36

Когда мы вернулись в гостиницу, там было настолько тихо, что мне стало казаться, что я был единственным постояльцем. За исключением Ханны, других признаков жизни я в ней не заметил. Свет потолочных ламп отсвечивал на красно-белой плитке. Давным-давно умершие кинозвезды смотрели на нас со стен.

Тэйлор и Ханна еще в доме Дэна Чоута начали спорить и пререкаться. Они не замолкали всю дорогу, продолжали и сейчас. Пару раз они пытались вовлечь и меня, но вскоре оставили свои попытки, поняв, что я их попросту игнорирую. Было что-то почти комичное в том, как они стояли друг перед другом мысок к мыску. Тэйлор сантиметров на тридцать возвышался над Ханной, но она отстаивала свои позиции, уперев руки в бока и не сдавая ни пяди своей земли.

– Убийца сбит с толку.

Это их остановило. Они перестали смотреть друг на друга и повернулись ко мне.

– Большой вопрос – почему? Почему он счел нужным подарить нам этого вполне достоверного подозреваемого? И почему он струсил в последний момент? Все было идеально, все уже сидели на своих местах, и вот под самый конец такой облом.

Тэйлор и Ханна все еще смотрели на меня, не говоря ни слова, боясь сказать что-то не то.

– Что с вами? Вы же непрерывно говорили в машине, а теперь молчите?

Тишина.

– Давайте посмотрим на ситуацию с другого ракурса. Представьте, что вы убийца. Вы долгие годы планировали и в мельчайших деталях представляли, как все будет. Вы много раз продумывали каждую деталь, снова и снова проверяли, не осталось ли непродуманных моментов. В конце концов настал момент, когда все спланировано до мелочей и пришло время воплотить мечты в реальность. Но пока вы еще не пересекли черту, потому что обратного хода уже не будет. Вы уверены в том, что все пройдет гладко, но уверенность – это не знание. Поэтому вы еще немножко ждете, предвкушая действо и доводя себя до сумасшествия. И когда дольше ждать уже невозможно, вы переходите к делу.

Я подошел к стойке и нажал на звонок. Он звенел на ноте си, может, чуточку выше.

– Так, ребята, внимание. Итак, вчера вечером убийца наконец привел свой план в действие. Утром он, скорее всего, проснулся, ощущая себя властелином вселенной. Но уже вечером он с головой ушел в режим импровизации и совершает ошибки направо и налево.

– Совершает ошибки? – спросила Ханна.

– Отказываться от анонсированного шага было большой ошибкой, потому что это говорит о неуверенности, а неуверенность подразумевает слабость. Дэн Чоут – тоже ошибка, потому что если он думает, что я настолько туп, чтобы повестись на это, то это означает, что он сильно меня недооценивает. Вопрос: если этот парень миллион раз все просчитал, что же изменилось, почему он отказался от своего плана? Где та роковая переменная, которая вкралась в игру?

Ханна и Тэйлор посмотрели друг на друга, а затем на меня.

– Очень хорошо, – сказал я. – Эта переменная – я сам. Тот факт, что я присоединился к расследованию, и изменил весь ход процесса. Это заставило убийцу вернуться к начальному плану и полностью его изменить. И в процессе переоценки он понял, что славный полнометражный фильм снять не получится. Как-то он пронюхал про то, что мы ищем среди копов. Он понял, что мы будем искать среди собравшейся толпы, заметим, что его там нет, и таким образом вычислим основного подозреваемого.

Тэйлор кивнул.

– И тогда он подставляет Чоута, присутствует в толпе и отменяет второе убийство. Да, мне кажется это правдоподобным. Учитывая стресс, в котором он пребывает, ход неплох. Может, он точно знает, что мы ищем копа, а может, только подозревает. Он следит за нашими действиями и пришел к такому заключению. Если это так, ему нужно подтверждение, что мы охотимся за копом. И если мы клюнем на Чоута, он свое подтверждение получит.

– Значит, нужно не обращать внимания на Чоута, – заключила Ханна. – Тогда мы оставляем его в непонятках, и он начнет делать ошибки. Это очевидно.

Я снова нажал на звонок.

– Раз уж Ханна заговорила об этом, давайте перейдем к раунду номер два. Что случилось с Чоутом?

– Он в заложниках, – предположила Ханна.

– А в детстве ты мечтала о домашнем единороге.

– В каком смысле?

– Уинтер имеет в виду, что Чоут мертв, – объяснил Тэйлор и посмотрел на меня, чтобы удостовериться, правильно ли он меня понял. Я кивнул.

– Нет ни единого повода оставлять его в живых, но зато целая куча причин его убить. Если он мертв, нет риска, что он убежит и рассекретит убийцу. Во-вторых, труп легче в обслуживании, чем живое тело. Не нужно искать глубокий, темный подвал, чтобы прятать жертву, не нужно кормить ее. Ну, вы меня поняли.

И я в третий раз нажал на звонок, потому что мне нравился звук и производимый им эффект. Он возвращал внимание Ханны и Тэйлора ко мне.

– Итак, что мы будем делать дальше? Вариант один – ничего, как предложила Ханна. В таком случае возникает проблема: мы вводим убийцу в состояние сильного стресса. И вот он сидит и думает, думает, думает, как же ему нас обыграть, – до тех пор, пока не сойдет с ума. Чем больше стресса, тем более непредсказуемы его действия. Что хорошо, потому что, как сказала Ханна, начнутся ошибки. Но и плохо, потому что это может спровоцировать его на убийство раньше, чем он бы решился, находясь в более спокойном состоянии. Вы хотите вешать такой камень себе на шею?

Ханна и Тэйлор замотали головами.

– Альтернатива состоит в том, что мы подыграем ему. Мы пойдем и начнем всем рассказывать о том, что убийца – Чоут. Шериф Фортье и Шеперд снарядят тяжелую артиллерию, и в мгновение ока все кинутся на поиски Чоута. А мы тем временем сядем на обочину и будем высматривать, у кого самое самодовольное лицо.

– То есть что мы будем делать? – спросила Ханна, повторяя мой собственный вопрос.

– Переспим с этим. Завтра в восемь встречаемся в «Аполлоне» и за завтраком примем окончательное решение. То, что мы оставляем убийцу попотеть еще несколько часов, вряд ли сильно усугубит ситуацию. Мы все вымотаны, нам нужно поспать.

Когда я говорил про нас, я имел в виду себя, но Тэйлор и Ханна выглядели ничуть не менее уставшими, чем я. У себя в номере я налил себе в стакан «Гленморанжи», поставил Моцарта и открыл окно. Через занавески дул мягкий ветерок. Я зажег сигарету и присел на подоконник. Дверь номера была закрыта, и внешний мир перестал существовать. Музыка и виски помогали мне погрузиться в эту иллюзию. Иллюзию – потому что в любой момент мог зазвонить мобильный, и вся сказка испарилась бы. Полуночные звонки были само собой разумеющимися. Те, за кем я охотился, уважали время суток ничуть не больше, чем географические границы.

В комнате тихо звучала вторая часть моцартовского Первого (и единственного) концерта для кларнета с оркестром. Это было мое самое любимое произведение. Звук кларнета я нахожу самым одиноким звуком в мире. Покажите мне того, кого он не возьмет за душу, и я покажу вам того, у кого нет души.

Какое-то время я курил, пил виски, слушал самую красивую из написанных человеком музыку и старался стряхнуть с себя этот день. Мой мозг никогда не выключается. В лучшем случае я могу только перевести его на более низкие обороты. Мне всегда есть о чем думать, всегда есть ребус, который я должен решить.

Это музыкальное произведение – эталон. В западной музыке используется двенадцатинотная октава, и каким-то образом Моцарту удалось сделать из этих двенадцати нот композицию такой небесной красоты, что я вообще не понимаю, как она может существовать. Я изучал каждый отрезок этого произведения, анализировал каждую ноту, каждый такт и так и не смог понять, почему и как она воздействует. Единственный вывод, к которому я смог прийти, – есть вещи, которые находятся выше нашего понимания.

Но этот вывод не дает мне покоя, потому что оставляет меня в логическом тупике. Каждый вопрос имеет ответ, и каждый ребус имеет разгадку. Возможно, наступит день, когда меня осенит, кусочки наконец сложатся в картину и я закричу: «Эврика!»

Но опять же нужно быть осторожным со своими желаниями. Если начнешь понимать, в чем секрет волшебства, оно перестанет действовать, и ты останешься сидеть у разбитого корыта.

Дослушав до конца часть, я выключил лэптоп, снял ботинки и джинсы, выпил снотворное, запив его виски, и лег в постель. Я разглядывал тени на потолке, пока мои веки не потяжелели, а мысли не замедлились до приемлемой скорости. В какой-то момент я провалился в беспокойный сон.