Книга: Двенадцать детей Парижа
Назад: Глава 12 Нотр-Дам де Пари
Дальше: Глава 14 Алис

Глава 13
Сожженный человек

Спустившись по винтовой лестнице, Тангейзер запер дверь и повесил ключ на шею Юсти. Девочки-близнецы сидели на скамье, которую он указал, и пили суп из деревянных чашек. Жареной дичи нигде не было видно. Сестры махнули иоанниту и улыбнулись своими красными, как кровь, губами – вне всякого сомнения, по приказу сутенера. Их глаза, обведенные черными кругами и странно выделявшиеся на бледных лицах, по-прежнему были наполнены страхом. Этот страх Матиас заметил еще при первой встрече с ними у ворот Сен-Жак. Вечный страх, а часто еще и боль с непрестанным унижением всегда были с этими несчастными. Госпитальер отвернулся.
Тибо нигде не было видно.
Тангейзер вышел из собора через центральный вход и остановился.
На площади скопилась большая, неправильной формы лужа свежей крови, поверхность которой была плотной, словно у шарика ртути. Лужа ширилась, и ее края принимали причудливые формы, когда красная жидкость проникала в щели между камнями брусчатки. Кровь вытекала из трупов четырех мужчин: на горле у каждого зияла аккуратная и глубокая рана, словно их убийца зарабатывал себе на жизнь разделкой туш. Тела свалили в кучу, из которой под неестественными углами торчали почти отрезанные головы. Черная одежда убитых пропиталась кровью и блестела на солнце.
Матиас увидел, что бородатый капитан милиции, которого он заметил с колокольни, перерезает горло пятому гугеноту, руки которого, как и у всех остальных, были связаны за спиной. Убийца проделал это с такой ловкостью, что его непростая задача со стороны выглядела легкой. Один удар с поворотом туловища – ножом, который от многократной заточки приобрел форму полумесяца. Утробный стон вырвался из глоток всех собравшихся на площади, и католиков, и протестантов, на мгновение объединенных ужасом от такой недостойной смерти.
Капитан был мужчиной огромных размеров, и когда краткий, но мощный фонтан крови из горла его очередной жертвы иссяк, он с легкостью, одной рукой, оттащил труп к остальным и, приподняв его за ремень, бросил в общую кучу.
Тангейзер почувствовал, как Юсти уткнулся лицом ему в спину. Он оглянулся в поисках Клементины, но большой серой кобылы нигде не было видно.
Публика, наблюдавшая за убийством, состояла из отряда милиции и пленников, а также из нищих и горожан с низменными наклонностями, количество которых вызывало удивление. Бородач уставился на мальтийского рыцаря, но тот не отвел глаз. Капитан пососал усы, прихватив их нижней губой, и посмотрел под ноги Матиасу. Рыцарь знал, что лужа крови подбирается к его сапогам, но не отступил. По рядам милиции пробежал шепот.
Их предводитель поднял руки, призывая к молчанию, – он как будто был недоволен, что перестал быть центром внимания.
– Мы поклялись, что эти жадные, нечестивые судьи понесут наказание за свои преступления! – объявил бородач. – Также его понесут еретики и предатели, которые отрицают Божественное Присутствие и продают наши города англичанам и голландцам за горсть двойных фартингов. Мы привели сюда первую партию паразитов, но Бог даст, не последнюю.
Из рядов милиции послышались одобрительные возгласы. Шестьдесят или семьдесят гугенотов разразились стенаниями. Капитан ухмыльнулся.
– А им обязательно быть гугенотами, капитан? Или хватит того, что они законники? – раздался голос из толпы.
Лицо бородатого здоровяка стало серьезным. Он умел держать себя в руках.
– Успокойтесь, друзья, это серьезное дело. Королевское. Божье. Кто мы такие, как не смиренные орудия в Божьих руках, поклявшиеся исполнить Его волю? – Он перекрестился окровавленной рукояткой ножа. – Итак, кто следующий? Давайте, давайте! Чем раньше мы разделаемся с этими, тем скорее пойдем дальше.
Шестого человека поставили на колени.
Капитан внимательно посмотрел на него, и его губы растянулись в злобной усмешке: он узнал этого мужчину.
– Ты? – предводитель отряда милиции наклонился к самому лицу пленника. – Помнишь меня, да? Дело, которое ты вел. Бернар Гарнье? Ложно обвиненный в убийстве шестидесяти трех человек? И до сих пор преследуемый за долги, которые тогда образовались. Ты должен помнить, дерьмо, – после того, как прикарманил столько моих денег!
Он грубо рассмеялся. Связанный мужчина закрыл глаза и стал читать молитву.
– Нет, нет, – сказал Гарнье. – Этого ублюдка мы оставим на закуску. Поставьте его так, чтобы он все видел. И снимите с него обувь. Если он закроет глаза, проткните ему ноги, и не позволяйте ему бормотать свою гугенотскую чушь. А теперь приведите его жену и детей. Пусть смотрит, как я пускаю им кровь.
Тангейзер повернул голову влево и увидел приближающегося Тибо, по-прежнему без рубашки. Шпион часто и неглубоко дышал: гордость и отвага буквально распирали его. Щеки у молодого человека были красными и припухшими. Одну руку он прятал за спиной.
– Последуй моему совету, Тибо. Уходи, – сказал ему рыцарь.
– Верните мне ключ, – потребовал тот.
– Жаль, что ты сутенер. А то мог бы быть полезен.
– Отдайте ключ, или я расскажу, что ваш мальчишка – грязный еретик.
– Уходи немедленно, Тибо, или я тебя убью.
– Да? – Толстяк захихикал. – Это всё мои люди, идиот!
Матиас проткнул его живот кинжалом прямо под грудиной. За кожей и мышцами сопротивление клинку ослабло, но затем иоаннит почувствовал мягкий толчок – лезвие вспороло аорту. Он извлек кинжал и вернул его в ножны. Сутенер удивленно ойкнул и начал задыхаться. Его рана выглядела неопасной, но жизнь Тибо утекала в брюшную полость вместе с кровью, обильно орошавшей его кишки. Лицо шпиона стало бледным, и нож, который он прятал за спиной, выпал из его руки на землю. Неминуемая смерть заставила юношу искать благословения Тангейзера:
– Тут есть тысячи, которым хуже, чем моим девчонкам. Почему вы выбрали меня?
В глазах Тибо застыла растерянность.
Госпитальер развернул его и ухватил за пояс штанов сзади.
– Вот еще один предатель и безбожник, – объявил он. – Хотя и не законник.
Тангейзер швырнул сутенера в лужу крови. Ноги Тибо, пытавшегося устоять, зацепились одна за другую, и он рухнул ничком – руки его были слишком слабы и не смогли смягчить падение. Обрызганные кровью зеваки недовольно зашумели.
Челюсть Тибо отвисла. Его последний вздох сопровождался булькающим звуком. Иоаннит выдернул копье с широким наконечником из рук ближайшего соратника капитана, обхватил ладонями древко, разместив левую руку над правой, перевернул его и резко опустил, пронзив грудную клетку своей жертвы. Стальное лезвие было шириной с лопату, и хотя Тибо был уже давно мертв, Тангейзер не мог остановиться, кромсая его копьем.
За свою мать и за Ампаро. За близняшек с кроваво-красными губами, пьющих суп в соборе. За Карлу. Никто из них не поблагодарил бы его. Наоборот, все бы они его осудили, и он это знал, но все равно продолжал кромсать мертвого юношу, потому что огненная лава боли и гнева затопила его сердце, словно поднявшись туда по ногам с залитых кровью камней мостовой. Матиас увечил труп сутенера в припадке отвращения к своей греховности и бессилию.
Он видел себя со стороны – словно дьявол сидел у него на плечах, а ангел-хранитель наблюдал с колокольни.
Наконец Тангейзер остановился, чтобы вытереть кровь и пот, заливавшие глаза, и посмотрел вниз.
Широкое лезвие разрубило ребра Тибо по обе стороны позвоночника, и кровь вытекала из его тела через две широкие раны. Даже в припадке слепой ярости Тангейзер наносил удары с достойным восхищения искусством. И даже по меркам, установившимся в это утро на Паперти, зрелище было устрашающим.
Зрители наблюдали за расправой в полной тишине, словно боялись, что любой звук обречет на смерть и их, и это предчувствие было недалеко от истины. Госпитальер поднял голову и встретился взглядом с гугенотом, который стоял на коленях у края кровавой лужи, со связанными за спиной руками, униженный и обреченный, ожидая смерти своих родных.
Этот несчастный тоже молчал.
Или он произнес: «Убей меня!»?
Или это читалось в его взгляде?
Или Тангейзер услышал мольбу своей собственной истерзанной души?
Ни дьявол за его спиной, ни ангел на колокольне не знали этого наверняка.
Рыцарь зашагал по луже крови, которая липла к его сапогам, словно красная грязь, и пронзил копьем сердце стоящего на коленях человека. Из толпы гугенотов донесся крик – истошный крик женщины, потерявшей единственного мужчину, которого она любила. Матиас уперся ногой в грудь убитого и выдернул копье.
Потом он повернулся и посмотрел на собор, пытаясь понять зашифрованный в нем загадочный текст. Тангейзер слышал рык Зеленого Льва, и ему самому хотелось рычать от ужаса собственного падения – он понимал, что это значит. Петрус Грубениус рассказывал ему и, более того, пытался убедить его посвятить жизнь этой истине. Этому посланию, настолько необычному, что записать его можно было только алхимическим кодом, таким таинственным, что лишь немногие из живущих были в состоянии прочесть его, а еще меньше – руководствоваться им.
Единственное проявление мудрости, достойное мудреца, это сострадание.
Сострадание к презираемым и брошенным.
Сострадание к жертвам сильных.
Все другие пути, даже самые блестящие, ведут только к пустоте и глупости.
Матиас мог бы убить как минимум восьмерых, а учитывая слабую подготовку милиции, даже больше, человек двенадцать, а может, и все тридцать, хотя после восьмого трупа даже у этих ослов хватило бы ума обратиться в бегство, спасая свои жизни. Не глядя, иоаннит оценил расстояние до капитана, который должен был стать первым. А если остальные не побегут, а останутся, чтобы драться, тем лучше. Паперть – самое подходящее место, чтобы признать крах всей своей жизни, никчемность своей души и подтвердить свои притязания на вечное пламя преисподней.
«Я схожу с ума, и мне это нравится», – подумал госпитальер.
Цокот огромных подкованных копыт возвестил о приближении Клементины.
Тангейзер снова повернулся и увидел, что Грегуар смотрит на открывшуюся его взору картину: хозяин, стоящий по щиколотку в крови, со стекающими по древку копья алыми каплями, рядом с грудой тел, рядом со свидетельством чудовищных преступлений. Рыцарь увидел улыбку своего лакея, обнажившую его десны, которые блестели от вытекающей из ноздрей отвратительной слизи. Мальчик улыбался только потому, что был рад видеть его – и всё. Ему безразлично, что натворил его господин. Он любил Матиаса. Улыбка Грегуара вернула госпитальеру рассудок. Он с удивлением осознал, каким близким другом стал ему этот мальчик. Осознал, скольким обязан ему, и устыдился.
Мальтийский рыцарь сунул копье с широким лезвием владельцу. Тот отпрянул и закрылся руками, копье с лязгом упало на камни мостовой. Грегуар повернул кобылу так, чтобы хозяину было удобно вставить ногу в стремя и вскочить в седло. Тангейзер посмотрел сверху вниз на побледневшего от ужаса Юсти и задумался, как долго еще продержится этот парень. Жестом он приказал ему взяться за стремя, и гугенот подчинился.
Затем Матиас посмотрел в глаза капитану Гарнье, который видел все произошедшее – быстроту и точность смертельных ударов рыцаря, его безумную ярость. В этот раз Гарнье заморгал. Иоаннит медленно обвел взглядом остальных зрителей. Если кто-нибудь из них и узнал Тибо, что маловероятно, за него никто не заступился. Капитан дважды подумает – как и все они, – прежде чем становиться у него на пути. В конечном счете молодой шпион сослужил ему службу.
– Вы не останетесь посмотреть, как отправляются в ад другие еретики, шевалье? – крикнул капитан.
– Я убивал врагов короля, когда вы все еще лежали в своих постелях, и, в отличие от этих жалких горожан, они были вооружены, – ответил госпитальер.
Бородач дернулся, словно от пощечины, но потом почтительно поклонился:
– Мы все делаем богоугодное дело, ваша светлость, во всем городе.
– Эта земля была посвящена Богу еще в те времена, когда человек не открыл для себя огонь. Эти камни – священный центр. Парижа, Франции и, возможно, всего мира. По мнению многих философов, согласно закону божественной симметрии, вполне вероятно, что под нашими ногами находится коническая вершина самого ада, – заявил Матиас.
Это предположение было встречено испуганным вздохом толпы.
– Озеро огня под нами еще не переполнилось. Но на этом необычном месте все мы должны опасаться, что кровавая жертва, которую мы приносим, предназначена неизвестным богам, поскольку несомненно одно: если подобная жертва предназначается Иисусу Христу, она застрянет у Него в горле, – добавил рыцарь.
Толпа стала понемногу отступать с площади – нерешительно, будто нащупывая тропинку в ядовитом болоте. Гарнье поглаживал бороду испачканными в крови пальцами.
– А что касается гугенотских женщин и детей, то я от имени короля призываю отвести их к священникам в соборе, – возвысил голос Тангейзер. – Дайте им шанс принять крещение по католическому обряду. Если вы откажете им в этой малой милости, то на какую милость сами сможете рассчитывать в час Страшного суда? Когда мы восстанем из праха и архангел Михаил будет оценивать наши души и определять их судьбу на основании той любви, которую мы выказали, это будет не только любовь к Богу, но и ко всем Его творениям!
Иоаннит указал на апокалиптические картины, вырезанные в камне над центральным порталом собора:
– Разве можно считать простым совпадением, что изображенный день Страшного суда находится прямо над нашими головами?
– Мы лучше умрем, чем покоримся папистам! – крикнул один из гугенотов.
Матиас не видел, кому принадлежали эти слова, но счел своим долгом ответить:
– Твое тщеславие столь велико, что ты обрекаешь этих детей на смерть? Чужих детей? Ради принципов, которых они еще не понимают? Принципов, которые и ваши вожди понимают не лучше, чем стадо мулов? Думаешь, сегодня у вашей веры мало мучеников? Ты тоже хочешь еще крови? Говори только за себя, потому что Бог будет судить каждого в отдельности!
– Добрый шевалье прав, – объявил капитан Гарнье, в желаниях которого сомневаться не приходилось. – Пусть этот пустозвон, кто бы он ни был, продемонстрирует свое благочестие и выйдет вперед.
Никто не двинулся с места.
Ради справедливости стоит отметить, что неизвестный упрямец, возможно, и собирался объявить о себе, но в этот момент пес по кличке Люцифер выскочил вперед и принялся с упоением кататься по крови. Выпучив глаза и высунув язык, он рычал от наслаждения, и звук этот был неожиданно низким и устрашающим для такой маленькой собаки. Тангейзер подозревал, что для пса это был всего лишь способ облегчить боль от ожогов и ран, но поведение Люцифера оказало на обе стороны религиозного противостояния более сильное воздействие, чем только что совершенные убийства. Послышались испуганные крики и всхлипы, и толпа отступила еще дальше.
– Люцифер, ко мне! – крикнул Грегуар.
Опасаясь, что дворняга не поймет невнятного произношения Грегуара, Юсти повторил его команду, и громко произнесенное дьявольское имя лишь усилило смятение толпы.
– Зверь одержим демонами! – закричал кто-то.
– Через него говорит сам Сатана!
– Мы все провалимся в преисподнюю!
– Воистину! Воистину!!!
Матиас сжал пятками бока Клементины, и она тронулась с места. Его юные спутники, которых больше волновала собака, чем возбужденная толпа, едва не выпустили из рук стремена.
– Не беспокойтесь о нем, он последует за своей стаей, – сказал им их господин.
Так и произошло. Люцифер, от ушей до хвоста покрытый слоем яркой, блестевшей на солнце крови судей и сутенера, вскочил на лапы и бросился вдогонку, забрызгивая всех, кто оказывался на пути его. Мальчики встретили его возгласами радости и восхищения. Собака заняла привычное место между копыт Клементины, и госпитальер направил лошадь к улице позади Отель-Дье.
Остановившись на перекрестке, он попытался сориентироваться.
Впереди, в направлении Сент-Шапель и Дворца правосудия люди из отряда Гарнье входили в дома, выходили из них, собирались группами и совещались у лежащих в канаве тел. Улица справа вела назад, к мосту Нотр-Дам, и на ней тоже лежали груды трупов. Люди грабили лавки на мосту – тащили сундуки и мебель из дверей, забирали товары из витрин первого этажа. В дальнем конце моста, где дорогу перегораживала цепь, похоже, происходила какая-то шумная перебранка. Слева короткая улица вела к мосту поменьше, перекинутому через узкий проток Сены. Там царила такая же суматоха, причем основные события происходили около арки приземистой каменной крепости на дальнем берегу.
– Малый Шатле, – сказал Грегуар. – Там сержанты. И тюрьма.
Тангейзер продолжил путь на запад, мимо общественных уборных и узкого причала из грубых балок, круто спускавшегося к Сене. Два мальчика лет восьми пытались подтащить труп женщины к краю причала, подгоняемые мечами двух ополченцев. Дети сбросили женщину в реку, но сил у них было мало, и ее голова ударилась о бревна. Они повернулись, растерянно моргая, словно не верили в происходящее, и ополченцы закололи их, после чего сбросили вслед за женщиной с причала в мутные воды реки. Затем мужчины кивнули друг другу, явно довольные собой.
Матиас поехал дальше.
Следующий мост, Сен-Мишель, тоже был погружен в хаос – вероятно, по тем же причинам. Дорогу людям, пытавшимся покинуть остров, преградила цепь в дальнем конце улицы. По другую сторону цепи собралась толпа, желавшая попасть с левого берега в Сите.
Между двумя толпами горстка лучников в шляпах и форменных камзолах сержантов пыталась продемонстрировать свою власть, хотя с какой целью они это делали, никто – и они тоже – сказать не мог. В результате сержанты лишь усиливали злость, растерянность и тревогу, преобладавшие в настроении толпы. Из окон верхних этажей домов по обеим сторонам моста выглядывали их обитатели, добавляя издевки, смех и советы в усиливающуюся перебранку. Но затем один из сержантов, взобравшись на плечи своего более высокого товарища и размахивая зеленым шейным платком, сумел добиться относительной тишины.
– Господа! Господа! Даже если мы признаем, что в этой цепи нет никакого смысла, – крикнул он, – все равно нельзя утверждать, что цепь присутствует тут для того, чтобы на нее не обращали внимания! Короче говоря, господа, совершенно неважно, зачем ее здесь натянули! Важно, что она есть! А в отсутствии – к сожалению – кого-либо, обладающего властью регулировать движение людей через эту цепь, мы все обязаны оставаться на той или другой стороне, пока высокое начальство не просветит нас!
Толпа выслушала эту отважную попытку квазиюридической логики относительно спокойно, но потом разразилась свистом, оскорблениями и обоснованными возражениями, в которых упоминались права жителей города, в особенности в воскресный день, датирующиеся еще эпохой Юлия Цезаря. Люди толкались, напирая друг на друга. Сержант покачнулся на своей импровизированной трибуне.
Тангейзер решил, что теперь самый подходящий момент бросить на весы противостояния немалый вес Клементины.
– Ребята, держитесь за хвост кобылы, – велел он мальчикам.
В следующую минуту мальтийский рыцарь еще раз убедился, что Грегуар не мог бы выбрать лучшую лошадь. Клементина безжалостно прокладывала себе дорогу, не замедляя шага и не останавливаясь. Люди расступались перед ней, а в некоторых случаях просто отлетали в сторону со стонами, проклятиями и криками боли. Клементина не знала жалости ни к старикам, ни к женщинам, ни к калекам. Оказавшись перед цепью, иоаннит обнаружил, что на целую голову возвышается над сержантом, сидевшим на плечах товарища.
Их разговор происходил над бурлящей внизу толпой.
– Матиас Тангейзер, мальтийский рыцарь, советник его высочества герцога Анжуйского, дипломатический представитель при Альберте Гонди, герцоге де Реце, – представился всадник.
Сержант явно обрадовался. Он отдал честь и улыбнулся, продемонстрировав единственный зуб, оставшийся в верхнем ряду:
– Сержант Фроже, ваша честь. Вы посланы нам Богом. Все в смятении.
– Я возвращаюсь с совещания комиссаров в Шатле. – Тангейзер надеялся, что не перепутал местоположения штаб-квартиры городской стражи. – Кто приказал вам перекрыть мост?
– Приказ отдал капитан Гарнье, ваша честь.
– Вы хотите сказать, что подчиненные Шатле теперь исполняют приказы городской милиции? А ваш лейтенант в курсе, что вы позволили милиции узурпировать его власть?
Фроже был не в состоянии скрыть свой страх – подобное госпитальер наблюдал все сегодняшнее утро.
– Нет, ваша честь, вероятно, нет, хотя никакой узурпации не было, а если ошибка и имела место – не по моей вине, – то, с позволения вашей милости, лейтенант ничего не узнает, – принялся он оправдываться. – Неразбериха, сами видите. Мятеж. Капитан Гарнье заявил, что…
– Бернар Гарнье не имеет права распоряжаться подчиненными и ресурсами Шатле. Ты понимаешь это? Мы можем на тебя положиться?
Сержант отсалютовал, раскачиваясь, словно матрос на рее:
– Конечно, можете, ваша честь!
– Все эти люди – добрые католики и жители города, жаждущие всего лишь укрыться в своих домах. Король, лейтенант и Городской совет хотят, чтобы именно там находились все, кто не может оказать помощи в поддержании порядка. Разумная политика, не правда ли?
– Целиком и полностью согласен, ваша светлость, – ответил Фроже.
– Опустите цепь, чтобы очистить улицу. Пусть твои люди образуют два коридора, туда и обратно. Потом явишься ко мне.
Давка заставила сержанта, на плечах которого сидел Фроже, нанести несколько ударов толкавшим его людям. Его «всадник» взмахнул руками и рухнул на землю. Матиас мог бы удержать его, но не стал этого делать, чтобы не уронить свой предполагаемый статус. Фроже поднялся и стал выкрикивать приказы подчиненным, которые булавами оттеснили толпу, а иоаннит посмотрел поверх голов на коллеж д’Аркур.
Неизвестно, в какую переделку попал Орланду, но это явно связано со смертью его матери. Невозможно представить, что Карла сама спровоцировала преступные намерения, зато у юноши имелась масса возможностей навлечь на себя беду. Тангейзер был не прочь еще раз поговорить с лысым служителем, который предупредил Малыша Кристьена о его появлении в Париже. Дым, который Грегуар заметил в шестнадцатом округе, мог означать все что угодно. Тем не менее терять время не следовало.
Сержант Фроже вновь появился у плеча Клементины. Огромная кобыла все это время стояла, словно скала, которую огибали два людских потока.
– Фроже, какова ситуация в шестнадцатом округе? – спросил Матиас.
– Ваша честь, нам приказали держаться подальше от шестнадцатого округа.
– Бернар Гарнье?
– Да, ваша честь. У нас четкие распоряжения от Шатле не преследовать, не арестовывать и не убивать невооруженных гугенотов. Хотя, как заметил капитан Гарнье, нам не приказывали останавливать тех, кто будет это делать.
– Значит, в шестнадцатом округе у милиции развязаны руки?
– Так точно, ваша честь. И следует отдать им должное, милиция убивает их везде, где находит. То есть убивает еретиков. Обыскивают улицу за улицей, дом за домом, комнату за комнатой. Им помогают некоторые студенты. Как-никак, они тут живут. Знают, кто есть кто и в какой норе могут прятаться крысы.
– Какие еще приказы вы получили до появления Гарнье?
– Нести службу на посту на площади Мобер, как обычно.
– То есть вы знаете, где должны находиться. Если какой-либо из других отрядов будет незаконно подчиняться милиции, я даю вам право освободить их.
– Так точно, ваша честь.
– Вон тот сержант с подбитым глазом – прикажи ему отдать мне свой лук и колчан. Пусть скажет начальству, что оружие конфисковала милиция. Я дам тебе золотой экю, который ты можешь разделить по своему усмотрению.
– Я бы не стал доверять свою жизнь тому луку, ваша честь, но за два золотых экю отдам вам свой, который гораздо лучше.
Рыцарь внимательно осмотрел лук и не обнаружил на нем ни трещин, ни других дефектов. Он был длиннее турецких луков, которые предпочитал госпитальер, но все же достаточно коротким, чтобы стрелять с седла или в ограниченном пространстве. Желобок для стрелы был обмотан красным шелком и почти не стерт. Натянув лук, Тангейзер оценил его силу фунтов в шестьдесят. Достаточно, чтобы пронзить оленя, хотя Алтан Савас, лук которого тянул на все сто фунтов, рассмеялся бы при виде этого оружия.
– Тетива, по крайней мере, достойная, – признал иоаннит.
– Пчелиный воск и лен – сам плел, – похвастался его собеседник. – Шестьдесят сапожных нитей, три косички. Отдача такая, словно лошадь копытом ударила. А в колчане – запасная тетива.
– Дай посмотреть стрелу.
Фроже протянул колчан из оленьей кожи с дюжиной стрел. Тангейзер извлек одну. Березовая, отшлифованная, с аккуратным оперением. Узкий наконечник длиной с его указательный палец, в форме стилета. Удобная костяная выемка для тетивы.
– Два года сушки, двойной слой лака, подогнаны под форму и усилие лука. А наконечники закалены на древесном угле, – продолжил расхваливать свое оружие сержант.
Тангейзер посмотрел на щиток для запястья на его руке. На свою руку он его не натянет.
– А с плоскими наконечниками нет? – спросил он сержанта.
Стрела с плоским наконечником вспарывала плоть человека, словно нож, и оставалась внутри тела. При движении и дыхании рана расширялась еще больше.
– Шатле их запретил, ваша честь. Приходилось тратить столько денег на хирургов – вы не представляете, как часто парни подстреливали не того преступника! А чтобы вытащить этот наконечник, не нужен хирург. Не расстраивайтесь, он пробивает дверь амбара с расстояния в половину фарлонга.
– А эти зеленые и красные полоски между перьями – твоя собственная метка?
– Не беспокойтесь, ваша честь, если стрелу найдут в неподходящем месте, вина падет на гугенотов, которые утром в суматохе украли мое оружие.
– Они известные воры, – кивнул Матиас.
– Еще один золотой экю, авансом, и ваш покорный слуга сумеет опознать преступника среди трупов.
Миновав коллеж д’Аркур и таверну «Красный бык», Тангейзер повернул на юг, на Рю-де-ля-Арп. Сразу за таверной, словно обозначая границу, где заканчивалась власть закона, на железном шесте вывески над лавкой болтался привязанный за щиколотки труп. Госпитальеру пришлось повернуть Клементину, чтобы объехать его.
Висевший вниз головой покойник был обнажен, а его живот вспороли крест-накрест – то ли это был символический акт, то ли просто способ выпустить кишки. Внутренности свисали спутанным клубком, закрывавшим лицо убитого. Черные и розовые кольца кишок, все в прожилках желтого жира, еще не утратили своего блеска, а некоторые медленно сокращались, словно все чувства мертвеца уже угасли, а остался только страх, отчаянно цеплявшийся за жизнь. Рыцарь поехал дальше
На улице валялись трупы. Пять. Десять. Двадцать. Больше. Он остановился, считая. В основном мужчины, более или менее взрослые. На телах следы топора, ножа, дубинки, веревки, а во многих случаях и нескольких орудий убийства. Они лежали там, где их застигла смерть, – на порогах домов, в проемах переулков. Раздетые, безымянные, с искаженными страхом лицами. Двоих повесили в неумело завязанных петлях. Это были те, кто проигнорировал предупреждения властей или не слышал их.
Теперь все знали, что происходит, и боялись. Улица, еще вчера кишевшая горожанами, поражала своей пустотой. Как и везде, создавалось впечатление, что множество людей в страхе прячутся за наглухо закрытыми ставнями и запертыми дверьми. Крики отражались от стен дальних и ближних домов – как на охоте во время преследования дичи. Слышался лай уличных собак. И снова крики. Звуки, вызванные скорее страхом, чем болью, были такими высокими, что Тангейзер не мог определить, вырываются ли они из горла женщины, мужчины или ребенка.
В Париже жили тридцать или сорок тысяч гугенотов. Иоаннит по-прежнему считал, что у городской милиции не хватит ума или даже злобы, чтобы осуществить такую масштабную чистку. Но сотни избиений меньшего масштаба, руками нескольких десятков банд, состоящих из фанатиков и убийц, – в это он мог поверить.
Люцифер подбегал к каждому мертвецу, мимо которого они проходили. Руководствуясь какой-то собственной логикой, пес на одни трупы задирал ногу, а на другие нет. Кровь на шкуре верхней, не обгоревшей половины его тела свернулась, волоски стали толстыми и торчали во все стороны, так что пес выглядел гораздо упитаннее, чем раньше. На нижней, лысой половине тела кровь засохла темной коркой со странным матовым узором, сделав кожу похожей на чешую неведомой рептилии.
Собака чувствовала и другой запах. Да и Матиас тоже ощущал его. Облако дыма, которое ветер гнал над крышами, несло с собой запах жженой бумаги, клочки которой медленно плыли на восток. А еще запах горелого мяса.
Свернув на поперечную улицу, Тангейзер увидел людей, которые топорами и древками копий выбивали двери двух соседних домов. Молодые люди – по всей видимости, студенты – бросали камни в окна и выкрикивали в адрес запершихся внутри угрозы и оскорбления вперемешку с призывами отпереть замки. На всех были белые нарукавные повязки и кресты. Они посмотрели на проехавшего мимо рыцаря – и только.

 

В конце улицы виднелся край высоких городских стен. Запах гари усиливался. На углу улицы, где жил печатник, граф де Ла Пенотье остановился и спешился.
Выглянув из-за угла, он увидел большой костер прямо посреди дороги. Пламя уже угасало. Костер был сложен в основном из книг, от которых теперь осталась большая черная куча пепла. Когда угли ловили поток свежего воздуха, в этой куче вспыхивали яркие огоньки, и в небо взметались языки пламени. В середине костра лежало обгорелое и скрюченное тело – судя по размерам, мужское.
За костром, с наветренной стороны, стоял вооруженный человек и чесал голову. Еще один мужчина вышел из двери дома под вывеской с именем Даниеля Малана. В руках у него было принадлежащее Тангейзеру ружье с колесцовым замком, которое он с удивлением разглядывал, повернув к солнцу.
Матиас вернулся к Клементине, подвел кобылу к железной ограде одной из лавок и привязал, после чего посмотрел на Грегуара и Юсти:
– Я вернусь через несколько минут, но для вас время будет тянуться долго. Если здесь кто-то появится, особенно городская милиция или студенты, приготовьтесь бежать. Держитесь от них подальше. Не позволяйте себя окружить. Не подпускайте близко, чтобы они не могли схватить вас. Никому не верьте. Смотрите на всех, как на ядовитых змей. Если вас спросят, кто вы, отвечайте, что сторожите мою лошадь, а я выполняю важное поручение капитана Гарнье. Если поймете, что они хотят забрать Клементину, не сопротивляйтесь, а убегайте. Не беспокойтесь за нее – ей не причинят вреда, даже если украдут. В отличие от вас, ее ценность не вызывает сомнений.
С этими словами госпитальер снял с плеча лук Фроже.
– А можно мне с вами? – спросил Юсти. – Я умею стрелять из лука. Я охотился на зайца, утку, оленя…
– Сегодня твоя задача – не стать дичью, – возразил Матиас. – Итак, смотрите, у вас есть три пути к отступлению. Даже четыре, если бежать к костру. Грегуар, ты ведь хорошо знаешь этот район?
Мальчик кивнул.
– Вы должны быть проворнее и хитрее всех, кого я видел на улице. Но не слишком умничайте. При любых сомнениях или опасениях я приказываю вам бежать, прежде чем к вам кто-то приблизится. Доверьтесь инстинкту.
– Мы не трусы, – сказал юный поляк.
– Я знаю, что вы не трусы, и поэтому больше не желаю слышать от вас подобной чепухи. Смотрите на Люцифера. Он почувствует дурные намерения раньше вас. Если вы побежите, он последует за вами. Помните, что Клементине ничего не угрожает, в отличие от собаки, которая бесполезна для врагов. Они убьют ее ради развлечения. Вы должны бежать, чтобы ее защитить.
Мальчики посмотрели на маленькую уродливую дворнягу, а потом друг на друга. Похоже, они согласились, что жизнь собаки ценнее, чем их собственные, вместе взятые.
– Хорошо, – сказал Тангейзер. – Теперь повторю: если вам придется или захочется бежать – бегите. Потом можете сделать круг и вернуться сюда, чтобы проверить, не миновала ли опасность. – Он оглянулся на соседние улицы. – Смотрите, наблюдать можно отсюда и вон оттуда, из переулков.
Его подопечные кивнули. Ситуация все больше напоминала опасную игру.
– А еще можете вернуться в конюшни, где мы с тобой встретились, Грегуар, – добавил рыцарь. – Если я не обнаружу ни вас, ни ваших тел, когда вернусь, мне нужно знать, где вас найти.
Он извлек из колчана четыре стрелы и вставил одну в лук. Остальные стрелы госпитальер зажал в той же руке, что и лук, как делали татары.
– У нас нет оружия, – робко сказал Юсти.
– Будь у вас оружие, вы стали бы сражаться, и вас бы убили.
– Я хороший лучник, – снова напомнил ему гугенот. – Дома, в Польше, я охотился на зайца, оленя, медведя…
– Ваше оружие – мозги и ноги.
Тангейзер пошел вперед сквозь метель из сожженной бумаги, держа заряженный лук у бедра, прищурив глаза от дыма и отвернувшись, чтобы запах обгоревшей плоти не бил ему в нос. Ему был знаком этот запах, от которого рот всегда наполнялся слюной: теперь, на голодный желудок, он ощущался еще острее, и к горлу подступала тошнота – а это уже было лишним. Сожженный мужчина, скорее всего, был Даниелем Маланом. Он не первый, кого иоаннит видел сгоревшим на костре из собственных книг. Некоторым это представлялось забавной шуткой. Так встретил свою смерть и Петрус Грубениус. А теперь перед Матиасом был другой сгоревший человек – он лежал ничком, и его тело обуглилось лишь наполовину. Руки у него были связаны за спиной и прикручены к лодыжкам. Почерневшая кожа на спине и бедрах вздулась и потрескалась, и струйки расплавленного жира с шипением лились на горящую бумагу.
Подавив тошноту, госпитальер поспешно прошел мимо.
Два ополченца обсуждали конструкцию ружья, но поскольку рычаг замка был отведен назад, оружие не представляло опасности. Тангейзер слышал плач и крики, в том числе женские, но теперь эти звуки стали такими привычными, что никто не обращал на них внимания. За домом Малана на той же стороне улицы виднелись распахнутые двери других домов, три или четыре. У стен рядом с каждой дверью стояло громоздкое оружие – пики, алебарды, – которым неудобно было орудовать в помещении.
У некоторых лезвия и древко были испачканы сажей. Вероятно, ими заталкивали Малана обратно в костер, когда он пытался уползти.
Всего иоаннит насчитал около двадцати пик и алебард.
Заметив шагающего к ним сквозь дым Тангейзера, ополченцы подняли головы.
– Боже, храни его величество! – сказал им Матиас. – Где капитан Гарнье?
– Гарнье? – переспросил тот из мужчин, что держал ружье. – Не знаю, сударь. Он не наш капитан.
– Это печатник? – спросил рыцарь, и прозвучавшее в его голосе отвращение было неверно интерпретировано.
– Он самый. Ублюдок. Нас вовремя предупредили о нем, – отозвался другой ополченец.
Госпитальер решил не реагировать на эти слова.
– А его дочери? – спросил он.
– Дочери, сударь? – ополченец с ружьем посмотрел на своего товарища. – У него есть дочери?
– Они это скрыли, хитрые щенки, – сказал его напарник.
– Ружью нужен ключ, чтобы завести замок, – как в часах, – объяснил тем временем иоаннит.
– Я же тебе говорил, – усмехнулся второй ополченец.
– Обычно ключ хранят под пластиной приклада. Давай покажу, – предложил Матиас.
Он приблизился к убийцам с улыбкой на лице и, выхватив кинжал правой рукой, ударил в грудь того, кто держал ружье. Лезвие вспороло сердце жертвы, и Тангейзер, оттолкнув первого ополченца, снова взмахнул кинжалом, целясь в горло второго. У того оказалась быстрая реакция, и он отделался разрезанной до кости рукой, после чего пустился бежать.
Мальтийский рыцарь воткнул кинжал в грудь трупа, натянул лук и с расстояния пяти шагов послал стрелу в зад убегавшего. Стрела вошла ему в правую ягодицу и, пробив таз и мочевой пузырь, вышла через пах. Когда раненый упал, госпитальер схватил кинжал, бегом преодолел разделявшее их расстояние и прыгнул ему на спину. Клинок вошел в основание шеи, перерубив сосуды и верхнюю часть трахеи. Тангейзер выдернул кинжал и вложил его в ножны, не вытирая.
Потом он выпрямился, оглядывая два трупа и дымящийся костер.
Все было тихо – похоже, его никто не видел. Рыцарь уперся ногой в ягодицу мертвеца, из которой торчала стрела, и резким движением обломил древко. Половинку древка с перьями и красно-зеленой меткой Тангейзер бросил в костер. Потом он вставил в лук новую стрелу. Фроже не обманул его. Подняв ружье, Матиас закинул его за спину. С фасада мастерской Даниеля Малана были сбиты ставни. Иоаннит заглянул внутрь. В помещении никого не было, книжные полки были опустошены и сорваны со стен, а витрины перевернуты.
Тангейзер заглянул внутрь. Коридор тоже был пуст. Схватив первого убитого ополченца за воротник камзола, рыцарь втащил его в дом и бросил на пол. Потом он прислушался. Из глубины дома доносились какие-то невнятные звуки. Сверху, с лестницы, которая начиналась в середине коридора, слева, тоже послышалась приглушенная возня. Дом был глубиной в одну комнату. Впереди виднелись три открытые двери, две по правую сторону коридора, со стороны фасада, а последняя в торце. За третьей дверью горел свет – лампа или свеча. Слева, под лестницей, виднелась закрытая дверь, ведущая, по всей видимости, в подвал.
Госпитальер затащил в дом второй труп, взял короткую пику и закрыл входную дверь. Замок и верхний засов были вырваны из косяка. Воткнув пику в пол, Матиас упер древко в железную коробку сломанного замка.
Потом он пошел по коридору первого этажа. В доме пахло чернилами, терпентином и металлом. Заглянув в первую дверь, Тангейзер убедился, что за ней находится помещение, которое он видел снаружи. У второй двери он остановился, прислушался и, ничего не услышав, вошел. Никого. На полу были рассыпаны маленькие прямоугольники типографского шрифта, рамки, инструменты и ручные пресс-формы. Рядом с бочкой воды висел на крючке кожаный фартук, весь в чернильных пятнах. Матиас снял его и надел через голову. Фартук едва доходил ему до бедер, но закрывал мальтийский крест на груди. Осталась последняя комната.
Не доходя до двери, он остановился. Послышалось кряхтение, словно кто-то поднимал тяжелый предмет. Иоанниту вспомнилась поговорка о том, что там, где собираются трое мужчин, найдется по крайней мере один Жан.
– Эй! Жан здесь? – крикнул он в сторону последней двери.
– Оба Жана наверху, – последовал ответ.
Тангейзер переступил порог, поднял лук и прицелился в молодого человека, стоявшего на четвереньках в дальнем конце комнаты, спиной к двери. Этот мужчина сворачивал ковер, который лежал на полу перед письменным столом. На железной подставке горели две свечи. Вся комната была забита разными принадлежностями, необходимыми в печатном ремесле. Черного хода не было – мастерская Малана примыкала к задней стене дома на соседней улице.
Матиас опустил лук, вытащил кинжал и приблизился к замершему на четвереньках грабителю.
– Кто еще там, наверху? Сколько вас всего? – спросил он.
– Откуда мне знать, если я тут? – Мужчина оглянулся. Как и многие ополченцы, это был парень лет двадцати. – Постойте, а кто вы такой?
Тангейзер улыбнулся:
– Это правда, что наверху две девчонки?
– Да, так нам сказали. Кто вы?
Парень привстал на одно колено, и рыцарь одним взмахом руки перерезал ему горло, от одного плеча до другого. Тот успел выставить руку, и на пол упал отрезанный палец. Из раны хлынула кровь, и юноша рухнул прямо в ярко-красную лужу. Тангейзер вытащил дергающееся в конвульсиях тело из комнаты – перерезанное горло произведет впечатление на всякого, кто сунется в коридор. Переступив через два первых трупа, он выколол каждому глаза.
Поднимаясь по лестнице, Матиас слышал крики, доносившиеся из соседних домов, но наверху было тихо. Он не желал, чтобы у Паскаль и Флер были причины кричать, но тишина казалась ему подозрительной. В конце лестничного пролета коридор вел от площадки к следующей лестнице на верхний этаж мимо двух дверей. Слева находилась задняя комната с дверным проемом, но без двери.
Снизу послышался шум, и иоаннит оглянулся. Входная дверь, подпертая пикой, дрожала от ударов. Кто-то стучал в нее кулаком. С улицы доносились приглушенные крики. Тангейзер нырнул в дверной проем задней комнаты.
Навстречу ему вышел человек, привлеченный стуком внизу. Он был безоружен, и его лицо оставалось безмятежным, пока госпитальер не вонзил кинжал ему в живот, вспоров тело до самой грудины. Раненый издал тихий стон, исполненный жалости к самому себе. Изо рта у него воняло. Он из последних сил цеплялся за жизнь, и Матиас, упершись в его грудину крестовиной кинжала, шагнул назад, в коридор. Умирающий потянулся за ним, заливая кровью и желчью кожаный фартук, и повалился вперед, на лестничную площадку. Тангейзер развернулся и толкнул его вниз.
Тело соскользнуло с клинка и в полной тишине покатилось по ступенькам, руки последний раз конвульсивно дернулись, кишки выпали из раны и повисли между ног. Напор на входную дверь усилился, и древко копья, подпиравшее замок, с каждым ударом сползало все ниже. Тангейзер проверил заднюю комнату. Никого. Дверь внизу с грохотом распахнулась.
Послышались удивленные возгласы. Потом проклятия. Вошедшие спрашивали друг друга, достаточно ли у них сил или стоит бежать за подмогой.
Ударом ноги госпитальер открыл третью дверь.
Кухня. Два человека. Ближайший появился из кладовки с блюдом яблок и сыра в руках. На нем был нагрудник. Рыцарь ударил его в подмышку, вонзив кинжал до самой рукоятки. Потом он повернул лезвие, но не стал выдергивать его, а просто отпустил. Раненый, захлебываясь криком, рухнул на колени. Когда второй сидевший в кухне ополченец поднялся из-за стола, на котором лежали шлем и два коротких меча, Тангейзер натянул тетиву лука и отпустил. Человек съежился и выставил вперед левую руку. Стрела пронзила его ладонь насквозь и буквально прибила его руку к груди. Он откинулся на стул, удивленно глядя на торчащее из груди древко.
Тангейзер положил лук и две стрелы на стол и схватил один из мечей. Раненый ополченец позвал на помощь. Он поднял правую руку, пытаясь защититься, и госпитальер что было силы обрушил на него меч, отрубив руку выше локтя. Лезвие оказалось острее, чем он ожидал. Крик о помощи превратился в бессвязные вопли, и Матиас, схватив со стола тряпку, заткнул своему противнику рот.
Затем, схватив ополченца за пришпиленную к груди руку, иоаннит поднял его со стула и потащил через всю комнату к двери. Его товарищ стоял на четвереньках, тяжело дыша и глядя на лужу крови, собиравшуюся под его лицом. Тангейзер прижал однорукого к стене рядом с дверью. Пробитая ладонь этого человека сдвинулась по древку стрелы дюймов на шесть ближе к оперению, а наконечник стрелы почти полностью вошел в верхнюю часть его груди. Рыцарь выдернул кляп. На губах раненого появилась розовая пена.
– Где две девочки? – спросил Матиас.
– Наверху. Они наверху, сударь. Наверху. – Молодой человек посмотрел на обрубок собственной руки и всхлипнул.
– С Жаном?
– Жаном? Да, я Жан. У меня пятеро детей. – Раненый покачнулся.
– Сколько людей наверху, с девочками?
– Двое, сударь. Жан и… Да, Жан наверху, но это не я, это другой Жан. Жан и… Дайте мне минуту, сударь, и я вспомню… Жан и… – Парень закашлялся, и изо рта его потекла красная слюна. – Это студенты, сударь. Я увидел их только сегодня утром. Я пришел сюда только за едой, сударь. И все. Только позавтракать.
– И поэтому твоя одежда пахнет дымом?
– Пожалуйста, не убивайте меня, сударь! Я даже не видел девочек. Пожалуйста, не убивайте меня.
– Закрой глаза.
Жан подчинился.
– Жан и Эберт, – сказал он спустя мгновение. – Да. Второго зовут Эберт. Не убивайте меня, сударь! Пожалуйста…
Тангейзер снова заткнул ему рот тряпкой. Потом он взмахнул мечом и перерубил запястье его левой руки, приколотой к груди. Удар ослабил наконечник стрелы, но не извлек его. Жан втянул в себя воздух для крика, и тряпка провалилась ему в горло. Матиас выдернул из его груди стрелу с нанизанной на нее кистью. Наконечник не деформировался. Сняв отрубленную руку с древка, госпитальер бросил стрелу на стол. Кисть его жертвы была горячей и потной. Он швырнул ее через дверь на лестницу. Снизу послышались проклятия.
Жан задыхался от попавшей в горло тряпки, но вытащить ее ему было нечем. Тангейзер вытолкнул его за дверь. Высокий, во весь пролет, потолок лестничной площадки позволил иоанниту замахнуться для третьего удара, расколовшего череп Жана от макушки до бровей. Матиас не стал бы наносить такой удар своим собственным мечом – слишком велик был риск повредить лезвие.
Кровоточащий скальп вокруг застрявшего в черепе Жана клинка представлял собой устрашающее зрелище. Госпитальер не стал извлекать меч из головы убитого, а просто перекинул мертвое тело через перила. Неизвестно, осмелился ли кто-нибудь из отряда милиции ступить на лестницу, но если нашелся тот, кто решился на это, окровавленное тело упало прямо на него.
Паника внизу усилилась. Тангейзер слышал, как кто-то говорил о пушке, а другой голос – о кавалерии. Если бы у них были доспехи, жаловался кто-то еще. Если бы у них было достойное оружие. Если бы их героическую службу должным образом ценили… Высказав все эти претензии, милиция отступила на улицу.
Рыцарь вернулся в кухню, где лежал уже умерший парень с сыром и яблоками, забрал свой кинжал и вложил его в ножны. Два яблока он сунул в карманы. Сыр же был залит кровью. Перевернув мертвеца на спину, Матиас выволок его на лестничную площадку и раздвинул ему ноги. После чего взял с кухонного стола лук со стрелами и второй меч. Одним ударом – словно лопатой – он проткнул гениталии трупа, так что острие меча глубоко вонзилось в доски пола, вставил окровавленную стрелу в лук и пошел на третий этаж.
Лестница, более узкая, чем предыдущая, оканчивалась небольшой площадкой с двумя дверьми. Обе оказались закрытыми. В глубине площадки с потолка свисала крышка люка, из которой спускалась прикрепленная к ней хитроумная складная лестница. Тангейзер посмотрел наверх. На чердаке было тихо. Выхода на крышу иоаннит не видел, но не сомневался, что он есть.
Остановившись у большой плетеной корзины с бельем, Матиас прислушался. Два мужских голоса доносились из дальней спальни, той, что выходила окнами на фасад. Ни крики Жана, ни вопли снизу не встревожили тех, кто все утро не обращал внимания на другие крики и вопли. Тангейзер снял с плеча ружье и проверил пороховую полку. Кто-то зарядил ружье, и даже колесико спускового механизма было заведено. Рыцарь положил ружье в корзину с бельем.
Потом он подошел к двери первой спальни и прислушался. Ничего. Повернув ручку, он распахнул дверь и натянул тетиву лука. Но перед ним была пустая разграбленная спальня. В воздухе витал запах флердоранжевой воды. Это, видимо, была комната Даниеля Малана. Осталась последняя дверь.
Тангейзер остановился. Перед глазами у него всплыло лицо Карлы. Он позволил ее убить.
Подумав, он пнул ногой дверь.
– Жан! Эберт! – позвал госпитальер. – Натягивайте штаны и выходите. Вас зовет капитан.
Мужские голоса смолкли. Затем послышался тихий, взволнованный шепот. Это были студенты, а не милиция. Они спорили, и голоса у них были виноватыми и встревоженными. И ни звука, похожего на голос Паскаль или Флер! Но молчание – обычная реакция на жестокость и насилие.
Наконец из-за двери послышался дрожащий мужской голос:
– Мы не можем выйти прямо сейчас. Мы сожалеем.
– Скажите капитану, что мы найдем его позже, – прибавил второй скрывавшийся в комнате молодой человек.
– Сожалеете? – Дверь задрожала от очередного пинка госпитальера. – Сожалеть будете после хорошей порки.
Раздался скрежет поворачивающегося в замке ключа.
– Послушайте, любезный, – в голосе из-за двери проступили властные нотки. – Мы не члены вашей милиции и можем поступать по своему разумению. Понятно?
С этими словами – видимо, желая усилить эффект – парень распахнул дверь.
Матиас уже занес руку с кинжалом, но вдруг узнал одного из молодых актеров, которым он устроил вчера трепку в таверне «Красный бык». Юноша тоже его узнал.
– Нет! Нет! – Он почти кричал. – Мы их спасли! Мы спасли их обеих!!!
Тангейзер сдержал руку с кинжалом, уже готовую вспороть живот актера, и ударил его рукояткой по переносице. Послышался хруст костей, и из носа юноши хлынула кровь. Рыцарь ударил его по ногам, одновременно толкая в сторону, и актер упал. Матиас бросился вперед, ухватив тетиву пальцами той руки, в которой у него был кинжал, и прицелился во второго актера, который к тому времени привстал со стула у окна.
– Сиди смирно, если хочешь жить. Обе руки под задницу, – велел ему иоаннит.
Юноша подчинился. Его взгляд метался между блестящим от крови фартуком и окровавленным наконечником стрелы, направленным ему в грудь.
– Ты Жан? – спросил его Матиас.
– Да, точно, – ответил юноша. – Мы спасли их обеих…
– Молчи. Смотри на свои яйца.
Жан послушно опустил голову.
Тангейзер посмотрел на Паскаль и Флер. Живы. Полностью одеты. И, похоже, невредимы. К своему стыду, он почувствовал, что глаза у него защипало от слез. Госпитальер опустил лук, сунул кинжал за пояс и огляделся. Небольшая комната с двуспальной кроватью, двумя стульями, столиком у окна и кучей самых разных мелочей. Сестры Малан сидели на дальнем краю кровати. Парень, открывший Матиасу дверь, лежал ничком, шмыгая носом, из которого текла кровь. Тангейзер наступил ему на ребра.
– Эберт, ползи под кровать, – приказал он.
Избитый актер застонал и пополз по полу, пока его голова и плечи не втиснулись под кровать. Он заплакал. Заметив нож в кожаных ножнах у него на поясе, рыцарь забрал его. Мусор, а не оружие! Он выбросил нож за дверь и наступил на правую половину грудной клетки актера. Под его каблуком хрустнули хрящи в тех местах, где ребра соединяются с позвоночником. Затем Матиас повернулся к Жану и выдернул у него из-за пояса длинный мясницкий нож, новый и, похоже, ни разу не использовавшийся. Приставив лезвие к подбородку Жана, Тангейзер выглянул на улицу.
– Раздобыл себе мясницкий нож, да, Жан? – усмехнулся он. – Воображаешь себя мясником?
Оконные стекла были толстыми и в центре немного мутными, но иоаннит увидел все, что требовалось. Толпа из десятка ополченцев совещалась с наветренной стороны костра. Взмахи рук, красные лица, взаимные обвинения…
Рыцарь повернулся и посмотрел на Паскаль. На шее у девушки был шелковый шарф. Она ответила на взгляд Матиаса. На мгновение ему показалось, что весь мир замер, не в силах охватить глубину ее страдания. Но это была лишь иллюзия: мир продолжал движение, и это движение было направлено против них.
– Где мои пистолеты? – спросил госпитальер.
У каждой из сестер на коленях лежала тонкая подушка. Девочки не шевелились, и Тангейзер вдруг подумал – от этой мысли по спине побежали мурашки, – что им пришлось испытать.
– Прошу прощения за прямоту, – сказал он, не убирая ножа от горла Жана. – Я понимаю, что вы чувствуете, но теперь важна только практическая сторона дела. Пистолеты?
Паскаль подняла с колен свою подушку и взяла первый из пистолетов с колесцовым замком, держа его обеими руками, как мушкет. Рычаг был опущен на пороховую полку. Второй пистолет оказался у Флер.
– Они заряжены и взведены? – спросил Матиас.
Паскаль втянула в себя воздух – словно в первый раз за долгое время.
– В противном случае они бесполезны, – ответила она тихо.
– Наверное, я задал глупый вопрос, – признал рыцарь.
– Нет, не глупый, – возразила Флер. – Сегодня утром папа показал нам, как их заряжать. Они заряжены и готовы к стрельбе.
– Можно мне их забрать? – спросил Тангейзер.
– Только не у меня, – заявила Паскаль.
– Я понимаю… – начал иоаннит и замялся.
– Нет, – покачала головой девочка.
– Я планирую выбираться отсюда по крышам, – объяснил госпитальер. – Мы не можем лезть туда с заряженными пистолетами. Ты бы не обижалась, если бы видела, как люди случайно стреляют сами в себя. Я такое видел.
– Я не обижаюсь, – ответила Паскаль. – И не выстрелю в себя.
Она встала и направила дуло пистолета в грудь Жана.
Тангейзер отступил подальше.
– Паскаль, не стреляй, – сказал он. – Подожди, я все объясню.
Девушка остановилась, но пистолет не опустила. Жан затрясся всем телом.
– Мы пришли сюда, чтобы вас спасти, – пролепетал он. – И мы вас спасли.
Не дожидаясь, пока мольбы актера заставят Паскаль выстрелить, Матиас выбил ему зубы рукояткой мясницкого ножа. Жан упал. Он смотрел на рыцаря, и в его глазах стояли слезы.
– Я же сказал тебе молчать, – шикнул на него иоаннит.
Затем он посмотрел на Паскаль, и девочка не отвела взгляда.
– У нас серьезные неприятности, и выпутаться из них будет непросто, – сказал Матиас.
– Думаете, мы выпутаемся? – спросила Флер.
– Я пришел сюда не за тем, чтобы умереть. Как вы убедились, пистолеты – удобная штука, особенно если те клоуны на улице не подозревают о них.
Глаза Паскаль были подобны двум темным туннелям, заполненным болью.
– Вы не хотите, чтобы я его убивала? – уточнила она.
– Я прошу тебя не стрелять, – вздохнул госпитальер. – Мы все оглохнем на целый день. Если хочешь его убить, холодное оружие надежнее. Но убийство – это мост, который можно перейти только в одну сторону. Дороги назад с другого берега нет, ни в этой жизни, ни в вечности. Я бы советовал тебе не отягощать душу убийством.
– Я не считаю это убийством. И вряд ли буду жалеть, – отозвалась девочка.
– Послушайся его, Паскаль, – попросила ее Флер. – Я не сомневаюсь, что папа бы с ним согласился.
– Отец мертв. – Младшая из сестер посмотрела прямо в глаза Тангейзеру. – Он мертв, правда? Разве не этот запах мы вдыхали все утро? Запах горящего отца?
– Да, он умер, – не стал скрывать Матиас. – Его сожгли на костре из его книг.
Флер вскрикнула, но Паскаль даже не моргнула.
– Но это всего лишь совет, – продолжил госпитальер. – Я тебя не знаю. Возможно, судьбой тебе предназначено стать убийцей, независимо от того, будешь ты сожалеть об этом или нет. А если точнее, ты, возможно, выберешь судьбу убийцы, потому что судьбу всегда выбирают, а она лежит и ждет своего часа.
– А вы жалеете, что выбрали свою? – спросила Паскаль.
– Я пересек мост так давно, что уже не помню другого берега.
– Я вас ждала, – неожиданно сказала бесстрашная девочка.
Ее слова застали Тангейзера врасплох.
– Меня? – удивился он.
– Да, вас. Разве вы не обещали вернуться?
Иоаннит не ответил.
Губы Паскаль задрожали, и она сжала их.
– Я ждала вас всю ночь, – прошептала младшая из девочек. – Говорила отцу, что вы придете. Говорила Флер, что вы придете. А вы не пришли.
– Паскаль, не надо, – сказала ее старшая сестра. – Он пришел, он теперь здесь.
– Потом я ждала все утро. А потом они увели отца. Сожгли его на костре из книг, которые он напечатал.
Глаза девушки блестели от слез, и рыцарь почувствовал, что у него тоже все поплыло перед глазами.
– Он был лучшим человеком в мире, – продолжала Паскаль. – Он умел петь и танцевать. Он говорил и писал на древних языках. В его голове вселенная поворачивалась десять тысяч раз в день – так он мне рассказывал. И я ему верила.
– Я тоже ему верю, – поддакнула Флер.
– Он был лучше вас, – закончила ее сестра.
– Не сомневаюсь. Он вырастил вас обеих, – согласился Тангейзер.
Не отрывая от него взгляда, Паскаль вытерла глаза – сначала один, потом другой.
– Простите, – сказала она. – Сегодня страшный и кровавый день.
– Ты и не представляешь, насколько страшный и кровавый, – не стал спорить госпитальер. – Но я тоже страшный и кровавый человек. Позволь мне заняться практическими делами.
– Я тоже хочу заняться практическими делами, – стояла на своем Паскаль.
– Внизу лежат шесть человек, души которых уже корчатся в аду и которые сами корчились и верещали перед смертью, – сказал ей Матиас. – Что же до этих двоих, то если вы не испытываете к ним особых чувств – а именно такая возможность была единственной причиной, почему я до сих пор щадил их, – то лучше не оставлять их в живых, чтобы они не трепались обо мне.
– Мы не знаем, кто вы, – всхлипнул Эберт из-под кровати.
– Его зовут Матиас Тангейзер, – сказала Паскаль. – Почему ты не покажешь ему свой член, как нам? Давай. Достань его еще раз.
Рыцарь посмотрел на Эберта. Тот пустил газы от страха.
– Мы не хотели ничего дурного, – всхлипнул он снова.
– Мы пришли помочь тебе, Паскаль. – Жан приподнялся и встал на колени. Голос его звучал невнятно, а выбитые зубы придавали актеру комический вид. – И мы помогли, разве не так? Не подпускали остальных к двери, ведь правда? Мы вас защитили. Мы ничего не имеем против гугенотов. Клянусь, я даже восхищаюсь ими! Мы не такие, как они, мы не милиция.
– Вы привели их сюда, – сказала Паскаль. – Вы знали, где мы живем.
– Милиция знала вашего отца, – возразил из-под кровати Эберт. – Они все равно бы пришли.
– Но не так рано, – ответила младшая из сестер. – Днем, а может, вечером. Или даже завтра. Они не пришли бы два часа назад. Они не пришли бы раньше Тангейзера.
– Мы не знали о Тангейзере! – в отчаянии вскрикнул Эберт. – Но, конечно, мы благодарим Бога за его появление.
– Мы пришли, чтобы забрать вас с собой, – сказал Жан. – И забрали бы, если бы вы позволили.
– Ты имеешь в виду свой грязный чердак? Или встречу с матерью и отцом в прекрасном замке? – ехидно усмехнулась младшая Малан.
– Паскаль, – простонал Жан. – Разве ты не видишь, как я тебя обожаю? Я правда тебя люблю.
Девочка плюнула на него:
– Домой ты уже не попадешь. Я тебя убью.
– Его светлость прав, ты слишком мала для убийства.
– Но достаточно взрослая, чтобы меня изнасиловать.
Матиас подумал, что нужно было убить двух актеров сразу же, как только он переступил порог комнаты. Теперь же его терзали противоречивые чувства. Он делал все возможное, чтобы уберечь Орланду от убийства, и надеялся, что ему удастся уберечь от этого Грегуара и Юсти. Но мальчиков он понимал. А вот сердца девочек оставались для него загадкой. Госпитальер склонялся к тому, чтобы не препятствовать Паскаль, но ведь она почти ребенок… Ему не хотелось, чтобы ее душа была навеки проклята. С другой стороны, душа девушки принадлежит ей самой. В ее возрасте сам он принял такое же решение.
– Это правда, что вы привели сюда милицию? – спросил иоаннит Жана.
– Да, да. Потому что мы знали, что сможем защитить девочек, – объяснил тот.
– Откуда вы это знали? – спросила Флер.
Актер открыл было рот, но потом снова закрыл его, так и не найдя, что ответить.
– Вы могли прийти одни и предупредить нас, – продолжала старшая Малан. – Не было никакой нужды приводить сюда милицию. Но тогда папа прогнал бы вас, сказал бы, чтобы вы оставили нас в покое. Милиция убила его для вас. Вы с ними договорились.
Жан молча смотрел на нее. Он не осмеливался возражать, боясь, что голос его выдаст.
Тангейзер тоже смотрел на Флер, а она – на него. Похоже, он недооценивал эту девушку. Она только что вынесла юношам смертный приговор и прекрасно это понимала. Рыцарь ударил Жана ногой в грудь и выглянул в окно. Ополченцы на улице прекратили спор и теперь слушали своего командира. Матиас снова повернулся к девочкам:
– Паскаль, дай мне пистолет.
Младшая из сестер опустила оружие и испачканными в чернилах пальцами поставила рычажок в нейтральное положение, после чего протянула пистолет госпитальеру.
– На вас папин фартук, – заметила она.
– Надеюсь, вы не возражаете против этого, – пожал плечами рыцарь.
– Он весь в крови.
– Кровь тоже не моя.
– Вы не одолжите мне нож?
– То, что ты собираешься сделать, ужаснее, чем тебе кажется.
– Ужаснее моих мыслей могут быть разве что мои чувства, – ответила Паскаль. – Я жажду крови. Как и вы.
Тангейзер подошел к Флер, положил пистолет и лук на кровать рядом с ней и протянул руку. Старшая сестра отдала ему второй пистолет, и он поставил спусковой крючок на предохранитель.
– Седельные сумки с вами? – спросил Матиас. – А кошельки?
Флер вытащила вещи из-под кровати.
– Упакуйте в сумки чистые платья. И наденьте обувь, в которой можно бежать, – распорядился иоаннит.
Затем он проверил пистолеты и убрал их в кобуру.
– Мой отец богат, – сказал Жан. – Он может каждого из вас сделать богатым.
Тангейзер подошел к нему, заломил ему руку за спину и поволок к двери. Актер жалобно заскулил, но разобрать его невнятные и торопливые слова было невозможно – наверное, это и к лучшему, подумал рыцарь. Жан ухватился за дверной косяк, и Матиас еще сильнее вывернул ему руку, сломав кость ниже плечевого сустава. Юноша закричал.
Его крик, подобно другим, разносившимся в воздухе этим утром, не вызвал жалости. Помощь тоже не пришла. Тангейзер схватил Жана за другую руку и вытолкнул на лестничную площадку. Потом он оглянулся, чтобы убедиться: Эберт оставался под кроватью. Паскаль тоже вышла из комнаты, Флер по-прежнему сидела на своем месте.
– Тебе конец, парень. Постарайся умереть с достоинством, – сказал иоаннит Жану.
Тот перестал сопротивляться, хотя в его всхлипах было больше боли и отчаяния, чем достоинства.
Рыцарь посмотрел на Паскаль:
– Ты готова?
– Да. Я готова, – ответила девушка.
– Возможно, за это мы оба будем прокляты. Но я уже проклят и поэтому ничем не рискую.
– Я хочу перейти мост и не возвращаться назад. – Младшая Малан протянула руку за ножом. – Хочу забыть, что находится на этой стороне.
– Чтобы быстро убить человека, требуется навык, решимость и внимание к деталям, особенно анатомическим. Господь создал людей не для того, чтобы их резали, как свиней, хотя кое-кому очень нравится это занятие. Представь, что ребра – это доспехи, защищающие грудь спереди и сзади, что недалеко от истины. Вот, смотри сама.
Кончиками пальцев Матиас ткнул Жана в грудь, демонстрируя крепость человеческих ребер. Паскаль последовала его примеру. Тангейзер кивнул. Их жертва продолжала скулить и всхлипывать:
– Боже милосердный, я раскаиваюсь во всех своих грехах…
– Молись молча, как монахи, – оборвал его госпитальер и продолжил объяснения: – Поэтому пробить ребра не так-то легко, не говоря уже о том, что лезвие может застрять между ними или даже сломаться. Кроме того, можно нанести раны, не задевающие жизненно важные органы. Мир полон людей, выживших после удара ножом. Следует также принять во внимание, что перерезать человеку горло тоже непросто. Смотри… Видишь, здесь толстые сосуды закрыты мышцами? Для глубокого разреза требуется острый нож и уверенная рука. И если перерезать человеку дыхательное горло, он не обязательно умрет, особенно если знает об этом.
Паскаль внимательно слушала.
– Но вот, пощупай здесь, за ключицами, – показал ей Матиас. – Кожа и мышцы тонкие и натянутые, как на барабане, даже у самого сильного мужчины. А прямо под этим местом находятся жизненно важные органы – крупные сосуды, отходящие вверх от сердца, легкие и само сердце. Если воткнуть сюда нож – это почти неминуемая смерть. Только нужно наносить удар вертикально… вот так… всем весом налегая на рукоятку. Сверху вниз, если атакуешь сзади, и снизу вверх, если спереди. – Он продемонстрировал своей ученице оба движения. – Понятно?
Паскаль ткнула пальцем в основание шеи Жана, не обращая внимания на его слезы, и, чуть помедлив, кивнула.
– Это бесчестно? – Она подняла глаза на Тангейзера. – Да?
– Я рад, что ты это сказала. Иди к Флер, – облегченно вздохнул рыцарь. – Я сам ими займусь.
– Я не это хотела сказать, – возразила девушка. – Лучше бесчестье, чем слабость. Мне надоело быть слабым человеком.
– Справедливо.
– Вы со мной согласны? Убийство делает сильнее?
– Это распространенная иллюзия. Хотя в некоторых случаях вовсе не иллюзия.
– Дайте мне нож.
Тангейзер приставил кончик ножа к шее Жана, за правой ключицей, нацелив его в сердце.
– Лезвие нужно ставить вот так, видишь? – показал он. – Нажимаешь как можно сильнее, пока оно не войдет полностью, а затем поворачиваешь рукоятку, как рычаг печатного пресса.
– Паскаль! – взмолился Жан. – Пожалуйста, прояви милосердие, во имя Иисуса…
– Когда мой отец кричал, ты заткнул пальцами уши, – отозвалась девочка.
– Не позволяй жертве себя отвлечь, – сказал Тангейзер. – Это может быть смертельно опасным.
Он протянул младшей дочери печатника мясницкий нож. Она взяла его, схватила Жана за волосы и откинула ему голову назад, после чего посмотрела в его глаза, в которых стояли слезы, и на губы юноши.
– Паскаль, – пробормотал актер. – Паскаль…
– Главное – не сомневаться. Для убийцы это самое главное, – произнес иоаннит.
Среди чувств, которые испытывала младшая Малан, не было лишь одного – сомнения. Она приставила кончик ножа к шее актера и уверенным движением проткнула ему грудь, словно проделывала это так же часто, как Тангейзер. Жан охнул. Девочка опустила рукоятку ножа, словно рычаг, вспоров ему сердце.
– Он готов, – сообщил ей Матиас. – Ты это почувствовала. Ты знаешь. Вытаскивай нож и отступи на шаг.
Паскаль выдернула лезвие.
– Нельзя медлить ни секунды. Убив, нужно быть готовым убивать снова, – продолжал объяснять ей рыцарь.
– Да, – кивнула его ученица. – Я поняла.
– Схватка должна заканчиваться за считаные секунды. Если противник сумел пережить три твои атаки, значит, у него может достать умения тебя убить. Не позволяй себя ранить.
Тангейзер перебросил тело Жана через перила, словно тряпку, и просунул его ступни между балясинами, чтобы оно не свалилось. Потом он вернулся в спальню, пинками по сломанным ребрам выгнал Эберта из-под кровати и заставил его выползти на лестничную площадку. Там Паскаль, не обращая внимания на его плач и в точности следуя инструкциям госпитальера, объяснявшего, где проходят артерии, перерезала ему горло. Матиас подвесил на перила и это тело. Кровь двух мертвых юношей стекала на нижние этажи. Капли падали вниз, разлетались крошечными фонтанчиками, и вскоре вся лестница наполнилась влажным красным туманом.
– Так они были студентами или актерами? – спросил иоаннит.
– Говорили, что и то, и другое, – ответила Паскаль. – Может, врали. Мне все равно.
– Можно поаплодировать последнему представлению.
К двери подошла Флер:
– Я слышала чьи-то шаги на крыше.
Тангейзер прислушался. Девочка была права.
На крыше, прямо над ними, находилось не меньше двух человек.
– Они могут добраться до люка и лестницы, – заметил Матиас.
– У люка засов с этой стороны, только он открыт. Папа отправил нас на крышу, но студенты поймали Паскаль на лестнице, и я сомневаюсь, что они закрыли люк, – сообщила Флер.
Тангейзер подошел к окну и выглянул на улицу – как раз вовремя, чтобы увидеть ополченцев, всей толпой бросившихся к двери в дом.
– Нам повезло, – сказал он. – Они попытаются взять дом штурмом.
Назад: Глава 12 Нотр-Дам де Пари
Дальше: Глава 14 Алис