Глава 21

Британский телефонный счет в подаче Клайва Скэтлиффа заслуживал того, чтобы попасть в Книгу рекордов Гиннесса под рубрикой «Самая головоломная коммуникация». Лишь после одиннадцати вечера я начал потихоньку врубаться в самые доступные для понимания разделы. До меня стали доходить такие вещи, как тариф на внутренние звонки, дневной тариф, стандартный тариф, дешевый тариф, прямое соединение, соединение через оператора, с НДС и без НДС. Я разобрался – даже без вмешательства Скэтлиффа – в звонках со скидкой и без, международных звонках, в том числе по стандартным тарифам, со скидками или за счет вызываемого абонента. Невольно возникал вопрос: зачем нормальному человеку делать такую глупость, устанавливать дома телефон, не имея при этом современного компьютерного оборудования, с помощью которого можно расшифровать счета телефонной компании?

Впрочем, в конечном счете я смог продвинуться в этом деле и остался очень даже доволен, так как не слишком-то рассчитывал на удачу. Мне бросилось в глаза возросшее количество звонков, сделанных из кабинета Скэтлиффа в период сразу за отставкой Файфшира.

Какое-то время оно количественно оставалось на одном уровне, после чего вновь пошло на убыль.

Было ли это совпадением или же составной частью загадки – вот что я пытался понять. Чего я не мог узнать из телефонных счетов, так это кому адресовались звонки. Судя по взимаемым тарифам, вызываемый абонент мог находиться в любом из пяти тысяч самых разных мест в пределах радиуса от ста до семи тысяч миль от Уайтхолла. Тем не менее, работая дотошно и кропотливо, сравнивая тарифы и длительность разговоров, я смог определить, что большая часть звонков приходилась на время после часа дня.

Исходя из того, что звонили в офис, а не по месту жительства, я путем анализа часовых поясов сумел отсечь половину трудящегося населения мира, которая или уже ушла с работы, или же еще не явилась на службу к часу дня по Гринвичу.

В результате я пришел к выводу, что самая вероятная зона – это Восточное побережье Америки, отстающее от местного времени на пять часов. Два часа пополудни здесь равнялись девяти часам утра там. Именно там, на Восточном побережье, находятся Нью-Йорк и Вашингтон, где британская разведка создала свою главную базу.

В офисах наконец воцарилась тишина. Уборщицы и надзирающие за ними секьюрити ушли домой. Я вышел из кабинета и немного прогулялся. Света поблизости не было. Единственной живой душой на всем этаже, помимо меня, оставался ночной охранник, засевший в своей клетушке с кроссвордом. На других этажах тоже установилась тишина, лишь изредка нарушаемая шагами редких охранников.

Я осторожно поднялся к кабинету Скэтлиффа на пятом этаже и с помощью крошечного фонарика как мог обыскал его. В папках не нашлось ничего, что вызвало бы мой интерес. Я переключил внимание на сейф и, вскрыв его без особого труда, взялся за содержимое. На сей раз меня ждала удача: я наткнулся на подробный меморандум от МИ-6, отправленный из Вашингтона Файфширу и датированный 3 июля. В нем шла речь о предполагаемом визите Баттанги в Лондон. По мнению автора записки, риск покушения на жизнь Баттанги в британской столице был велик, о чем он и предупреждал Файфшира. На записке стоял гриф «Совершенно секретно», а сама она предназначалась лично Файфширу. К меморандуму скрепкой был прикреплен небольшой листок с грифом посольства в Вашингтоне, на котором было напечатано следующее: «Убедительная просьба немедленно передать Файфширу». Внизу стояла подпись: «Г.».

Я никак не мог понять две вещи. Во-первых, почему этот самый «Г.», кем бы он там ни был, отправил записку Скэтлиффу, а не лично Файфширу, и почему Скэтлифф запер ее у себя в сейфе. Я сдвинул циферблат часов, под ним располагалась крошечная фотокамера – еще одно ценное изобретение Траута и Трамбулла, – и прежде чем вернуть документы в сейф, сфотографировал их.

Поскольку на этаже было тихо, я решил еще немного поводить носом. Внезапно шторы за рабочим столом Скэтлиффа слегка колыхнулись. Я застыл на месте. Шторы еще раз колыхнулись. Я не двигался. Шторы оставались неподвижными еще несколько минут, а потом взметнулись вперед. От остановки сердца меня уберегло только то, что я явственно различил шумный порыв ветра.

И все же я решил окончательно убедиться, что виноват только ветер, и, шагнув к окну, резко отдернул шторы. Я бы ничуть не удивился, обнаружив за ними потрясающего томагавком Скэтлиффа. Но нет, из темного окна смотрело на меня лишь мое собственное неясное отражение, за которым маячили очертания крыш Уайтхолла. Кто-то просто не закрыл как следует форточку. Неудивительно, что ее распахнуло порывом ветра.

Я снова повернулся к столу Скэтлиффа.

Под пресс-папье лежали несколько записок, которые я не заметил в самом начале. Я сел и ознакомился с ними. Все они ничего мне не говорили – до тех пор, пока я не добрался до самой нижней. Датированная сегодняшним днем, она поступила в четверть пятого. Говорилось в ней следующее: «Звонил мистер Уэзерби. Извинялся, что пропустил встречу. Сказал, что ходил под парусом (по крайней мере, мне так показалось – плохое соединение). Пожалуйста, перезвоните ему незамедлительно. Дело срочное».

Я вернулся к себе. Был третий час. Я в очередной раз устал как собака и не знал, радоваться мне или нет тому, что Уэзерби жив, – у меня наступило какое-то эмоциональное окоченение.

Поддерживало лишь то, что за моей спиной снова стоял Файфшир. А если я в нем ошибаюсь? А если что-то с ним случится до того, как мне удастся завершить свое расследование? Я ничуть не сомневался в том, что Скэтлифф с удовольствием увидел бы кое-что, преподнесенное ему на золотом блюде. И если чутье меня подводит и я неверно интерпретировал хлипкие и пока не нашедшие подтверждения улики, с моей стороны было бы довольно несправедливо критиковать его за такие желания.

Скэтлифф велел мне не дергаться, а оставаться на месте. Однако моим начальником снова был Файфшир, и я намеревался в десять часов утра сесть на самолет до Нью-Йорка. Если Скэтлиффу снова захочется наорать на меня, ему придется это сделать с расстояния в три с половиной тысячи миль.

Поставив будильник наручных часов на половину шестого, я вытянулся во весь рост на твердом, словно камень, ковровом покрытии кабинета. Я лежал, пытаясь уснуть и постоянно ощущая в носу холодное дыхание простуды. Доведется ли когда-нибудь снова спать в нормальной кровати?

Спустя какое-то время я решил, что, наверное, могу на это рассчитывать. Миллионы людей спали сегодня ночью так же, как и всегда, – в теплых постелях, не догадываясь даже о том, какая это роскошь.

Девушка за стойкой авиакассы походила на плохо собранного робота. Судя по всему, она успешно прошла курс и в совершенстве овладела техникой унижения пассажиров, причем делала это с удивительной экономией слов. Более того, в первые несколько минут она вообще не проронила ни звука, хотя перед стойкой, кроме меня, никого не было. А когда наконец заговорила, каждая ее реплика заканчивалось одной и той же фразой.

– Мне нужен билет на десятичасовой рейс до Нью-Йорка, – сказал я.

– И что дальше? – Она даже не шелохнулась.

Выждав пару минут, я обратился к ней снова:

– Вы продаете билеты?

– А что, кроме меня, здесь кто-то есть? И что дальше?

Я не клюнул на ее удочку. У меня ныла шея, затекла рука, заложило нос, от мигрени раскалывалась голова, палец на ноге жутко болел от вросшего в мясо ногтя, а волосы вызывали такое ощущение, словно на них стошнило стервятника. Я валился с ног от усталости, между зубами будто застряли остатки съеденной на прошлое Рождество индейки, в животе урчало, как если бы внутри работала электродрель. В эти минуты мне хотелось одного: получить свой билет и опустить измученную задницу в кресло под номером 14В, которое я попросил. Как ни странно, мне его дали.

На «Боинге-707» это не самое лучшее кресло, но я решил, что в нем мне самое место. Посадка на самолет затянулась на лишние полчаса, и салон был почти полон. Надеясь в душе, что место 14А никому не достанется, я опустился в синее кресло и во избежание едкого замечания в свой адрес со стороны очередного плохо собранного робота застегнул ремень безопасности.

Ненавижу, когда спинки кресел находятся в вертикальном положении. Мне так неудобно. Проспав ночь на полу, я и без того уже скрючился в три погибели и постоянно падал вперед, как какая-то разболтанная марионетка. Правда, на мое счастье, меня удерживал на месте ремень безопасности.

Пока я висел в этом весьма странном и отнюдь не способствующем комфорту положении, мимо меня, крепко вцепившись в ручную кладь и тонкие, слово вафля, дипломаты «самсонайт», прошаркали привыкшие передвигаться по воздуху представители рода человеческого. Толстухи в очках-бабочках и кремовых полиэстеровых брючных парах, грозно поглядывавшие на номера кресел, бизнесмены в костюмах в тонкую полоску, на лицах которых читалось: «Обычно я летаю первым классом, но сегодня там все занято», студенты, бабушки и прочая публика. Затем еще несколько минут снимались и складывались пиджаки и пальто, хлопали крышки багажных полок, а пестрая стайка стюардесс и стюардов загоняла последних пассажиров на их места.

Мои мысли обратились к Сампи. Единственный плюс в возвращении в Нью-Йорк – это то, что она тоже там. Ее раздражение наверняка улеглось за неделю. Я провел большую часть полета, придумывая подходящее объяснение всему, что произошло.

Мы приземлились в половине первого по нью-йоркскому времени. Я взял такси и покатил прямиком в штаб-квартиру «Интерконтинентал», где поднялся к себе на этаж. Марта сидела за пишущей машинкой. Как только я вошел, она подняла глаза и улыбнулась.

– Как ваша простуда? Уже лучше? – спросила она.

– Не совсем, – ответил я. – Скажи лучше, Земля по-прежнему вертится?

– Если бы кто-то передвинул ваш стол к окну, я бы вам сказала. Все телефонные сообщения и вся корреспонденция на вашем столе.

– Хаггет у себя?

– Нет, он в отъезде уже несколько дней.

Мне сразу полегчало. Хаггет – президент компании и единственный, кто помимо меня выполняет приказы Файфшира. Я вошел в кабинет – куда более просторный, нежели закуток в Уайтхолле.

Я сел за стол, сдвинул в сторону утреннюю почту и попросил Марту сварить кофе. И лишь после этого взялся за стопку розовых бумажек с телефонными сообщениями.

От Сампи ничего не было, что сильно меня удивило. Я думал, что посланий от нее будет как минимум с полдюжины. Но нет, с полдюжины посланий было от Скэтлиффа, что как раз ничуть меня не удивило. Впрочем, ни одно из них не было помечено сегодняшним днем. Похоже, он пока еще не был в курсе моего местопребывания. В мое отсутствие трижды звонил страховой агент. Этот явно был не в курсе моей профессии. Представляю его лицо, если бы в анкете я указал род деятельности: «шпион». Вряд ли ему захотелось бы заключить меня в объятия.

Была еще масса настоящих дел, решением которых следовало заняться. В конце концов, я должен был исправно играть свою роль и хотя бы изредка делать что-то для компании. Увы, я был не в том настроении. Да и времени у меня тоже не было.

Я снял телефонную трубку и набрал номер Сампи. Гудки пошли, но никто не ответил. Мне стало не по себе, очень не по себе, хотя в это время дня дома ее обычно не бывает. Я позвонил Вернеру, ее боссу в «Парк Вернет», но он сказал, что не видел ее уже больше недели. Я снова набрал ее номер и несколько раз стукнул по столу кулаком. Увы, не помогло. Сампи и теперь не сняла трубку, а бумаг на моем столе от стука не убавилось.

За окном пошел мокрый снег с дождем. До Рождества оставалась неделя. Но доживу ли я до него, а если доживу, то где буду проводить? Когда-то, в незапамятные времена, я ждал Рождество с замиранием сердца. Как давно это было?

Марта принесла кофе.

– Мне нужен список работников британского посольства в Вашингтоне. Не подскажешь, где его можно раздобыть?

– Планируете вечеринку? – спросила она.

– Что-то вроде того.

– Надеюсь, меня пригласите?

Ее улыбка произвела примерно то же действие, что и дюжина доз валиума с гигантской дозой адреналина. Я приободрился:

– Можно устроить.

Она усмехнулась:

– У меня в консульском отделе есть знакомый. Попробую что-нибудь сделать.

– Список нужен прямо сейчас.

– Это очень хороший знакомый, – сказала она и вышла за дверь. Такую, как Марта, язык не повернется назвать дурнушкой. Уж поверьте мне. Я дал волю воображению, позволив себе несколько приятных моментов, и снова вернулся к более серьезным мыслям.

Скэтлифф вскоре обнаружит, что я наплевал на его приказ. И как только это случится, дерьмо из пресловутого присловья полетит на вентилятор – можно не сомневаться. Так что неплохо бы заранее переместиться на безопасное расстояние. Я взял телефонный справочник и принялся листать страницы с номерами риелторов.

Какое-то время спустя я отправился в компьютерный отдел, к моему приятелю Чарли Харрисону, урожденному Борису Каравенову. И с облегчением застал его на месте и даже сидящим. По крайней мере, в этом отношении значительного ущерба я ему не нанес.

Он был один и, похоже, обрадовался, увидев меня, хотя и поздоровался как-то нервно.

Открыв стенной шкаф, он извлек из него коричневую папку и протянул мне. Мы обменялись с ним разве что парой слов. Взяв папку, я как можно скорее вернулся к себе в кабинет.

И вскоре убедился, что Борис Каравенов добыл для меня то, что нужно: в папке оказались распечатки сообщений, которые в течение последних нескольких дней прошли через его руки по пути в Москву или из Москвы. Несколько сбивчивых уведомлений о гибели Орчнева и похитивших меня горилл, а также бандитов в подвале дома, где жила Сампи.

Русские были обеспокоены возможной утечкой информации в коммуникационных сетях. Таинственный «Г.» из Вашингтона, отправивший Скэтлиффу меморандум по поводу Баттанги, утверждал, что там нет и быть не может никаких утечек. Затаив дыхание, я прочел отчет от Розового Конверта в Лондоне о том, что ситуация «под контролем».

Ознакомившись с их содержанием, я пропустил бумаги через шреддер и как раз вставлял в машину последний лист, когда ко мне сзади подошла Марта:

– Список прошлогодних гостей?

– Вроде того.

Она протянула мне пухлый коричневый конверт:

– А вот это года нынешнего.

– Смотрю, у тебя знакомые там, где нужно.

– Да, и я тоже хотела бы присутствовать на вечеринке.

В пять часов я вышел из офиса и, поймав такси, отправился на пересечение Восточной Пятьдесят шестой улицы и Первой авеню. Как обычно, вышел из машины за два квартала до дома Сампи. Я дал себе слово, что в один прекрасный день у меня будет приличная работа, и я смогу подъезжать на такси к входной двери любого дома. Работа, которая не будет требовать, чтобы я с опаской входил в любые двери. Такси едет слишком быстро. Шагая пешком, имеешь больше возможностей смотреть по сторонам, подмечать, что происходит вокруг. Правда, сейчас, на Пятьдесят восьмой улице почти ничего не происходило.

Я позвонил в домофон – никто не ответил. Из дома вышли две женщины. Прежде чем дверь за ними закрылась, я успел ее придержать и вошел в подъезд. Два охранника играли в карты и даже не удостоили меня взглядом. Я прошел к лифтам, шагнул в кабину и нажал кнопку сорок второго этажа. Сампи могла быть где угодно: на работе, ходить по магазинам, заниматься любовью с норвежскими моряками. Увы, у меня было предчувствие, что ни одно из предположений не соответствует действительности. Более того, когда я вышел из лифта, внутренний голос шепнул, что сейчас мне откроется малоприятная причина ее молчания.

Подойдя к двери ее квартиры, я на миг остановился, собрался с духом, после чего отмычкой открыл дверь и вошел.

Не успел я сделать и пары шагов в направлении гостиной, как замер словно вкопанный. Я увидел то, чего никак не ожидал увидеть. Судя по их физиономиям, они также не ожидали моего появления. Это была немолодая пара – мужчина лет за шестьдесят с огромным пузом и женщина не намного моложе, высокая и костлявая. Оба в чем мать родила растянулись на норковой шубе, брошенной на голые доски пола.

Увидев меня, они как по команде прикрыли руками свои самые интимные части и приподнялись, сконфуженно на меня глядя. На их лицах читалась забавная смесь растерянности, вины и удивления.

Я точно знал, что нахожусь в нужной мне квартире. И все же вся комната выглядела по-другому. Здесь не было ни штор, ни ковров, ни какого-то намека на личные вещи Сампи. Не считая голой пары на полу, здесь лишь высились груды ящиков, как запечатанных, так и тех, с которых уже сняли крышки. Мужчина открыл было рот, чтобы что-то сказать, но затем снова его закрыл. Эти действия придали ему малоприятное сходство с уродливой рыбиной в аквариуме. Первым нарушил молчание я:

– Я ищу Мэри-Эллен Йоффе.

Так на самом деле звали Сампи.

– По-моему, вы ошиблись квартирой, – холодно ответила женщина. Сказать по правде, я и не ожидал от нее особенно теплого приема.

– По-моему, это вы двое ошиблись квартирой, – парировал я.

– Что значит – мы ошиблись? Она наша. Мы ее купили.

На какой-то миг воцарилось молчание. Я посмотрел в окно, из которого открывался захватывающий дух вид на Ист-Ривер и мост Пятьдесят девятой улицы, на россыпь неподвижно застывших огней и на те, что двигались, напоминая огромные глаза изголодавшихся насекомых.

– Купили? – переспросил я.

– Извините, мистер, не могли бы вы отвернуться? – сказала женщина.

– Ничего страшного, – ответил я. – Мне все равно, в каком вы виде.

Мужчина снова открыл рот.

– Послушайте… – сказал он и вновь умолк, как будто забыл, что хотел сказать.

– Скажи ему, Майрон, чтобы он ушел, – велела женщина.

– Когда вы ее купили?

– Убирайтесь отсюда! – не унималась женщина.

– Мой бумажник в моем пиджаке – возле вот той двери, – сказал мужчина.

– Я не вор. Я знакомый Мэри-Эллен Йоффе, вернее, ее бойфренд. Восемь дней назад она была здесь и вот теперь куда-то пропала, можно сказать, с концами. Она не говорила мне, что продает квартиру.

– Вам показать договор купли-продажи? – выкрикнула женщина. – Но у меня его с собой нет!

– Я вам верю. Скажите, она, случайно, не оставила нового адреса, на который можно пересылать почту?

– Не оставила она никакого чертова адреса! Даже лампочки не оставила!

Я вернулся в коридор, вышел за дверь, еще раз проверил номер квартиры. Все верно. Никакой ошибки. Квартира Сампи. Что, черт возьми, происходит? Мне с трудом верилось, что Сампи ни с того ни с сего снялась с места и куда-то слиняла. И хотя все, что происходило со мной, попахивало откровенным абсурдом, то, что предстало моим глазам в данный момент, побивало все рекорды. Вот только мне это было совсем не нужно. Я хотел знать, где она и что с ней. Действительно ли уехала, или ее убили? Или же кто-то пытается уничтожить последние следы того, что она когда-то жила на белом свете?

Выйдя на улицу, я зашагал по тротуару и вошел в первую встретившуюся телефонную будку. В телефонном справочнике обнаружился длинный список абонентов по фамилии Йоффе. В сигаретной лавке на углу мне нехотя разменяли пятидолларовый банкнот на десятицентовики. С одиннадцатой попытки я дозвонился до матери Сампи. Судя по голосу, это была милейшая женщина – образованная и не нуждающаяся в средствах, причем уже не в первом поколении. Она первый раз услышала, что дочь продала квартиру и куда-то съехала. Эта новость явилась для нее не меньшей неожиданностью, чем для меня. Тем более что ее муж купил квартиру всего полгода назад. Мать Сампи предложила мне немедленно приехать к ней, если я, конечно, не против.

Разумеется, я был не против. Наоборот, только за. Миссис Йоффе объяснила, как до нее добраться. Они жили относительно недалеко от того места, где стоял я, рядом с Музеем Соломона Гуггенхайма.

Я вышел из телефонной будки, погруженный в невеселые мысли, и по рассеянности споткнулся о порог. В следующий момент рядом с ухом раздался резкий щелчок. Такой ни с чем не спутаешь.

Этот звук я не раз слышал раньше. Много раз. Даже чересчур часто. Забыть его невозможно. Странно, как ваш мозг запоминает тот момент, когда в вас стреляют. Я бросился на тротуар, перекатился, стараясь при этом мыслить логично и попытаться понять, откуда прилетела пуля.

Эту проблему решил за меня быстрый топот шагов. Я увидел убегающего по тротуару мужчину и потянулся за пистолетом, однако тотчас передумал. Мне уже довелось побывать в одном из полицейских участков Манхэттена, когда я стрелял в Орчнева. Повторный визит вряд ли пошел бы мне на пользу. В конце концов, святая обязанность всех законопослушных граждан в самых цивилизованных частях света не стрелять в ответ, когда стреляют в вас.

Британский агент, устроивший перестрелку на Манхэттене, вряд может рассчитывать на понимание со стороны ЦРУ. Им даже не придется звонить в Уайтхолл. Звук их голосов разнесется на нужное расстояние, и Скэтлифф наконец получит долгожданный шанс отправить меня на поиски вражеских агентов среди мусорных баков в шотландской глухомани.

В общем, я не стал вытаскивать пистолет, а бросился за стрелком вдогонку.

Обернувшись через плечо и поняв, что я догоняю, он вроде бы растерялся на мгновение, но тут же нырнул в проулок. Я метнулся вслед за ним. Бежал он очень быстро, и мне пришлось поднапрячься, чтобы не отставать, не говоря уже о том, чтобы догнать. Вскоре он выскочил из проулка, пересек тротуар и устремился через Первую авеню. Я выбежал на тротуар и в следующий момент услышал грохот. Кто-то налетел на тележку торговца сосисками, сбив с ног ее владельца, и этим кто-то оказался я сам. Во все стороны полетели брызги воды, булочки, горчица и смачные проклятия.

Я вскочил и под душераздирающий скрип тормозов и гудение клаксонов ринулся через дорогу.

Оказавшись на противоположной стороне улицы, беглец еще раз обернулся и, лавируя в толпе пешеходов, рванул дальше. Я последовал его примеру, однако явно уступал ему по части прыти и едва не сбил с ног троих пешеходов.

Погоня продолжилась по тротуару. Мы уже преодолели целую милю. Легкие буквально горели, живот как будто проткнули иголками. И все же я не сдавался, решив для себя, что поймаю ублюдка, даже если придется бежать всю ночь. Он в очередной раз бросился через дорогу. Я – следом. Боковое зрение выхватило блестящие металлические пятна и мигание фар, которые летели на меня со всех сторон, но потом промчались мимо. Или это я промчался мимо них? Так или иначе, но хруста костей я не услышал.

И снова на другую сторону, сквозь тот же самый кошмар. Затем направо, по тускло освещенному переулку, только не по тротуару, а по проезжей части. Мимо перекрестка, мимо дышащей паром вентиляционной решетки метро, затем по другому темному переулку, мимо опустевших офисных зданий, мимо редких припаркованных машин.

Беглец остановился, обернулся, торопливо свел вместе две железные штуковины и вытянул в моем направлении руки. Я бросился на землю и успел вовремя, потому что в следующую секунду в мою сторону вылетела огненная стрела, затем вторая, а рядом со мной из тротуара выбило кусок асфальта, который больно ударил меня по руке. Стрелявший на минуту замер, как будто не зная, что делать – стрелять или спасаться бегством. Я помог ему принять решение, метнувшись вперед. Нас отделяли друг от друга считаные метры.

Он резко развернулся и бросился было наутек. Я почти схватил его за воротник, но, увы, промахнулся. Незнакомец был очень высокий, под два метра ростом. Он вновь попытался прицелиться в меня, по всей видимости осознав риск забега по нью-йоркской улице с пистолетом в руке. В свою очередь, я бросился ему под ноги и обхватил его колени. Он тяжело рухнул на тротуар. Поначалу я решил, что он оглушен, однако в следующий момент мне в нос врезался пудовый кулак.

У меня потемнело в глазах. Я смутно сознавал, что добыча вырывается… Шатаясь, он поднялся и снова побежал. Я тоже с трудом принял вертикальное положение и на шатких ногах устремился вдогонку. Где мы? Я не знал. Мой взгляд был прикован к темной высокой фигуре в куртке с отороченным мехом воротником.

Я бежал за ним и по мере того, как голова прояснялась, добавлял ходу. Нос уже начал распухать, а на губы и подбородок стекала какая-то липкая жидкость. Я почти не замечал людей, мимо которых мы бежали. Кто-то из любопытства оборачивался, но большинство не обращали внимания.

Мы бежали мимо мешков с мусором, между рядами припаркованных машин, иногда по одной стороне улицы, иногда по другой, иногда – по крайней мере, мне так казалось – по обеим сразу.

Мы пересекали улицу за улицей. Теперь мои ноги двигались механически, сами по себе. Казалось, все физические силы покинули мое тело и власть над ним взял мозг. Это он заставлял сокращаться и расслабляться мышцы, с завидным упорством ставил одну ногу впереди другой.

Интересно, он тоже выбился из сил или же его хватит еще на несколько миль? Мы бежали мимо каких-то складов, когда он нырнул в очередной переулок и притормозил, не зная, куда свернуть – направо или налево, однако ближе к концу переулка стало понятно, что свернуть он может только направо. Левого поворота здесь не было. Когда же мы добежали до самого конца, выяснилось, что правого поворота здесь тоже нет – переулок оказался тупиком и уперся в высокую стену, соединяющую два здания.

Незнакомец обернулся, отчаянно пытаясь вновь сложить две половинки своего оружия. Но в этот момент я с силой, подкрепленной инерцией, вогнал ему в солнечное сплетение кулак, а сразу после этого и второй – под подбородок. Издав сначала стон, а затем хрип, он как подкошенный рухнул на землю.

Жадно хватая ртом воздух, чтобы наполнить изголодавшиеся легкие, я прижал к его виску дуло пистолета. Похоже, он был еще в худшем состоянии, чем я. В какой-то момент я испугался, что его вот-вот вырвет, но нет, обошлось.

– Эх, с каким удовольствием я бы пристрелил тебя прямо здесь, – произнес я, шумно отдуваясь. – Так что давай, отвечай на вопросы.

Голова его была прижата к мокрому асфальту, так что пререкаться он не мог. Я же сумел наконец получше его разглядеть. На вид года двадцать два, аккуратная стрижка, приятные черты лица. Этакий типичный американский симпатяга-квотербек. Явно новичок в профессии наемного убийцы.

– На кого ты работаешь? – спросил я.

– На Микки-Мауса.

– Я не шучу, приятель. Ты мне совсем не нравишься. И я не знаю, кто ты такой.

– Я работаю в британском посольстве в Вашингтоне.

– Что-то тебя далековато от него занесло.

– Тебе тоже полагается быть в другом месте.

– Кто твой босс? – Я бесцеремонно пнул его ногой в пах, дабы освежить память. Похоже, средство оказалось действенным.

– Энвин, – выдохнул он.

Сэр Морис Энвин возглавлял отделение МИ-6 в Вашингтоне.

Я выписал ему вторую дозу средства от забывчивости.

– Это он прислал тебя сюда?

Он справился с позывом на рвоту.

– Да.

Третья доза.

– Не думаю, что Энвин мог дать такой приказ.

– Ну ладно. Не он сам.

– Тогда кто?

– Хикс. Грэнвил Хикс.

Я уже раскрыл тайну загадочного «Г.» – того самого, чья подпись стояла под меморандумом Скэтлиффа. В списке, которым снабдила меня Марта, было три имени, которые можно было сократить до буквы «Г». Одним из них был Грэнвил Хикс.

– Хикс будет рад, когда узнает, что ты угодил за решетку по обвинению в покушении на убийство. Что явно не на пользу твоей карьере, приятель. Или у тебя сегодня выходной, и ты разгуливаешь по Нью-Йорку, стреляя наобум в случайных прохожих?

Он посмотрел на меня как-то странно.

Я взял его бумажник, вынул водительские права и визитку. И то, и другое было на одно имя, Джулс Ирвинг, страховой агент.

– Ты подумал о том, что твои друзья в Вашингтоне скажут полиции, когда я сдам тебя туда? Что-то подсказывает мне, что нет. А ведь они наверняка скажут, что никогда о тебе и слыхом не слыхивали. У парня не все в порядке с головой, скажут они, вот и вообразил о себе бог знает что. Именно это они и скажут полиции. Кстати, знаешь, что подумает полиция? Полиция подумает, что ты один из тех чокнутых, которых здесь, в Нью-Йорке, миллион и которых хлебом не корми, дай пострелять по несчастным прохожим. И знаешь, кому поверит полиция? Полиция поверит британскому посольству в Вашингтоне. И чем сильнее будешь пытаться убедить копов, что ты британский агент, тем больше у них будет оснований надолго отправить тебя в психушку. И пока ты будешь сидеть в камере, размышляя о том, как провести ближайшие двадцать лет, однажды темной ночью кто-то тихонько прокрадется к тебе и положит конец твоим размышлениям. Подумай об этом. У нас с тобой впереди целый вечер.

И он подумал. Уламывать пришлось недолго. Я предложил, чтобы он подошел к ближайшей телефонной будке, набрал номер Хикса и сказал, что выполнил поручение. Чтобы убедиться, что ответил именно Хикс, я набрал номер сам и дождался, когда на другом конце провода раздался голос:

– Хикс слушает.

Я протянул трубку моему новому другу.

– Я звоню вам снова по поводу машины, – сказал Джулс Ирвинг. – Решил покупать. Буду у вас утром с деньгами.

– Отлично! – прогремел в трубке радостный голос Хикса. – Спасибо, что позвонили. Доброй ночи!

Я положил трубку на место. Мой новый знакомый повернулся и вопросительно посмотрел на меня:

– И что теперь?

– Думаю, тебе стоит начать молиться о том, чтобы до завтрашнего утра у меня случился сердечный приступ. Спокойной ночи.

Крепко сжав в кармане половинку его пистолета, я выбежал на дорогу и вскочил в первое попавшееся такси. Когда мы отъезжали, я обернулся и посмотрел на агента МИ-6. Тот пытался делать одновременно две вещи: чесать голову и думать. Я с облегчением откинулся на сиденье. Как хорошо, однако, быть мертвым.