Карла чувствовала боль Гриманда по ударам громадного сердца, передававшимся ей через его рубаху. Она видела, как люди умирали от ранений в живот. В госпитале на Мальте медики и их помощники отделяли этих несчастных от остальных, не предпринимая попыток спасти их, поскольку эти усилия все равно были бы тщетными. Содержимое кишечника разъедало Инфанта изнутри. Его желудок уже стал твердым, как дубовая доска. Король воров не жаловался. Он был полон решимости не причинить ей ни малейшего неудобства, словно получил наконец работу, которой мог гордиться, и не собирался тратить время зря. По сравнению с повозкой его руки казались пуховой периной, чему графиня была очень рада. Но что бы ни говорили эти два безумца, сам Гриманд и ее муж, она знала, что тяжесть ее тела усиливает мучения раненого и приближает его конец. И чувствовала себя виноватой.

Сзади, из города, донесся звук выстрела.

Итальянка оглянулась, но ничего не увидела. Они повернули на север. Впереди Гуго согнулся под тяжестью груза. В одной его руке гремели оба фонаря, а в другой была ее виола. Карла понимала – и Матиас тоже, – что следовало бы бросить инструмент, но инстинкт подсказывал ей, почему Гуго несет его. Мальчик не хотел расставаться со своей мечтой. За ним шли девочки-близнецы, которых называли Мышками. Паскаль же куда-то исчезла.

– Гриманд, пожалуйста, отпустите меня. Я могу идти, – попыталась облегчить страдания Младенца графиня.

– Карла, прошу вас. Если я вас отпущу, то встану на колени и буду ждать, пока ваш муж меня убьет. – Король Кокейна вздохнул. – Этого позора мне хотелось бы избежать.

– Он поможет вам добраться до пристани.

– Не будь я ему нужен для замены той старой кобылы, он перерезал бы мне горло не задумываясь – как и ей.

Итальянка не стала спорить.

– Вам нельзя разговаривать, – заметила она только.

– Это мой последний в жизни разговор, – возразил Гриманд. – Последний и самый важный. Хотя если учесть, что все остальные разговоры были обыкновенными, это ни о чем не говорит.

– Я не верю в эти глупости. По крайней мере, произнесенные человеком, которого вырастила Алис, – заявила женщина.

– А разве у нас не было важных разговоров? – спросила Эстель.

– Зачем отказывать умирающему в мрачной риторике? – вздохнул в ответ вор.

Карла невольно посмотрела в его лицо. От него волнами исходил странный, кисловатый запах. Пот стекал по лбу гиганта и собирался в его пустых глазницах. При каждом шаге капельки пота выплескивались через край и катились по щекам. Итальянка вспомнила яростные карие глаза этого человека, одного взгляда которых хватило, чтобы сохранить ей жизнь. А эти руки, руки убийцы, приняли ее ребенка… Теперь карих глаз больше нет, а руки убийцы несут ее саму сквозь ночь, темнее которой мир еще не знал. Карла не понимала, что все это значит – тайный смысл происходящего был скрыт от нее. Но когда-нибудь она поймет. Потому что это останется с ней навсегда.

– Что он говорит? – раздался голос Эстель над головой Гриманда.

– Он имеет в виду, что немного преувеличивает, а также то, что не послушает нашего совета, – объяснила графиня.

– Ладно, я сдаюсь. Вы обе правы, – сдался Инфант. – Я слушал слова матери, но не слышал их. А что касается твоих слов, Ля Росса, то они были бриллиантами в короне моего королевства.

– Правда? – обрадовалась девочка.

Карла посмотрела на ее решительное маленькое лицо, испачканное порохом и кровью.

– Я помню каждое твое слово, потому что много раз мысленно повторял их, словно музыку, темной ночью и ясным днем, и от них и день, и ночь становились светлее.

– Я тоже их помню, – сказала Эстель. – Но готова поспорить, что ты не помнишь каждое.

Гриманд оскалился – Карла предположила, что это улыбка.

– В точности как бабушка, – усмехнулся он.

– Значит, вы по-прежнему не хотите рассказать то, что знаете, – заметила итальянка.

– Я знаю то, что у нас с ней есть теперь. И не хочу, чтобы крылья превратились в руки. Возможно, когда-нибудь позже ей расскажете вы – но это я оставляю на ваше усмотрение. Если вы согласны оказать мне эту любезность, – ответил слепой великан.

Графиня сглотнула, сдерживая внезапно подступившие слезы. Потом она кивнула. Гриманд не видел этого, но чувствовал.

– Почему он не объясняет, что это значит? – обиделась Ля Росса.

– Он объясняет. Я расскажу тебе позже, когда мы будем дома. Когда ты станешь старше, – пообещала ей итальянка.

Эстель задумалась.

– Это значит, что дом очень-очень далеко? – спросила она через некоторое время.

Гриманд и Карла рассмеялись, но боль быстро заставила их обоих умолкнуть.

– Далеко, но не очень, – ответила графиня. – И я рада, что ты едешь туда с нами.

– Тангейзер сказал, что я могу отнести Ампаро домой, – вспомнила девочка.

– Ты уже ее отнесла, – подтвердила итальянка. – И можешь нести дальше.

– Если подумать, то воробышек спас нас всех, – заметил Гриманд.

Карла задумалась. Это было правдой, во многих отношениях. Наверное, Инфант убил бы ее, не будь она беременна. Может быть, именно это он имел в виду. Переспрашивать женщина не стала.

– Не воробышек, а соловей, – поправила гиганта Эстель.

– Я никогда не видел соловья, и ты тоже, но воробышка я могу узнать. – Король Кокейна усмехнулся. – А ты?

– Нет, но я могу видеть Ампаро, а ты не можешь, – отозвалась Ля Росса.

– Совершенно верно, милая, и именно поэтому я мысленно вижу воробышка. Пока девчушка жива, мы побеждаем.

Гриманд остановился и напрягся, словно сражаясь с каким-то внутренним катаклизмом. Щеки и брови у него дрогнули, как будто он крепко зажмурился, но края глазниц остались неподвижными. Их неестественная, зияющая пустота обнажала боль и одновременно скрывала ее от остальных. Потом приступ боли прошел. Инфант фыркнул и пошел дальше.

– Вам следовало бы попробовать камни бессмертия, – сказал он Карле. – За это стоит отдать глаза и получить стрелу в живот, хотя, к сожалению, за последнее я ничего не получил. Вы должны поговорить насчет этого со своим мужем.

Из темноты появилась Паскаль. С пистолетами и свежей кровью – чужой – на лице. Лоб девушки перевязан белой лентой, которую дал ей Матиас.

– Милиция прошла сквозь дома на этой стороне моста, мимо Тангейзера, – сказала она. – Мы должны пересечь рынок.

Карла посмотрела на открытое, вымощенное булыжником пространство. Они будут там как на ладони.

– Так ближе, – настаивала Паскаль. – Вон фонарь у конюшни, и мы почти на месте.

Он махнула Гуго, чтобы тот шел на освещенное луной пространство, и мальчик, похоже, посчитал эту идею разумной. Эстель каким-то образом повернула Гриманда, и они зашагали по стертым камням.

Паскаль кралась рядом, вглядываясь в темноту, словно дикая кошка: совершенно бесстрашная, живая и полная решимости прорваться сквозь ночь.

– Я весь горю, снаружи и внутри, – задумчиво произнес король Кокейна, словно удивляясь. – Это всё карты. Моя мать сказала, что нельзя смотреть в чужие карты – это приносит несчастье. Ведь ты не знаешь, на что смотришь, и видишь только свою гибель. Как она была права! Но я бы не сказал, что приговор слишком суров, поскольку я заслужил худшего. – Он оскалился. – На самом деле я бы сказал, что приговор слишком великодушен.

– Как можно не проявить великодушие к королю Земли Изобилия? – подбодрила его итальянка

– Бывший король, бывшее изобилие, хотя…

Голова Гриманда поворачивалась из стороны в сторону, словно он сравнивал две картины в воображаемой галерее. Карла подумала, что его познание себя шло параллельно познанию мира Алис и они никак не пересекались. Сын никогда не слушал мать. Потому что единственное, о чем он знал больше ее, – это он сам. Своим знанием он пытался ее защитить.

Остатки бровей Гриманда взлетели вверх:

– Это не та смерть, которой я желал. Я никого не убил и едва ли теперь успею.

– Ты убил Роде, – сказала Эстель.

– Но сначала ты его подстрелила, так что эту смерть нельзя записать на мой счет.

– Я подстрелила и того бандита, помнишь? Но его убил Танзер. На чей счет его записать?

– Твой Танзер не будет претендовать. – Гриманд усмехнулся. – Он может себе это позволить.

– Да, но я сама убила Пепина. И Ирен.

Паскаль удивленно вскинула голову. Похоже, она была удивлена услышанным не меньше Карлы, хотя и совсем не напугана.

– Ты убила Ирен? – переспросила дочь печатника.

– А кто это такая? – поинтересовался вор.

– Прямо в сердце, – ответила Ля Росса своей новой подруге. – Можешь спросить Танзера. Он сказал: «Хорошо».

– Думаю, тебе этого достаточно, – решил Гриманд.

– А еще то существо под повозкой, – вспомнила Паскаль.

– Да, конечно! – кивнула Эстель. – Я забыла про Малыша Кристьена. Он это заслужил.

– Они все заслужили, – уверенно заявила Малан.

Карла почувствовала страх, который эта девочка, по всей видимости, испытывала почти всю жизнь и который теперь сменился жестокостью. Матиас превратил этих детей в убийц. Наверное, у него была на то веская причина. А ведь он всегда старался оградить Орланду от насилия… Уже несколько часов графиня не вспоминала о своем сыне, о том, где он может быть. Но и теперь она не успела о нем подумать – Паскаль вдруг метнулась в сторону и исчезла.

– Именем короля, стойте!

Итальянка оглянулась через плечо Гриманда. Два человека с мечами появились на западной части рыночной площади. Один из них держал в руке факел.

Ни Карла, ни Младенец бежать не могли – любая попытка спровоцировала бы нападение. Женщина поняла, что выход у них один: нужно было сделать так, чтобы ополченцы отвели ее – и пошли сами – к Матиасу.

– Гриманд, остановитесь, – сказала графиня. – И не поворачивайтесь, пока я не подам сигнал. Вот так.

Она сжала ногой руку слепого гиганта. Тот кивнул.

– По следующему сигналу можете дать выход своим страданиям, – продолжила итальянка.

– А воробышек? – засомневался Младенец.

– Ей ваша боль не причинит вреда, – ответила Карла и крикнула в темноту: – Стража! Сюда, скорее!

Два ополченца перешли на бег. Хорошее начало. Приблизившись, они притормозили. Женщина не узнала их, хотя они тоже могли участвовать в набеге на Кокейн.

– Я графиня де Ла Пенотье, – сказала она им. – Немедленно отведите меня к капитану Гарнье!

Она согнула колено, и Гриманд повернулся. Ополченцы замерли на месте.

– Господи Иисусе! – Голос одного из них дрожал.

– Это он. Инфант Кокейна! Или его призрак, – охнул второй.

– А нищее отродье – тоже призрак?

– Или ведьма, которая его заколдовала…

– Месье, у нас мало времени, – прервала их разговор графиня. – Может, он и призрак, но пока он меня несет, то выглядит послушным. Я боюсь, он разозлится, если его заставят опустить меня на землю.

Она снова согнула ногу, и Гриманд издал вой, такой жуткий, что сердце Карлы было готово разорваться от жалости. Она посмотрела на дочь и увидела, что Ампаро открыла глаза. Малышка смотрела на звездное небо, словно источник такого ужасного и прекрасного звука мог находиться только среди этих бесконечно далеких огоньков. Она не проявляла никакого беспокойства, только удивление. Ополченцы с мечами попятились. В круге света, отбрасываемого их факелом, появилась Паскаль. Безрассудность девочки поразила Карлу, но остановить ее женщина не могла. Оставалось только отвлекать их внимание.

– Эстель – если это к ней относятся ваши гнусные измышления – моя дочь, – сказала итальянка, кивая на сидящую над ней девочку. – Но извинения могут подождать. Если благородного капитана Гарьнье нет поблизости, я прошу отвести нас в Нотр-Дам.

Грохнувший после этого выстрел испугал Ампаро, и она задрожала. Ополченец с фонарем сложился, словно мокрая тряпка – из его окутанного дымом затылка взметнулся фонтан черной жидкости. Не успел он упасть, как Паскаль отскочила назад и в сторону. Второй мужчина развернулся, и его меч описал широкую дугу, но довольно далеко от девочки. Паскаль нырнула под руку ополченца, держа пистолет двумя руками, и выстрелила ему в живот с такого близкого расстояния, что его рубашка вздулась пузырем и едва не загорелась. И снова девочка отпрыгнула в сторону, словно молодая гарпия, которую отправили потренироваться на неуклюжих гоблинах. Меч звякнул о камни мостовой, а его хозяин повернулся на месте и рухнул на землю, изрыгая проклятия.

Графиня окинула взглядом площадь, но больше никого не увидела. Девочка тоже осмотрелась. В мерцающем свете упавшего на землю факела их взгляды встретились.

Паскаль надеялась на темную сторону души Матиаса, Карла – на светлую.

Лицо дочери печатника расплылось в просительной, детской улыбке. Она жаждала похвалы.

Ампаро заплакала. Карла отвернулась, чтобы успокоить ее.

Паскаль подбежала ближе, задыхаясь от радости, и протянула итальянке дымящийся пистолет:

– Большое спасибо, мадам. Ваш план был лучше моего и облегчил мне работу. А теперь мне нужно освободить руки. Подержите?

– Я подержу, – сказала Эстель. – Это Питер Пек, и он все равно мой. Танзер обещал.

Скрыв колючий взгляд под опущенными ресницами, Малан отдала ей пистолет.

– Девчонки расправляются со злодеями, а я кривляюсь, как клоун, – хмыкнул Младенец. – Это было в картах?

– Алис очень надеялась на Дурака, – ответила Карла.

– Благодарю вас обеих за это, – с горечью произнес он.

– Пойдем, Гриманд, – сказала Паскаль. – Гуго ждет.

– Пообещайте не давать ему оружие, потому что если он тоже… – недовольно заворчал великан.

– Пошли, – перебила его Эстель.

Она ударила пяткой в подмышку Гриманда и положила пистолет ему на голову. Он усмехнулся какой-то своей мысли и тронулся с места. Ампаро успокоилась в своей колыбельке из шкуры, и Карла оглянулась на Паскаль.

Девочка подняла с земли меч. Ополченец с факелом стоял на коленях, откинувшись назад. Затылок его по-прежнему дымился, как будто в голове, кроме дыма, больше ничего не было. Малан вонзила меч ему в грудь и налегла всем телом, словно хотела вогнать клинок поглубже, чтобы он торчал из раны. Потом она прошла мимо упавшего факела ко второму «пилигриму».

Девочка хотела, чтобы их нашли убитыми собственным оружием. Она делала то, что, по ее мнению, сделал бы Матиас. И она права. Муж Карлы поступил бы точно так же.

Итальянка встревожилась. Ей казалось, что она может прочесть мысли Паскаль, которая взяла меч обеими руками и стояла над его владельцем, который пытался приподняться на локтях. Вывернув шею, «пилигрим» смотрел на девочку. Две фигуры мерцали в отраженном от булыжника свете. Они казались актерами, разыгрывающими сценку из самых древних книг Библии. Малан подняла меч обеими руками, и Карла подумала, что девочка собирается обезглавить врага. Но Паскаль шагнула вперед и перерезала ему ахилловы сухожилия. Ноги раненого дернулись, и послышался крик. Затем ученица Тангейзера снова подняла меч, перехватив его как кинжал, и встала над жертвой.

Карла отвернулась. Снова крик, еще более отчаянный, чем предыдущий. Графиня почувствовала растерянность и даже раздражение. Ей не было жалко солдата. Но услышав этот крик, она поняла, что у Паскаль есть с Матиасом нечто общее, чего нет у нее самой.

Запахло конюшней, и Мышки повели Гуго в переулок.

– Подождите. – Паскаль догнала их с факелом в руках. – Я первая.

Она скользнула в переулок, и Карла увидела, что они с огромным Инфантом там не пройдут.

– Гриманд, я должна идти сама, – сказала она. – Перед нами переулок, слишком узкий для нас двоих. И я чувствую запах реки. Вы справились.

Король воров опустил женщину на землю. Ноги у нее не задрожали – итальянка была так измучена, что отдых на руках гиганта придал ей больше сил, чем она смела надеяться. Гриманд, стиснув зубы, поднял руки и снял с плеч Эстель. Девочка взлетела в воздух – лицо ее сияло. На полпути Младенец замер, словно боясь уронить ее, а потом бережно опустил на землю и согнулся пополам, уперев ладони в колени. Он тяжело дышал, но не потому, что ему не хватало воздуха. Плечи его напряглись и задрожали. Он тряхнул головой и застонал:

– Идите.

– Мы не можем, – сказала Карла.

– Ты не видишь, – объяснила Эстель. – Поэтому мы не можем тебя бросить.

– Возьмите меня за руку, – предложила графиня. – Мы пойдем по переулку боком.

Ладони Гриманда скользнули вверх по бедрам, и он с усилием выпрямился.

Карла устроила Ампаро у себя на груди и взяла вора за руку. Его огромные пальцы сомкнулись вокруг ее ладони. Он сжимал руку женщины сильнее, чем сознавал это, но не так сильно, как мог бы. Теперь этот мужчина сражался не со слепотой или болью. Он боролся за то, чтобы быть таким человеком, каким хотел. Карле стало грустно. Он вел эту битву всю жизнь и тысячи раз одерживал в ней победу. Сжимая его руку, женщина представляла того, кем он мог бы быть. Король Кокейна повернулся к ней. Казалось, влажные дыры его глазниц видят больше, чем глаза. Он тоже заметил того, другого Гриманда, говорили глазницы, но произошло это слишком поздно.

– Повешенный улыбается потому, что не знает, что повешен, – пробормотал гигант. – И уж точно не знает, что повесил себя сам. Дурак улыбается потому, что знает.

– Эстель, отдай пистолет Гриманду и держись за его мизинец, – велела Карла и повела своих спутников по переулку вслед за Мышками на свет горевших впереди ламп.

Спина и грудь Гриманда задевали стены, а затылок и подбородок едва не касались их. Гуго изнемогал под тяжестью своей ноши, и его бросало от стены к стене. Тем не менее он нес перед собой футляр виолы, сопровождая каждый шаг глухим бормотанием – приблизившись, Карла услышала, что это изощренные ругательства. Где же Матиас? Ей казалось, что с учетом их задержки он уже должен был их догнать. Выживет ли она без него? Да. Но если им обоим суждено умереть, она бы хотела умереть вместе с ним.

Женщина обругала себя.

– Гриманд, подбодрите меня, – попросила она. – Мне нужно услышать мрачную риторику.

– Мы ее услышим из моих кишок, если я не выберусь из этого проулка, – буркнул ее огромный спутник.

В узкой щели перед Мышками и Гуго показался факел Паскаль.

– Все назад! – донесся до Карлы ее голос. – Они переправляются через реку на лодках.