Глава 23

Я проснулся рано утром от непрерывного воя автомобильных сирен, пронзавших Манхэттен днем и ночью. Ни в каком другом городе они не звучат так душераздирающе и пронзительно. Временами возникает чувство, будто целый город оплакивает утрату чего-то милого сердцу и бесценного и тем самым отчасти снимает с себя ответственность за эту потерю.

Где-то вдали снова взвыла и тут же смолкала сирена, возвестив о найденном теле жертвы неведомого убийцы, кровавой автокатастрофе, остановке сердца или утечке на атомной электростанции. В любом случае это касалось области человеческих страданий, и сирена заставляла весь Манхэттен ощущать себя, пусть и в малой степени, причастным к ним.

В комнатке было жарко, и я немного приоткрыл окно, впустив порыв пронизывающе холодного воздуха. Перегнувшись через широкий подоконник, я выглянул наружу, посмотрел на улицу внизу. С неба падал дождь со снегом, из вентиляционных решеток на дороге поднимались клубы пара, похожие на дымовые сигналы, подаваемые жителям некоей далекой планеты.

Настал день, когда я намеревался запустить цепную реакцию, череду событий, которые, если я окажусь прав, вытащат все тайное на свет. Этой цепочкой событий я собирался поквитаться за попытки покушения на мою жизнь и на жизнь Файфшира, выяснить истинную причину исчезновения Сампи, установить личность Розового Конверта и разгадать загадку самоубийства Орчнева. Короче говоря, я хотел понять, что за чертовщина тут творится. И я искренне надеялся, что не ошибся.

Холодное и серое нью-йоркское утро не принесло уверенности, осознания правоты – вовсе нет. Холодное и серое нью-йоркское утро говорило, что нужно поступить разумно: вернуться в Англию, составить отчет для Скэтлиффа и позволить ему взять на себя принятие решений. Или проявить еще больше благоразумия: отправиться к Файфширу, передать ему последние новости, и пусть он поступает так, как сочтет нужным.

Но нет, я не верил, что из этого что-то получится. Инстинкт подсказывал, что и то, и другое обернется катастрофой. Каша заварилась слишком крутая, история закрутилась слишком сложная, чтобы поправить все обычными, доступными мне средствами. Скэтлифф влез в это дерьмо по уши, это я знал точно. Файфшир был ни при чем, в этом я в равной степени не сомневался. Я не представлял, насколько велика сеть Скэтлиффа, и предполагал, что если не осуществлю задуманное, то, может быть, и не узнаю ничего.

Каким-то неведомым образом я вляпался в паршивую историю и теперь должен был довести дело до конца. Последствия могли быть страшными, но, скорее всего, не такими страшными, как если бы я отказался от своего плана. К тому же успех сулил надежду продлить предположительный срок жизни. Воодушевленный такими соображениями, я приступил к умыванию.

Я проверил собственное лицо на предмет появления черной щетины из-под наклеенных усов и бородки, предательски выдающей мой маскарад, но при таком скверном освещении ничего в зеркале не увидел. Наклеенная растительность вызывала дискомфорт, но приходилось терпеть. Я сильно надеялся на Бориса Каравенова, на то, что Джулс Ирвинг, торговец страховками и второсортный киллер, не солгал и что я сам не ошибся в Файфшире.

А еще меня беспокоила Сампи, я тревожился за ее безопасность, но при всем том было в этом деле что-то скорее странное, чем тревожное. Я был уверен, что с ней ничего не случилось, и все же ее исчезновение представлялось бессмысленным и ставило меня в тупик. Может быть, она действительно была серьезно замешана во всем этом, но как и почему? Я ломал голову, но ничего путного на ум не приходило.

На часах было четверть девятого утра. Пятница. Центр Манхэттена. Вертолет дорожной службы прострекотал над головой. Водители такси включились в повседневную какофонию автомобильных сирен, и транспортный поток достиг своего пика. Я быстро прошелся по холодным нью-йоркским улицам и заглянул в ярко освещенное кафе, где заказал большую порцию яичницы и кофе.

Я снова бросил взгляд на часы – в Лондоне 13:21. Времени вполне достаточно, чтобы все немного устоялось, чтобы появилась небольшая отсрочка, необходимая, чтобы все обдумать и обсудить, но недостаточная, чтобы состряпать какой-то изощренный заговор. Я порадовался, что выбрал воскресенье и не ошибся.

В выходные людей непросто отыскать, а собрать их вместе еще труднее. Единственный вариант, скорее всего, будет обдумываться наспех, без проработки деталей, и сшиваться на живую нитку.

Отлично.

Я закончил завтрак и прочитал свежий номер «Нью-Йорк Таймс». Если в Англии и случилось что-то, сообщить об этом в здешних газетах еще не успели. В единственной статье об Англии говорилось о назревающих забастовках. И где тут новости? Я посмотрел на часы – пять минут десятого, – вышел из кафе и направился к ближайшей телефонной будке.

Девушка на коммутаторе британского посольства в Вашингтоне соединила меня с секретаршей сэра Мориса Энвина.

Я сказал ей, что звоню по конфиденциальному вопросу и мне нужно срочно поговорить с Энвином. Она долго не отвечала, потом сообщила: главный британский шпион в США занят, не мог бы я перезвонить позже?

– Нет, – ответил я. – Это дело неотложной важности. Приоритет Си-ай-эй.

Си-ай-эй – код, которым сотрудникам британской разведки разрешено пользоваться в случае крайней необходимости.

Через считаные секунды в трубке прозвучал другой голос:

– Энвин слушает. Кто вы?

– У меня есть информация о британском двойном агенте, известном под кодовым именем Розовый Конверт. Если вы не заплатите мне сто тысяч долларов наличными, я передам сведения об этом в одну из главных американских газет.

– Можете изложить суть дела подробнее?

– Я могу сделать это при встрече. Расскажу все, что вы захотите. Я хочу, чтобы вы приехали в воскресенье утром в Нью-Йорк, к телефонной будке на углу Десятой улицы и Гринвич-авеню. Позвоню ровно в двенадцать часов. Ваш ответ: «Доброе утро, Землекоп». После этого я назову вам адрес места, где мы встретимся. Мой адвокат в одном из штатов хранит мое письмо, которое содержит те же факты, которые я сообщу вам. Это письмо адресовано одной из крупных газет.

Если в четверть десятого понедельника он не получит телексное сообщение из определенного банка о переводе ста тысяч долларов на указанный счет его клиента, то немедленно отправит письмо в газету.

– Подождите секунду, – попросил мой собеседник.

– Я повторю мои инструкции еще раз и повешу трубку, – пригрозил я и повторил условия, четко и медленно, после чего повесил трубку и вышел из телефонной будки. Их здесь было штук пять, не меньше. Немаловажная предосторожность – хотя бы одна из будок окажется исправной.

Началось.

Я сел в такси и, проехав несколько кварталов, нашел другую телефонную будку, из которой позвонил в офис «Интерконтинентал» и попросил позвать Чарли Харрисона.

– Харрисон слушает, – ответил голос Каравенова.

– Подтверждаю насчет выпивки вечером.

– Отлично. В семь?

– Пусть будет пять минут восьмого. Так пойдет?

– Вполне. Договорились.

– Пока. До скорого.

Я вышел из будки. Во время нашего короткого и внешне невинного разговора я отдал указание отправить шифровку по каналу 14В. Она определенно испортит день многим людям. Что касается запланированной встречи, то она вполне реальна. Каравенов должен был передать мне расшифровку всех сегодняшних разговоров. Что-то подсказывало – интересным чтением я обеспечен.

Оставалось сделать кое-какие неотложные покупки и убить несколько часов. Сначала я зашел в магазин канцелярских принадлежностей, потом в магазин электротехники. И задумался: есть ли смысл пытаться отыскать Сампи? Ее присутствие наверняка избавило бы меня от нервозности в ближайшую пару дней.

Но заходить так далеко меня не тянуло. Я подумал о Марте, но сделать что-то в данный момент было бы слишком рискованно. Я отправился коротать время в Галерею Фрика, Метрополитен и Музей современного искусства. И получил немалое удовольствие. В конце концов, даже шпион время от времени имеет право приобщиться к культуре.

Каравенов уже был в баре, когда я вошел. Он сидел на табурете у барной стойки со стаканом бурбона со льдом. Вид у русского был нервный и задумчивый. Мы никак не обозначили наше знакомство, когда я занял место рядом, хотя поблизости не было никого, кто обратил бы на нас внимание.

Место встречи напоминало сарай – длинная барная стойка в одном конце и эстрада с неожиданно хорошим джаз-бандом в другом. Внимание посетителей было обращено исключительно на музыкантов. Я тоже заказал бурбон со льдом. Бармен быстро выполнил заказ и повернулся к музыкантам. Мне показалось, что разговаривать можно и что нас никто не услышит.

– Ты заслужил цвет, – неожиданно заговорил Харрисон. – Знак высшей важности. Ты все поймешь, когда прочитаешь это. Трудный был день. Похоже, твое сообщение вызвало большой интерес.

– Молодец.

– Мне страшно.

– Тебя с этим ничто не свяжет.

– Расскажи это Москве.

– Что касается их, то ты выполняешь свою работу, и выполняешь ее хорошо. Им тебе предъявить нечего.

– Но когда здесь рванет, им придется прикрывать всю лавочку, и меня снова отзовут в Москву.

– Может и не рвануть, – сказал я, но не слишком убедительно. – А если и так, то зачем отзывать тебя в Москву? Им понадобится новая система. В обязательном порядке электроника – если, разумеется, они не жаждут вернуться в Средние века, – и кто сможет наладить ее лучше, чем ты?

– Ну что ж, посмотрим. – В голосе моего собеседника я не услышал особой радости. – Они не любят провалов.

– С твоей стороны никакого провала не было. Все вылезло из-за предательства одного человека с их стороны. Оснований говорить о заговоре нет никаких.

– Может, и нет, – мрачно сказал Каравенов и подозвал бармена, чтобы оплатить счет. Я тоже попросил счет. Мы оба достали бумажники. Увесистая пачка перекочевала из его кармана в мой.

– Если меня отзовут, ну ты знаешь, в Москву, я смогу потом приехать в Англию? – спросил он.

– Конечно. Не беспокойся. Я все для тебя устрою. Без проблем.

Судя по всему, мне удалось его успокоить. Я не хотел говорить, что если дела у меня пойдут из рук вон плохо, то я ничего не смогу для него сделать. Не смогу раздобыть даже гвоздя.

Каравенов вышел из бара. Я остался и заказал себе еще одну порцию виски. Бурбон оказался неплох на вкус, музыка тоже недурна, да и других планов на вечер у меня не было.

Вернувшись в отель «Килгор», я прочитал распечатки. Каравенов не преувеличил, сказав, что день был трудный. Москва получила шифровку, которую Каравенов отправил по моему указанию. В ней говорилось об обнародовании в ближайшее время всех фактов, касающихся системы авиакоммуникации.

Злобный «обмен любезностями» пролетел по линиям связи и вылился ушатом грязи в адрес Розового Конверта, который получил указание отслеживать и останавливать стукачей, прежде чем они успеют причинить вред. Из шифровки следовало, что Энвин не был русским агентом, и я вычеркнул из списка еще одно имя. Реплика Каравенова насчет цвета прояснилась из коротких переговоров между Г. в Вашингтоне и Розовым Конвертом.

Сообщение Г. звучало так: «Голубой Узелок мертв».

Ответ: «Вы уверены?»

Мне не потребовался университетский диплом, чтобы понять, о чем шла речь.