Глава четвертая
Много раз в жизни Кольцову приходилось куда-то уезжать и, соответственно, каждый раз собираться в дорогу. Но в этот раз сборы были весьма необычными. Они полностью подчинялись легенде, с которой он отправлялся в Турцию.
Сама биография почти не расходилась с его подлинной. Его двойник, как и он, вырос в Севастополе на Корабелке. В армии с начала Первой мировой. Контужен. По этой причине уволен из армии, но бежал из Совдепии и находится в Турции на положении беженца.
Еще два дня ушло на изучение путеводителей по Константинополю и подробных карт, и уже вскоре знал, где какая улица, какие на ней достопримечательности, как и на чем туда добраться.
Потом Кольцову давали советы.
Дзержинский сказал, что при необходимости Кольцов может прибегнуть к помощи или совету управляющего «Банкирским домом Жданова». Дела банка обстояли не очень хорошо, но его это нисколько не должно было заботить. Дела банка с его делом никак не пересекались.
Через полтора суток Кольцов был уже в Одессе. Его встречали недавний знакомый Артем Перухин, который в свое время сопровождал в Харьков дьякона Ивана Игнатьевича, и степенный седовласый смуглолицый пограничник в добротной, чуть не до пят, похожей на шинель кожанке.
— Деремешко! — представился он. — Начальник округа.
Они прошли через здание вокзала на площадь, уселись в автомобиль.
— Поедем, товарищ, в гостиницу. Помоетесь с дороги, отдохнете, на город посмотрите. А завтра подумаем, что и как, — мягким убаюкивающим голосом изложил Деремешко ближайшую программу пребывания Кольцова в Одессе.
— Извините, как вас?
— Иван Аврамович.
— Вы что же, Иван Аврамович, решили, что меня сюда на экскурсию направили? Одесские достопримечательности посмотреть или на поправку здоровья?
— Зачем вас сюда направили, я знаю. Но не будем торопиться.
— Будем.
— Это я понимаю, — все так же лениво сказал Деремешко. — Но суть дела в другом.
— В чем? — подгонял Кольцов неторопливую речь хозяина погранокруга.
Они ехали по беленькой аккуратной улице города, на которой не было прохожих. Были продавцы и покупатели.
— Это, между прочим, Дерибасовская! Слыхали про такую? Московскую Тверскую меньше знают. Хто на Дерибасовской не бывал, тот света не видал. Это одесситы. У их вопрос обязательно с каким-то вывертом. Веселый народ.
— Так в чем все-таки суть? — напомнил Кольцов начатый разговор.
— А, ну да! Отправить вас по назначению пока не могу. Нету тех хлопцев, шо должни вас переправить. Позавчера ждал. А их, видишь, и сегодня еще нет
— Ну, а если они и вовсе не прибудут? Может, с ними что-то приключилось?
— Все может быть, — согласился Деремешко. — У их работа рисковая. Не придут еще завтра-послезавтра, тогда и будем что-то решать.
— У меня нет времени ждать.
— Понимаю. Но у меня нет никаких других возможностей вас переправить, — и, помолчав, добавил: — Давайте так! Еще сутки ждем, а потом будем думать. Мне тоже не интересно вас канителить.
— Ну, сутки — это еще куда ни шло! Сутки можно.
Гостиница называлась «Лондонской». Из окна номера было видно море и стоящие на рейде и на причалах грузовые корабли.
Артема Деремешко отпустил, а сам, усаживаясь к столу, сказал:
— Вы тоже присядьте, товарищ Кольцов. Обсудим еще одно важное дело.
— Важное? — улыбнулся Кольцов.
— Сами рассудите, важное чи нет. У меня тут дожидается отправки в Константинополь гражданочка с сыном. А мне от Фрунзе звонили, просили уладить это дело. А дело, значится, такое. У гражданочки муж по фамилии Бородин. Белогвардеец, подполковник. Был в лагере в Галлиполи, но заболел. Видать, что-то серьезное. Врангель об ем побеспокоился, переправил его в госпиталь в Константинополь.
— Это, конечно, интересно. Но при чем тут я? И какое отношение ко мне имеет эта гражданочка с сыном? — довольно сухо остановил это длинное повествование Кольцов.
— Вот! — поднял палец Деремешко. — Михаил Васильевич Фрунзе просил переправить ее с сыном в Константинополь. Ну, до мужа.
— Ничего не понимаю. Вам поручили — вы и занимайтесь.
— Какой вы нетерплячий. Слухайте дальше. Фрунзе позвонил по этому вопросу товарищу Дзержинскому. Он не возражает. Говорит: «На усмотрение Кольцова». На ваше то есть усмотрение.
— Но при чем тут я? Что, нельзя легально? Пароходы-то ходят?
— Легально не желательно.
— Не понимаю.
— Вот если б я вас, к примеру, легально отправил? Что б произошло? А ничего хорошего. Потому как если за вас Советская власть беспокойство проявляет, значит, вы, хотите — не хотите, представляете определенный интерес для кого-то там, — объяснил Деремещко и многозначительно указал пальцем наверх и вдаль. — Видать, и с гражданочкой что-то похожее.
— Вы хотите сказать…
— Именно то, что вы подумали. Уж каким способом Бородин помогал Красной армии, про то нам знать не положено. Такое вот дело, — закончил Деремешко, после чего спросил: — Важное или нет, хочу узнать от вас.
— Будем считать, что важное, — согласился Кольцов. — Но как нам дальше быть? Мне-то — в Галлиполи, а гражданочке в Константинополь.
— Об этом у вас пущай голова не болит. Вопрос продуманный. Мои болгары вас в Калиакри высадят, а сами потом в Константинополь сбегают. Там недалеко. Им ночи хватит, чтоб туда и обратно.
— Ну, что ж! Значит договорились! — сказал Кольцов.
— Договориться-то договорились. Только теперь все не от меня, а от тех болгарских пацанов зависит. Их провожаю, об их сердце болит. Наших — тоже самое. Мне не провожать, мне встречать вас живыми и здоровыми радостно. Семь человек за это время отправил, шестеро вернулись. Ни царапинки. А дружочка свово — его самым первым провожал — так и не встрел. Видать, сложил где-то в Туреччине свою голову бедовую.
— Первым вы Красильникова отправляли, — вспомнил Кольцов.
— Верно. Он с попом ехал. Я еще подумал: нехорошая примета — с попом.
— Да живой он, Красильников! Живой и здоровый.
— А ты откуда его знаешь? — Деремешко на радости перешел на «ты». — Я-то с им партизанил вместе. Он поначалу в Бахчисарайском отряде был, а опосля до товарища Папанина прибился.
— А я с ним пол-Гражданской воны бок о бок прошел.
— Постой! Так ты и есть тот самый Кольцов? — удивился Деремешко.
— А что, ты знаешь какого-то другого? — спросил Кольцов
— Семен мне рассказывал, будто был у него дружок с такой фамилией. У генерала Ковалевского в адъютантах служил. А на самом деле — чекистом был. Только, слыхав я, будто его убили. Даже в какой-то белогвардейской газетке писали.
— Не, живой он!
— Откуда ты знаешь?
— Так это я и есть.
— Ты?
— Я!
— Ну, зараза! — восхищенно выдохнул Деремешко. — Это ж надо! И ты — Кольцов, и Семен мне про Кольцова. Я еще подумал: видать, этих Кольцовых у нас в России, як все равно Ивановых.
И они обнялись.
— А теперь скажи мне: откуда ты знаешь, шо Сенька живой? Только не бреши.
— Мы с ним вместе работаем.
— Так он — шо, в Москве?
— Не! Он там, у Ивана Игнатьевича.
— У попа?
— У него.
— Дьяконом, что ли?
— Примерно.
— Поняв. Вроде как этим… шпионом?
— Если нравится, можешь и так называть.
— Честно тебе скажу, я другой раз так подумывал. И Дзержинский как-то им интересовался, и Ленцман беспокоился. А то еще до его отъезда я у него как-то спросил: «Кем ты, Сеня, в ЧеКа работаешь? Не шпионом, случаем?» Так он мне такого набрехал, на голову не натянешь.
Когда Деремешко уехал, Кольцов еще долго ходил по номеру, еще и еще раз продумывал предстоящую поездку. Остановился у окна, смотрел на море. С досадой подумал о какой-то неопределенности: с самого начала все незаладилось. Не пошло бы и дальше наперекосяк.
Но на рассвете его разбудил Артем:
— Кончайте ночевать. Командир велел вас к нему доставить!
И вскоре они были на Старобазарной площади, миновали часового и двух мраморных грифонов, поднялись на второй этаж. Дверь была открыта.
Повеселевший Деремешко вышел навстречу Кольцову, ввел его в кабинет, где сидели двое крепких загорелых мужчин, точнее даже — парень и мужчина. Они были чем-то похожи, и Кольцов поначалу решил, что это отец с сыном. Лишь значительно позже он узнал, что они просто хорошие друзья и не менее хорошие соседи.
Они поднялись. Старший с вислыми, почти казацкими усами, шагнул навстречу Кольцову, представился:
— Атанас… можно еще, но не надо… Даргов.
Второй крепко пожал Кольцову руку.
— Здравствуй, товарищ! Я — Коста! — после чего поднял кулак в коммунистическом приветствии: — Да здраво революция!
— Ты коммунист? — весело спросил Павел.
— Пока еще нет. Пока контрабандист, — со смехом ответил Коста.
— Здравствуйте! — поздоровался с обоими болгарами Кольцов. — Называйте меня — Павел. Можно: Паша. Кому как нравится.
— Уже нравится, — сказал Атанас и добавил: — Сегодня вечером. Если можно?
— Нужно, — улыбнулся Кольцов.
— Так будет! — в ответ улыбнулся Атанас.
И контрабандисты покинули кабинет Деремешко.
— Атанас — коммунист, — провожая их взглядом, сказал Деремешко.
— Коммунисты — контрабандисты — рецидивисты! — улыбнулся Кольцов.
— В жизни все бывает, — философски заметил Деремешко. — Даже то, чего не бывает.
— Почему они задержались? — спросил Кольцов.
— У Косты, который помоложе, жена рожала. Трудно, говорит, еле спасли. Двенадцать фунтов. Богатырь.
— Мальчишка — это хорошо, — сказал Кольцов. — Хотя с девочками меньше хлопот.
— У тебя много детей? — поинтересовался Деремешко.
— Пока нет, — но тут же Кольцов поправился: — Впрочем, есть. Двое. Мальчик и девочка.
Деремешко удивленно взглянул на Кольцова:
— Забыл, что ли?
— Да нет. Тут другое, — сказал Кольцов и неохотно добавил: — Не будем об этом!
— Не хочешь — не говори, — Деремешко почувствовал какую-то боль в словах Кольцова и понимающе добавил: — Под каждой печкой свои тараканы.
Помолчали.
— Погуляй по городу, — посоветовал ему Деремешко. — Но еще засветло будь в гостинице. Я за тобой заеду.
Вечером, когда солнце клонилось к закату, Деремешко вывез Кольцова за город, к небольшой, упрятавшейся между известняковых обрывов, бухточке. Неподалеку от берега в ней покачивалась на тихой волне двухмачтовая рыбацкая фелюга.
Они спустились к берегу. Им навстречу вышел Атанас. Вынув изо рта курительную трубку, он указал ею на фелюгу:
— Нравится? — спросил он.
В закатном свете полуспущенные латаные паруса сухо шелестели.
— Я потом скажу, когда на место прибудем, — сказал Кольцов.
— Надеюсь, доплывем, — пыхнул трубкой Атанас: — Бог поможет.
— Ты в Бога веришь?
— Наверное, да, — и, заметив какой-то непорядок, Атанас что-то по-болгарски закричал Косте и побрел к нему по воде — разбираться.
Кольцов обернулся к Деремешко:
— Богомольные коммунисты-контрабандисты! До такого я бы никогда не додумался! — и спросил: — Ну, что? Будем прощаться?
— Не торопись. Успеем.
Солнце уже почти ложилось на горизонт, когда наверху, у обрыва, появился Артем. Придерживая за руку женщину, он помогал ей пускаться вниз, к берегу бухточки. Следом за ними шел мальчишка. Они прошли почти до половины спуска, когда мальчишка их окликнул:
— Мама, подождите, пожалуйста!
— Что там у тебя? — отозвалась женщина.
— Я сейчас. Камешек в сандалий попал.
— Доганяй! — строго сказала женщина. — Видишь, нас уже ждут!
И они продолжили спускаться.
Мальчишка присел, вытряхнул камешек, обогнал Артема и свою маму и спрыгнул на песок неподалеку от Кольцова.
— Здравствуйте! — сказал он Кольцову и указал глазами на Деремешко: — А с Иваном Аврамовичем мы уже познакомились. Меня зовут Леонидом. А то вон — моя мама, Елизавета Михайловна.
— Здравствуй, Леонид. Можно, я буду называть тебя просто Леней?
— Я сам хотел вас об этом попросить. Даже Ленькой, если я в чем-то провинюсь. Меня так папа иногда называет. Ну, это если я что-то…
— А ты не допускай этого «что-то».
— Иногда оно почему-то само собою получается. Но я, конечно, буду стараться.
— Значит, договорились, — Кольцов протянул мальчишке руку. — Меня зовут Павел Андреевич. Можно дядя Павел… или дядя Паша. Как тебе будет удобнее.
— Благодарю вас, — едва не прищелкнул ногой мальчишка и тут же добавил: — Я здесь впервые увидел море. У нас в Киеве река, называется Днепр. Она тоже широкая, но, конечно, с морем не сравнить.
Мать Леонида тоже подошла к Кольцову и Деремешко:
— Я так поняла, Леонид меня уже вам представил. А Иван Аврамович сказал, — она указала взглядом на Деремешко, — что вы будете нашим попутчиком и зовут вас Павел Андреевич.
— Совершенно верно, мадам. Буду рад сопутствовать вам с Леонидом в этом, надеюсь, приятном путешествии.
Женщина была невысокого росточка, миловидная, с легкой раскосинкой в глазах. Разговаривая, она приятно картавила.
— Честно скажу, я очень боюсь. На большом пароходе не так страшно.
— Здесь более безопасно, — успокоил ее Кольцов. — Фелюга идет вблизи берегов. Она в любой момент может пристать к берегу.
— Спасибо. Вы меня успокоили. Обещаю, не буду бояться! — с шутливой торжественностью сказала она.
Подошли Атанас и Коста, сказали Деремешке и Артему:
— Как это по-русски: прос-чай-те!
— Так не надо. Лучше: до свиданья!
Артем передал Косте увесистый пакет.
— Отнеси на борт.
— Что здесь? — спросил любопытный Леня.
— Все, что доктор прописал, — ответил Артем
— Мы тоже… имам. — Коста вброд прошел к фелюге, оставил там пакет и вернулся.
Когда все попрощались с Деремешко и Артемом, Коста сказал женщине:
— Пардон, мадам! — и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки и отнес на фелюгу.
— Я сам! — сказал Леонид и, торопливо сняв сандалии, побрел к фелюге. Там его подхватил Коста и поставил на дно посудины.
Кольцов тоже легко добрел до борта и пружинисто перебросил свое тело через борт.
Деремешко и Артем, стоя на берегу, смотрели, как тронулась с места фелюга, осторожно, не задев камни, выскользнула через горловину бухточки в море.
Когда она заколыхалась на легкой волне, над нею взмыли вверх оба паруса. Неторопливо набирая скорость, фелюга побежала по волнам.
