Глава 12
Воскресное утро означает отсутствие будильника. Но Фредерика так привыкла вставать в семь, что проснулась как обычно. Иногда она ненавидела себя за эти утомительные привычки. И, что ещё хуже, проснувшись, она не может лежать в постели просто так. Мозг сразу занялся предстоящим днём и незаконченной работой. Даже в воскресенье.
Больше того, следовало подумать и о сержанте Брауне. Вероятно, он уже сидел на кухне в ожидании завтрака. Фредерика беспокоилась, что Тэйн совсем не подменяет сержанта. Конечно, хорошо, что он здесь. И, вероятно, в эту неделю Джим Браун спал больше, чем за всю жизнь. Но не очень–то весело проводить ночи на узком диване в кабинете, постоянно просыпаться и обходить участок. Конечно, днём у него много свободного времени. Но вчера за ужином он рассказал о своей жене и маленьком ребёнке. Не слишком приятно заниматься такой работой, особенно если всё, что приходится делать, это распугивать озорников–детей.
Одеваясь, Фредерика посматривала в окно на задний двор и на свои джунгли, но думала она вначале о молодом Брауне, а потом об ещё более молодой Марджи. Размышляя о них обоих, она чувствовала себя старой и эгоистичной. Как легко двигаться по узкой привычной тропке, когда живёшь только для себя. Она вздохнула, глядя на яркую зелень травы на фоне более тёмных кустов и деревьев. Потом попыталась избавиться от не очень приятных мыслей о себе, широко раскрыв глаза и наслаждаясь красотой утра. Лёгкий туман клочьями лежал на земле, как огромные паутины, а небо между деревьями было необыкновенно голубым и безоблачным. Окно было открыто, и лица и рук Фредерики касался мягкий ветерок, насыщенный сладким ароматом зрелого лета. Спокойствие охватило её потревоженный разум, и она почувствовала, что счастлива, как никогда в жизни.
Что случилось с нею за эти недели ужаса, страха и напряжения? Как будто до сих пор она шла в безопасности и спокойствии своей особой дорогой, замыкаясь всё больше и больше в себе и для себя. И вдруг осознала полноту жизни, потому что соприкоснулась со смертью, постигла добро, потому что увидела зло, и стала способна к любви и альтруизму, потому что у неё раскрылись глаза…
У сержанта Брауна на кухне шумно кипел кофе, жарилась яичница с ветчиной.
— О, как хорошо, — сказала Фредерика вместо приветствия. — Вам удалось поспать?
— Доброе утро, — вежливо ответил сержант Браун. — Кстати, спал я очень хорошо и должен как–то это отработать. Поэтому — я приготовил завтрак. Надеюсь, вы не возражаете.
— Возражаю? Мне никогда так не нравился завтрак! Я только боюсь, что потеряю вас. Хоть бы случилось что–нибудь такое, чтобы вы оставались, пока я здесь. Но, наверное, если что–то случится, я буду виновата. Вы ведь не собираетесь уходить из полиции?
— Нет, мэм, — серьёзно и без малейших колебаний ответил Браун.
Фредерика рассмеялась и вдруг подумала, как бы она рассердилась во времена до своего приезда в Южный Саттон, если бы кто–то явился к ней на кухню и стал готовить завтрак без разрешения. А теперь она и правда не возражает, больше того, она рада.
Позавтракав, сержант Браун вытер посуду, и Фредерика спросила, предоставил ли ему шеф свободный день.
— Он ничего такого не говорил, мисс Винг. И я подумал, что вы очень одиноки в воскресенье, Криса сегодня нет, покупателей тоже, поэтому я лучше останусь.
— Ерунда, — сразу возразила Фредерика. — Я пойду сегодня в церковь, — до этого момента такая мысль ей и в голову не приходила, и она сама несколько удивилась собственному решению, но торопливо продолжила: — А потом зайду в гостиницу, поем и проведу день в саду, где меня никто не найдёт. Так что, ради Бога, позвольте мне жить с чистой совестью. Отправляйтесь на день домой к жене и ребёнку, — храбрости, чтобы предложить ему задержаться дома на ночь, у неё не хватило.
Лицо его прояснилось.
— Здорово! — сказал он. Потом добавил после некоторого колебания: — А вы уверены? Может, сделать это официально?
— Нет. Наверняка Тэйн Кэри сам ничего не сказал вам, предоставив решать мне. И двух мнений быть не может: я хочу, чтобы вы побывали дома и хорошо провели выходной, — Фредерика наслаждалась собственным великодушием.
Сержанта Брауна не потребовалось больше уговаривать. Он мгновенно накинул плащ, и через минуту его уже не было. Но когда Фредерика провожала его по коридору, он повернулся и сказал:
— Спасибо. Вернусь до темноты.
— Приготовите для нас ужин? — со смехом спросила Фредерика.
— Обязательно, — ответил он, исчезая на дорожке.
По крайней мере, не будет всю неделю жить на сэндвичах с кофе, подумала Фредерика, протирая книжные полки. Удивительно, но убираться здесь было достаточно раз в неделю.
Приведя дом в порядок, она принялась готовиться к церкви. Утреннее счастливое настроение сохранялось. Но позже, когда она сидела на жёсткой скамье конгрегационной церкви Южного Саттона и слушала скучный голос преподобного Уильямса, к ней вернулись сомнения и тревоги.
Она по существу одинока. Все здесь чужие для неё. Никто не подсел на её скамью. Она осмотрелась. Словно весь город сосредоточился на противоположной от прохода стороне. Воображает она или действительно: она нашла тело Кэтрин Клей в гамаке и тем самым превратилась в парию? О чём думают все эти люди? О чём говорят в эту сонную летнюю жару, пока проповедник продолжает что–то бормотать на кафедре? Неожиданно Фредерике пришла в голову страшная мысль. А что если её серьёзно подозревают? Если сержант Браун должен не охранять её, а следить за ней? Но тогда он не ушёл бы на весь день. Или ушёл бы? Неужели Тэйн и Питер её подозревают? Не может быть!
Когда служба закончилась, Фредерика поискала в толпе знакомые лица, но не нашла ни одного. Она уже жалела о порыве, который привёл её в церковь. Задержалась, пропуская остальных у выхода. Ей казалось, что в церкви сотни прихожан, но, конечно, это не так. Церковь маленькая, мест немного.
Выйдя на яркий солнечный свет, она замигала и остановилась у выхода, чтобы привыкнуть. Возле неё разговаривала группа парней и девушек. Услышав имя «Марджи», Фредерика без всякого стыда стала слушать.
— Её увезли в больницу, — говорила одна.
— Мама говорит, что она умрёт. Её сейчас ничего не спасёт, — добавила другая.
— А мой отец говорит, что пора бы избавиться от чужаков в городе, — сказал парень постарше других.
Один подросток оглянулся с опаской, заметил Фредерику и громко сказал: «Ш–ш–ш!» Все посмотрели на Фредерику и тут же отвели взгляды.
Они замолчали, и Фредерика решила, что разумно будет уйти. Уходя, она услышала громкий сценический шепот:
— Никогда такого не случалось в Южном Саттоне, пока она не приехала. Я помню, как Марджи говорила…
Последних слов Фредерика не услышала и не хотела слышать. Счастливое утреннее настроение рассеялось, она почувствовала себя старой и уставшей. Хуже всего, что она, вероятно, заслужила это. Приходилось признать: она не была добра к Марджи, она даже не соблюдала с ней приличий. Возвращаясь домой, она так задумалась, что забыла о своём намерении идти в гостиницу. Но, оказавшись в своей тихой кухне, подумала о недружелюбной сплетничающей толпе, и эта мысль испугала её. Она поискала чего–нибудь в холодильнике, потом решила совсем не есть. Стук дверей пустого дома, казалось, только подчёркивал её одиночество и оторванность не только от Южного Саттона, но вообще от человечества. Фредерика быстро встала и с усилием подавила слёзы жалости к самой себе.
Взяв себя в руки, она сумела вспомнить, что была счастлива до похода в церковь. Вспомнила успокаивающее дружелюбие сержанта Брауна, вспомнила Филиппину, Тэйна Кэри и прежде всего Питера. И сразу пожалела, что вспомнила о Питере: мысль о нём усилила ощущение одиночества. Почему он так долго не приходит? Вечер на крыльце — неужели это было только в пятницу? —казался бесконечно далёким. Конечно, он не обещал приходить и, конечно, он и Тэйн озабочены болезнью Марджи и чувством, что они зашли в тупик. Он не может подозревать Фредерику. Как и самого себя. Это безумие. Но ведь он сказал, что она помогла ему. Правда ли это, или она просто хватается за протянутую соломинку?
Она решительно вернулась к холодильнику, но салат, приготовленный из всевозможных остатков, оказался безвкусным, и Фредерике сильно мешала жара и запах жареного, который остался в кухне после завтрака сержанта Брауна. Тут она вспомнила, что он где–то нашёл вентилятор, и решила включить его. Громкое жужжание сначала раздражало её, потом успокоило, потому что мешало думать. Она закончила ланч и решила пойти в сад, как и обещала сержанту Брауну. Может, сегодня заменит сон работой. Но едва она посмотрела на часы, как увидела в дверях Питера Мохана.
Фредерика молча смотрела, как он подходит и выключает вентилятор.
— Боже! — сказал он. — Вас мог застрелить кто угодно, и никто не услышал бы из–за этой проклятой штуки. Я решил в этот раз возвестить о своём прибытии и добрых десять минут стучал во входную дверь. Вы меня до смерти напутали, вы и этот ваш вентилятор!
Голос его звучал раздражённо, и Фредерика почему–то обрадовалась этому. Но прежде чем она успела что–то сказать, полковник спросил:
— Где Джим?
— Джим? А, вы о сержанте Брауне. Он… он…
— Выкладывайте начистоту, Фредерика, — он помолчал и тут же добавил: — Неважно, я и сам могу догадаться. Вы его отпустили на день.
— Ну да, отпустила. Кстати, меня всё время мучила совесть, я почти не думала об этом злополучном молодом человеке всю неделю.
— А вы и не должны о нём думать. Это дело Тэйна, а не ваше. — Но я нашла, что он очень приятный молодой человек, и что у него тоже есть человеческие чувства, как у вас и у меня… О, Питер, не ругайте меня. Я страдаю из–за того, как обращалась с Марджи. И хотела как–то загладить это. Питер улыбнулся ей. Потом извлёк из–под стола ещё один стул и сел.
— Не хотите пройти в гостиную? —- спросила Фредерика.
— Нет. Боюсь, мне нельзя задерживаться. Кстати, в любую минуту сюда заглянет Кэри и отвезёт меня в аэропорт.
— В аэропорт? — Фредерика поняла, что не в силах скрыть отчаяние.
— Да. Я отправляюсь в Вашингтон, этого не избежать. Не могу больше ничего сказать вам, во–первых, потому что некогда, а во–вторых — это неразумно. Но вы должны меня выслушать. Больше никаких угрызений новоанглийской совести по отношению к Джиму Брауну и ко всем остальным. Если всё пойдёт, как я рассчитываю, вскоре и он, и все остальные смогут вернуться к нормальной жизни. Но до того нельзя рисковать, — полковник нагнулся над столом и сжал её худое плечо своей большой рукой. — Посмотрите на меня, — сердито сказал он.
С некоторым трудом Фредерика выполнила его приказ.
— Вот что я хочу вам сказать, — продолжал он. — Ваш рассказ о разговоре с Крисом и о том письме оказался чистым золотом. Лучшего доктора Ватсона и желать нельзя.
— Значит, вы нашли письмо?
— Нет. Оно исчезло. А Марджи слишком поздно было спрашивать. Бедная девочка! Но Крис, будь он благословен, сохранил старые конверты, которые отдавала ему Кэтрин. Он ещё не снял с них марки, и я узнал нужный адрес. Поэтому я и отправляюсь в Вашингтон… — Но… Питер… — Фредерика готова была задать тысячу вопросов, но он поднял руку.
— Расскажу, когда буду знать всё, Фредерика. А сейчас вы ничего не должны знать, даже то, что рассказывали мне. И то, что я сказал вам. Держите это строго при себе. Понятно?
— Да. Но…
— Никаких «но».
Послышались звуки подъезжающей машины. По крыльцу прогромыхали тяжёлые шаги, и Фредерика торопливо перескочила на другую тему.
— Питер, пожалуйста, не говорите Тэйну, что я отпустила сержанта Брауна. Вы ведь понимаете, почему я это сделала? — настойчиво заговорила она.
— Ну, что ж, если вы настаиваете на обмане, вам придётся поехать с нами в аэропорт и развлекать Кэри, пока не вернётся Джим. Кстати, когда это будет?
— До темноты, так он сказал. Питер взглянул на часы.
— Три двадцать. Думаю, настолько вы Кэри сумеете задержать. Но домой не возвращайтесь, пока не придёт ваш защитник. Если понадобится, отправитесь в гостиницу. Я не хочу, чтобы вы здесь были одна. Понятно?
— Да, — ответила Фредерика. Она разрывалась между радостью от его тревоги и гневом на его официальность. Она сама может позаботиться о себе. Все дни было спокойно.
В дверь постучал Тэйн Кэри.
Когда Фредерика и Питер вышли к нему, он сразу спросил:
— Где Джим?
— Отправился попить коки, — небрежно ответил Питер. — Всё в порядке, я исполнял его обязанности, а теперь Фредерика поедет с нами и проводит меня.
Тейн улыбнулся.
— Хорошо, — сказал он, — но мне всё же не нравится ваше вмешательство в закон. Они забрались в маленькую машину Тэйна, и Фредерика вскоре сообразила, что внешность автомобиля на самом деле скрывала настоящего зверя. Она с некоторым беспокойством следила за спидометром. Он быстро подобрался к семидесяти милям в час.
— Послушайте, Кэри, — пробормотал Питер, — мы ведь не опаздываем?
Тэйн снова улыбнулся.
— У полиции свои привилегии.
— Всё красуетесь, — заметил Питер и добавил: — Кэри, если бы вы увидели лицо Фредерики, вы бы поняли, что это нравится ей не больше, чем вашей жене.
— Ладно, ладно, — дружелюбно ответил Тэйн, и машина пошла чуть медленнее. — Хорошая машина, правда? — спросил он у Фредерики.
— Замечатальная, — еле выдавила Фредерика.
— Все женщины одинаковы, — подвёл итог Тэйн. На спидометре было пятьдесят. — Вы предпочитаете ползти, как сейчас, чем лететь и ощущать свободу. Кстати, это вполне безопасно, если за рулём хороший шофёр. Но вы никогда не колеблетесь, если вам нужно перебежать дорогу перед автобусом или вскочить в идущий поезд.
— Ну, что ж, если они так поступают — я говорю «если», — значит они могут судить об опасности быстрой езды, — вставил Питер. — А если женщина выскочит на дорогу, когда вы идёте на восьмидесяти с лишним, вы, конечно, спасёте ей жизнь, разбив машину и погибнув при этом.
— Ни малейшего шанса. Но я принимаю ваши доводы, — Тэйн рассмеялся.
— Мне стоит помолчать, — сказала Фредерика. — Я в меньшинстве, и к тому же я всего лишь женщина.
— Как разумно с вашей стороны, Фредерика. Если бы моя жена… вы ведь знаете Конни? — он резко сменил тему: — Знаете, друзья, мы уже приехали. И хотя почти всё время ползли, я думаю, это рекорд, даже для меня. На поле ещё не было самолёта, поэтому они вышли из машины и отправились в похожее на казарму здание, где нашли стойку бара и горячий кофе. Они сели и по какой–то негласной договоренности говорили о разных мелочах. В это время распахнулась дверь и в помещение ворвался Роджер Саттон. Он направился к кассе, и они услышали, как он громко спросил, не опаздывает ли самолёт. Потом пошёл было к стойке, но, увидев сидевших, быстро повернул к выходу.
Питер встал и обратился к удаляющейся спине. Если Роджер и услышал, то никак не прореагировал. Питер вышел вслед за ним.
— Он как будто испуган, — заметила Фредерика.
— Я думаю, это просто его обычная застенчивость, — медленно сказал Тэйн. — Я неплохо узнал его с того времени… ну, с того времени, как часто бываю на Ферме, и он мне нравится. В сущности, я бы сказал, что в нём надежда всей семьи.
— Но у сотен мужчин лицо искалечено хуже, чем у него. Я много таких встречала в библиотеке в Нью–Йорке. Если у него крепкие корни, почему он не может подняться над этим? — почему–то Фредерика не хотела рассказывать Тэйну о своём разговоре с Роджером и об его ненависти к сестре.
— Я не врач, Фредерика, но я сказал бы, что самые лучшие люди одновременно самые чувствительные. Если последняя операция пройдёт успешно, если он будет выглядеть лучше, то он сможет жениться и вести нормальную жизнь…
— Когда я впервые услышала об этой семье, мне показалось, что у Филиппины к нему не просто братские чувства, но теперь Джеймс Брюстер его отрезал.
— Думаю, что дело гораздо сложнее. Филиппина ему нравится, он уживается с нею, потому что… она почти профессиональна по отношению к его увечьям. И ему с нею легко. Но не думаю, чтобы тут было что–то большее сейчас или раньше… Он замолчал, потому что появились Питер с Роджером, который присоединился к ним с явной неохотой. «Можно ли выглядеть более виноватым, чем он? — подумала Фредерика. — Правы ли Питер и Тэйн, считая его невиновным? Может, и нет. Может, Питер не зря летит на том же самолёте».
Зная, что лучше не смотреть на Роджера, Фредерика повернулась лицом к кофеваркам и попыталась перехватить взгляд официантки, разговаривавшей с механиком на другом конце стойки.
Питер сел рядом с Фредерикой, а Роджер — возле него. Наступило неловкое молчание, потом Тэйн перегнулся через Фредерику и Питера и спросил:
— На Ферме всё в порядке, Саттон?
— Как только возможно, — ответил Роджер.
— Миссис Хартвел в больнице?
— Да. Она провела там всю ночь, — и с необычной силой добавил: — И хорошо. Сама уже на пределе.
— Знаю, — негромко сказал Питер. Спросил: — Кофе? — к ним подошла официантка.
— Да, большую чашку чёрного. И ничего из еды.
Фредерика под прикрытием общего разговора украдкой взглянула на Роджера. Одну руку он крепко сжимал, другая, прикрывавшая лицо, дрожала; видны были длинные костлявые пальцы. Фредерика видела Роджера только в поблекших синих джинсах и старой рубашке и теперь порядочно удивлялась: на нём был безукоризненный деловой костюм консервативного покроя. Вот он убрал руку от лица, и два тёмных глаза внимательно посмотрели на неё. Глубоко посаженных глаза окружали пурпурные и белые полосы обожжённой плоти. Рот у него как всегда скошен, словно он смеётся. Фредерика смущённо отвела взгляд. И тут же, устыдившись, торопливо спросила:
— Но ведь Филиппина приглядит за миссис Саттон? Роджер не ответил. Принесли кофе, и он выпил его большими глотками. Потом встал. Прежде чем кто–нибудь заговорил, сказал: — Спасибо, Мохан. Увидимся в самолёте, — и быстро отошёл.
В этот момент снаружи послышался шум двигателей, и Питер тоже встал. Громкоговоритель гулко объявил посадку.
— Пока, — легко попрощался Питер. — Будьте хорошей девочкой, Фредерика, и помните предписания доктора Мохана.
Фредерика улыбнулась, и Питер пошёл к выходу. Но у дверей остановился, погасил сигарету и вернулся назад.
— Присматривайте за ней, Кэри. Она в этом нуждается.
— Постараюсь, — пообещал Тэйн. — Только, ради Бога, возвращайтесь быстрей. Я себя чувствую, как мальчишка на горящей палубе, или тот, кто заткнул пальцем дырку в плотине, или…
Но Питер ушёл, прежде чем полицейский закончил говорить.
— Ну, что ж, — объявил Тэйн, — кажется, всё, — и задумчиво добавил. — Что же он имел в виду, говоря о присмотре за мисс Фредерикой Винг? Сержант Браун спит на работе?
— О, нет, он замечательный! — Фредерика сумела ответить на вопрос с искренним энтузиазмом. Потом, заметив, что Тэйн продолжает пристально смотреть на неё взглядом полицейского, торопливо продолжала: — Я… я думаю, Питер решил, что мне одиноко… или что–то…
— Понятно. Что ж, сейчас мне нужно на Ферму и в больницу. Кстати, Конни ужасно пристаёт ко мне с этим случаем. Не сможете ли вы заехать к нам и поужинать с нею?
— О… нет… на самом деле…
— О, да, на самом деле. Пожалуйста. Вы очень меня выручите, если окажетесь рядом, когда я объявлю семье, что и сегодня буду отсутствовать вечером.
Фредерика вспомнила, как ей понравилась Констанс Кэри, когда они встретились на ярмарке. И ей не потребовалось много времени, чтобы решить, что лучше пойти в гости, чем возвращаться в пустой дом до появления Джима Брауна. Она просила его приготовить ужин, так что сержант, несомненно, о себе позаботится. К тому же если Тэйн отвезёт её сейчас домой, он может обнаружить отсутствие её охранника; а это она должна предотвратить любой ценой…
— Хорошо, — быстро согласилась она, — если вы не считаете, что я буду помехой…
— Могу вам обещать это. Конни любит общество, а я пообещал сегодня вечером быть дома, поэтому она никаких планов не строила. Видите ли, неожиданный отлёт Питера немного спутал наши расчёты.
Они двигались по шоссе. Совершенно неожиданно Тэйн затормозил и свернул на ненаезженную сельскую дорогу.
— Мы живём не в самом Южном Саттоне. Увидите. Прекрасная сельская местность, отличный вид, но в подобных случаях я вижу и явные недостатки. Конни там ужасно одиноко. У нас только одна машина, да и та принадлежит полиции, а на велосипеде не очень–то весело разъезжать в такую жару.
Они въехали в небольшой двор, огороженный вместе с цветущим садом аккуратной белой изгородью–частоколом. Фредерика с интересом осматривалась. Дом, тоже выкрашенный белой краской, по–видимому был развёрнут от них, но на заднем дворе ни следа беспорядка. Тэйн без церемоний прошёл вперёд, Фредерика — за ним. Она увидела новую аккуратную кухню.
— Боже, Тэйн, — сказала она, — как здесь всё красиво и сияет. Откуда это всё?
— Купили в рассрочку, — Тэйн остановился и огляделся. Потом весело добавил: — И должен признать, что Конни прекрасная хозяйка. Нигде ни пылинки. Но подождите, пока не увидите кое–что… — он открыл дверь в противоположном конце кухни, и Фредерика ахнула, потому что перед ними открылась пропасть. Гостиная располагалась прямо на утёсе, который отвесно уходил вниз; стена, выходящая в эту сторону, представляла собой сплошное окно. Справа и слева росли деревья, но непосредственно перед окном они были срублены, так что открывался вид на предзакатное небо, на сонный городок внизу и за ним — на зелёную долину с широкой рекой, в которой отражалось розовое небо.
Фредерика совершенно забыла о Тэйне, завороженно прошла мимо него и остановилась у окна.
— Волшебный вид, верно? — послышался негромкий женский голос. Фредерика повернулась. Она не заметила Конни, которая сидела на длинном диване у очага. Она отложила книгу и встала с выражением ожидания на лице. Фредерика снова ощутила дружелюбие этой женщины, как и при первой встрече.
— Невероятная красота, — просто ответила она. — Вы… вам ужасно повезло…
— Вы ведь поужинаете с нами? — сразу спросила Конни, но Фредерика заметила, что она при этом украдкой взглянула на Тэйна, словно ожидала одобрения.
— Не с нами, дорогая. Боюсь, что только с тобой.
— О, Тэйн, опять! — однако Конни тут же добавила: — Но я должна простить тебя: ты ведь привёз мне Фредерику.
— И я рада, что он это сделал, — с искренним удовольствием сказала Фредерика. — С самой ярмарки я хотела снова с вами повидаться, но была привязана к магазину… ну, сами знаете, то одно, то другое…
— Да, да, одно, другое, — быстро согласилась Конни и чуть натянуто рассмеялась. — Мне следовало самой побывать у вас в магазине, но я становлюсь всё ленивей и ленивей. И вы сами видите: мы живём далеко, а меня вряд ли можно назвать заядлой велосипедисткой, — она повернулась к мужу. — Ты должен сразу уехать или можешь немного задержаться?
— Боюсь, что сразу, дорогая. Но обещаю вернуться непоздно, и посижу с вами, прежде чем отвезу Фредерику домой.
— О, Тэйн, — голос Конни едва слышно дрожал. — Придёт ли конец этому несчастному делу? Становится всё хуже и хуже. Как Марджи?
— Я прежде всего заеду к ней. Но мы должны смотреть в лицо правде, дорогая: боюсь, она безнадёжна. Врачи говорят, что она уже два дня как умерла бы, если бы не её молодость, — он помолчал. — Но могу честно сказать, что конец расследования близок. Нам осталось завернуть за последний угол. У нас очень серьёзные подозрения, но пока нет доказательств.
Фредерика хотела заговорить, но Конни остановила её.
— Не расспрашивайте его, — посоветовала она. — Могу вам сказать, что он будет уклончив и сведёт вас с ума от раздражения. Не выходите замуж за полицейского!
После ухода Тэйна Конни занялась ужином. Фредерика, от помощи которой отказались, села у окна и смотрела, как на темнеющем небе появляются звёзды. Какой долгий день от восхода до заката! Постепенно к ней вернулась утренняя удовлетворённость. Тэйн её друг, и Конни… и Питер. Они её не подозревают. И когда это ужасное дело кончится, у неё останутся друзья и красота и мир этого новоанглийского деревенского лета.
Пока они ели, совсем стемнело и Конни зажгла настольную лампу. Она создавала уютный тёплый кружок в темноте; как лагерный костёр в лесу, подумала Фредерика. После еды они сидели, негромко и просто разговаривали. Говорили в основном о себе. Фредерика рассказала Конни о своём замысле книги и почему она приехала в Южный Саттон. Конни призналась, что тоже жила в Нью–Йорке, и что она оставила работу в рекламном агентстве, чтобы выйти замуж за Тэйна. Они встретились год назад во время летнего курса в Колумбийском университете. Потом неизбежно разговор снова перешёл на Южный Саттон и на убийство Кэтрин Клей. — Мне кажется, многие в городке считают меня ведьмой… или даже убийцей, — Фредерика высказала мысль, которая беспокоила её весь день, и почувствовала себя лучше.
Конни рассмеялась.
— В таком городке это неизбежно. К несчастью, это совпало с вашим приездом. И ещё ваш гамак. Серьёзно, Фредерика, не стоит винить, что этот ужас связали с вами. Ведь всегда во всём винят чужаков.
— О, я знаю.
Дневная тревога снова проникла в мирную комнату. Почувствовав это, Конни быстро добавила:
— Ну, вы ведь знаете, что мы чувствуем. Тэйн не дурак, и подлинного убийцу он уже знает, — она немного помолчала и медленно добавила: — И я точно знаю, что это не вы.
— Но кто тогда? Как вы думаете? — спросила Фредерика. — Я составила список подозреваемых и всё время над ним раздумываю, прибавляю, вычитаю, умножаю, делю, но ничего осмысленного не получается.
— А убийство всегда бессмысленно, что бы ни писали в книгах, — Конни неожиданно замолчала. Наступила тишина. Потом Конни тихо продолжила: — Вы спрашиваете, кого я подозреваю. Я не подозреваю. Я знаю, — Фредерика попробовала что–то сказать, но Конни не дала ей слова. — Тэйн не рассказывал мне о своих подозрениях, но это и не нужно…. Так что… я знаю и поэтому не могу рассуждать, — она помолчала. — Давайте оставим эту ужасную тему. У меня от неё… мурашки по коже, — Конни, казалось, отчаянно искала, о чём бы поговорить. И наконец нашла: — Я всё хочу спросить у вас, что вы сделали с одеялом. Удивительно, как после вашего выигрыша я могу ещё на вас смотреть. Ничего в жизни я так не хотела. Даже заставила Тэйна купить билет.
— О, Конни, я с удовольствием отдала бы его вам в награду за то, что Тэйн спас ведьму от сожжения. Но тогда я тоже сойду с ума. Мне оно очень нравится. Хотя, стыдно сказать, с того дня я на него даже не посмотрела. Кстати, оно по–прежнему лежит на стуле у меня на кухне…
Конни схватила Фредерику за руку.
— Не воспринимайте все мои слова всерьёз. Одеяло — просто смена темы разговора, — негромко сказала она.
Обе сумели рассмеяться, а потом Фредерика заключила:
— Знаете, Конни, Тэйн первоклассный начальник полиции. Я поняла это с первого взгляда. Но до сих пор не понимала, какая вы отличная жена полицейского. И какая хитрая!
И в этот момент подъехал Тэйн.
