Когда Туран включил мотор и направил самолёт в сторону моря, Зианте захотелось закрыть глаза: вдруг они не взлетят или же рухнут вниз и утонут в волнах? Да, Туран, порывшись в памяти пилота, теперь знал, как управлять самолётом, но всё равно, этот первый их полёт может стать и последним. Вот они отделились от скалистой поверхности — и взмыли над водой… У Зианты на короткий миг замерло сердце: ей показалось, что они падают, но нет, нос самолёта приподнялся, а девушка успела с ужасом увидеть напряжение, застывшее на измождённом лице Турана, как будто он одной только силой воли заставил самолёт подняться в небо.

Девушка держала в руках хрустальный шар, и его притяжение ни на миг не ослабевало. Но где же сейчас находится второй Глаз? Может, там, в глубинах океана, где им никогда не найти его?

Девушка сконцентрировалась на шаре, не утрачивая тем не менее осторожности, чтобы не позволить камню снова ввести её в транс. Ох, как же трудно удерживать такое хрупкое равновесие установившейся связи между её личностью и самоцветом. Тело уже начало изменять ей: не хватало сил. Зианту мучали жажда, голод, нехватка сна, но девушка старалась подавить эти чувства, призвав на помощь технику, которой сё некогда обучил Оган: тело — лишь инструмент волн, и оно должно подчиниться ей.

Далеко ли ещё? Вот что сейчас самое главное. Вряд ли самолёт заправлен горючим на долгий полёт. И если топливо кончится раньше, чем они достигнут своей цели, что тогда?

Зианта держала разум закрытым, не решаясь мысленно общаться с Тураном, который из последних сил пытался доставить их до цели; её дело было указывать, куда лететь.

Время уже ничего не значило. Но теперь, когда они приближались к острову, Зианта чувствовала нарастание покалывания в ладонях, камень становился всё теплее и теплее, и это внушало девушке уверенность: они правильно двигаются. Она бросила короткий взгляд на камень: сияние увеличилось, вспыхивая огнями, словно устройство связи.

— Камень, — сказала Зианта вслух, не рискуя мысле–речью помешать концентрации Турана, — кажется, пробуждается к жизни!

— Значит, мы уже совсем близко… — очень тихо, почти что шёпотом ответил он.

«Но ведь кругом одно море…»

Зианта передвинулась поближе к иллюминатору и попыталась бросить взгляд вперёд. Несмотря на ослепительный блеск солнца, отражавшегося от волн, ей удалось рассмотреть поднимавшийся над морем какой–то тёмный силуэт!

— Туран, впереди остров!

Самолёт сделал круг над сушей. Всё, что Зианта видела внизу, — острые пики скал, лишённые всякой растительности. Как же им сесть? Будь у них флиттер из их родного мира, им хватило бы даже кусочка ровного пространства. Но она знала, как взлетают эти древние летающие машины: им требуется намного больше места.

— А остров больше, чем я думал, — заметил Туран, закладывая вираж. — То ли в доклад вкралась ошибка, то ли он ещё больше поднялся из океана.

— Смотри! — закричала Зианта. — Вон туда, на юг!

От утёсов в сторону моря тянулась полоса, сложенная из огромных каменных блоков, и волны, ударяясь, осыпали её брызгами: должно быть, когда–то это был огромный пирс, к которому могло пришвартоваться множество лодок.

— Ты сможешь приземлиться там?

— Существует один–единственный способ узнать это.

Девушка не сомневалась: сейчас Туран попытается это проверить. И в этот раз, когда он направил самолёт к странной каменной дороге, проложенной в море (если это и вправду дорога), девушка действительно закрыла глаза. Их затрясло на ухабах: поверхность была не такая уж гладкая, как казалась сверху. А затем заглох мотор, и они остановились, так и не врезавшись в какую–нибудь скалу и не свалившись в воду.

Когда Зианта осмелилась открыть глаза, иллюминатор весь забрызгало водой — они остановились у самого края моря, но так или иначе, они были в безопасности.

— Туран!

Девушка оглянулась. Он обмяк на сидении. Зианта схватила его за плечи и потрясла.

— Туран!

Мужчина медленно, болезненно морщась, повернул голову, и в глазах его застыла неумолимая смерть.

— Не могу удерживать… лишь ещё немного… Послушай, сними барьеры в своём мозгу!

Оцепенев от страха, она опустила хрустальный шар на колени, чтобы его излучение не мешало, наклонилась вперёд и обей! а\ руками поддержала его голову, словно он — какой–то драгоценный артефакт, и ей жизненно необходимо считать с него информацию.

И сведения мощным потоком хлынули в её сознание: всё, что он узнал от лётчика — как управлять самолётом, чтобы она смогла улететь после того, как всё закончится, и что ей делать, если их поиск закончится удачно.

Получив информацию, девушка запротестовала:

— Держись! Ты должен держаться! Если ты не сможешь, тогда…

Они навечно останутся пойманными в эту ловушку! В каком–то отношении это было хуже смерти. А, может, смерть даст ему освобождение, когда он покинет это тело, которое так и не сумел до конца повернуть к жизни? Зианта этого не знала. Девушка не сомневалась лишь в одном: она не позволит ему умереть здесь. Она должна найти ключ не только к своему возвращению, но также и к его.

Она наклонилась поближе к нему, инстинктивно поняв, что прикоснувшись к его холодным, безжизненным губам, сможет передать ему живительную энергию: способ, с древних времён известный её народу.

— Держись!

Но у неё почти не было времени. Она с трудом справилась с замком дверцы кабины, распахнула её и вылезла. Прижав хрустальный шар к груди, она пошла по каменным плитам этой «дороги», которая оказалась длиннее, чем выглядела с воздуха; самолёт, прежде чем остановиться, успел преодолеть лишь половину её, и девушке предстояло пройти ещё порядочное расстояние до конца.

Несомненно, эта полоса была не естественного происхождения — созданная руками человеческими, некоторое, довольно продолжительное, время она пребывала под водой: повсюду валялись ракушки и полоски ещё не разложившихся до конца водорослей. Пирс был сложен из огромных каменных блоков, некоторые размером в самолёт, подогнанных так плотно, что даже столетия и море не смогли его разрушить.

Притяжение хрустального шара теперь стало таким сильным, что девушке казалось, словно какая–то невидимая нить, связывающая её и самоцвет с чем–то на другом конце, принуждает её идти вперёд. Но где найти проход в сплошном нагромождении скал?

«Дорога» кончилась перед грудой огромных каменных блоков: казалось, пирс был разрушен в том месте, но камень по–прежнему тянул её вперёд. Больно царапаясь, разрывая одежду, Зианта начала карабкаться среди камней и совсем скоро сломала пару ногтей, а руки порезала об острые ракушки.

Тем не менее девушка непоколебимо пробиралась среди нагромождения камней, пока не оказалась на самом верху. И там…

Невидимая нить по–прежнему звала её вперёд, но куда же ей идти?.. На пути встало какое–то огромное сооружение, на этот раз совершенно целое: гладкие стены окружали утёс, находившийся за этим строением.

Зианта пробежала кровоточащими пальцами по поверхности, пытаясь обнаружить какую–нибудь трещину, которую не заметили глаза, но ничего не нашла. Однако девушка знала: там, за стеной лежит то, что она ищет. С всхлипом отчаяния Зианта уселась у подножия стены. Одними руками здесь ничего не добиться. Может, удастся с помощью оружия или инструмента, который имеется в самолёте, — но вряд ли, ведь столько веков этот камень сопротивлялся воздействию воды.

Существовал ещё один способ, но она боялась им воспользоваться. Теперь её никто не поддержит, не выручит. Нельзя подозвать Турана, чтобы он был рядом с нею, когда она войдёт в транс: это приведёт лишь к его смерти. Но как бы то ни было ей придётся пойти на этот заключительный шаг — или смириться с неудачей, что означает, что они навсегда останутся в этом мире и погибнут здесь. Как истинная дочь своего народа, Зианта не могла примириться со смертью — и эта мысль укрепила её решимость: девушка поднесла хрустальный шар ко лбу.

Снова девушка находилась внутри стен овальной комнаты. Она с той же силой ощущала груз Глаз, вставленных в обруч на её голове, как и слабость духа и тела. И ещё — страх, обуявший её в этой темноте: девушке казалось, что вот–вот на неё набросятся призраки и начнут душить.

Буря… она выдержала её, заставила лурл потрудиться и укрепить стены — но с каким трудом! Лурлы сопротивлялись — не хотели слушаться! Лишь теперь девушка задумалась над тем, что же это означает. Наверное, её могущество, её способность управлять Глазами начали ей изменять. И тогда ей пора…

Нет! Ещё не время! Она ещё молода, не слабая! Такой бури они никогда ещё не знали, вот в чём дело. Да и лурлы устали. Дело не в ней. Девушка посмотрела на своё обтекаемое чешуйчатое тело, прижала к бокам юбку из ракушек. Нет, она ещё не готова отказаться от Глаз и сделать необходимый после этого беспощадный и неумолимый шаг.

Д’Эйри подошла к оконной щели. И хотя волны заметно утихли, разъярённое море по–прежнему выглядело хмуро, и даже небесный цвет казался зловещим. Если расчёты Д’Онги, верны…

Сквозь вздыхания моря она расслышала слабый звук, раздавшийся сзади. Повернувшись, она увидела перед собой женщину, стоявшую у двери: небольшого роста, изящная, с грубыми темно–зелёными, цвета юности, волосами; тело — обнажённое, блестевшее от недавнего погружения в воду, щели жабр на шее ещё не закрылись.

— Приветствую Глаза! — произнесла она ритуальную фразу, однако сейчас это прозвучало как насмешка. — После бури мы собрали на берегу богатый урожай. И ещё — Д’Хуна сказала, что больше не в силах управлять Глазами.

Она не сводила всё это время с Д’Эйри жестокого и завистливого взора.

«Ну да, Д’Атей, ты просто ждёшь не дождёшься, чтобы это случилось и со мной! — девушка заставила себя не прикасаться к обручу с Глазами. — Да, Д’Атей, ты никак не можешь смириться с тем, что я стала обладательницей Глаз, а не ты, и теперь делаешь всё от тебя зависящее, чтобы твоя младшая сестричка получила возможность стать следующей хранительницей. Но ведь Д’Хуна на пять лет моложе меня! И это ещё припомнится. Я и без того не слишком любима здесь, в Норнохе, я не люблю общества, одинока — но такова уж моя натура, и её мне не переделать. Но теперь… Кто выступит в мою защиту, если поднимется вопрос о Глазах?»

— Д’Хуна хорошо служила Глазам, — девушка тщательно следила за своим голосом: нельзя позволить, чтобы пришедшая заподозрила, что новость напугала Д’Эйри.

— Она могла бы служить и получше, — острым язычком Д’Атей провела по губам, словно смакуя что–то вкусное. — Собирается Военный Совет…

Д’Эйри замерла в напряжении, а затем заставила себя расслабиться, надеясь, что собеседница не увидит её секундной слабости, хотя та не сводила с неё злобных завистливых глаз.

— Но это же против обычаев. Никто не имеет права решать судьбу хранительниц Глаз…

— Д’Фани ссылается на Закон о Тройной Опасности — тогда воины не зависят от Глаз. Это тоже обычай.

Д’Эйри, прилагая невероятные усилия, подавила готовое слететь с губ восклицание. Д’Фани, этот фанатик, приверженец старых обычаев, давно позабытых её народом… Д’Фани, повсюду болтающий о Кормлении… Если он привлечёт на свою сторону необходимое число сторонников, что же тогда будет?

— Военный Совет уже заседает, — Д’Атей придвинулась чуть ближе к девушке, внимательно наблюдая за её лицом, пытаясь прочесть чувства, которые обуревали её. — К воинам с речью обратится Д’Фани. И Голос Скалы…

— Голос Скалы, — перебила Д’Эйри, — молчит уже столько лет, сколько ты помнишь себя, Д’Атей. Даже самому Д’Рубину не удалось заставить ответить его, хотя он потратил на это весь прошлый год. У древних были свои секреты, которые утеряны нами.

— Потеряно не так много, как мы думали. И наверное, это из–за того, что мы искали другие пути, менее сложные и полегче. Но Д’Тор узнал, как заставить Голос говорить. Вслед за своим братом он стал изучать древние обычаи. Ты ведь слышала слухи, что если нам не удастся добиться нового приплода лурл, то наш род не долго продержится. Во время бури Д’Хуне не удалось заставить работать троих.

Троих? Она не справилась с тремя! Но самой Д’Эйри не подчинились целых четыре! И Д’Хуна отказалась от Глаз. Поэтому и ей придётся поступить так же… Но на что перед этим намекала Д’Атей? Нужно побольше разузнать.

— Ты говорила, что Д’Хуна должна была служить лучше, — Д’Эйри совсем не хотелось спрашивать об этом Д’Атей: глаза той блестели злорадным огнём, чувствуя её страх. — Что ты имела в виду?

— Если Голос предскажет ещё одну бурю, то авторитет Д’Фани в Совете ещё больше поднимется. Что с того, что хранительницы Глаз поклялись всю жизнь служить Норноху? Кому нужна такая служба, если их власть над лурлами ослабевает? Им даже не удаётся заставить лурл давать больше потомства! Некогда Кормление было обычаем. И только слабаки наших дней, захотевшие отойти от него…

Тут уж Д’Эйри не смогла сдержаться, хотя сразу пожалела об этом, увидев торжествующий огонёк в глазах Д’Атей:

— Давным–давно миновали времена этих варварских обычаев, и Кормление — одно из них. Вспомни Указ Д’Гана: нам нельзя возвращаться к своему тёмному прошлому и возрождать их. Неужели мы поднялись из мутной тины лишь для того, чтобы снова увязнуть в ней?

— Д’Фани думает, что мы обречены быть слабыми, пока прислушиваемся к таким, как Д’Ган. А как твои лурлы, Носитель Глаз? Всё такие же сильные и послушные, как всегда?

Д’Эйри заставила себя выдавить улыбку.

— Спроси об этом у стен Норноха, Д’Атей. Разве башня разрушена? Разве треснули стены во время бури?

— В этот раз нет. Но если Голос скажет, что придёт ещё одна буря, а за ней — следующая… — Д’Атей улыбнулась. — Я думаю, теперь, после заявления Д’Хуны, многие прислушаются к словам Д’Фани. Он может даже потребовать для себя чрезвычайных полномочий. Хорошенько поразмысли над этим, Д’Эйри.

Кивнув, Д’Атей выскользнула за дверь. Д’Эйри ещё раз поглядела на море. Голос… Неужели брату Д’Фани удалось восстановить его? Или, может, что более вероятно, это какой–то трюк Д’Фани, чтобы повлиять на Совет и её народ и вынудить его вернуться к старым обычаям, забытым со времён Д’Гана? Голос звучат изнутри Трёх Стен, установленный на самой высокой вершине. В те давно минувшие дни он точно предсказывал приближение бури. Но и замолчал он вследствие обычаев: только определённая группа людей обслуживала Голос, разбиралась в его хитром механизме, и когда в Год Красного прилива вспыхнула эпидемия чумы, по какой–то неизвестной причине первыми она поразила именно слуг Голоса.

Ещё несколько лет Голос продолжал сообщать о приближении бурь, хотя тех, кто мог обращаться с его сложным механизмом, уже не осталось в живых. Людям стало казаться, что он вечный, но затем что–то в нём сломалось, он уже не точно предсказывал бурю, пока наконец вообще не остановился. Несмотря на все попытки отремонтировать его, уже в течение двух поколений все они заканчивались неудачами. По–видимому, как и лурлы, Голос управлялся ментальными силами, подчиняясь психическому дару клана сенситивов, которого теперь не существовало. Никаких устройств, вроде Глаз, с помощью которых можно было бы управлять Голосом, не было обнаружено.

Глаза… Мысли девушки снова вернулись к Д’Хуне, отказавшейся от них. Наверное, на это её вынудило пойти отчаяние, когда она поняла, что не может заставить двигаться лурл. Конечно, сейчас с ними не так нянчатся, как в старые времена. Впрочем, их численность всегда оставалась на нужном уровне, тщательно контролируемом. А может, всё дело в мутациях, и новое поколение лурл менее подвержено воздействию Глаз? Ведь и сами люди изменились за столетия, что покинули море, отважившись выйти на сушу: теперь они амфибии. Но никогда их не отпускал страх, что если их вынудят покинуть Норнох — их единственный оплот на суше, то они утратят свой с таким трудом приобретённый разум и превратятся в безмозглых морских тварей, какими были некогда.

Возврат к давно запрещённому Кормлению лурл — не безумие ли это? Д’Ган учил их: этот дикий и варварский обычай низводит людей до уровня кровожадных морских хищников.

Д’Эйри показалось, что сегодня обруч с Глазами особенно сильно сдавливает лоб, его вес словно увеличился: теперь она не сможет носить его с прежней горделивостью. Девушка вернулась к оконной щели, прижалась головой к твёрдой раме, ощущая холод ветерка и морских брызг на своей чешуйчатой коже. Она так устала. Знали бы те, кто никогда не носил Глаз, какое это тяжёлое бремя, когда начинают разглагольствовать о привилегиях и могуществе её положения. Груз этого бремени, чувства постоянного страха и ответственности — никакие знаки почтительности не стоят этого!

Так почему бы не последовать примеру Д’Хуны и не признаться, что и её четыре лурла не подчинились ей? Но её признание лишь укрепит позиции Д’Фани и его сторонников. Другие Хранительницы Глаз слишком молоды и легко поддаются чужому влиянию, а одна из возможных кандидатур — Д’Васа, которой Д’Эйри не доверяла ни на гран.

Нет, сколько удастся, она будет хранить в тайне своё бессилие, особенно, если вернутся к обычаю Кормления. Её не просто приводила в ужас одна только мысль об этом — она знала: тогда откроются врата для всякого сброда.

И если всё же Голос объявит о приближении новой бури, и Д’Фани потребует для себя чрезвычайных полномочий…

Девушка ощущала себя, как жертва, оказавшаяся между клыкастым хищником и многоруким осьминогом, которые уже приготовились проглотить её. А она так устала…

Д’Хуна — она пойдёт к ней. Она должна узнать, что же случилось с лурла. Наверное, всё дело в мутациях в их породе, а не в Глазах, как полагали остальные. Знание — сила, и чем больше она узнает, тем надёжнее построит свою защиту.

Хотя Д’Хуна и отказалась от своих Глаз, она ещё не покинула башню: по обычаю это произойдёт только тогда, когда в неё войдёт новая Хранительница и вступит в официальное владение. Так что ещё не поздно.

Д’Эйри бежала по коридорам, выложенным перламутровыми раковинами, спускалась в одну секцию, поднималась в другую. Большинство людей никогда не пользовались этими переходами из одной башни в другую. Покой носительниц Глаз хорошо охраняется, и их беспокоили только тогда, когда без этого невозможно было обойтись, например, когда нужно было проверить лурл или в других случаях, когда требовался их дар. Тем более сейчас, когда заседал Совет, когда объявлено о восстановлении Голоса, так что всё внимание большинства жителей Норноха приковано к другим местам.

По пути никто ей не встретился: наверное, в башнях никого и не осталось, хотя на постоянном дежурстве пребывали шесть носительниц — по две на каждой стене. Но если Д’Каквук и Д’Лов и слышали последние новости, то они и не думали отправляться за новыми сплетнями: над их дверями тускло горели лампочки, показывая, что они находятся внутри. Вот, наконец, и башня Д’Хуны.

Перепончатыми пальцами Д’Эйри отстучала личный код. Медленно, почти неохотно дверь отворилась, и она вошла в комнату, точную копию её собственной. Перед ней стояла Д’Хуна, выглядевшая непривычно без Глаз: с того дня, когда они вместе стали Хранительницами, она никогда не расставалась с ними.

— Сестра, — первой начала Д’Эйри, слегка смущенная безразличным, невидящим взглядом Д’Хуны. — Мне рассказали, что… Нет, я не могу в это поверить!.. — она запнулась.

— Во что ты не можешь поверить? — спросила Д’Хуна таким же безразличным голосом. — Что я отказалась от Глаз, что я больше не являюсь Хранительницей? Если именно это говорили тебе, то всё это правда.

— Но зачем ты так поступила? Все мы… все мы знаем, что время от времени лурлы становятся медлительными, и тогда их трудно заставить двигаться. В последнее время эти случаи становились всё более частыми.

— Во время бури, — Д’Хуна прямо не отвечала ей, — я поняла, чем стали лурла. Три из них не подчинялись приказам Глаз, даже когда я напрягала все свои силы. Боюсь, что я могла бы привести Норнох к гибели. Пусть другая, у кого больше сил, займёт моё место и станет охранять стену.

— А ты уверена, что новая это сделает лучше тебя?

Неожиданный вопрос застал Д’Хуну врасплох, глаза её сверкнули. Она не сводила с Д’Эйри взгляда, словно по–прежнему была носительницей Глаз и пыталась с их помощью прочитать мысли своей сестры.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она.

— Разве ты не заметила изменений в поведении лурл? — наверное, это была последняя отчаянная попытка Д’Эйри уцепиться за крохотные остатки надежды, но если она заставит Д’Хуну усомниться в собственном решении, то не приведёт ли она их обоих к краху? — Как я уже говорила, в последнее время они стали особенно неповоротливыми. Наверное, в этом виноваты не мы, а сами лурлы, которые теперь с большим успехом сопротивляются приказам Глаз.

— Если это так, то, может, верно и то, что говорят будто в прежние времена Кормление заставляло их подчиняться приказам, и теперь именно поэтому мы не можем справиться с ними. Пусть другая, кто прошёл современную подготовку, возможно, более совершенную, займёт моё место и попытается.

Кормление! Так что, неужели даже Д’Хуна изменила свои взгляды? Но разве она не понимает опасность распространения этого мнения? Наверное, ей, Д’Эйри, следует держать при себе сделанные ею наблюдения — в противном случае она просто даст в руки врага новое оружие.

Но как раз когда она подумала об этом, выражение лица Д’Хуны изменилось: на месте безразличия теперь читался живой интерес.

— Итак… ты заметила, что они стали медлительными. Расскажи мне… сколько именно лурл в этот раз отказались подчиняться твоим приказам!

— С чего ты…

— С чего я взяла это? — перебила Д’Хуна. — Потому что ты боишься, Д’Эйри. Да, я вижу в тебе страх. Вот ты и отправилась и нашла меня лишь для того, чтобы узнать, почему я отказалась от Глаз. Вот потому–то я и решила, что, скорее всего, и ты заметила, что больше не справляешься с лурлами. Но те, кто не может подчинять себе, своей силе лурл, теряют своё место Хранительниц Глаз. Не лучше ли самой отказаться от Глаз до того, как люди прознают об этом и устроят испытание, уйти по собственной воле, а не ждать, когда с тебя снимут Глаза и в глазах всего народа ты станешь жалким существом, достойным лишь презрения!

— Всё не так просто, — Д’Эйри очень хотелось решительно отмести прочь все эти обвинения, но нельзя лгать Хранительнице Глаз. — Как раз сейчас Д’Фани выступает перед Советом, требуя возврата к Кормлению: он обещает, что снова начнет вещать Голос…

— Предположим, это правда, и Голос предскажет новую бурю, вроде только что прошедшей. И если Хранительница не сможет заставить лурл выполнять их задачу — неужели тогда из–за её тщеславия Норнох ждёт гибель?

— Нет, это не тщеславие и не страх, — возразила Д’Эйри. — Вернуться к Кормлению, считаю я, — значит, вернуться к нашему началу, к той дикости, из которой мы поднялись, забыть учение Д’Гана: Кормление — это величайшее зло, я нисколько не сомневаюсь в этом!

— Странно слышать это из уст той, кто поклялась служить Норноху, не щадя ничего, вплоть до собственной жизни, — раздался за их спиной мужской голос.

Д’Эйри повернулась лицом к говорившему.

«Д’Фани!» — губы прошептали имя, однако вслух она его так и не произнесла.