Пол Андерсон
Выбор смерти
Коридоры времени
Выбор смерти
1
В ответ на его сигнал появился наводящий луч и накрыл корабль. Опять дома, — подумай Фрэзер. Его руки порхали над приборной доской, устанавливая векторы более деликатно, чем пианист настраивает свой инструмент. Наконец, лунолет описал полную кривую. Рев двигателей сотряс кабину.
Посмотрев на экран обзора, Фрэзер увидел Ганимед, полушарием висевший впереди. Это был холодный пейзаж, зубья гор, крепостные стены кратеров и их тени — длинные, протянувшиеся через серо-голубые долины. Хотя уже стемнело, к востоку от хребта Джона Гленна лежал ледник Беркли и, будучи приподнят над поверхностью, отбрасывал свет Юпитера обратно к его источнику. Отвесный янтарный мыс терялся за близким горизонтом отчетливой кривизны. В юго-западном направлении, глубоко взрезая возвышенности, на тысячу миль вдаваясь в Море Навигаторов, протянулось ущелье Данте и уперлось в Красные горы. Недалеко оттуда к северу, почти на линии заката уже виднелся сигнальный огонь Авроры — мигающая зеленая звезда. Но за горизонтом тьму прорезали другие звезды, постарше — неподвижные алмазные булавки.
И опять он спрашивал себя: «Что там дальше?» Но ему не хватило бы жизни долететь туда. Да и неважно это было. В самой солнечной системе достаточно тайн и нескольких жизней не хватило бы, чтобы все их разгадать. Еще были трудности, опасность и надежда, небрежно перемешанные в чаще бытия. Надежда, возродившаяся на Земле, подобно аду, заканчивалась юпитерианским полуднем.
Зажужжало радио.
— Космический транспортный контроль «Авроры» вызывает лунолет 17, то есть «Один — семь» Прием, — произнес знакомый голос.
Фрэзер от неожиданности подпрыгнул на стуле и сам над собой рассмеялся.
— Что за чушь, Билл, не дуйся на меня, — сказал он. Это Марк в «Добряке Оле Чарли». Помнишь?
— Что ж, — сконфуженно отозвался Эндерби, — я ничего. Это я примерял на себя стиль компании. И если они вдруг слушали нас, пусть думают, что мы тупицы. Может, они и правы.
— Компании? Как это?
— А ты не слышал? Мы сообщили на все внешние посты.
— Я не был на базе Ио. Пошел прямо на рудник, а закончив работу, сразу вернулся обратно. Так что произошло?
— Военный корабль, вот что.
— …?
— Крейсер Соединенных Штатов «Вега». Сел на вынужденную пятнадцать часов назад.
Сердце Фрэзера на миг споткнулось, и он покрылся «гусиной кожей». Он заставил себя успокоиться и даже смог спросить:
— Какие новости? — почти ровным голосом.
— Насколько мне известно, ничего особенного. Мы видели лишь несколько человек из их персонала. Как нам объяснили члены экипажа, они патрулировали возле Венеры, когда разразилась революция, и их направили на поиски орбитальной базы, которая, по мнению Сэма Холла, была где-то в этом секторе. Они ее не нашли. Но думаю, что корабль сильно пострадал, если его командир втайне симпатизировал восставшим. Кажется, так оно и было, и может он даже все это время был с ними в сговоре, потому что «Вегу» не отозвали домой сразу после того, как сражение закончилось. Вместо этого новое правительство направило ее сюда, чтобы узнать, не нужно ли нам чего, а заодно убедиться в нашей лояльности.
Все еще борясь с паникой внутри (горькие это были месяцы, когда по периодическому радиолучу поступали обрывки информации о гражданской войне, разрывавшей Американскую землю. Война могла в любой миг перерасти в ядерную, а радиолуч прервался, когда Земля зашла за жалюзи солнечного ветра — через восемь дней после победы, в которую не верили) — Фрэзер нарисовал себе маршрут крейсера. Должно быть, он несся как комета, если оказался здесь так скоро, подобравшись настолько близко к Солнцу, насколько позволяли радиационные экраны и охладители. Капитан использовал гравитацию Солнца для ускорения, а затем врубил двигатели на полную мощность. Стартовая скорость гораздо выше, если к мощности двигателей прибавить гравипотенциальную энергию. Экономия реактивной массы позволит разгоняться дольше обычного, и орбита превратится в более плоскостную и скоростную гиперболу.
Как всегда, мысли о технике успокоили его. Насколько легче было общаться с полями и матрицами, чем с людьми.
— С нашей лояльностью все оказалось о’кей. Но я бы обратился к Санта Клаусу с целым списком желаний. Мой отдел нижайше обращается к Марку IV, имеющему все, с вопросом: почему не пришел последний корабль снабжения?
В этом вся ваша натура, подумал Фрэзер. Временный перерыв в подвозе припасов, и любое затягивание поясов — слишком ничтожная цена за свободу. Но… я мог бы сейчас уйти домой…
Его глаза вернулись к пустоте экранов обзора, и вдруг их затопило воспоминание о синей воде с белыми шапками пены, о соленом ветре под божественным небом Земли. Но затем его взгляд скользнул и упал на Юпитер. Вдруг он утратил уверенность. Он прожил десять лет под щитом с гербом грозы. Хотя камни и лед Ганимеда не годились для укоренения, они крепко хватали все, что на них попадало.
— Ну, так о чем ты хочешь сообщить, Билл? — поспешно осведомился Фрэзер.
— Ах, да, — ответил Эндерби. — Крейсер занимает столько места, что мы вынуждены ставить лунолеты вплотную на северном краю. Их там уже несколько запарковалось. Вам следует спускаться по очень, очень тонкой линии и вручную. Справишься?
— Послушай. Я проверяю и обслуживаю этот корабль сам. Я могу посадить его на туфлю конгрессмена.
— Р-р-роджер. — Эндерби выдал инструкции. Фрэзер внимательно выслушал, но успел немного устыдиться. Законодательную власть и суды следовало уважать, если уж Освободительная армия свергла диктатуру. Не так ли?
Или нет? Он так долго пробыл на дальнем конце линии связи длиной в 4-00 миллионов миль, слушая болтовню подцензурного радио, читая перлюстрированные письма и публикации — мог ли он знать всю правду? Благородные лозунги отдавали дешевизной, а самые прекрасные цели могли быть извращены. Даже сама диктатура начиналась как движение за восстановление суверенитета и гордости поверженных Соединенных Штатов. Затем одна чрезвычайная ситуация последовала за другой, и ворчавшие на это познакомились с полицией.
Забота о благополучной посадке поглотила праздные мысли. Предназначенные для приземления в самых непредсказуемых точках, межспутниковые транспорты равным образом зависели от пилота и от автопилота. Не каждый обладал необходимым умением. С этим следовало родиться.
Отключив последний двигатель, Фрэзер отстегнул ремни безопасности. Это был высокий сухопарый человек. Сорок прожитых лет оставили морщины на его удлиненном лице с выступающим носом — вокруг серых глаз и широкого рта. Изморозь подернула темные волосы.
Приведя систему посадки в готовность, он прошел в кормовой отсек, в шлюзовую. Вдали от удобств обычного порта он не мог просто выдвинуть трубу для выхода на Аврору. Фрэзер нацепил скафандр поверх комбинезона и вышел через люк, спеша увидеть не только Еву и детей, но и вновь прибывших. И, конечно, позвонить Теору, разузнать, как обстоят дела на Юпитере. Его разозлила необходимость недельной поездки на Ио в то время, когда его другу было плохо. Но автоматизированные рудники — здесь и на других лунах — находились в стадии строительства, и главный криогенолог колонии был обречен на постоянные вызовы для устранения неполадок.
Он отвязал запасной трап и спустился по нему в некоторое подобие шахты. Рядом стоял другой экипаж: неуклюжие пузатые силуэты, отбрасывавшие на пол чернильные безвоздушные тени. Фрэзер чуть не столкнулся с фигурой в скафандре, ожидавшей посадочную платформу «Чарли».
— О, привет, — поздоровался он. — Сквозь вашу лицевую пластинку едва ли что-нибудь видно, но все рано — привет.
Рука захватила его шлем и притянула к себе.
— Это правда ты, Марк? — раздался голос Лоррейн Влашек.
— Что такое? Почему ты говоришь напрямую? У тебя что, радио сломалось?
— Не для чужих ушей. — Приглушенный голос звучал взволнованно. А его главный электротехник не была паникером. Горло Фрэзера опять сжалось.
— Слава Богу, ты вернулся, — неуверенно сказала она. — Ты единственный, с кем я осмеливаюсь говорить.
— Что-то не так?
— Не знаю. Может, ничего. Но этот крейсер. Почему он пришел сюда?
— Ну, Билл Эндерби сказал…
— Да, да, да. — В спешке ее слова натыкались друг на друга. — Ты действительно видишь в этом смысл? Может он и есть. Тебя так давно не было на Земле. Но я — то уехала всего два года назад. Уже тогда она напоминала кипящий котел: лживая пропаганда, убийство офицеров безопасности, мятежи, вылазки — во всем мире. Могло ли это прекратиться только потому, что в Вашингтоне — новое правительство? Они могли отправить к нам грузовой корабль. Нас тут только пять тысяч — мужчин, женщин, детей. Мы безоружны, и у нас даже не на чем покинуть иовианскую систему. Какую опасность можем мы из себя представлять? И это в то время, когда каждая частица могущества Америки так нужна дома, если еще возможно не допустить взрыва.
Фрэзер сделал глубокий вздох. Его облегчение при явной безосновательности страхов Лоррейн помогло ему расслабиться.
— Видишь ли, Лори, — сказал он, — ты даешь волю предрассудкам — о, извини, мнениям, и они берут над тобой верх. Я тебя понимаю, и никогда не осуждал тебя за то, как расстроило тебя известие о перевороте. Я искренне надеюсь, что люди в связи с этим перестанут косо на тебя смотреть.
Не твоя вина, что школы вдолбили новому поколению, будто бы США стоят на страже всей человеческой расы, иначе бы разразилась термоядерная война. Но проклятье, чужестранцы — НЕ ЗЛО. Они просто возмущены нашим господством, а кто бы не возмущался?
Не возмущалось ли наше государство господством Советов, пока, наконец, не уничтожило их? Если Сэм Холлз и впрямь способен обеспечить обещанную мирную власть на основе сотрудничества, то это решит все проблемы. Американцам больше не придется идти в рабство, они просто усядутся на крышке парового котла. Перестань гоняться за призраками!
— О, Марк! Инженер ты хороший, но ты не в курсе. Мне страшно. Эта история, которую нам поведал командир корабля, выглядит подозрительно. Насколько видно с Юпитера, интерференция солнечного ветра не может перекрыть сектор настолько широкий, что Земля оказалась бы вне радиодосягаемости больше, чем на 2 недели… помнишь? Без сомнения, дольше ждать правительство не стало бы и обязательно запросило бы нас напрямую, прежде чем посылать корабль, в котором могло не быть необходимости. И… вокруг него ежеминутно прогуливается охранник. Предполагалось, что команду отпустят и она придет подружиться с нами, но нет! Бее, кроме нескольких офицеров, остались на борту.
— Гм. — Фрэзер, ошеломленный, вспомнил о своей семье и подумал о том, что может натворить на Авроре бомбардировка. Он облизнул губы. — Но они, должно быть, знают, что мы — на их стороне. Почему же еще половина из нас здесь сидит? Конечно, заниматься научными исследованиями и прикладной работой, но таких возможностей везде сколько угодно, и гораздо ближе к Земле. Нет, мы просто сыты по горло тайной полицией, официальными лозунгами, трудовыми соглашениями, цензорами и бюрократами. Мы хотели как можно дальше уехать от Земли. Старое правительство знало об этом и было радо так легко от нас избавиться, и с пользой для себя. Бее об этом знали.
— Так и было. Тогда зачем посылать сюда военный корабль?
Фрэзер помолчал. В безвоздушном безмолвии были отчетливо слышны его участившийся пульс и лихорадочное дыхание.
— Не знаю, — ответил он наконец, — и не знаю, что нам делать. У тебя есть предложения?
— Да. Надо спокойно кое-что подготовить к отъезду из города.
Он схватил ее за руку и выпалил:
— Как ты думаешь, что может случиться?
— Понятия не имею. Может быть, ничего. Возможно, у меня просто истерика. Но… о, как я хотела поговорить с тобой!
У НЕЕ БОЛЬШЕ НИКОГО НЕТ, понял он. Это было странно. Ни одна из девушек не осталась бы одинокой по прошествии двух лет в этом поселении, вечно переполненном холостяками. Он неуклюже похлопал ее по спине:
— Ну вот, детка, я здесь и должен тебе сказать не будь такой паникершей. Пошли внутрь, а?
Может быть, она кивнула. Фрэзер услышал фон в наушниках, когда она отключила радио скафандра.
«Вега» была огромной. Вероятнее всего, она никогда не совершала посадки на землю. Теперь, когда Лоррейн подняла вопрос о мотиве, он подумал: как странно, что корабль не остался на орбите вокруг Ганимеда. Сфероид высотой в 500 футов был окрашен в серый цвет. Во многих местах краска оказалась исцарапанной и обоженной излучением и микрометеоритами. Ее орудийные башни и ракетные шахты образовывали на фоне неба силуэт динозавра. Казалось, она заполняет собой весь бетонный посадочный лоскут. Фрэзер знал, что это иллюзия, но таково было воздействие нависающей громады. Ее корпус был тоньше чем у гражданского судна. «Вега» надеялась на скорость и огневую мощь, против которых любая броня становилась бесполезной.
Казалось, к ним спустилась гора и удивляется обретенной земле.
Фрэзер осмотрелся в бессознательном желании увидеть что-нибудь знакомое. К западу простирался залив Америки, исчезая за горизонтом и где-то там, сливаясь с Морем Навигаторов. В этой же стороне, низко над кратером Навахо, висело солнце, окруженное крыльями зодиакального света. Его угловой диаметр уменьшился до одной пятой обычного, но яркий свет не позволял смотреть прямо на сверкающий диск. К востоку лежала лавовая равнина, пустая и темная на всей протяженности, кроме светящейся полосы монорельсовой дороги, ведущей к ледовым рудникам; но за ней виднелись величайшие вершины Джона Гленна. На север вздымалась зазубренная стена Гуннисона, чьи склоны отражали солнечный свет. Над ними, над всем этим изогнулась космическая ночь. Созвездий виднелось немного. Хотя Ганимед получает лишь около четырех процентов света, падающего на Землю, человеческий глаз смог к этому адаптироваться, и местность уже не кажется столь сумрачной. Днем зрачок сужается настолько, что пропускает свет лишь ярчайших звезд. Но Юпитер, конечно, был виден ясно, огромный и облачно-яркий в своей полу-сфере, чуть к югу от зенита.
— В ата-а-ку! — крикнул он, отскакивая длинными, низкими прыжками, характерными для малой силы тяготения. Втайне он гордился легкостью своих движений в столь зрелом возрасте. Не го, чтобы он находил удовольствие в регулярной гимнастике. Перед каждой тягостной тренировкой ему приходилось глотать пилюлю эйфориака. Однако выбор у вас невелик, если вы хотите сохранить здоровье в поле тяготения, составляющем едва 10 процентов от земного.
Проходя мимо корабля, Фрэзер заметил кольцо из вооруженной охраны в доспехах.
«О, дьявольщина», — подумал он, — «может у них просто слишком осторожный капитан». Пытаясь стряхнуть озабоченность, Фрэзер взглянул за их спины, вниз, на западный край поля. «Олимпия» все еще была там. Ее большой неуклюжий силуэт внушал спокойствие и надежду.
Тем не менее… Его взгляд переместился на планету, висящую в небе.
— Пока меня не было, получали вы что-нибудь с Юпитера? — спросил он.
— Да, — ответила Лоррейн. — Пат Махоуни сказал, что твой друг, князь или кто он там есть, вызывал тебя примерно пятьдесят часов назад и срочно хотел с тобой поговорить. Кто-то из чужих передал это Пату, и никто не знает — почему.
Она говорила с отсутствующим взглядом, не отрывая взгляда от окружавших ее ружей. Фрэзер выругался.
— Это может означать большую заваруху. Лучше мне связаться с ним прямо сейчас. — Его кулаки сжались. — И все же, что я могу?
Пройдя поле, они пересекли наискосок портал защитной стены и оказались напротив Авроры. Кроме нескольких специализированных сооружений снаружи, город состоял из четырех отдельных длинных секций высотой в 8 этажей. Они образовывали четырехугольник, внутри которого главная радиомачта вздымала вверх свой вычурный скелет с сигнальными огнями вместо таз. Строительным материалом служил местный камень, облицованный белым изоляционным пластиком. Здесь не было смысла закапываться в грунт, как на Пуне. Солнечная активность проходила слишком далеко и не представляла опасности, а если вы принимали антион по расписанию, то и космические лучи ничем не могли вам повредить. Метеориты несли теоретическую угрозу, но крупных не падало по соседству уже лет тридцать, с тех пор, как началась колонизация. Если один из них и попадал в купол, то система изолированных отсеков делала потерю воздуха минимальной. Небольшой риск вполне оправдывался экономией энергии. Тепло уходило в вакуум в гораздо меньшем количестве, чем мог бы забрать каменный грунт Ганимеда при температуре 200 градусов по Фаренгейту.
— Когда-нибудь мы разогреем этот камень ядерной энергией, раздробим его на частицы почвы, укроем атмосферой, и сделаем весь этот мир зеленым.
— Ироническая часть Фрэзера считала, что это не следует делать из исключительно идеалистических побуждений. В системе Ио было еще столько неизвестного, что существовала необходимость в постоянной научно-исследовательской базе. Это предполагало крупный завод по жизнеобеспечению, что, в свою очередь, требовало увеличения штата техников и ученых, которые, конечно, ни за что не осели бы здесь без своих семей. Так разрасталась колония. Большую часть своего рациона каждый выращивал на гидропонике, а также добывал и плавил для себя металл, потому что корабли снабжения не могли прилетать часто. И каждое последующее обретение экономической независимости означало значительную экономию на стоимости перевозок. Отсюда логически вытекала конечная цель: сделать Ганимед второй Землей.
И все же мотивы были не суть важны. Практическая политика последнего поколения была мертва — мертвее не бывает. Имела значение сама планета и то, что на ней остается: голубое небо, сверкающие озера, леса, шумящие на ветру при свете Юпитера. Иногда Фрэзеру снился океан его детства, им он просыпался на мокрой подушке.
Он стряхнул с себя наваждение:
— Хватит грезить, ты, мечтатель.
— Что? — не поняла Лоррейн.
Он понял, что говорил с собой вслух и покраснел.
— Ничего. Хотя это следует обдумать… возможна ловушка… Проклятие! Если люди Теора проиграли, это значит, что работа двадцати лет — псу под хвост.
Какое-то время она смотрела на него, пока они не подошли к входному люку.
— Не пытайся меня обмануть, — спокойно сказала она. — Я наблюдала, как ты забегал взад-вперед, услышав плохие новости. Эти иовиане значат для тебя больше, чем любой научный проект.
Он удивленно и пристыжено выдержал ее взгляд. Лоррейн была высокой блондинкой с чертами лица слишком резкими, чтобы казаться хорошенькой, но фигура ее могла приковать взгляд любого мужчины. Фрэзер находил ее приятным человеком и хорошим специалистом. Даже ее политические взгляды устраивали его, потому что она владела редким качеством не путать расхождение во мнениях с предательством. Было у нее и чувство юмора: она не возражала против сверхурочной работы и… до тех пор, пока революция не разделила людей по признаку лояльности, она гораздо больше сердца вкладывала в общественную деятельность для города, чем Фрэзер, с его книжным педантизмом. Но это было практически все, что он знал о ней до сегодняшнего дня.
— И я так думаю, — промямлил он и повернул колесо, чтобы открыть наружную дверь. — А об этом корабле не тревожься, все будет хорошо. Не могла бы ты сложить мои пожитки и шепнуть моей жене, что я немного поговорю по Ио-связи? Я должен позвонить Теору. Одному Богу известно, что там стряслось.
2
Фрэзер уселся перед микрофоном, настроенный на волну связи с Ио.
— Теор, это Марк, — сказал он, не по-английски и не по-ниаррански, так как ни одна из этих двух наций не умела произносить фонемы обоих наречий. Они общались на языке карканья, хрюканья, щелканья и свиста, выработанном за двадцать лет. Как и всякая попытка человека произнести иовианское слово, имя друга в его устах прозвучало весьма приблизительно. — Ты слышишь меня?
Его фразы ушли в эфир в виде серии электронных волн. На некотором расстоянии от Авроры радиопередатчик поймал их и переправил на луч, автоматически нацеленный на любой из трех орбитальных спутников связи, обращающихся вокруг Юпитера, на тот, что был ближе. По прибытии, записанные в виде импульсов слова становились приказом к началу действий высокоспециализированного ускорителя. При бомбардировке ядер светящимися гамма лучами, ударявшими в определенные кристаллы из чистых изотопов в жидком гелии, каждый атом ориентировался электромагнитным полем. Их собственные ядра принимали энергию, увеличивали волну на несколько пикосекунд и вновь успокаивались, выпустив пучок нейтрино.
Незримый, неосязаемый, не имеющий заряда и массы, этот пучок стремился к Юпитеру со скоростью чуть меньшей скорости света. Ко времени прибытия туда, он становился шире экватора. Оставив позади миллионы миль, пучок рассеивался до неопределимости. Но сохраняться он мог достаточно долго.
Очень плотный и высоко инертный луч лазера едва ли мог преодолеть электронные бури и синхронную радиацию, где осколки атомов рассеивались могучим магнитным полем царственной планеты. Даже пробив истерзанную грозами атмосферу, лазерный луч не смог бы пройти через многослойный шар, в котором количество льда, металла и твердого водорода достигало двух квадриллионов тонн. Но ветер нейтрино был так прозрачен, так обширны были пустые пространства, которые он находил меж атомами и внутри каждого отдельного атома, что он пролетал их насквозь, как будто не замечая препятствий.
Почти, но не совсем. Где-то на поверхности, но минимальный процент частиц входил в другой кристалл. Это кристалл не был копией передатчика на спутнике, но его ядра были способны быстро воспроизвести процессы, которые породили поток частиц, но в обратном порядке. Это были чрезвычайно специализированные изотопы, постоянно возбуждаемые радионуклидами до такой высокой степени нестабильности, что всего несколько нейтрино могли заставить их вернуться к низкоэнергетическому состоянию, испуская при этом кванты. Такие нейтрино создавала и природа, но, разумеется, не так много, поэтому фоновый шум был не очень силен. Кванты выходили мини-взрывами в соответствии с пульсацией луча. Устройство на твердой основе, получающее энергию от встроенного реактора, расширяло сигнал, переводило его на переменный потенциал и заставляло вибрировать небольшую пьезоэлектрическую пластину. Приемник, диск толщиной в 4 дюйма — говорил голосом Марка Фрэзера.
Потребовались усилия целого поколения лучших умов человечества, чтобы сделать этот способ связи возможным.
— Теор! Парень, ты там?
«Проклятье, он должен быть там! В эти дни он постоянно носит передатчик с собой. Если только он не мертв». Фрэзер достал из кармана старую вересковую трубку и стал набивать ее из кисета. Если так и дальше пойдет, он изведет всю пайку табаку до прибытия следующего груза. У него дрожали руки.
В темноте, для глаз человека абсолютной, шевельнулась другая рука. Нажала кнопку. Голос благодарно отозвался:
— Это ты?
Кристаллы вибрировали, неслись электроны, и некоторое количество энергии распадающегося изотопа превратилось в радиосигнал с чрезвычайно большой длиной волны. В этой обстановке, столь чуждой всему земному, материю преобразовали в странные аллотропы. Слабая, но искусственного происхождения, она едва ли имела эквивалент в природе. Радиус действия волны был порядка тысячи миль, но для обеспечения надежной, устойчивой связи требовался промежуточный ретранслятор. Для этой цели на стационарную орбиту был запущен спутник, напичканный разнообразным оборудованием. Спутник-ретранслятор улавливал заметно ослабевшую волну, усиливал ее и выпускал в сторону Авроры.
— Это ты?
Из пальцев Фрэзера выпала трубка. Она падала так медленно, что Фрэзер подхватил ее раньше, чем она коснулась пола.
— Д-даа, — идиотски заикаясь, ответил он. — Я-я-я надеюсь, что не побеспокоил тебя.
За те семь секунд, что должны были пройти между вопросом и ответом, он взял себя в руки. «Чего это ты так всполошился, москит несчастный? О’кей, Теор — чудный парень в своем, нечеловеческом роде, и если его враги наседают, это будет препятствием нашему проекту. И все же, что на этой планете может иметь такое уж большое значение для меня и моих людей? Юпитер нам еще более чужд, чем сам Ад».
— Нет, — ответил Теор. — Мне давно следовало притупить свое сознание, ведь у нас теперь ночь, но при таких мрачных перспективах я этого не смог. Хорошо, что ты не опоздал с вызовом, собрат по разуму. Раса и Совет правителей остро нуждаются в твоей помощи.
— Не могли бы вы получить помощь от… ну, от моих коллег?
Фрэзер был более чем тронут. Невозможно было работать вместе почти десять лет, как Теор и он, с одной только целью — понимать друг друга, и не ощутить при этом чувства товарищества. Он признавался себе недавно, что это порождение холодной, мрачной и ядовитой химии стало ему ближе, чем многие люди.
— Я пытался передать наше пожелание, и они действительно хотели помочь, но наш разговор все еще ходил по кругу и возвращался к исходной точке.
Фрэзер изумленно хмыкнул.
— Они тут что, совсем не соображают? Я не понял.
Хотя этого следовало ожидать. Он никогда особенно не следил за работой команд по исследованию Юпитера. Десять лет назад, помогая улучшить систему приемопередатчиков, он так этим увлекся, что стал тратить все свое свободное время на разговоры на местном тарабарском наречии (лучшее, что у них тогда было) с любым иовианцем, пожелавшим ответить ему. Вскоре он начал вести долгие беседы с Теором, который тоже был «с тараканами в голове» по этому предмету. Начальник группы языковых исследований на Авроре был счастлив свалить это дело на Фрэзера. Там ценился каждый человеко-час, особенно если инженер с местным князем взялись разрабатывать кодовый язык, что никому до них в голову не приходило. (Без сомнения, упорство помогло здесь больше, чем врожденный талант. С годами они подсознательно подобрали ключи к нюансам личностей друг друга). Записями их разговоров были переполнены многие файлы.
— Мой полуотец Элькор, а также многие философы в прошлом часто обменивались информацией с вашими коллегами. Но ни они, ни я сам так и не достигли полного взаимопонимания, особенно в таком деле, как нынешняя сложная ситуация.
— Угу, я думаю, знаю причину. Раньше мне это не приходило в голову, но любой другой человек, владеющий общим языком — уже ученый специалист, и он спрашивает о тех вещах из вашего мира, которые его больше интересуют. Поэтому их активный словарный запас остается довольно скудным. Язык содержит не только слова. Должно быть ощущение собеседника, его образы мыслей. А разум человеческий весьма непохож на иовианский. Мы с тобой в разговоре говорили обо всем понемногу. В результате мы охватили более широкий круг понятий, и можем беседовать так бегло, как не способен никто в обоих мирах.
Даже старина Айк Сильверштейн не мог бы добиться такой сверхспециализации. «Ио-Ком» был чадом его мечты, ради которой он тысячами выклянчивал доллары у благосклонного правительства; он воспитывал команды контактеров с таких условиях, которые до него не существовали — пока первые аппараты не совершили успешную мягкую посадку на Юпитере. Они были небольшими и грубо сработанными; телеметрия их лазеров была настолько искажена интерференцией, что разобрать можно было едва несколько слов из фразы. Сильверштейн запряг свою команду в проектировании улучшенных версий. И когда они выдали данные, доказывающие, что на планете есть разумная жизнь, он изработал себя буквально до смерти над проектом коммуникации.
— Твои мысли верно построены, Марк, и я думаю, что они поддержат истину. Но, возможно, этой ночью наши внутренности не получат много пищи. Очень скоро придет Улунт-Хазул.
— Что случилось? Последнее, о чем я слышал — что вы послали армию против захватчиков.
Джо Далбек, ставший приемником Сильверштейна, тоже понял бы Теора и, возможно, наметил бы для него победную стратегию. Он был настоящим эрудитом. Инженеры могли проектировать сканеры, приемники, передатчики, которые не отказали бы и после того как убийственная атмосфера разъест их двигатели; а деньги могли дать столько машин, сколько их поместилось бы на грунт возле селения иовианцев. Но самое главное было в руках гения — того самого, который мог начать с арифметических сумм сигнала «би-ип», а закончить вербальным языком. Конечно, среди ниарранцев тоже были светлые головы, упорно трудившиеся над понятной им идеей. Но Далбек был специалистом по семантике, который, наконец, набрал достаточно базовой структуры глосса Ниарран, чтобы изобрести эсперанто для обоих рас… Семь лет назад его драндулет потерял управление и слетел со скалы на горе Скирра. Теперь лингвистическую команду возглавлял рутинер.
Хотя, возможно, с началом проекта «Олимпия» группа лингвистов могла выродиться в любом случае. Слишком уж сильно романтический ореол проекта привлекал самых нестандартно мыслящих людей. Даже Фрэзер ловил себя иногда на том, что грезит полетами на этом корабле.
— Да, — ответил Теор, — мы думали, это просто очередное вторжение и направили туда пограничный отряд. Они изрубили наших ребят в куски на берегу. Те, кто выжил, рассказали, что их неисчислимое множество, и они даже не нашей расы. В них встретились две различные ветви мыслящих животных.
— Что? — Фрэзер свистнул. — Да, представляю себе. В таком большом мире, как ваш, где передвижение столь затруднено, могло образоваться и больше мыслящих видов. Хотя, думаю, гены в вас одинаковые.
А как люди смогут посадить «Олимпию» в Ниарре, если этот город, единственное место на Юпитере, о котором у них была точная информация, будет разрушен и побежден? О, они могли бы попытать счастья или могли бы выбрать общим голосованием другое место для высадки; но все это предприятие было, мягко говоря, рискованным. Увеличивать риск было чистым безумием. Поэтому корабль достроили и оставили стоять праздно.
— Это неважно, — сказал Теор. — Очевидно, они пересекли западный океан на плавучих островах. У наших торговцев там то ли был, то ли есть форпост. Если он захвачен Улунт-Хазулом, они вполне могли выучить наш язык и многое узнать о нашей стране от пленных. Несомненно, они также тщательно изучили береговую линию. Сейчас, после первой пробы сил, мы отправили парламентеров пригласить их к переговорам — больше с целью подтвердить полученную о них информацию, чем из страха войны. Однако я опасаюсь последствий возможных сражений. Они согласились, и их представители должны прибыть в город через два дня после встречи.
— Значит осталось около двадцати часов. Неудивительно, что ты так встревожен. Но чем я могу помочь?
Возникла гудящая тишина, пока нейтрино путешествовали туда и обратно. Взгляд Фрэзера бродил по захламленной комнате. Ему вдруг стало нечем дышать.
— Ты знаешь, с каким благоговейным страхом мы приняли ваши говорящие машины, — ответил Теор. — Фактически, это до какой-то степени изменило природу Управителей — вернув ее назад, к фракции жрецов в магических ритуалах. Конечно, мое родовое древо активнее всего занималось аппаратом и стремилось освоить язык. Вспомни, что мы получили от вас Изобразитель четыре месяца назад (это будет четыре Земных года, напомнил себе Фрэзер) и поставили его в особое укрытие возле Дома Совета. Это укрытие получило название Иден Йот, Дом Оракула, и многие верят, что там делаются предсказания. Хотя мы тут, в Ниарре, не славимся богатым воображением, да и на равнинах Медалона народ не суевернее. Варвары больше нас могут быть восприимчивы к визуальным интерпретациям.
— Ах… да, понимаю. Вы хотите, чтобы я…
Интерком загудел:
— Внимание, пожалуйста! Слушайте объявление глав администраций, говорит Боб Ричарде. Адмирал Свейн, командующий линкором, только что испросил позволения высадить большой увольнительный отряд, разумеется, с нашей стороны возражений нет. Итак, если вы хотите развлечь кого-либо из этих парней, будьте готовы. Конец связи.
Трясущаяся усмешка обозначилась в углу рта Фрэзера. «То, чего и боялась Лори».
— Что это было? — обеспокоено спросил Теор.
— Ничего особенного, — ответил Фрэзер. — Вернемся к вашим делам. Согласен, мой вид может испугать до дрожи в коленках любого иовианца, неподготовленного к такому шоку. Предполагаю, вы хотите, чтобы я сделал варварам достаточно зловещее предупреждение о том, что может произойти, если они не оставят вашу территорию.
Из смежной лаборатории послышался стук. Конечно, ребята собирались закрыть мастерскую до конца смены, чтобы уйти на встречу с космонавтами. Фрэзер не отвлекся.
— Ты следуешь в русле моих мыслей, — подтвердил Теор. — У меня предчувствие, что это изменит баланс в нашу пользу. Улунт-Хазул, должно быть, знает, что к северу есть земли беднее, чем Медалон, но куда удобнее для захвата. Если им внушить страх перед сверхъестественным возмездием, и заодно показать, сколь великое войско можем мы против них выставить, они, возможно, при здравом размышлении откажутся от вторжения к нам.
— У-мм. Я не уверен в механизме их рассуждений. Даже ты мне не всегда понятен, а тут мы имеем дело с другой культурой — фактически, с другим видом. Бее же я сделаю, что смогу. Но как? Ваши враги не понимают общего языка, а я не говорю по-ниаррански.
И ни один человек не смог бы. Возможно, вообще никто. Проблема была гораздо глубже различий в органах речи. Далбек установил, что ниарранский язык — конгломерат трех различных взаимосвязанных систем, каждая из которых обладает собственными подспудными предпосылками: подобно тому, как человек смешал бы английский, китайский и хопи. И все скрытые представления о природе вселенной были выведены из опыта расы, абсолютно чуждой человеку.
— Я знаю. Но я могу произнести для тебя эту речь, здесь и сейчас, а ты ее запишешь и в нужный момент отправишь вместе со своим изображением.
— Отлично! Я должен знать, о чем в ней говорится, чтобы изобразить соответствующую жестикуляцию по ходу дела. Ты приготовил рукопись? — Фрэзер разжег трубку и выпустил несколько ровных клубов дыма. Казалось, все как-то устраивается везде: на Юпитере, на Земле и на Ганимеде.
— У меня есть примерный набросок. Но в целом, я хотел бы обсудить ее с тобой. Уверен, ты внесешь много ценных предложений. К тому же, твой строй мыслей и фраз придаст необычный оттенок, что усилит общее впечатление.
— Прекрасно! Еще я могу показать пленки, если эта идея тебе по душе. За работу!
Через час с небольшим они закончили. Фрэзер удивился, посмотрев на время. «Надеюсь, Ева не очень на меня сердится».
— Очень хорошо, — сказал он вслух, — я буду здесь наготове, в час вашей встречи. Вызови меня, когда надо будет начать передачу. Это прозвучит как нечто вроде заклинания для твоих гостей. — Ему вдруг стало не по себе, и он помолчал. — Надеюсь, это сработает, Теор.
— Близость наших разумов освещает жизнь. Прощай, друг.
Раздался щелчок. Фрэзер с минуту оставался неподвижным, вдруг ощутив свое одиночество. Потом он встряхнулся, встал и направился к двери.
Она распахнулась, едва не ударив его по лицу. Ворвался Пат Махоуни. Черты его лица искривились подобно маске Горгоны.
— Марк! Убирайся отсюда! Они берут под стражу всех, кто может хоть на чем-нибудь работать!
— Что!? — воззрился на него Фрэзер.
— Эти ублюдки с корабля… их проклятая увольнительная команда вынула пистолеты и… они все захватили! В пользу старого правительства!
3
Без оптических приборов рассвет на Юпитере становился недоступным взгляду зрелищем. На дне этого чудовищного атмосферного океана, по большей части состоящего из водорода, немалого количества гелия, долей процента метана, паров аммиака и других газов, — единственным источником света становились частые и сильные вспышки молний. И тогда валы туч на мили вверх озарялись красным и темно-желтым — до тех пор, пока вновь не воцарялся мрак. Но оба глаза Теора — золотистого оттенка и втрое большего диаметра, чем человеческие, видели в инфракрасном диапазоне так же хорошо, как и на самой длиной красной волне. Для него сияние поднималось все выше из глубины ночных сумерек, все еще укрывавших Медалон, окрашивая их в тысячу сочных тонов, растекаясь по смутному изгибу небосвода. Кожей лица он чувствовал ветер — острый и холодный; химиосенсоры по бокам его рта трепетали, вбирая органические запахи, приносимые с равнин.
Ему хотелось бы вернуться во времени на год назад; погрузиться в работу и ритуалы, которыми он обычно руководил в качестве очевидного наследника правителей. Его разум продолжали волновать вопросы, с которыми он сталкивался вплоть до настоящей минуты. Различные виды домашних животных претерпевали свои обычные метаморфозы от растительного к животному, а фермеры, содержавшие их стада, имели тысячу прислужников, ходивших перед хозяевами на задних лапах. Это означало, что все прочие дела следовало отложить на потом. Это означало, что ветер, дождь, град, молния, землетрясение, наводнение, гейзеры, огненные смерчи, камнепады могли причинить большой ущерб, если не принять должных мер предосторожности. Это было работой Теора… Это было основным родом деятельности Управителя, его предков и потомков. Лишь изредка встречались среди них священники, маги, судьи, военачальники. Он и его род всегда были и будут умелыми инженерами. Без их искусства в этой природе, столь подверженной всяческим стихиям, Ниарр вскоре скатился бы назад, к варварству.
Это и сейчас возможно, — грустно размышлял Теор. — Мы можем легко противостоять набегам из Ролларика, потому что нас больше, мы лучше вооружены и организованы, к тому же непрошенным гостям пришлось бы сначала пресечь Стену заблуждения. Но эти новые пришельцы, приведшие за собой через океан такое огромное войско!
Это поразило его больше, чем военный пыл захватчиков. Ниарранские корабли ходили вдоль южных берегов, торгуя с Лесным народом, а на западе доходили до Ярких островов, собирая морской урожай возле Орговера. Но как это стало возможным — пересечь тысячи миль ревущего штормом жидкого аммиака? Теор знал, что именно столько отделяло их от следующего материка, достаточно большого для размещения такого народа, как Улунт-Хазул. Земляне с Ганимеда выяснили это при помощи орбитальной станции и передали им информацию.
Теор взглянул вверх. Он никогда не видел лун, даже солнца. Было бы странным, если бы Ниарр спасли жители места невидимого и недостижимого. Хотя, если быть точным, Марк рассказывал ему, что этими лунами вызваны воздушные приливы, отвечающие за Четыре Меньших Цикла…
— Уллоала! — голос донесся снизу, быстро и далеко разносясь в плотной среде. — Теор, вижу тебя. Спустись, поговорим.
От неожиданности Теор натянул поводья своего форгара. Животное, напоминающее богомола, замедлило свой полет (или плавание) и опустилось вниз. Всадник стоял на его широкой спине, вдев ноги в четыре стремени.
Теор все еще находился далеко от города; отсюда он мог видеть и широкий, яркий изгиб реки Брантор и красивый дым Ата. Должно быть поселяне сейчас по горло заняты работой: плавят воду на вулканических жерлах (Это единственный вид огня, известный на Юпитере), чтобы выковать оружие. Он вгляделся прямо перед собой. Худощавая фигура в пестром одеянии помахивала посохом, украшенным перьями. Теор узнал своего полуотца Норлака. Что это он здесь делает?
Управитель приземлился и спрыгнул. Его форгар тут же занялся пощипыванием окрестных кустов с зубчатыми листьями. Вместо почвы они укоренились в ледовой пыли, перемешанной с органической материей и минералами (в основном, натрием и аммиаком и их соединениями). Теор услышал, как она похрустывает под ногами при каждом шаге.
— Да будут силы милостивы к тебе, — произнес он обычное приветствие, затем перешел на местный говор. — У нас мало времени. Делегация врага, должно быть, уже в городе.
— Да, она там, — подтвердил Норлак. — Фактически, они прибыли вчера поздно вечером. Но я подумал, что сначала следует обсудить дело с тобой, и выехал тебе навстречу.
— Почему ты не с ними? Возможно, переговоры уже начались.
— Они сказали, что по их законам на Совете могут присутствовать только мужчины. Если бы мы настаивали еще на чьем-то участии, они могли сразу прервать переговоры. Мы с Элькором решили проглотить обиду.
Теор изумленно заморгал. В Ниарре все три попа были равноправны, хотя мягкий темперамент женщин и их обычная занятость с молодежью удерживали их от активного участия в делах города. У дикого народа Ролларика было несколько иное общественное устройство, а у Лесных — третий вариант; но то, о чем поведал Норлак — уж чересчур.
Он продолжал:
— Вождь Улунт-Хазулов сказал, что женщины находятся у них в собственности, а большую часть полумужчин они убивают при рождении, оставляя отдельные особи для воспроизводства. Их войско — исключительно мужское. Он сказал: после того, как он завоюет нас, они привезут своих разнополых с плавучих островов.
Теор скривился:
— Теперь я вижу: они совершенно другого вида, а не просто другой расы.
Он подергал себя за антенну.
— Но это можно обернуть в нашу пользу. Бы, полумужчины, менее хладнокровны, но более сообразительны, чем мужчины.
— Это правда, — чуть самодовольно подтвердил Норлак. — Не я ли придумал попросить твоего небесного друга нагнать на них страху? Хотел бы я там быть, чтобы видеть реакцию врага и следить за его эмоциями. Мужчины не обладают в этих делах нашей чуткостью. Ваши руки иногда умнее головы.
Что касается последнего рассуждения, Теор счел его клеветнически преувеличенным. В конце концов, это он установил связь с Марком. Норлаку всегда казалось, что здесь большую роль сыграло мужское упрямство, чем интеллект. Но в такое время только легкомысленный полумужчина может шутить и подсмеиваться. Теор покачал головой, что соответствовало пожатию плечами у людей, и спросил:
— О чем ты хотел сказать мне?
— Хотел бы дать тебе некоторые рекомендации к поведению, раз уж мне там не быть. И сообщить то, что я смог узнать об Улунт-Хазуле. Не стоит встречаться с ним, не подготовившись заранее. То, что мы сочли их просто ордой варваров, было нашей ошибкой — Это стоило нам первоначального поражения. Они — нечто, гораздо более страшное.
Теор весь превратился в слух.
Человек, увидев этих двух иовианцев, сразу счел бы их кентаврами. Но это было бы поверхностным суждением. Бронзовое безволосое тело Теора, покрытое тигровыми полосами, имело лишь рудимент хвоста и стояло на четырех крепких ногах, но на каждой ступне было по три цепких пальца. Его длинные руки, четырехпалые кисти и массивное тело можно было бы назвать антропоидным, если вглядеться в многочисленные детали. Но на его круглой голове не хватало ушных раковин, зато присутствовало нечто вроде петушиного гребня. Эта странная прическа находилась на высоте пятидесяти дюймов над землей. Рот находился чуть ниже больших глаз и служил только для еды и питья. Речь исходила от вибраций мышечной ткани в подчелюстной горловой сумке.
У него не было ни носа, ни легких в их земном варианте. Полудюжина щелей с обеих сторон гортани способных при необходимости смыкать края, вбирала в себя водородную смесь. Метаболизм состоял в получении энергии из расщепления органики, чьим источником были в основном растения. Метан и аммиак, получавшиеся в результате этого процесса, выводились из организма через отверстия в животе. Учитывая иовианское давление, эта система была достаточно эффективной, чтобы поддерживать жизнь большого, активного животного.
Он был нагим, не считая пояса для инструментов и диска связи, висевшего на шее. Будучи существом с постоянной температурой тела и живя на планете, небольшой наклон оси которой не позволял температуре скакать вверх-вниз, как на Земле, иовианцы редко испытывали настоящую нужду в одежде.
Однако представителям пола Норлака были по вкусу яркие, кричащие одежды. Полумужчина был невысок и строен. Он не имел гребня, а его антенны были длиннее и острее, и список различий можно было продолжать до бесконечности. Мужчинам и полумужчинам следовало обоим зачинать с женщиной, с интервалом в несколько часов для вящего результата. При том, что генетические различия, таким образом, увеличивались, эволюция шла почти с той же скоростью, что и на Земле, несмотря на низкий уровень мутаций и холодную атмосферу со слабым излучением. Мать рождала живого ребенка и кормила его, отрыгивая пищу. В Ниарре тройное супружество считалось устойчивым и исключительно эффективным. Другие общества имели на этот счет свои представления.
В том числе и Улунт-Хазул. Теор был шокирован их концепцией взаимоотношения полов. И эти создания собирались нахлынуть на Медалон? По природе он был не так воинствен, как люди, но при этой мысли его рука конвульсивно сжала рукоять молота.
— Я собрал воедино все, что удалось узнать разведчикам и выжившим в битве, а также присовокупил мои собственные наблюдения в бытность мою послом, — сказал Норлак. — Родина Улунт-Хазула — низменная и болотистая местность, сползающая к океану группами островов. Ты сам увидишь, насколько строение этого народа приспособлено к плаванию и, конечно, они не могли не стать искусными мореходами. Мы знаем, что они могут делать отливки изо льда. Они легко пересекли океан, а значит, и в навигации они сильнее нас. Они, по сути, сами изобрели компас, а мы позаимствовали эту идею с Ганимеда. — На поверхности, но встречался естественно намагниченный металл метеоритного происхождения — и не чаще, чем алмазы на Земле.
Норлак издал эквивалент земного вздоха.
— Мы должны взглянуть правде в глаза. Они не варвары. Их цивилизация в корне отличается от нашей, но почти столь же развита и утонченна.
— Угу, — отозвался Теор. — Тогда их едва ли испугаешь Оракулом.
— В конце концов, будет мудрее прибегнуть к угрозе не сверхъестественным, а паранормальным возмездием.
— Что сделает определенные места в предсказании более непонятными… Да, я хотел бы видеть тебя там, полуотец.
— Ну, если у них там одни мужчины, они легче поддадутся блефу. Но тебе было бы лучше придерживаться фактов и общаться с небесным народом, как с существами во плоти, а не как с Силами… хотя, конечно, не следует упоминать о том, что сами они сюда прибыть не могут.
Теор вмешался:
— Марк сказал, что их заставило покинуть свой дом?
— Пояс погоды накрыл их страну. Бури вызвали голод.
— Да, однажды Марк уже объяснял мне это. Когда встречаются два воздушных потока, вращающиеся с различной скоростью, они создают область возмущения, которая…
— Избавь меня. Едва ли я гожусь в Управители. Так я продолжу: Улунт-Хазул узнали о нас много подробностей. Иногда люди замечали их шпионов, а я — то думал, откуда так много слухов за последние два цикла… о Скрытом Народе, наводняющем дальние земли. Наша страна столь обширна, что разведчики попадали к нам в руки редко. Но их повсюду подробно допрашивали. В общем, они хорошо себе представляют и нашу страну, и нас самих. Они заявили о своем намерении отнять у нас все. На сегодняшней встрече тебе следует…
Норлак пустился в пространные объяснения. Беспокойство Теора росло. Без сомнения, идеи были хороши, но время поджимало. Наконец, он сказал:
— Да, да, я сделаю все возможное. Но не время планировать, пора действовать. Итак, я еду вперед. Да будет мир с тобой.
Он вскочил на форгара и взмыл к небу, прежде чем Норлак смог ответить.
Через несколько минут он опустился в Ниарре. Сверху город выглядел как несколько разбросанных тут и там рощиц, не более. Домами были ямы с тонкими внутренними стенами, которые не могли бы обрушиться на домочадцев при землетрясении. Крышами служили живые растения. Их ветви так тесно переплелись, что не пропускали воду, а глубоко ушедшие корни не давали ветру унести их. Столь же густая изгородь из терновника окружала город. Праздные корабли лежали в речных доках, а тропинки между домами были на удивление пустынны. Все сидели дома и ждали. Теор приземлился на площади между Домом Совета и Домом Оракула, поспешив присоединиться к переговорам. Вход охраняли трое солдат. Они носили доспехи из чешуйчатой кожи канника и держали копья с ледяными наконечниками. При здешней температуре 100 градусов и давлении это был плотный, твердый минерал.
— Стой! — пролаял один из них. Затем: — А-а, это ты, Управитель. Заходи. Мы думали с тобой что-то случилось.
— Как проходит встреча? — формально поинтересовался Теор.
— Скверно. Они только посмеялись угрозам Элькора и его предложению обосноваться в Ролларике.
Изнутри донесся голос Элькора.
— А вот и мой сын.
— Ага! — произнес более глубокий, хриплый голос с сильным акцентом. — Даже обычные копьеносцы слушают наш разговор?
Теор спустился с пандуса и прошел через прихожую в главную комнату. Как обычно ее освещали фосфоресцентные цветы, росшие над головой среди листвы. Но она была больше остальных; по краям ярусы досок в форме круга, на которых стояли мужчины — старейшины города: хозяева ранчо, ремесленники, торговцы и философы. Напряжение ощущалось почти физически.
Управитель Элькор один стоял на полу рядом с несколькими Улунт-Хазулами. В своем зрелом возрасте он все еще был строен и могуч, но рядом с пришельцами казался карликом.
Теор взглянул на них и тут же отвернулся. Он слышал описания их внешности, но увиденное потрясло его.
На взгляд человека различий между ними было немного — примерно столько же, сколько на взгляд иовианца между человеком и гориллой. Улунт-Хазулы были на фут выше Ниарранцев. Над их подбородками нависали небольшие клыки. У них были широкие и перепончатые ступни, длинные густые хвосты и светло-серая кожа. Но все члены и все пропорции выглядели чуждо: какие больше, какие — меньше. Их горький запах был запахом зверя, с отвращением подумал Теор, а затем спросил себя, чем он пахнет для них?
Пришельцы были одеты в накидки с капюшонами, а двое из группы щеголяли браслетами, очевидно, снятыми с мертвых ниарранцев. Более того, они были вооружены — в этом мирном священном месте! В гневе сердце Теора сжалось.
— Мы уже отчаялись дождаться тебя, сын мой, — упрекнул Элькор. — Я уже хотел сам показать им Оракула. — Его собственный радиодиск виднелся из сумочки, свисавшей с пояса. — Но сейчас, Чалхиз, военачальник Улунт-Хазула, позвольте представить вам моего сына Теора. Он чаще других общается с таинственными силами, обитающими за пределами неба.
Норлак упоминал о том, что вражеский полководец явится на встречу лично. В его пользу говорило собственное бесстрашие и хорошо вымуштрованное войско, так что даже, умри он, для его народа удар был бы не слишком силен. Теор выдержал взгляд горящих глаз и сказал:
— Так много всего зная о нас, вы могли бы хотя бы догадываться о нашем союзе с жителями неба. Не могу утверждать, что нас выделяют за какие-то особые добродетели. Но смею надеяться, что мы им полезны, и они, поэтому покровительствуют нам. Они не будут стоять и смотреть, как нас уничтожают.
Чалхиз осклабился в людоедской ухмылке.
— Тогда почему они допустили, чтобы мы пришли в вашу страну?
— До сих пор мы не просили их о помощи.
— В своих странствиях мы слышали много старухиных сказок… о духах, об эльфах, о Скрытом народе, а тут еще ваш таинственный голос. Улунт-Хазул верит тому, что видит сам.
— Тогда иди и смотри, — резко предложил Теор.
Следуя совету Норлака, он повернулся и бесцеремонно вышел из комнаты. По рядам прошел гул удивления, даже пришельцы были шокированы. Но они послушно последовали за ним после краткого раздумья — вверх по пандусу, через площадь, вниз в Дом Оракула.
Вдруг двое из них встали как вкопанные и пролаяли что-то на своем языке. Нейтринопередатчик — впечатляющее зрелище даже для искушенного человеческого глаза. В то время длинный, сумрачный зал был заполнен реликтами, деталями разобранных двигателей, телеметрическими датчиками, изображениями Космоса, Земли и человека на прочных кристаллах. Серые воины схватились за оружие и сгрудились в кучу.
Чалхиз выкрикнул приказ. Они приняли безразличный вид. Сам он безостановочно ходил взад и вперед, подбирал и ставил предметы, сжимал в пальцах кусочки металла и подносил к своим антеннам; подолгу вглядывался в панели управления. По его лицу ничего нельзя было прочесть.
— Итак? — сказал Теор.
— Я вижу здесь несколько диковин, способных привести в восторг дикаря, — проворчал Чалхиз.
— Ты увидишь больше. Один из жителей неба согласился появиться и лично предупредить тебя. — Теор не выказывал должного уважения завоевателям, так его инструктировал Норлак. Лицо Чалхиза оставалось бесстрастным.
Теор перешел к визуальному приемопередатчику. Конечно, это не был обычный для Земли 3V, но прибор сделан основательно, с запасом прочности, как и все, что посылалось на Юпитер, и его назначение было трудно определить на первый взгляд. Сегодня это могло сыграть на руку… Теор включил машину нетвердыми пальцами.
— Я торжественно заверяю вас: угрожать жителям неба — значит, обречь себя на уничтожение. Я попрошу одного из них показать вам живые картины того, что может с вами произойти. Ждите в молчании, пока я буду вызывать его.
Чалхиз выпрямился, но не дрожали ли его собратья, хоть немного? В Теоре зародилась надежда.
Он нажал кнопку на своем диске.
— Марк, — пропел он на взаимном языке, — Бремя пришло. Они здесь, и они ужасны. Ты готов?
Экран был пуст.
— Марк, ты готов говорить со мной?
Почва загудела и содрогнулась. По листьям кровли пробежал шелест.
— Марк, они ждут. Это Теор! Там кто-нибудь есть? Поспеши, молю тебя!
— Марк, кто-нибудь!
— Марк!
В эту минуту Чалхиз начал издавать низкое мурлыканье, что означало на Но смех. Когда он и его воины вышли, Теор все еще кричал в пустоту:
— Почему тебя там нет? Почему ты не отвечаешь? ЧТО ПРОИЗОШЛО?
4
— Вы сошел с ума, — твердили рефлексы Фрэзера.
— Нет, — Махоуни сел на скамью, ловя ртом воздух. Рыжие пряди потных волос липли к его лбу.
— Я видел… я был в Южном Зале «Б» и шел к главному входному люку… чтобы посмотреть, как они войдут… о, и они вошли. Взвод на трапе с пистолетами в руках, а между ними, с поднятыми руками Клем, Том, Мануэль и еще двое-трое других. Когда они вышли на посадочную, увидели меня. Мануэль крикнул мне: «Уходи!», вот что он крикнул, — «они захватили нас для старого правительства», — и один из них ударил его по голове, а командир… прицелился в меня и сказал: «Стой! Во имя… во имя закона!» Я был на углу, и спросил: «Чьего закона?», а сам отходил, отходил потихоньку назад…, а он сказал: «Правительство Соединенных… Штатов», а я еще чуток отошел, а сам говорю: «У нас с ним нет проблем». А он говорит: «Я имею в виду законное правительство, а не заговорщиков», — …а потом он увидел, что я делаю и закричал: «Стой, стрелять буду!» Но я тогда уже был близко от угла и бросился туда. Услышал, как об стену расплющилась пуля, когда я побежал. Будто кулаком ударили. Я прыгнул в первую попавшуюся трубу сообщения и… мы в западне, Марк!
Фрэзер упал обратно на стул.
Сквозь шум в ушах ему смутно подумалось: «Этого нет. Этого не может быть. Такое бывает только по тривизору. В нашей мирной жизни не может быть такой крутой мелодрамы».
Хотя нет, однажды нечто подобное случилось в Калькутте, когда он был там на военной службе. Его отделение направили туда, чтобы усмирить антиамериканский бунт. Да, это было достаточно грубо; его даже вырвало, когда огнеметы направили на толпу.
Или вот еще профессор Хоторн. Тогда Марк Фрэзер еще учился в колледже. Он был явно очень стар и знаменит, чтобы попасть в зубы секретной полиции; да и игра, в конце концов, не стоила свеч, ведь он всего лишь преподавал свою версию истории. Но он задавал студентам отрывки из Джефферсона, Гамильтона и Линкольна в ущерб Гарварду. А что беспокоило больше всего — он просил студентов рассказать ему, к чему все эти произведения привели на практике. О, конечно, те юные верзилы, которые сожгли его книги и всего его «обработали», действовали вполне неофициально, а полиция пообещала провести расследование, но в любом случае профессор умер от разрыва внутренних органов. Ну, не мелодрама ли это?
Обычно, коррекция поведения была более мягкой. Однажды агенты тайной полиции взяли молодого Олсона прямо из лаборатории и обвинили в распространении подрывных памфлетов. Он вернулся через несколько недель с совершенно другими взглядами на политику, но хорошим химиком он уже не был никогда.
Но и это был исключительный случай. Обычно никто ничего не видел и не слышал, кроме хвалы нашему дальновидному вождю, президенту Гарварду и его твердому, но благосклонному правлению. Потом это уже в зубах навязло.
Фрэзер встряхнулся. Вдруг исчезла усталость. Казалось, его тело поет. Что там сказала Лори? «Спокойно готовься покинуть город». Теперь уже слишком поздно. Но…
— Да, — сказал он. Его мысли забежали вперед слов. — Должно быть, это место военным для чего-то нужно. Если восстание было бы подавлено, они бы не прилетели. Поэтому… Клем, Том, Мануэль, все техники — потенциальная помеха. Они могли послать радиолуч на Землю — дело нескольких дней — или устроить саботаж. Угу. Солдаты могут в любую минуту оказаться здесь. Надо уходить.
Фрэзер вскочил со стула и в два прыжка оказался у выхода. Крайне осторожно он чуть приоткрыл дверь. В коридоре было тихо и пусто.
— Идем, — позвал он. — Если поторопимся, сможем улететь на «кошке».
Он прошел вправо по коридору.
— Не сюда, — возразил Махоуни.
— У меня есть семья, — сказал Фрэзер.
— Ну… да, конечно. О’кей.
Они вошли в грузовой лифт. Лифт опускался вниз с неспешностью китайской пытки. Фрэзер слышал, как сердце стучит в ушах и горле; почувствовал, как взмокла от пота его рубашка. Удивительно, как твердо его палец нажал кнопку первого этажа.
Холл был полон народа. Люди бродили маленькими группами, медленно; в их бледных лицах и глазах сквозила пристыженность. По толпе прошелестел ропот.
— Привет, Марк, — окликнул его один, — что происходит? Ты знаешь? Кто-то сказал…
Фрэзер пропустил это мимо ушей. Ему хотелось бежать (при низкой силе тяжести можно двигаться со скоростью кометы), но толпа была слишком плотной, и ему пришлось локтями пробивать себе дорогу сквозь черную пелену кошмара. Казалось, прошла вечность, прежде чем он добрался до своей квартиры.
Дверь была заперта. Он заколотил по панелям.
— Иисус, — прошептал Махоуни, — если их там нет…
— Тогда ты будешь выбираться один, — подытожил Фрэзер. Во рту у него пересохло. — Я не могу оставить их здесь, понятно?
Дверь открылась. Пятнадцатилетний Колин, старший сын Фрэзера, стоял на пороге с занесенным над головой стулом. Увидев отца он воскликнул:
— Папа!
— Мама и Энн здесь? — Фрэзер и Махоуни прошли внутрь и закрыли за собой дверь. Колин резко кивнул.
— Собирайтесь все. Быстро!
Из дальней комнаты вышла Ева. Это была невысокая женщина, такал же смуглая, как ее муж. Глаза на ее изящном лице казались огромными. Энн, родившаяся на Ганимеде десять лет назад, держалась за спиной матери. По ее щекам пролегли влажные дорожки. Ева удивленно произнесла:
— Я видела, как мимо прошли космолетчики с пистолетами. Они… я подумала, что мы лучше подождем тебя здесь. Позвонить было нельзя, телефон не работает. — Она стиснула его руки своими ледяными ладонями. — Что нам делать?
— Уехать из города.
— Мы… нас могли убить! — захныкала Энн.
Фрэзер шлепнул ее. На миг он ощутил жалость, но его голос прозвучал жестко:
— Замолчи и надень скафандр.
В оцепенении они свернули к шлюзам. Фрэзер проверил свободные скафандры и показал на один из них Махоуни:
— Этот тебе подойдет. Не совсем такой, как у тебя, но, боюсь, тебе придется в него влезть.
Ева медлила с переодеванием, стесняясь незнакомца.
— Не время скромничать. Сними платье и надень комбинезон, — приказал Фрэзер. Махоуни отвернулся, пока Ева стягивала свой наряд через голову. Было мгновение, когда Фрэзер почувствовал, нет, не желание, для этого не было условий, но воспоминание о желании и о вместе прожитых годах. Она, приехав сюда, пожертвовала многим. Политика не имела для нее значения, но она ни на что не жаловалась.
— Хорошая девочка, — с нахлынувшей нежностью произнес он.
Фрэзер натянул костюм. Ткань плотно облегла его. Бее внешние приспособления: воздушный баллон, запас воды, пояс пищевых плиток, аптечка, аккумулятор, ремонтный комплект… такого веса он не ожидал. Шлем он оставил открытым, рукавиц не надел. Будучи уже в своем «длинном Джоне» и обладая большой практикой, Фрэзер быстрее всех справился с задачей и успел немного оглядеться. Ведь, возможно, он никогда больше этого не увидит.
Их квартира с узкими стенами была скупо обставлена, как и любое жилище на Авроре, но его семье удалось сделать ее своим домом. Полки были завалены книжными пленками; на столе громоздилась неоконченная Колиным модель космолета; шахматный компьютер соседствовал с банкой, в которой Фрэзер держал табак. Ему всегда нравились шахматы и покер — даже слишком, в ущерб кошельку, подумал он краем сознания. Если за ними не следить, они станут образом жизни. Его взгляд переместился на цветную картинку у изголовья кровати: вид на Гольфстрим. Вода была почти фиолетовой, в небе растрепанным облаком вились чайки. Он вспомнил, как ему нравилось опускать ладонь в волну, плескавшуюся о бок лодки, наблюдать, как с пальцев стекает огонь…
Таким было его детство на морской станции в плавучей деревне. Ее жители выращивали китов, собирали урожай водорослей. Их богатством был горизонт, неведомый миллиардам бедолаг в перенаселенных городах на суше. В штате рабочих были жители разных стран, на станции не водилось секретной полиции, и люди жили столь тесным сообществом, что никто не опасайся доносов. Поэтому вся его последующая жизнь оказалась неприятным откровением. Когда он, наконец, приехал на Ганимед, то почувствовал себя всплывшим на поверхность подводником, в чьей лодке нарушена система подачи воздуха. Первое время он не мог надышаться.
— Кажется, все готово, — сказал Махоуни.
— Куда мы, папа? — голос Колина смешно ломался. Но Фрэзеру нравилась его интонация. У жителей пограничных баз, если им удавалось выжить, получались прекрасные дети.
— На одну из дальних станций, — ответил Фрэзер, — Этот линкор хочет захватить нас в пользу сторонников Гарварда. Но я уверен, он не способен занять что-нибудь еще, кроме Авроры. Уедем за Гленн и хам поглядим, что можно сделать.
Энн закрыла глаза, глубоко вздохнула и сказала:
— Веди, Макдуф.
— Нападай, Макдуф, — автоматически поправил ее Фрэзер. — А теперь не отходите от меня. Пэт, ты пойдешь замыкающим. Не прозевай синие комбинезоны, но, если увидишь, не беги. А то они сразу выстрелят.
Он вышел в холл и направился к ближайшему гаражу, с трудом удерживаясь от быстрого шага. Коридор опустел, ряды дверей с обеих сторон выглядели голо и странно; звук шагов отражался от стен.
— Что же произошло, пока я был внутри? — спрашивал он себя.
Свернув за угол, Фрэзер увидел космолетчика, стоявшего посередине следующего коридора. Этот толстяк носил синюю униформу с белым поясом и в руках у него был огнемет. Ствол оружия дернулся вверх.
— Стойте! — его голос ударил по барабанным перепонкам. — Куда это вы собрались?
Фрэзер отступил назад.
— Домой, — ответила Ева.
— А?
— Мы только что приехали с моря. Один из ваших велел идти прямо домой и оставаться там, что мы и делаем.
— О’кей. Проходите!
Ева потянула Фрэзера за рукав. Он в прострации последовал за ней в противоположную сторону от часового. Когда они сделали следующий поворот, Махоуни свистнул.
— Хорошо сделано, милая! И как это пришло тебе в голову?
— Если в холлах уже никого нет, значит, всем приказано пройти внутрь. — Ева прикусила губу, чтобы сдержать дрожь.
— Папа, — позвала Энн, — а не лучше ли нам…
— Еще чего, — сказал Колин.
Махоуни открыл дверь на пандус, уходящий вниз. На Авроре был подвальный этаж под склады для холодостойких запасов. Вокруг них заструился промозглый воздух. Фрэзер закрыл за ними дверь и заметил, как его дыхание плывет белым облачком мимо флюоропанелей.
— Допустим, они уже взяли под наблюдение гараж, — предположил Махоуни. — Тогда что будем делать?
Фрэзер прошел в мастерскую. Он вышел оттуда с молотком и парой гаечных ключей.
— Тебе, мне и Колину, — сказал он.
— Против пистолета? — возразила Ева.
— При необходимости. — Фрэзер вовсе не был героем. Он никогда даже не думал о том, чтобы присоединиться к подпольщикам. Сказать точнее, во времена его юности движение сопротивления было меньше и слабее. Может быть, именно поэтому сейчас он вынужден драться.
— Энн, — сказал он. — Ты явно неопасна для них. Не могла бы ты идти впереди? Если там часовой, поговори с ним. Отвлеки его внимание. Я уверен, больше одного они туда не выставят. — Фрэзер взял дочь за плечи и посмотрел ей в глаза, так похожие на глаза Евы. — Мне трудно просить тебя об этом, Неллибу, — хрипло, едва сдерживая слезы, выговорил он. — Но ты храбрая девочка.
Маленькая тонкая фигурка прильнула к нему. Даже сквозь скафандр он чувствовал, как она вздрагивает.
— Л-ладно, папа.
Когда Энн пошла вперед, Ева вцепилась в руку Фрэзера. Они шагали молча, приближаясь к перекрестку рядом с гаражом.
На повороте Энн замерла на месте. Окрик сзади, казалось, физически ударил ее в спину.
— Ты, там! Что это с тобой?
— Я не могу найти папу, — заплакала Энн и побежала на голос; Фрэзер потерял ее из виду. — Пожалуйста, помогите мне найти моего папу!
Фрэзер подал знак Махоуни и Колину. Они выглянули из-за угла. Истерические всхлипывания Энн перемежались с приказами часового, в которых уже начинала звучать нотка отчаяния.
— Сейчас! — прошептал Фрэзер. — Выскакивайте и бросайте!
Он тоже приготовился, прижался к стене напротив, повернулся на каблуках и метнул молоток. Оба ключа полетели в цель секундой позже. На поле рядом с Авророй они часто играли в бейсбол.
Фигура в синем упала. Они попали в лицо и в живот. Часовой попытался встать на колени, изумленно ругаясь. Его пистолет вздернулся. Но на него уже навалились Фрэзер и Махоуни. Бее последующее произошло быстро и страшно.
Часовой все еще дышал, но Махоуни несколько раз стукнул его головой об пол, и дыхания не стало слышно. Энн упала на руки Фрэзера. Он, как мог, успокоил ее. Но половина его сознания была занята часовым: это был юноша, насколько можно было разобрать сквозь кровь и разбитое лицо. По натуре он был порядочным, ведь не выстрелил в маленькую девочку. Колин схватил лазерный пистолет, а Махоуни — портупею.
— Нам это понадобится, — театрально заявил мальчик. Его глаза сверкали. Фрэзер пытался не вспоминать о других мальчиках, чуть старше его сына, убивших профессора Хоторна.
— Скорее, — торопила Ева. — Нас могли услышать.
— Верно, — Фрэзер передал ей Энн. Они вошли в широкое, гулкое пространство гаража.
«Кошки» стояли рядами. Это были большие, квадратной формы машины с прозрачным куполом сверху, с полноприводными и убирающимися шасси, да еще и на гусеничном ходу. Их аккумуляторы всегда держали заряженными, внутри имелось все необходимое. Фрэзер открыл ближайшую и загнал свой отряд внутрь.
Он взял управление на себя. «Кошка» взлетела на пандус и выскользнула в люк. Пока они ждали откачки воздуха в шлюзе, Фрэзера начало трясти.
— Не может быть, чтобы у нас получилось!
— На, возьми. — Ева протянула ему таблетку из аптечки. Он с трудом проглотил ее. Психотропные препараты обычно действовали быстро. К тому моменту, когда наружный люк открылся, он уже чувствовал себя воином из рыцарского романа. Все его ощущения обостренно воспринимали окружающее: Махоуни и Колин скрючились на сиденьях, Ева склонилась над Энн и прижала ее к себе. В ноздри входил холодный воздух. Мурлыкала и двигалась вперед машина.
Отъехав подальше, они увидели звезды. Уже пала ночь, космос сверкал бессчетными солнцами. Млечный путь низвергался пламенным водопадом. Над черными пиками Гленна выставила свои рожки Европа. Город отсвечивал белым, как кость; линкор над защитной стеной напоминал чудовищный упавший месяц. А Юпитер над головой уже вошел в третью четверть.
Планета ослепительно сияла. В пятнадцать раз превышая видимый с Земли лунный диаметр, Юпитер царил в небе, — янтарный шар, перепоясанный медью, кобальтом и малахитом. Титанический сгусток циклона на Южном тропике наползал на ночную сторону. Ночная сторона светилась особым, приглушенно-мягким светом. Планета освещала всю равнину. Отблескивала темная лавовая почва Ганимеда; край ледника, перевалившийся из-за восточных гор, казалось, танцует под звездами.
— И почему я так скучаю по океану, когда у меня есть это?
Фрэзер бросил «кошку» в сторону Гленна. За проходом Шепарда находились несколько меньших поселений на одну — три семьи, добывавшие металлы в Верхних землях или лед на поле Беркли.
— Все хорошо, — сказал он, — теперь все под контролем. Еще несколько часов — и мы в безопасности.
— Ну, — возразил Махоуни, — о какой безопасности речь, пока там хозяйничают эти чужаки. Но, конечно, за городом нам будет лучше.
Никакой дороги специально не строили. Флюоресцентные линии, проведенные по камню, отличали наиболее удобный маршрут. Через две мили даже для высокого человека Аврора окажется за горизонтом. Но еще раньше кратер Апачей скроет «кошку» из виду — Он уже высился прямо по курсу; его разрушенные башни светились, но подножие лежало в абсолютном мраке.
Приемник, автоматически настроенный на общую волну, вдруг прокашлялся:
— Вы, там, на «кошке», идущей к востоку! Стойте, во имя закона!
Фрэзер повернулся и посмотрел назад. «Спасибо таблетке за хладнокровие, я справлюсь с этим». Постепенно он различил силуэт машины на одну линию позади них.
Он включил свой передатчик:
— Какие проблемы?
— Сам знаешь, чтоб тебя. Нашли часового, на которого вы напали. У нас здесь взвод вооруженных солдат. Остановитесь.
В свете Юпитера на коже Пата Махоуни выступил пот. Но он ответил вызывающе:
— Ваша «кошка» не быстроходнее нашей, а мы привыкли ездить по этим землям. Беги-ка ты домой, сынок.
— А ты умеешь ездить быстрее пули или лазерного луча, предатель?
Дальше: 5
