья, с самого начала строительства я опасался, что нашу деятельность обнаружат и вышибут нас вон. А теперь нет. Мы останемся здесь.
– Вы связались с вашим руководством? – спросил Эспиноса у Ли.
– Да, только что. Они чрезвычайно довольны, – просиял он. – Мой непосредственный начальник сказал, что меня наградят медалью, а наша компания получит пожизненный правительственный контракт.
– Добейтесь повышения, – сказал Ларетта, снова наливая ему бренди. – Дайте им знать, что вы этого достойны.
– Возможно, именно это я и сделал. Да, кстати, чуть не забыл. Тот корабль на берегу…
– Что с ним? – резко спросил Эспиноса.
Он с самого начала с подозрением отнесся к этому кораблю и, даже собственными глазами увидев это разбитое корыто, не успокоился.
– Он сошел с берега и снова на плаву.
– Выхлопов двигателя не видели?
– Да нет. И он сильно накренился на бок. Думаю, скоро перевернется.
Эспиноса раскаивался, что в минуту слабости пожалел корабль. Следовало приказать сержанту Лугонесу заложить несколько зарядов и разнести его на куски. Впрочем, и сейчас еще не поздно. Он мог бы попросить капитана «Гильермо Брауна» потопить старую развалину торпедой, но не мог придумать, почему флот должен тратить боеприпасы, чтобы успокоить его паранойю. Если повезет, шторм либо потопит корабль, либо унесет так далеко, что Хорхе больше не придется беспокоиться.
– Мистер Ларетта, можно попросить еще немного бренди?
– Пожалуйста.
Ларетта плеснул спиртного в бумажный стаканчик Ли.
Майор внезапно поднялся. Что-то не так. Это было не чутье – холодное дурное предчувствие, от которого в сердце поселилась тревога. Американцы обязательно нагрянут. Сегодня ночью. Или завтра, когда разыграется шторм. И уничтожат все, чем так гордятся эти двое.
– Господа, мне нет надобности напоминать вам, что пока мир официально не признает Антарктический полуостров суверенной территорией Аргентины, мы рискуем.
– Ну, ну, любезный майор. – Ларетта быстро пьянел и уже плохо ворочал языком. – Отметить достижение не грех.
– Может и так, но я считаю, что вы немного торопитесь. Передайте своим рабочим, что сегодня комендантский час наступит через час и никаких исключений не будет. Мои патрульные получат приказ стрелять. Вы поняли?
Это отрезвило Ларетту. Он кивнул.
– Комендантский час. Через час. Да, майор.
Эспиноса повернулся на каблуках и вышел из кабинета. С самого прибытия он нещадно гонял своих солдат и сегодня собирался задать им еще жару. К тому времени как они с Раулем всех разместят на позициях, вокруг нефтяного терминала ни один дюйм не останется без прикрытия, и, зная склонность американцев к спасению заложников, он удвоит охрану пленных.
Хуан убрал опасную бритву от лица и сполоснул ее в медной раковине. Сильный крен «Орегона» вынуждал его держаться другой рукой. Он еще раз прошелся бритвой по щекам и подбородку, сполоснул лезвие и очень тщательно вытер полотенцем. Его дед был мужским парикмахером и научил его: чтобы лезвие всегда оставалось острым, его нельзя оставлять влажным.
Он нажал плунжер, чтобы выпустить воду из раковины, и плеснул в лицо несколько пригоршней воды. Посмотрел в глаза своему отражению в зеркале над туалетным столиком. Посмотрел с сомнением. Хуан гордился своим решением, но все-таки думал, что следовало бы побыстрее уйти к Южной Африке, где в следующие три недели они гарантированно будут получать по пять миллионов в неделю, нянчась с главой государства, у которого нет врагов.
Он вытер лицо полотенцем и надел футболку. Хотя на корабле увеличили подачу тепла, руки и грудь Хуана покрылись пупырышками.
Хуан на одной ноге проковылял к большому встроенному шкафу и выбрал из пяти протезов один на сегодня. Протезы выстроились на полу в ряд, как ковбойские сапоги на левую ногу. Несколько минут спустя Хуан закончил одеваться и пошел к спусковой шахте. Он знал, что нужно что-нибудь съесть, но у него слишком подвело желудок.
В центре подводных операций кипела деятельность, группы техников занимались «Номадом-1000», который только что вернулся с Троно и его командой. Майк доложил, что заряды заложены и готовы к взрыву. Его группа пробурила подошву материкового льда, нависающего над заливом, и натолкала в шурфы достаточно взрывчатки, чтобы обрушить тысячи тонн льда.
Хуан включил на рабочей станции несколько наружных камер. Камеры, рассчитанные на слабое освещение, показывали обезумевший мир. Ветер постоянно менялся, и на корабль со всех сторон обрушивались снежные вихри. По морю ходили водяные валы, такие высокие, что захлестывали палубу, а ударяя в берег, эти волны сохраняли довольно силы, чтобы перекатывать стофунтовые камни как гальку. Он посмотрел на метеорологический дисплей. Температура минус двенадцать, но из-за ветра кажется, что все минус тридцать.
Несколько минут спустя появились Эдди Сэн и Линк. Из-за количества пассажиров, которых они надеялись привезти на корабль, диверсионной группе поневоле следовало быть небольшой. «Номад» был рассчитан на десять человек, а им каким-то образом предстояло втиснуть в него двадцать одного.
Как и раньше, все были в арктической одежде, похожей на одежду аргентинских солдат, а в водонепроницаемый мешок, прикрепленный к лодке, упаковывали достаточно парок для ученых. В другом мешке покоились кости давно умерших норвежцев. Хуан все еще не знал, как загладит то, что нарушил их вечный покой.
Рядом с Кабрильо появился Морис с подносом. Было три часа утра, но стюард, как всегда, выглядел свежим и безупречно одетым.
– Я знаю, вы редко едите перед операцией, капитан, но поесть необходимо. В здешних условиях организм сжигает калории чересчур быстро. Не помню, рассказывал ли я вам, но я служил в королевском флоте как раз, когда аргентинцы обнаглели в Южной Атлантике. Парни, которые отобрали у них Южные Сандвичевы острова, вернулись замерзшими до полусмерти.
Он снял крышку и предъявил Хуану омлет с ветчиной и грибами. Аромат как будто бы распустил узел в желудке. И напомнил Хуану о том, что тот забыл. Он отправил Мориса на кухню с поручением.
Спуск прошел благополучно, и вскоре они уже были в пути. Первый намек на некие перемены был получен, когда подводная лодка проходила мимо «Адмирала Гильермо Брауна». Сквозь другие шумы Хуан расслышал, что на корабле работает главный двигатель. Звук и вибрация разносились в воде и отзывались внутри стального прочного корпуса. Это не меняло их планы, но Хуан не усмотрел в этом факте доброго предзнаменования.
В отличие от прошлого раза, когда они причалили возле рабочих катеров, «Номад» прошел к дальнему концу пирса, ближе к зданию, где держали пленных. Рев бури скрыл звуки всплытия «Номада».
Через секунду Линк открыл люк. Пока Хуан натягивал парку и надевал очки, он скрылся из виду. Мгновение спустя рослый «морской котик» показался снова.
– У нас проблема.
– В чем дело?
– Я осмотрел причал в инфракрасный бинокль и насчитал троих караульных.
– В такую ночь? – спросил Эдди.
– Именно потому, что ночь такая, – ответил Хуан. – На месте Эспиносы я бы ждал, что шторм скроет нападение, и разместил бы свои силы соответственно.
Хуан взял у Линка бинокль ночного видения и сам принялся осматриваться, лежа на пирсе. Он увидел часовых, которых засек Линк, и, осматривая остальную базу, заметил передвижение еще нескольких призрачных фигур. За минуту он насчитал не менее десяти часовых.
– Планы меняются.
Поначалу они намеревались освободить пленных и хотя бы разместить их на подводной лодке, а уж потом заняться аргентинским крейсером. Но теперь, когда территорию патрулировало столько солдат, вероятность их обнаружения чересчур выросла. Теперь им предстояло превратить военный корабль в отвлекающий фактор. Он объяснил людям, что от них требуется, и убедился, что его слышал и Макс на «Орегоне».
– Мне это не нравится, – сказал Хенли, когда Хуан умолк.
– Особого выбора нет. Иначе мы и на десять футов не подойдем к ученым.
– Хорошо. Только скажи мне, когда вы будете готовы.
– Подберитесь как можно ближе к тюрьме, – велел Кабрильо двум своим людям, – и ждите моего сигнала.
Они покинули подводную лодку вместе, Линк и Эдди тянули за собой на буксире водонепроницаемые сумки. Пришлось дюйм за дюймом ползти на животе, чтобы не привлекать внимания. Им требовалось двадцать минут, только чтобы добраться до временной тюрьмы.
Хуан двинулся в противоположном направлении. Ветер рвал одежду и превращал каждый шаг в битву. Он то дул в лицо, то вдруг налетал со спины, заставляя шататься. Шарф провис, и кожу Хуану словно облили щелоком.
Ему приходилось рассчитывать свои перемещения так, чтобы аргентинцы оказались к нему спиной. Ветер оказался полезным хотя бы в одном отношении. Большинство солдат передвигались спиной к ветру, и, когда ветер делался постоянным, у Кабрильо появилась возможность пойти быстрее.
Видимость оставалась отвратительной, и он едва не наткнулся на солдата, который укрывался от ветра за бульдозером. Хуан замер всего в пяти футах от часового. Тот стоял к нему боком, так близко, что хорошо было видно, как ветер яростно треплет меховую оторочку его капюшона. Хуан сделал шаг назад, потом еще, но застыл: появился второй часовой.
– Ягуар, – крикнул первый часовой, увидев товарища.
– Капибара, – ответил второй.
Пароль и отзыв. Хуан скупо улыбнулся. Вот и разведданные. Когда он убрался от этих двоих, то по радио передал информацию Эдди и Линку – вдруг их остановят.
Дальше Хуан двигался быстрее; а когда он наткнулся на часового, тот резко повернулся к нему, держа автомат не наизготовку, но воинственно поднятым.
– Ягуар.
– Капибара, – уверенно ответил Кабрильо. Часовой опустил автомат.
– Единственное, что помогает все это терпеть, – сказал он, – знание, что майор где-то здесь с нами, а не отсиживается в тепле.
– Он никогда не просит от нас того, чего не делает сам.
Хуан понятия не имел, правда ли это, но он видел Эспиносу достаточно, чтобы понять – майор не из тех, кто идет в тылу за солдатами.
– Верно. Не замерзни.
Солдат пошел дальше.
Хуан шагал, не останавливаясь. Через десять минут, миновав троих замерзших скучающих часовых, он добрался до газоперерабатывающей станции.
– Я на месте, – передал он своим людям. – Где вы?
– Еще не добрались до цели, – сказал Линк. – Тут народу как в Рио на карнавале.
– Макс, ты готов?
– Балласт слит, двигатель мурлычет.
– Хорошо. Будь на связи.
Хуан открыл дверь служебного входа рядом с гигантской подъемной дверью и оказался в пустом вестибюле. Его мгновенно окликнули.
– Кайман!
Кабрильо сглотнул. Для входа в здание другой пароль. Мысленно проклиная предусмотрительность Хорхе Эспиносы, он лихорадочно перебирал названия туземных животных Южной Америки. Лама. Боа. Анаконда. Э… ленивец. Дальше пустота.
Прошло полсекунды; сейчас часовой что-нибудь заподозрит. Ягуар по отношению к капибаре то, что кайман по отношению к чему? Хищник и добыча. Кайманы едят рыбу. Это рыба. Которая? Он назвал единственную, какую вспомнил.
– Пиранья.
Солдат опустил оружие, и Кабрильо потребовалось все самообладание, чтобы не выдать своего облегчения.
– Ты знаешь, что тебе здесь нечего делать?
– Я на секунду. Погреюсь немного.
– Извини. Ты слышал приказ майора.
– Да ладно. Его ведь сейчас здесь нет.
После секундного раздумья на лице солдата промелькнуло выражение сочувствия.
– Хорошо, заходи. Пять минут! А если зайдут Эспиноса или Хименес, скажу, что ты тут спрятался до того, как я принял пост.
– Пять минут. Обещаю.
Хуан прошел мимо солдата на жарко натопленный участок. Пришлось откинуть капюшон и расстегнуть парку. Гудели механизмы, перерабатывая природный газ, поступающий по трубам с шельфа; на другой стороне зияющего пространства вовсю работали шахтные печи, предохраняя залив от замерзания. Кабрильо опять подивился размерам и сложности аргентинской базы.
– Макс, я внутри. Вперед!
Хуан нашел одну из магистральных линий подачи газа. Достал небольшой заряд и установил датчик движения. Не очень чувствительный, но для предстоящего чувствительность не требовалась.
А когда повернулся, чтобы уйти, из вестибюля зашли четверо. Они сняли теплую одежду, и Хуан сразу узнал майора Эспиносу. С ним были сержант, который поднимался на борт «Орегона», и еще двое сержантов. Хуан укрылся за каким-то механизмом, прежде чем они его заметили.
– Мы видели, как ты вошел, – крикнул Эспиноса, перекрывая промышленный шум. – Не ухудшай свое положение. Выходи, и я не обвиню тебя в дезертирстве.
Кабрильо посмотрел на бомбу. Потом на рослых солдат, которые остались у выхода, в то время как майор и сержант разделились и начали его искать.
– Макс, – настойчиво прошептал он. – Я могу взлететь на воздух, но не останавливайтесь. Ты меня понял? Я как-нибудь выберусь.
– Принято, – коротко ответил Макс, отлично понимая, что последние слова Председателя – ложь.
Хенли какое-то время смотрел в пространство, потом заставил себя действовать.
– Мистер Стоун, дайте пять процентов мощности и небольшое напряжение на трос, пожалуйста.
– Есть.
Эрик включил несравненные машины «Орегона», корабль пошел вперед на скорости в четверть узла.
Техник, наблюдавший на корме за барабаном, доложил, что трос чуть натянулся.
На корабль обрушивались ветер и волны, но Эрику не нужно было говорить, когда «Орегон» натянул привязь. Он знал, как корабль ведет себя в любых обстоятельствах.
– Есть натяжение, мистер Хенли, – сказал он официально, как было принято в оперативном центре в ходе операций.
– Хорошо. Постоянное ускорение, сто футов в минуту. Не дергай груз, парень.
– Есть, сэр.
В миле позади них трос, обведенный вокруг пирса и уходящий к «Адмиралу Брауну», напрягся, как стальная балка, когда магнитогидродинамика столкнулась с противоборством с водоизмещением крейсера. В игру вступили гигантские силы. Крейсер начал движение, вначале незаметное, потом такое, что экипаж не отличил бы его от толчков волн и ветра в корму.
Один фут стал двумя, потом десятью. А потом корабль натянул якорную цепь.
Эрик продолжал увеличивать мощность, заставляя корму «Орегона» оседать глубже, пока вода с нарастающей силой устремлялась в турбины. Но упрямая чека, над которой так старательно трудился Хуан, не уступала ни на волос.
Один из сварных швов, удерживавших скобы, не выдержал и лопнул, увеличив нагрузку на остальные. «Орегон» тянул все сильнее, и с корпуса сорвалась вторая скоба; осталось всего шесть. Металл скрежетал о металл, а упрямая якорная чека все пыталась выполнить свой долг.
Но вот она выскочила, и энергия, накопленная в углеродном волокне за время этого лихорадочного перетягивания каната, внезапно высвободилась. «Адмирал Гильермо Браун» так быстро перешел от неподвижности к шести узлам, что моряки попадали на колени. В этот ранний час капитан был на мостике, он оторвался от рапорта, который просматривал. И мгновенно понял, что случилось, хотя его менее опытные помощники были сбиты с толку.
– Боже, лопнула якорная цепь! Руль, подать мощность. Самый малый назад!
– Есть самый малый назад.
Имея в распоряжении пару газотурбинных двигателей общей эффективной мощностью двадцать тысяч лошадиных сил, капитан не сомневался, что справится с любым ветром. Но, проверив скорость корабля относительно дна, он увидел, что она не падает, а растет.
– Руль, средний назад! Живее, парень!
До причала было всего полмили; казалось, их сносит прямо на перерабатывающую установку. В считанные секунды капитан понял, что ветер невиданно сильный.
– Полную мощность!
«Орегон» справлялся с двадцатью тысячами лошадиных сил крейсера играючи. Эрик поднял мощность до восьмидесяти процентов и с удовлетворением отметил, что теперь они тащат «Адмирала Брауна» со скоростью шестнадцать узлов. Несмотря на расстояние и шторм, он слышал, что на корабле, предупреждая о столкновении, заработал ревун.
Крейсер был беспомощен, как шхуна без мачты, и двигался прямо на газоперерабатывающую установку. Капитан не мог объяснить происходящее. Он приказал «лево на борт», чтобы увести их от прямого столкновения, но корабль только развернулся боком к ветру, продолжая движение. Судьба или рок собирались швырнуть его туда, куда он хотел двигаться, и капитану показалось, что человеческие желания здесь ничего не решают. За миг до столкновения он снова проверил скорость относительно дна и пришел в ужас от того, что ветер способен гнать военный корабль со скоростью почти двадцать узлов.
У Кабрильо не было времени на уловки. Все свидетельства того, что происходило в этом здании, все улики сгорят, когда «Адмирал Браун» проломит фасад. Он ловко надел глушитель на свой «пять-семь» и ждал, пока Эспиноса и сержант не исчезли из виду.
Используя путаницу труб как прикрытие, он прошел ближе к двери. Двое часовых были начеку, их взгляды постоянно перебегали с места на место, но просторный большой как ангар цех был слабо освещен, а Хуану хватало укрытий. Он то и дело оглядывался, чтобы ему невзначай не вышли во фланг. И собирался выстрелить, когда у него за спиной клапан сброса давления засвистел, выпуская струю пара. Оба часовых посмотрели в его сторону, и один из них, должно быть, заметив Хуана, поднял автомат и дал очередь из трех выстрелов.
Пули чудом не пробили предохранительный клапан и не уничтожили их всех.
Хуан нырнул, но почти сразу вскочил и двумя выстрелами в грудь уложил одного часового. Из дверей, высоко держа автомат прикладом к плечу, ворвался охранник, впустивший Кабрильо в здание. Второй часовой спрятался за грудой пятидесятигаллонных бочек, бросившись плашмя на пол.
Кабрильо выстрелил еще дважды, и охранник упал. Двери за ним закрылись.
Хуан услышал, как где-то вдалеке Эспиноса выкрикивает приказы.
Солдат выглянул из-за бочек. Пуля Хуана просвистела в двух дюймах от его глаз, чтобы он не поднялся, и Кабрильо сорвался с места. Ему предстояло преодолеть меньше двадцати футов. Он добежал до бочек и одним прыжком легко взлетел на них. Солдат все еще лежал на животе, он не ожидал нападения и ничего не слышал.
Ошибка Хуана заключалась в том, что, поскольку из бочки, пробитой пулями, лилась жидкость, он решил, что все остальные тоже полны. Но это было не так.
Его нога коснулась крышки одной из бочек, и инерция опрокинула ее и три соседних. Он упал в звоне и грохоте и в первую секунду не мог понять, что произошло. Солдат пришел в себя мгновением раньше. Он встал на колени и замахнулся на Кабрильо автоматом. Хуан, как какой-нибудь салага, выронил пистолет, поэтому он пинком отправил бочку в солдата и сбил ему прицел. Три пули ударились о балку.
Кабрильо что было сил сжал пустую бочку и бросился на солдата. Когда они столкнулись, солдат упал, а Хуан использовал разгон, чтобы обрушить на грудь противника весь свой вес – и бочку. Ребра затрещали, как прутья. Солдат лежал, но оставался в сознании. Хуан лихорадочно отыскивал свой автоматический пистолет и уже нагнулся, чтобы вытащить его из зазора между двумя бочками, когда стену за ним прошила очередь девятимиллиметровых пуль.
Эспиноса мгновенно узнал его. Глаза его округлились; потом он удовлетворенно прищурился, поняв, что человек, доставивший ему столько неприятностей, – в двадцати футах от него и безоружен.
– Я знаю, что вы один, – сказал он. Рядом с ним появился сержант Лугонес. – Сержант, если он хотя бы моргнет, стреляйте на поражение.
Эспиноса положил свой автомат на кожух трансформатора, достал из кобуры пистолет и положил рядом с автоматом. Потом направился к Хуану с самоуверенным видом, как хулиган, загнавший в угол более слабого соседского мальчишку. И не остановился, даже когда снаружи корабельный ревун дал сигнал тревоги.
– Не знаю, кто вы и откуда пришли, но уверяю: ваша смерть будет исключительно неприятной.
Хуан нанес молниеносный удар справа; тычок в нос отбросил Эспиносу назад.
– Много болтаете.
Аргентинец в слепом гневе бросился на него. Кабрильо подпустил его, но, когда они должны были столкнуться грудь в грудь, шагнул в сторону и толкнул Эспиносу в спину. Тот ударился о стену так сильно, что металл зазвенел.
– И деретесь, как девчонка, – насмешливо сказал Хуан.
– Лугонес, прострели ему ногу.
Сержант не колебался. Его единственный выстрел прозвучал особенно громко. Хуан рухнул, сжимая раздробленную конечность и вопя от боли.
– А вот теперь посмотрим, как вы деретесь, – усмехнулся Эспиноса. – Встать! Или следующий выстрел раздробит вам колено.
Хуан дважды пытался встать и оба раза падал на бетонный пол.
– Поубавилось крутизны, а, сержант?
– Да, сеньор.
Эспиноса подошел к Хуану и свирепым рывком поставил его на ноги. Хуан пьяно пошатнулся, стараясь сдержать крик. Эспиноса держал Хуана за руку и дважды сильно ударил его в живот. Хуан осел и едва не утащил аргентинца за собой на пол.
– Жалкое зрелище, – сказал Эспиноса.
Он наклонился, чтобы повторить представление. Хуан покорно сидел, пока голова Эспиносы не оказалась в футе от него. Тогда он вытянул обе руки – одну к подбородку противника, другую к его затылочному бугру. Сидя на земле, он создал из невыгодного положения достаточный крутящий момент, чтобы когда он крутанул голову Эспиносы, шейные позвонки громко хрустнули.
Тело обрякло и упало, едва не помешав Хуану подобрать оружие. Он подхватил пистолет и выстрелил раньше, чем сержант Лугонес смог осознать случившееся. Первая пуля пробила сержанту живот и вышла из спины, вторая пробила лоб.
Снова послышался ревун; источник этого настойчивого, громкого звука находился всего в пятидесяти футах от места, где сидел Хуан. Он сумел встать – его протез пуля не повредила – и двинулся к двери, когда титанический толчок словно встряхнул фундамент и стену цеха прорезал острый как нож нос крейсера «Гильермо Браун».
Через шесть секунд ударная волна, порожденная лопающейся сталью и падающим бетоном, вызвала детонацию бомбы.
Здание взорвалось, как «Гинденбург» над базой Лейкхерст.
