В отчаянии я все время возвращались к мыслям о сумке с лекарствами и снадобьями. Ализонцы пригоршнями набрали снега в маленький котелок и поставили его на костёр. Пара капель из одного флакончика в котелок, и… Но как мне сделать это?

Они ели, и запах жареного мяса пробудил во мне голод. Они не предлагали мне еды, и я догадывалась, почему. Что бы они не сделали со мной этой ночью — завтра они поедут дальше без меня. Почему они должны обременять себя женщиной, которая, к тому же была ещё и опасной колдуньей?

Сумка. Я пыталась не задерживать на ней свой взгляд, чтобы они случайно не проследили за моими глазами и не заметили ее. Но потом я все–таки украдкой взглянула туда — и испугалась. Это, наверное, были фокусы света костра, потому что сумка лежала теперь на освещенном месте, и её теперь мог увидеть каждый, кто поднял бы голову. Но как это было возможно? Сначала она находилась между камнями, а теперь лежала на порядочном расстоянии от них! Казалось, что в ответ на мой молчаливый зов у сумки выросли ноги, и она смогла передвигаться на них.

Крышка у сумки была застегнута. Я больше не осмеливалась смотреть на неё. Глядя на пламя костра, я сконцентрировалась на том, чтобы мысленно отпереть застежку у сумки. Насколько легко было действовать пальцами, настолько тяжело было проделывать весь этот процесс в уме.

Так. Шпенек в металлической щелке, теперь спустить его вниз. Так. Теперь повернуть. Верхний шпенек вынуть из щелки. Очень хотелось оглянуться, чтобы проверить, подчиняется ли сумка моему желанию? Нет, лучше не надо.

Теперь: как были расположены пузырьки там, внутри? Когда я заполняла сумку, я совала их внутрь в темной рабочей комнате монахини Алюзан. Я так углубилась в свои воспоминания, что картина четырех мужчин, сидящих у костра, расплылась. В сумке было пять карманов, в которые я и рассовала пузырьки. Я надеялась, что моя память не обманет меня именно теперь, когда я так надеялась на нее.

Одна из маленьких трубочек–пузырьков была не из стекла, а из кости, и была заткнута затычкой из черного камня. Вон из сумки, трубочка! Я спрятала лицо в тени, опустив голову на колени, и отважилась взглянуть на сумку. Воины Ализона, наверное, думали, что я впала в отчаяние, но создать именно такое впечатление и входило в мои планы.

Трубочка — наружу! Движение под крышкой сумки. Теперь я поверила в свои силы, до этого мгновения я даже и не надеялась подумать, что у меня что–то получится. И в результате увиденного мое удивление было так велико, что я сама чуть не погубила всё, сделанное мною. Я снова сосредоточилась и увидела трубочку, высовывавшуюся из–под кожаной крышки сумки, а потом она, хорошо видимая, упала на землю.

Трубочка… в котелок! Одно в другое. Горячее жирное мясо так хорошо пахнет. Трубочка, в котелок! Маленькая костяная трубочка приподнялась и устремилась к костру. Я вложила в этот посыл всю свою силу воли.

Она летела покачиваясь и рыская. Временами она опускалась на землю, когда воля моя слабела и концентрация усилий спадала. Но я сделала это. Трубочка упала в тающий снег в котелке, и ни один из воинов Ализона не заметил этого.

Теперь последнее. Затычка из черного камня — долой! Пот струился по моим вискам и плечам. Затычка — долой! Я старалась изо всех сил, но у меня не было никакой возможности узнать, удалось ли задуманное.

Рука солдата взялась за котелок. Я затаила дыхание, когда в воду погрузили маленький рог для питья. Заметили ли солдаты, что находилось в котелке? Подчинилась ли трубочка моему приказу? Солдат жадно выпил воду из рога, потом еще один солдат сделал то же. Выпили трое, четверо. Теперь Смаркл. А предводитель? Только он не пил.

Они закончили свой ужин и разбросали обглоданные кости между камней. Моя отсрочка кончилась. Предводитель не пил. Да и по остальным я не замечала, что снадобье как–то подействовало на них. Может быть, затычка не… Но теперь было уже слишком поздно пробовать что–то ещё.

Смаркл встал и, ухмыляясь, вытер руки о бедра.

— Как насчёт удовольствия, капитан?

И только теперь предводитель повернулся к котелку с водой. Я вновь сосредоточилась и попыталась подчинить его своей воле. Его мучит жажда, он должен напиться! И он напился большими глотками, прежде чем ответить Смарклу.

— Как хочешь…

Смаркл испустил ликующий вопль и двинулся ко мне под смех и поощряющие крики своих спутников. Он поднял меня, прижал к себе и рванул мою одежду, хотя я защищалась, как только могла.

— Смаркл! — раздался крик, но Смаркл лишь улыбнулся и дохнул своим смрадным дыханием мне в лицо.

— Ты должен подождать своей очереди, Мацик. Каждый возьмет её по очереди.

— Но ты только посмотри, посмотри! Капитан, Смаркл! — Один из солдат возбужденно указывал на землю. — Она… она не отбрасывает тени.

Смаркл испуганно отпустил меня, и я, так же, как и другие, уставилась на землю. Костер ярко пылал, и тени мужчин были великолепно видны. Но я — я не отбрасывала никакой тени. Я пошевелилась, но ни на камнях, ни на земле не отразилось никакого движения.

— Но она действительно существует, говорю я вам! — крикнул Смаркл. — Я касался ее, она на самом деле существует! Посмотрите сами, если вы мне не верите!

Но остальные отступили назад, качая головами.

— Капитан, ты знаешь о колдуньях больше нас, — умоляюще спросил Смаркл. — Могут они заставить человека видеть то, чего нет на самом деле? Они же живые и существуют на самом деле, и мы легко можем уничтожить все их колдовские способности и при этом доставить себе немалое удовольствие.

— Если она захочет, мы сможем увидеть лишь то, что она нам позволит, — ответил один из солдат. — Может быть, это вообще не женщина, а оборотень, который остался здесь, чтобы задержать нас, пока отряд не вернется, чтобы нас уничтожить. Её надо убить, и тогда мы узнаем, существует ли она на самом деле или это всего лишь призрак. Используем проклятую стрелу…

— Когда у нас появится ещё одна, я её использую, Ясмик, — вмешался предводитель. — Но у нас осталась всего одна Черная стрела. Колдунья она или оборотень, но у нее есть колдовские силы. Мы лучше посмотрим, что она сможет сделать против холодной стали. — Он поднял меч и направился ко мне.

— Ааааа!.. — Крик испуга, закончившийся вздохом, и солдат, первым выпивший воду, пошатнулся, ища поддержки ухватился за своих спутников и упал на землю, потянув соседей за собой. За ним зашатался и упал еще один человек.

— Колдовство! — Предводитель ударил меня мечом, но лезвие скользнуло по ребрам и руке. Оно рассекло мышцы, но смертельного ранения, как он рассчитывал, не нанесло, а потом с силой ударилось о скалу за моей спиной. Лицо предводителя исказилось от ярости и страха, и он уже готов был замахнуться снова.

Но придушенный крик еще одного солдата у костра отвлек его внимание, и он повернул туда голову. Одни из его людей уже неподвижно лежали на земле, другие шатались, как пьяные, и тщетно стараясь удержаться на ногах. Предводитель провел рукой по глазам, словно стараясь смести пелену с глаз. Потом он снова ударил, но на этот раз лезвие лишь рассекло мою одежду. Затем он осел на колени и упал на камни лицом вниз.

Я прижала руку к боку и почувствовала ток крови. Но я не отважилась пошевелиться, потому что два солдата все еще были на ногах. Они попытались достать меня, вытянув оружие, но в конце концов, на ногах осталась только я одна, а все остальные лежали на земле.

Они не были мертвы, но как долго будет действовать на них снадобье, в какой пропорции оно было разбавлено и сколько его было выпито, я не знала. Я должна была уйти отсюда прежде, чем они проснутся. Но куда идти? Когда я убедилась, что все они потеряли сознание, я подошла к своей сумке, которую перед тем я открыла силой своей воли и достала оттуда мазь и бинты. Обработав раны, я обошла всех своих врагов и взяла у них вещи, которые могли понадобиться мне в борьбе за выживание. Первым делом я заткнула за пояс длинный охотничий нож, затем нашла пишу: компактный рацион, который имели все воины Ализона. Они, должно быть, берегли его и жили только охотой, если это им удавалось. Мечи, луки и полные колчаны стрел я собрала и бросила в огонь — хотя клинки мечей и не пострадают, все остальное будет уничтожено. Потом я прогнала из ущелья их лошадей, напугала их, и они убежали.

Потом я обрезала длинную юбку своего дорожного костюма и покрепче привязала нужное мне снаряжение к поясу, чтобы оно не мешало, когда я буду карабкаться по скалам. А карабкаться мне придется, потому что только таким способом я могла добраться туда, куда мне было нужно. И хотя уже стояла ночь, я должна была отправиться в путь, чтобы оказаться на приличном расстоянии отсюда к тому времени, как спящие солдаты Ализона проснутся.

Было бессмысленно пытаться преодолеть каменную стену, которая маскировала Врата Всадников, на гладкой поверхности этой отвесной стены не было ни одной трещинки, чтобы можно было поставить ногу или зацепиться пальцами. Оставались каменные откосы ущелья, на которых главную опасность представляли галечные осыпи. Но влечение к объединению частей моей души было так велико, что даже заполнило ледяную пустоту внутри меня. И сила, с которой меня тянуло на север, постоянно возрастала.

Я начала карабкаться вверх, радуясь, что никогда не испытывала страха высоты. Я часто слышала, как охотники в горах говорили, что во время подъема нельзя оглядываться назад или смотреть вниз. Но мне казалось, что я двигаюсь ужасно медленно, и я все время боялась, что, сделав хоть одно неверное движение, свалюсь вниз. Кроме того я не знала, когда охотники Ализона проснутся и начнут преследовать меня.

Я поднималась все выше и выше, и минуты казались мне часами. Дважды я в ужасе цеплялась за скалу, когда тяжелые каменные обломки с грохотом пролетали мимо, едва не задев меня. Наконец, я добралась до расщелины в скале, которая представляла собой неплохую опору для ног. Вскоре я забралась внутрь этой расщелины и пробиралась все дальше и дальше, пока, наконец, не выбралась на относительно ровную площадку, которая, должно быть, лежала у вершины этой скалы, и, споткнувшись о кусок льда, упала. Тело мое так устало, что отказывалось мне повиноваться.

Отдышавшись, я заползла в щель между двумя скалами, отвязала со спины меховую подстилку и накрылась ею.

Когда я начинала подъем, высоко в небе ярко сияла луна, теперь же она побледнела. Я забралась на вершину самой высокой скалы, на этом же уровне должен был располагаться гребень каменного барьера. Я не спала, но погрузилась в какое–то странное состояние двойственности чувств. Время от времени я видела себя скорчившейся между двумя скалами, словно я смотрела на себя со стороны, а затем оказывалась в другом месте, полном света, тепла и людей, попытки рассмотреть которых мне не удавались.

Мазь оказывала свое действие, рана на боку перестала кровоточить, а меховая подстилка защищала меня от холода. Но меня снова охватило беспокойство: меня тянуло дальше. Занимался рассвет, и заря окрасила небо в красный цвет. За зубцами скал, которые утренними тенями скрывали меня, простиралась пересеченная местность, хаос выветренных скал и камней. Чтобы не заблудиться, я придерживалась края долины. Каменный барьер был около четырех метров шириной, и позади него лежало такое же узкое ущелье, как и то, по стене которого я вскарабкалась сюда. Только каменные стены у него были так круты, что о спуске нечего было и думать. Я должна была пробираться вперед по верхнему краю ущелья и надеяться, что мне все же удастся найти более удобное место для спуска.

Внезапно я заметила, что камни вокруг меня как–то странно изменились. Теперь они были не серого цвета, а темного, зелено–голубого, и ещё я заметила, что эти камни казались неестественными в этой местности. Я немного отдохнула и подкрепилась забранным у ализонцев рационом. И пока я ела и смотрела на цветные камни, я все больше и больше убеждалась в том, что они попали сюда не естественным путем.

Потом голова моя внезапно закружилась, глаза закрылись и снова открылись. Как в свадебной роще Всадников я во второй раз увидела картины, которые растворялись друг в друге, пока совершенно не перепутались, а потом наплывами стали сменять друг друга. На мгновение справа от меня показалась тропинка, и, хотя я не смотрела туда, в следующее мгновение она исчезла, и там снова появились каменные обломки. Я была уверена, что причиной двойного зрения была не слабость, а скорее затуманенное сознание. Если это будет продолжаться и дальше, я едва ли осмелюсь двинуться вперед из страха, что глаза предадут меня и я сделаю неверный шаг.

Пытаясь овладеть собой, я только на мгновение смогла завладеть двойным зрением. И каждая попытка, которую я предпринимала, очень утомляла меня. В то же время во мне нарастало желание продолжать путь сейчас же и без промедления.

Я встала, но непрерывно менявшиеся перед глазами картины так закружили мне голову, что я изо всех сил вцепилась в скалу. Казалось, что даже земля ходила у меня под ногами. Я была пленницей этого хаоса, и не было никакой возможности для бегства. Я закрыла глаза и долго стояла неподвижно, потом осторожно вытянула вперед ногу, и она ступила на видоизменявшуюся, но остающуюся твердой землю. Я шагала, вытянув перед собой руки, и они наткнулись на твердый камень. Но когда я снова с надеждой открыла глаза, взаи–мопроницающие картины были все еще здесь, и я закричала.

Я подняла сумку и меховую подстилку и попыталась мыслить логично. Я была уверена, что здесь какой–то обман или галлюцинация. И она затрагивала одно только зрение, но не осязание. Поэтому имелась возможность продвигаться вперед на ощупь. Но с закрытыми глазами я не могла следить за ущельем и, возможно, стала бы ходить по кругу. А как насчет силы, которая тянула меня? Что заставляло меня следовать за Всадниками? Могла ли я вслепую пройти весь этот хаос? Но у меня не было другого выбора, кроме как попытаться сделать это.

Я решительно закрыла глаза, вытянула руки и пошла в направлении, куда меня влекло. Это было нелегко, и я шла вперед очень медленно. Несмотря на вытянутые руки, я все время натыкалась на обломки скал. Я часто останавливалась и открывала глаза, но снова испуганно закрывала их перед картинами, которые теперь были не только двойными, но и тройными и даже четырехслойными.

Я не знала, действительно ли я иду вперед, или сбывались мои опасения относительно того, что я иду по кругу. Но тяга не ослабевала, и вскоре мне стало гораздо легче определять направление. Мои руки с обеих сторон задевали скалы, а ноги все более уверенно ступали по шероховатой каменистой почве. Внезапно мои руки наткнулись на твердую, гладкую поверхность, и эта поверхность была столь чуждой, что я открыла глаза.

Яркий свет ослепил меня, угрожая опалить. Но руками я не почувствовала никакого тепла. Передо мной не было ничего, кроме ослепительного света, на который невозможно было смотреть. Я принялась изучать преграду. Гладкая поверхность заполняла весь промежуток между двумя скалами, мимо которых я должна была пройти, и в высоту тянулась настолько, насколько я могла достать руками, а внизу уходила в почву. На всей этой невидимой поверхности не было ни единой щели, ни единой шероховатости.

Я отступила назад и попыталась найти другой путь, чтобы обойти этот барьер. Но другого пути не было, и сила, которая толкала меня вперед, тянула меня прямо в этот проход, который был блокирован невидимой стеной. В конце концов, я устало опустилась на землю. Это был конец. Я подавленно опустила голову на колени.

И вдруг — я не сидела на камне, а ехала на лошади. Я отважилась открыть глаза, потому что не могла поверить в это, но я увидела Ратну, мою лошадь с развевающейся гривой. Мы находились в сказочно прекрасной зеленой и золотистой стране. И Кильдас — тут были Кильдас и Сольфинна с венками из цветов на головах и белыми цветами на упряжи. Они пели, как и все остальные, и я пела вместе с ними.

И я поняла, что вижу вторую сторону своего нынешнего существования, Я попыталась позвать, но губы моего двойника произносили только слова песни.

— Херрел! — Из меня рвался крик, но чужими губами я не могла издать ни звука. — Херрел! — Если он узнает обо мне, тогда, может быть, сможет объединить меня со вторым «я» в одно целое. Тогда я не буду больше частью Джиллан, которая находится вместе со всеми невестами, и частью Джиллан, которая блуждает среди скал, а снова буду единой полноценной Джиллан!

Я оглянулась и увидела всю кавалькаду, ехавшую по прекрасной дороге, утопавшей в зелени. У Всадников на шлемах тоже были цветы. Всадники казались мне прекрасными мужчинами, не похожими на мужчин Верхнего Халлака, и их звериное обличье совершенно не проявлялось. Только одного, кого я все время искала, не было среди них.

— О, Джиллан, — сказала мне Кильдас, — был ли когда–нибудь в твоей жизни такой прекрасный день? Как будто Весна обвенчалась с Летом и подарила нам самое лучшее, что есть у них обоих.

— Так оно и есть, — ответила та, что была одной из половинок Джиллан.

— Это удивительно, — рассмеялась Кильдас, — но я напрасно пытаюсь вспомнить, как жила раньше в Халлаке. Все прошлое напоминает мне сон, который становится всё бледнее и бледнее. У нас нет никаких причин для того, чтобы возвращаться обратно…

— Но у меня есть причины для этого! — вскричало мое внутреннее «я». Потому что я все еще оставалась в горах и душа моя рвалась к объединению.

Один из Всадников подъехал ко мне и протянул ветку, усеянную цветами, которые испускали чарующий аромат.

— Прелестные цветы, моя леди, — сказал он, — но они не так хороши, как те, что я приготовил в подарок…

Рука моя коснулась ветки.

— Херрел… — Но когда я взглянула на того, кто протягивал мне ветку, я увидела на его шлеме красные глаза медведя. А из–под них на меня глядели странные узкие глаза, отвести взгляд от которых казалось невозможным. Потом его рука поднялась, и на ладони появился маленький белый предмет, который полиостью приковал мое внимание, и я не могла более смотреть на что–либо иное.

Я подняла голову с колен. Темные тени вокруг меня резко контрастировали с зелено–золотой страной, где я только что была. Я больше не ехала украшенная цветами по весенней стране, а потерянно сидела между заколдованными камнями в стране холодной зимы. Но кое–что я приобрела: я узнала, что на самом деле существуют две Джиллан. Одна, которая с трудом пыталась достигнуть другой стороны этой вершины и искала путь дальше, и другая, которая все это время была вместе с остальными невестами Халлака. И пока эти две Джиллан были порознь, для меня не существовало настоящей жизни.

Там, в золотой стране, возле меня ехал Хальзе. Он знал, что я стремлюсь к своей половине, и отгонял меня. Но где же был Херрел, и какие у него отношения с другой Джиллан?

Я осознала, что с наступлением темноты головокружительное мерцание взаимопроникающих картин прекратилось, и что я снова стала нормально видеть. Исчез ли этот невидимый световой барьер?

Я отползла назад меж двух камней и увидела перед собой не слепящий свет, а мерцающую зеленую стену. Но когда я коснулась рукой этой стены, ее поверхность была такой же твердой и гладкой, как и раньше. Это было колдовство, я была в этом уверена, независимо от того, сделали ли эту стену Всадники или кто–либо другой. Я не могла вскарабкаться здесь на скалы, как я это сделала в ущелье, и у меня с собой ничего не было, чтобы подкопаться под этот барьер. Яркость света степы между тем так сильно уменьшилась, что я могла видеть сквозь нее. По ту сторону стены находилась открытая местность, в которой не было хаоса камней и скал, до сих пор так мешавшего мне продвигаться вперед. Там, по ту сторону, может быть, мне не нужно будет больше бояться этой путаницы картин. Но как мне преодолеть этот барьер? Я не видела никакого способа сделать это, но я должна была найти его!