Книга: Двенадцать детей Парижа
Назад: Часть четвертая Помощь далека, как чистилище от рая
Дальше: Глава 23 Огонь

Глава 22
Менестрель

Тангейзер еще издалека заметил суету у церкви с высокой башней – Сен-Жак, как назвал ее Грегуар. Помня о цене, назначенной за его голову, и о вездесущих шпионах, он попросил лакея проложить путь по задворкам.
На перекрестке улиц Труссваш и Сен-Дени Матиас приказал Грегуару отвести Клементину на конюшню, но сам остался. Ожидая в темном переулке, он натянул тетиву арбалета, украшенного серебром и слоновой костью, но вставлять стрелу не стал. Когда мальчик вернулся, граф де Ла Пенотье взял из связки пять запасных стрел с жестяным оперением. Они были вдвое тяжелее стрел для лука и обладали большой пробивной силой. Сунув стрелы за пояс сзади, он вернул связку своему юному другу.
Таверна «Слепой волынщик» находилась у юго-западного угла кладбища, зловоние от которого даже на таком расстоянии было сильнее, чем на полях сражений Мальты. Рядом находились многочисленные мастерские и торговые ряды. Граф де Ла Пенотье увидел сержантов и часовых, охранявших товары от грабителей. Грегуар опять повел его кружным путем, по переулкам, куда никогда не заглядывало солнце и где теперь, на закате дня, было почти темно. Они проходили таверны, за толстыми стеклами которых горел свет. Время от времени впереди появлялись какие-то фигуры, но Матиас демонстрировал им лезвие спонтона, прежде чем они успевали разглядеть его самого, и все предпочли бегство.
– Это задний двор «Слепого волынщика», – прошептал Грегуар.
Перед ними были высокие деревянные ворота с двумя створками и кирпичная стена. Ворота оказались запертыми изнутри на висячий замок. Калитка тоже была заперта. Хорошо. Бегство по меньшей мере будет затруднено. Рыцарь и его слуга обошли дом и остановились под деревьями кладбища. До таверны было футов двадцать. В окнах горел желтый свет, справа виднелась массивная дверь.
– Где находится стойка? Сколько за ней народу? – тихо спросил госпитальер.
– Справа. Обычно за ней один человек, – ответил мальчик.
– Дверь открывается внутрь или наружу?
– Наружу.
– Папа Поль. Откуда ты знаешь, что он там?
– Я уверен. Он почти никогда не выходит. Поль – самый толстый человек в Париже. Он сидит на кушетке в дальнем конце комнаты. Два телохранителя помогают ему встать.
Тангейзер имел дело с такими, как Поль, от Стамбула до Марселя и от Неаполя до Танжера. Обычно с ними требовалось терпение, но только не сегодня. В таверне должно быть тихо. Никакого буйства. Мужчины, которые любят и умеют сражаться, не пьют вместе. Общество друг друга им нужно только для ссоры, а это неподходящее место. Кроме телохранителей хозяина, там может оказаться какой-нибудь главарь шайки со своей охраной. Госпитальера они не очень беспокоили. Разве что женщины. Он вытащил кинжал и посмотрел на своего спутника:
– Подними арбалеты повыше.
Затем рыцарь внимательно осмотрел тетиву каждого арбалета.
– У Поля есть шлюхи? – продолжал он при этом расспрашивать маленького парижанина.
– Нет. Он не любит женщин.
– Мальчики?
– Детей он тоже не любит. Только дела и еду.
Матиас убрал кинжал в ножны и вложил стрелу в стальной арбалет.
– Кажется, это музыка? Эта вонь действует мне даже на слух. Пение?
Грегуар прислушался:
– Да. Поль любит менестрелей.
Кто-то пробежал по улице и скрылся за дверью таверны.
– Вот самый невезучий человек в Париже, – усмехнулся иоаннит. – Дай мне арбалеты.
Он взял в левую руку заряженный арбалет, а в правую – спонтон и остальные арбалеты, связанные удавкой.
– Открой мне дверь, но не входи, – велел Матиас мальчику. – Жди здесь. Я немного задержусь.
– Хочу вас предупредить: никто никогда не дотрагивался до Поля. Поэтому его и прозвали Папой.
– Ничего, скоро он лишится своего сана.

 

Грегуар распахнул дверь в таверну.
Взгляду Тангейзера открылась стойка и часть помещения.
Низкие балки потолка, заметил он, нужно будет беречь голову.
В дальнем конце на кушетке возлежало необъятное тело в пурпурной мантии, увенчанное маленьким розовым черепом. По обе стороны от него стояли два быка в человеческом обличье. Посетитель, только что вошедший в таверну, склонился к уху Поля, заслоняя ладонью рот. В центре комнаты на стуле сидел менестрель и перебирал струны лютни, лежавшей у него на коленях. У него был чудесный голос.
Матиас вошел, закрыл за собой дверь и прислонил спонтон к косяку. За столиками сидели с десяток посетителей – подонки той или иной разновидности, хотя некоторые в богатой одежде. Несколько пар глаз уставились на мальтийский крест на груди нового посетителя. Госпитальер заметил за одним из столиков человека, похожего на матерого бандита, и их взгляды встретились. Компаньон этой подозрительной личности внешностью напоминал молодого придворного, который вышел развлечься. Бандит движением пальца предупредил двух громил за соседним столиком: сидите и наблюдайте. Никаких слов не требовалось – те видели заряженный арбалет, и это им не понравилось.
Иоаннит сделал два шага, поднял связку своего оружия и бросил ее на пол. Четыре арбалета с грохотом упали на каменные плиты и заскользили к Полю. Послышались щелчки спущенной тетивы. Если точное значение этого жеста и осталось неизвестным, то общий намек поняли все.
Менестрель умолк на полуслове. В таверне повисла тишина.
Тангейзер вытащил меч.
Удар слева с разворотом снес менестрелю голову, которая с глухим стуком упала на каменный пол. Кровь из перерубленной шеи брызнула во все стороны, а затем фонтан сменился пузырями. Тело осталось сидеть, сжимая в руках лютню.
Тишина стала еще глубже, пропитавшись страхом.
Рыцарь вернулся к двери.
– Господи, он убил менестреля! – послышался чей-то сдавленный голос.
Матиас опустил засов.
– Силы небесные! – ахнул кто-то еще.
Тангейзер повернулся.
Первыми пришли в себя телохранители бандита. Они поняли, что единственный шанс выбраться отсюда живыми – выхватить кинжалы и броситься в бой. Первому он прострелил грудь: стрела отбросила громилу к стене, словно мешок с тряпьем. Использовав инерцию второго, госпитальер воткнул меч ему под грудину, а затем повернул лезвие и, надавив на рукоятку, на обратном движении вспорол живот до самой лобковой кости. Громила упал, издав ужасающий рев и сжимая ладонями развороченные внутренности.
Пока телохранители умирали, их хозяин метнулся к двери – а может, к спонтону, хотя его намерение так и осталось неизвестным. Матиас свалил его, перерубив подколенные сухожилия, после чего вонзил меч под ребра с левой стороны, так что лезвие пробило почку и кишечник, а также мышцы и кожу живота спереди. Оставив бандита корчиться в предсмертных муках, он положил окровавленный меч на стойку.
Паника захлестнула всю таверну, но Тангейзер не обращал внимания на шум.
Он поставил на пол стремя арбалета, продел в него ногу, взял обеими руками толстую плетеную тетиву и натянул. В это время более массивный из «быков» двинулся к нему вдоль стойки, громко крича и размахивая топором. Рыцарь выпрямился, положил арбалет на стойку рядом с мечом, спусковым крючком вверх, а потом повернулся, схватил спонтон и, шагнув правой ногой вперед, воткнул наконечник пики в живот противника с такой силой, что боковые выступы уперлись в грудную клетку. После этого он отпустил древко и отступил в сторону. «Бык» споткнулся, и топор в его руке опустился под собственным весом. Матиас толкнул его в спину, и «бык» повалился ничком, проткнув острым противовесом спонтона ягодицы умиравшего у двери бандита.
Иоаннит повернулся к второму громиле, отступавшему к Полю, уклонился от летящего кувшина с вином, который разбился о стойку, и схватил меч. Слева от него молодой придворный обнажил рапиру, однако он слишком долго собирался с духом, прежде чем пустить ее в ход. Этот человек наступал так, как учил преподаватель фехтования, – длинное четырехгранное лезвие было выставлено вперед с достойным восхищения изяществом. Но рыцарь с легкостью уклонился от долго готовившегося и предсказуемого выпада и ударом меча разрубил шею придворного до самого позвоночника. Тот упал, захлебываясь кровью, рядом с телами невезучих товарищей.
Тангейзер вернулся к стойке.
Он положил меч, взял арбалет и вставил стрелу в паз.
Второй «бык», не обращая внимания на яростные крики хозяина, оттолкнул от задней двери беднягу посыльного, который пытался отодвинуть засов.
Матиас прицелился и выстрелил. Стрела вонзилась в спину телохранителя Поля на ладонь ниже шеи, слева от позвоночника, пригвоздив его к двери. Руки раненого конвульсивно дергались, хватаясь за бревна стены.
Иоаннит натянул тетиву арбалета и вернул оружие на стойку, на прежнее место. Больше атакующих не было. И не будет. Он взял меч, стряхнул кровь с лезвия и вложил в ножны. Бандит у двери стонал от боли в многочисленных ранах. Рыцарь выдернул из него противовес пики, наступил ногой на грудь мертвого «быка», высвободил лезвие из трахеи раненого и добил его ударом в висок.
Потом он обвел взглядом комнату.
Кроме Поля и посыльного, который безуспешно пытался нащупать засов под дергающимся телом громилы и открыть дверь, в таверне оставалось пять человек. Двое по-прежнему сидели, не шевелясь, за своим столом, словно это могло сделать их невидимыми. Трое других жались друг к другу у дальней стены. Все они что-то бормотали, обращаясь к Тангейзеру, однако он их не слышал. Двое отодвинулись от третьего, страх которого становился все явственнее. Это был тот, кто швырнул в Матиаса кувшин. Оставалось прирезать их, как скот, – такой уж сегодня выдался день. Хотя, по правде говоря, госпитальеру приходилось убивать более достойных людей, чем любой из посетителей этой таверны, включая менестреля.
Он проделал это с точностью и аккуратностью мясника, пронзив пикой сердце каждой жертвы. Сначала двое за столом, которые сидели тихо до самого конца, словно примерное поведение могло спасти им жизнь. Потом двое других, потом тот, кто бросил кувшин, – его рыцарь прикончил ударом в живот. Шестого Тангейзер нашел на полу, под настилом для бочек, и тоже убил.
Взяв со стола арбалеты, Матиас пошел к Полю, который дрожал всем телом на своем троне. Прислонив спонтон к стене, иоаннит вставил стрелу в арбалет и положил его на стол, спусковым крючком вверх, направив на забившегося в угол посыльного, в руках которого был абсолютно бесполезный нож. Глаза посыльного были широко раскрыты, в мозгу его явно кипели мысли, ни одна из которых не могла принести ему пользы.
Тангейзер посмотрел на Поля. Папа действительно был толстым, но госпитальер видел людей и толще, в Египте. Лицо хозяина таверны блестело в свете ламп, взгляд не отрывался от груди рыцаря. Он учащенно, но неглубоко дышал, словно пытался свистнуть, но у него не получалось. Кипение мыслей в его мозгу тоже требовалось охладить.
– Меня зовут Матиас Тангейзер. Как я понимаю, ты местный Папа, – сказал ему иоаннит.
Толстяк не отвечал. Он был не в состоянии говорить. За его спиной пригвожденный к двери телохранитель, словно испуганный ребенок, свистящим шепотом повторял имя хозяина. При каждом выдохе дверь обагрялась кровью:
– Поль… Поль…
– Брось нож, – приказал Матиас посыльному.
Тот разжал пальцы.
– Ты был в церкви, – спросил его госпитальер. – Что ты там видел, кроме мертвых?
– Я видел Инфанта. Следил за ним отсюда, Поль приказал.
– Инфанта?
– Гриманда. Он вошел внутрь и пробыл там довольно долго. Вышел из дома священника и стоял на улице. Невозможно понять, что думает Гриманд. Я не мог. Он пошел на север, к Тамплю. Потом я заглянул в церковь, увидел мертвецов, сложенных, как гуси, и прибежал сюда.
– Хорошо. Теперь стань за спиной Поля и положи руки ему на плечи.
– Поль… – продолжал стонать телохранитель. – Поль…
Посыльный подчинился. Тангейзер вытащил украшенный ляпис-лазурью кинжал и приставил ему к горлу. Тот дрожал.
– В этом нет необходимости, – послышался вдруг голос Папы Поля, на удивление спокойный. – Здесь так дела не делаются.
Матиас перерезал горло посыльному и удерживал его на ногах, пока кровь текла на голову хозяина таверны. Толстяк хрипел и отплевывался. Потом его вырвало, и рыцарь отпустил тело.
– Поль… Поль… – Всхлипы телохранителя становились тише, переходя в бульканье.
– Ради всего святого, заставьте Мориса умолкнуть, – неожиданно попросил госпитальера Папа.
Тангейзер оглянулся на раненого. Жестяное оперение стрелы согнулось, застряв у него между ребрами. Наконечник стрелы глубоко вонзился в дверь, но не задел жизненно важные сосуды и органы. Вот почему иоаннит не любил бить в спину – достать до сердца было практически невозможно. Ребра, лопатки, позвоночник… Доспехи из кости. Лезвие может сломаться или застрять. Он ударил Мориса кинжалом под ключицу. Ноги телохранителя подогнулись, и он, обломав стрелу у самого наконечника, соскользнул на пол.
– Спасибо, – сказал Поль. – Обязательно было убивать менестреля?
Рыцарь сел перед ним на стул. Лицо толстяка представляло собой блестящую красную маску. Кровь стекала по громадным складкам жира. Хозяин «Волынщика» вытер глаза и моргнул, и Матиас увидел, что сквозь страх в них просвечивает ум.
– Где моя жена? – спросил госпитальер.
– Я с радостью расскажу, где ее найти, когда вы поймете, что убивать меня не в ваших интересах.
Значит, Карла жива. По крайней мере, есть веские основания в это верить.
– В каком она состоянии? – задал иоаннит следующий вопрос.
– Уверяю вас, ей не причинили вреда. По крайней мере, пока.
– За нее хотят выкуп?
– Если бы! Я бы неплохо на этом заработал. Но не отчаивайтесь, вы пришли к тому, кому нужно. Если мы объединим наши недюжинные таланты, то я не сомневаюсь в благоприятном результате.
Поль действительно верил, что сможет заговорить ему зубы. Тщеславие у него перевешивало ум.
– Говорят, ты деловой человек. Вот мое предложение. – Тангейзер кивком указал на арбалет. – Если ты расскажешь все, что мне нужно знать, я всажу стрелу тебе в череп.
– Я слышал предложения и получше.
– Ты знаешь, что жир не особенно кровоточит? Я могу вырезать из тебя пару стоунов, и пройдет еще неделя, прежде чем тебя прикончит заражение крови. К жиру я добавлю язык и пальцы, а то тебе очень захочется назвать мое имя.
– Ваше имя уже известно в городе. Можете резать, если это доставит вам удовольствие, в чем я почти не сомневаюсь. Я отвечу на ваши вопросы, и вы узнаете то, что хотите, но не то, что вам нужно. Вы не знаете, что спрашивать.
– Я встречал людей, способных презирать боль. Ты не из таких.
Матиас поднялся и вытащил кинжал.
Поль вскинул окровавленные руки:
– Подождите! Мы оба знаем легенду о рыцаре, который играл в шахматы со смертью. Ладно, у меня ставка – моя жизнь, но у вас – жизнь Карлы. На этой стадии игры вы не можете позволить себе неверный ход.
Иоаннит по-прежнему стоял. Он кивнул Папе, чтобы тот продолжал.
– Это дело дурно пахло с самого начала… – вздохнул тот.
– Когда Кристьен тебя нанял?
Владелец таверны заморгал, словно лишился фигуры:
– Сегодня днем.
– Нет, когда он нанял тебя для убийств в особняке д’Обре? Это ведь ты организовал там резню, да?
– Неделю назад. Кристьен подробно объяснил, что им нужно, но не сказал зачем. Возможно, этот прихлебатель и сам не знал. Но я все понял.
– Поджечь фитиль. Развязать войну.
Полю пришлось снова сменить тактику.
– Да, – подтвердил он. – Очень хорошо. Естественно, я соблазнился. На войне можно отлично заработать, особенно если ты один из немногих, кто знает о ее приближении. Чтобы проверить их решимость, я заломил высокую цену. Они не торговались. После этого я не мог пойти на попятную, иначе они перестали бы мне доверять. Это не обычные преступники, хотя я не могу сказать, кто они такие. Признаюсь, мои источники в Лувре довольно ограничены – я питаюсь лишь слухами. И ополченцы – не мои клиенты.
– «Пилигримы». Марсель Ле Телье, – объяснил ему Матиас.
Поль проникся к нему еще большим уважением:
– Я это подозревал. Многие хотели бы увидеть падение Цезаря.
– Он падет. Но ты плохо играешь. Ты еще не сообщил мне ничего ценного.
– Я могу рассказать, где и как вы можете спрятаться вместе с женой. А когда этот мятеж закончится, а Ле Телье будет уничтожен, я смогу успокоить бурные воды, смогу вывести вас из Парижа. Более того, со мной вы можете разбогатеть.
Тангейзер воткнул кинжал в жирный бок Поля. Ощущение было странным. Толстяк взвизгнул. Госпитальер углубил кинжал по самую рукоятку и оставил в ране. До жизненно важных органов оставалось не меньше фута. Рыцарь сел и, глядя на свою дрожащую жертву, стал размышлять о том, что сообщил посыльный. Кто такой Гриманд? И почему за ним нужно было следить?
– Ты отправил Гриманда в церковь на помощь убийцам, – сказал он Папе Полю.
– Нет, он пошел предупредить вас о засаде.
– Почему?
– Потому что он такой же безумец, как вы.
Матиас снова встал.
– Гриманд влюблен в вашу жену, – добавил хозяин таверны.
Когда до иоаннита дошел смысл этих слов, он вдруг понял, что это была первая за весь день новость, которая его не удивила. Карла была беременна, а кроме того, она не была кокеткой и даже презирала все эти женские штучки, но Тангейзер лучше других знал, что ее обаяние исходит из самых глуби души, которые невозможно измерить. Бандит Гриманд пощадил ее, а она приручила этого льва и отправила его на поиски мужа. Жизнь Гриманду это не спасет, но рыцарь почувствовал к этому человеку определенную симпатию. Он знал, какую любовь способна воспламенить его жена, хотя сам оказался недостоин ее.
– Но ты нанял Гриманда для убийства, – вернулся он к допросу Поля.
– Его имя назвал Кристьен. Дело должно было привлечь внимание, но Кристьен сказал, что Инфанту все равно, и оказался прав. Бандит так и не понял, что развязывает войну, а если бы и понял, то был бы только рад.
– Он фанатик?
– Только в своей собственной вере, суть которой – разрушение, хотя никакой другой он и не знает.
– Значит, Карла в руках Гриманда. Где?
– Во Дворах, на холме у ворот Сен-Дени. Он называет это место Кокейном. Сами вы его не найдете, и я тоже – там заблудится и Тесей. А времени у Карлы остается все меньше.
Тангейзер выдернул кинжал. Поль всхлипнул. Он почти капитулировал, но все еще не мог расстаться с мыслью, что все происходящее – это игра.
– Менестрель был самым безобидным человеком в этой комнате, – сказал госпитальер. – Когда я убил его, все присутствующие поняли, что тоже умрут. Большинство, несмотря на то что их судьба была предрешена, предпочли умереть, а не сражаться. Но даже те, кто сопротивлялся, знали, чем все закончится. Все, кроме тебя. Не потому, что ты боец, а потому, что тщеславие заставляет тебя считать, что ты нужен миру. Но миру никто не нужен. Ни Карла. Ни я. Вот так.
Иоаннит второй раз вонзил кинжал в складки жира на животе Поля. Тот заскулил.
– За то, что ты подослал убийц к моей жене.
Он нанес еще один удар.
– За то, что подослал убийц ко мне.
Затем Матиас провел кинжалом по подошве сапога, чтобы на лезвии осталась грязь, и ударил в четвертый раз. Его жертва снова всхлипнула и задрожала еще сильнее.
– Этого достаточно, чтобы ты медленно сгнил, – сообщил госпитальер толстяку.
– Кровожадный безумец!
Тангейзер снова вонзил кинжал в жирное тело. Поль дернулся, закричал, и его глаза вылезли из орбит кровавой маски лица.
– Как мне ее найти? – спокойно спросил рыцарь.
– Жоко знает, на Труандери! Он, или его сестра, или ее дочь.
– Я знаю этот дом. Какой этаж?
– Второй.
– А если их там нет?
– Жоко лежит в постели – Гриманд сломал ему ребра. Он никуда не пойдет.
Тангейзер посмотрел на Поля. Папа зажмурился. Он все еще втайне надеялся на победу. А Матиас думал о Малыше Кристьене. Кристьену должно быть известно о ребрах Жоко. Ла Фосс говорил, они не знают, где Карла. Теперь знают.
– Давно Кристьен узнал, где искать Карлу? – спросил госпитальер.
Во взгляде Поля была ярость, рожденная унижением:
– Я бы все вам рассказал, как только вы вошли.
– Знаю. Хочешь, чтобы я ударил еще раз?
– И там, где нет людей, старайся быть человеком.
Мальтийский рыцарь сразу понял, откуда появилась эта цитата: Карла, через Гриманда.
– Гриманд. Почему он тебе это сказал? – задал он очередной вопрос.
– Он сказал, что именно поэтому хочет меня найти. И именно поэтому я ему помог.
– Ты еврей?
– Думаете, еврею позволили бы сидеть тут? Нет. Но я знал одного еврея. Он научил меня кое-каким важным вещам, в том числе этой мудрости.
– Тогда у нас есть кое-что общее.
– Да, – сказал Поль. – Мы оба ее забыли.
Тангейзер вложил кинжал в ножны и сел.
– Вы хорошо знакомы с Марселем Ле Телье? – спросил Поль.
– Я впервые услышал его имя сегодня днем.
– Ему нужна Карла. Не знаю зачем. Замести следы – это разумно, как вы сами понимаете. – Толстяк кивнул на кровавую бойню, устроенную Матиасом. – Но Марсель не будет использовать Шатле, по крайней мере напрямую. Недоброжелатели узнают обо всем и используют это, чтобы свалить его. Медичи обратит эту войну на благо своему сыну, хотя и не желала ее. Но королева не станет терпеть лейтенанта по уголовным делам, который использовал Шатле для помощи ее врагам. Марсель обратится к «пилигримам». И к милиции. Бернар Гарнье, Томас Крюс, Брюнель, Сарре…
– «Пилигримы» убьют Карлу для Ле Телье?
– Нет, это благородная миссия. Спасти знатную католичку. У него сын служит в гвардии, Доминик. Злобный тупица. Он может нанять гвардейцев в достаточном количестве, чтобы захватить Кокейн. Для Гриманда это станет неожиданностью. Он король Кокейна. Могучий Инфант. Безумец, как я уже говорил. Но это всего лишь логово нищих и попрошаек, сорняков, до которых никому нет дела.
– Марсель лично возглавит экспедицию?
– Нет. Он не воин. И не станет отбирать славу у «пилигримов». Это их единственная плата.
– Твоим головорезам было приказано взять меня живым.
– Да, за это обещали дополнительное вознаграждение. Должно быть, Ле Телье хотел вас как-то использовать. На что он мог рассчитывать? Либо вы мертвы, либо думаете, что Карла мертва, и лежите связанным у меня во дворе. Или валяетесь пьяным в какой-то таверне. Я никогда не посылал больше троих против одного. Как вам удалось избежать засады?
– С помощью друга. И как же меня можно использовать?
– Что делал бы я на его месте? Оставил вас в какой-нибудь дыре на пару дней, избавился от Карлы, а затем освободил вас. Слава Шатле. Я бы доказал вам и всем остальным, что за все отвечает кто-то другой, и позволил бы вам, вашему ордену и закону действовать по своему разумению. Естественно, другой – это враг Марселя. Одним выстрелом двух зайцев. Доброе старое предательство, но Париж видел кое-что и получше. Можете мне поверить, никто никогда не узнает, кто стрелял в Колиньи.
– И это все, что ты мне хотел рассказать?
– Вместе мы могли бы заработать много денег.
– Это я тоже знаю.
Поль покосился на лежащий на столе арбалет. Потом он посмотрел в глаза Тангейзеру, без всякого страха, и госпитальер увидел в его взгляде самообладание, без которого тот не стал бы Папой Ле-Аля.
– Гриманд не особенно умен, хотя его можно назвать своего рода философом, – добавил Поль. – И еще он проклят – вы сами увидите. Его ни с кем не перепутаешь. Но у него хорошее чутье. Он сказал: «Кто-то сидит на навозной куче ненависти».
– Война превратит эту кучу в гору. Разве не на это они рассчитывали?
– Мне кажется, Гриманд имел в виду что-то личное, а не просто ненависть к гугенотам.
– Ты знаешь Орланду Людовичи?
– Нет. Но если вы расскажете о нем, я его найду.
– Я знаю, где его искать.
Матиас встал.
– На Морисе вы найдете кошелек с наградой для убийц. Тридцать золотых экю, – сообщил ему толстяк.
– Голова короля всегда пригодится.
– У меня есть еще много денег, но не здесь.
– Значит, ни тебе, ни мне они не понадобятся.
– Гриманд хотел спасти вам жизнь.
– Его жизнь может спасти только один человек, и это не ты. Какая тебе разница?
– Я до конца не уверен, но привык считать Гриманда своим сыном.
– Папа и король. Хуже не бывает.
– У вас черная душа. Надеюсь, гамбит себя оправдал.
– Ты сел не за ту сторону доски. Однажды это произойдет и со мной.
– Такова жизнь.
Иоаннит взял спонтон и снова повернулся к Полю.
– Вы знаете, сколько денег можно сделать из дерьма? – неожиданно сменил тот тему, но Тангейзер не слушал.
Он пронзил Папе Полю сердце, и тот умер, не издав ни звука.
Потом госпитальер взял кошелек Мориса и арбалет. Каменный пол был залит кровью жертв. Такова жизнь. Такова его жизнь. Он прошел вдоль стойки мимо обезглавленного музыканта, все еще сидевшего на стуле, и откинул дверной засов, после чего толкнул плечом дверь и покинул таверну, превращенную им в скотобойню.

 

На улице было почти темно. Грегуара мальтийский рыцарь не увидел. Рядом стояла бочка, в которую собиралась дождевая вода с крыши. Тангейзер положил на землю оружие и стянул с себя пропитанную потом и кровью рубаху, прилипавшую к коже. Затем он погрузил голову в воду до самых плеч. Вода оказалась холоднее, чем он ожидал, и приятно бодрила. Матиас сделал несколько глотков, прополоскал в бочке рубашку и вытерся ею. Стало легче. А с противоположной стороны улицы к нему уже бежал мальчик с собакой.
– Я испугался, – признался Грегуар.
Он смотрел на татуировку янычара на руках своего господина.
– Я же говорил, что не собираюсь умирать в Париже, – отозвался тот, выжимая рубаху.
– Я слышал шум. И увидел вот это, – мальчик показал на дверь.
Кровь текла из-под дверей «Слепого волынщика» и капала на ступеньку крыльца.
– А что случилось с менестрелем? – спросил Грегуар.
– Как любят повторять наши правители, на войне страдают и невинные, – развел руками иоаннит.
Мальчик обхватил его за талию, прижался к нему и всхлипнул, как тогда, во время резни в Лувре. Он был ребенком, испуганным и измученным, а единственный человек, которому он доверял, только что убил ни в чем не повинного певца. Тангейзер перекинул рубаху через плечо и прижал к себе маленького слугу, чувствуя, как дрожит его нескладное тело. Если бы Господь в момент сотворения мира держал в своих ладонях сущность сострадания и из любопытства добавил к нему боль растерянности, получилось бы то, что испытывал госпитальер.
Чувства, которые были совсем не нужны, поднимались изнутри. Тангейзер принадлежал к тем людям, которые сделали мир таким, каков он есть. Он дожил до такого возраста, когда отрицать это было глупо. Этим миром не стоило гордиться. Среди стыда и крови, ярости и отчаяния Матиас искал нужные слова. Что-то такое, что он имел право сказать, что-то настоящее, а не скользкую отговорку. Не стоило забирать парня из конюшни, хотя следует отдать дьяволу должное – более ценного компаньона трудно сыскать. Можно было признаться мальчику, что он плохой человек, настоящее чудовище. Привести факты. Но ребенок не поймет или увидит в этой правде крупицы утешения, в котором он так нуждался и которое заслужил.
– Грегуар. – Госпитальер заколебался. – Я люблю тебя, мальчик.
Тот поднял свое уродливое лицо и посмотрел на него так, словно слышал эти слова впервые в жизни. И ведь, скорее всего, так и есть, подумал рыцарь.
– Ты спас мне жизнь и, наверное, душу тоже. Если я лишусь и того и другого, то все равно буду любить тебя, даже на самом дне преисподней. А теперь умойся.
Грегуар плеснул водой в лицо и старательно потер его. Рыцарь отошел к стене и помочился. Потом он завязал рукава мокрой рубахи вокруг пояса. Мальтийский крест на груди сослужил хорошую службу, но теперь выдавал его. Мальчик тоже отошел к стене.
– Умыться, облегчиться – и снова в бой. Да? – повернулся рыцарь к слуге.
Юный парижанин кивнул и улыбнулся.
Он был нужен Тангейзеру, чтобы проводить до улицы Труандери, к Жоко. После этого рыцарь оставит мальчика на каком-нибудь постоялом дворе и вынудит его подчиниться, не обращая внимания на протесты. Так будет правильно. И все же Матиас не мог заставить себя исключить этого ребенка из той мрачной загадки, которую загадала им судьба.
– Предстоит еще много кровавой работы, – предупредил он своего лакея. – И я ее сделаю. Ты меня простишь?
Грегуар молча кивнул.
– Впереди много опасностей, – продолжил иоаннит. – Я оставлю тебя в надежном месте, если захочешь. Но если ты пойдешь со мной, я буду благодарен за помощь. Честно говоря, без тебя мои шансы невелики.
– Конечно, я вам помогу! Что я должен делать?
– Отведи меня к тому дому на Рю-де-ла-Труандери.
Назад: Часть четвертая Помощь далека, как чистилище от рая
Дальше: Глава 23 Огонь