Мы беспомощно переглянулись. Потом Руфь покраснела, опустила голову: может, увидела выражение глаз Дрейка, может, из–за какой–то мысли; паутина ее волос скрыла ее лицо и бледное загорелое лицо Вентнора.

Неожиданно она вскочила на ноги.

– Уолтер! Дик! Что–то происходит с Мартином!

Мы мгновенно оказались рядом, склонились к Вентнору. Рот его открылся, медленно, медленно, с явным усилием. И сквозь почти неподвижные губы послышался голос, слабый, будто долетающий с бесконечно далекого расстояния, призрак голоса.

– Трудно… трудно! Так трудно! – жаловался этот шепот. – Не могу долго поддерживать связь… голосом.

– Глупо было стрелять. Простите… мог вызвать для всех большие неприятности… но сходил с ума от страха за Руфь… думал, стоит попытаться. Простите, я так обычно себя не веду…

Тонкая струйка звуков оборвалась. Я почувствовал, как наполняются слезами глаза; как это похоже на Вентнора ругать себя за кажущуюся глупость, просить прощения, признавать свою ошибку – точно так же, как не похоже безумное нападение на диск в его собственном храме, в окружении его собственных прислужников, на обычно хладнокровного Вентнора.

– Мартин, – сказал я, наклоняясь ближе, – все в порядке, дружище. Вас никто не винит. Попытайтесь успокоиться.

– Дорогой, – в голосе Руфи звучала нежность, – это я. Ты меня слышишь?

– Только искорка сознания в неподвижной пустоте, – снова послышался голос. – Живой и ужасно одинокий. Похоже на бесконечный космос – и в то же время в своем теле. Не могу ни видеть, ни слышать, ни ощущать – все закорочено, замкнуто, но каким–то непонятным способом узнаю вас, Руфь, Уолтер, Дрейк.

– Вижу без зрения… плыву в темноте, которая одновременно свет… черный свет… неописуемый. Соприкасаюсь с этими…

Снова затих его голос; вернулся, слова произносились не очень связно, в странном и беспокойном ритме, как вершины волн, соединенные только полосками пены… озвученные обрывки мыслей, созданные какими–то неведомыми способностями мозга, сложившиеся в невероятное сообщение.

– Групповое сознание… гигантское… действующее в нашей области… также в областях вибрации, энергии, силы… выше, ниже уровня, доступного человеку… воспринимающее… в его распоряжении известные нам силы… но в гораздо большем масштабе… управляющее неизвестными нам видами энергии… неведомыми нам чувствами… не могу понять их… невозможно передать… только редко сталкивается с известными нам… силами, чувствами… но даже тут сильно видоизмененные… металлические… кристаллические, магнитные, электрические… Неорганические… сознание в основе своей то же, что у нас… но фундаментально измененное средствами, при помощи которых проявляет себя… разница в теле… нашем… их…

– Сознание, подвижное… неумолимое, неуязвимое… все яснее… не могу увидеть ясно… – в голосе звучало отчаяние, он стал пронзительным. – Нет! Нет, о Боже! Нет!

Потом ясно и торжественно:

– И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле .

Молчание. Мы придвинулись, прислушиваясь; снова негромкий далекий голос… теперь он еще дальше. Что–то пропущено между текстом из «Бытия» и тем, что мы услышали дальше; что–то такое, о чем он хотел нас предупредить, но не смог выразить. Шепот оборвался на середине фразы:

– Не Иегова бог тех мириад миллионов, что в течение столетий и других столетий, до этого, находили на земле сад и могилу… и все эти бесчисленные боги и богини – лишь призрачные барьеры между человеком и теми вечными силами, которые, как инстинктивно знает человек, готовы его уничтожить. Уничтожить, как только уменьшится его бдительность, ослабнет сопротивление – вечный неумолимый закон, который безжалостно уничтожит человечество в тот же момент, как человечество с ним столкнется и обернет против себя его волю и силу…

Небольшая пауза; затем следующие фразы:

– Слабые, которые молятся о чуде, чтобы оно расчистило им дорогу; а расчистить может только их воля. Нищие, просящие милостыню у снов. Крикуны, возлагающие на богов свою ношу; но только эта ноша может дать им силу быть свободными и ничего не бояться, самим стать подобными богам среди звезд.

И опять далекий слабый голос:

– Господство над всей землей? Да… пока человек годится для этого, но не дольше. Наука предупредила нас. Где были млекопитающие, когда миром правили гигантские ящеры? Прятались в страхе в темных убежищах. Но именно от этих прятавшихся животных происходит человек.

– Какой период в истории земли человек владеет ею? Один вдох, мимолетное облачко. И будет оставаться хозяином только до тех пор, пока власть не вырвет у него кто–нибудь более сильный… точно так же, как сам он вырвал власть у соперничавших видов… как вырвали власть ящеры у гигантских земноводных… а те в свою очередь у кошмарных обитателей триасовых морей… и так до первобытной слизи на заре земной жизни.

– Жизнь! Жизнь! Жизнь! Жизнь повсюду стремится к завершению.

– Жизнь отодвигает в сторону другую жизнь, борется за мгновения превосходства, добивается его, снова уходит в вечность, падает под ноги другой подымающейся жизни, чей час пробил…

– Жизнь бьется в каждый запретный порог миллионы лет, да, в миллионах вселенных; толкает двери, срывает их, обрушивается на жителей, которые считали себя в безопасности.

– И эти… эти… – голос неожиданно упал, стал хриплым… – за порогом дома человека, а он даже не подозревает, что его двери уже взломаны. Эти… металлические существа с мозгом из мыслящего кристалла… существа, сосущие энергию солнца… их кровь – молнии.

– Солнце! Солнце! – вдруг воскликнул он. – Вот в чем их слабость.

Голос стал высоким и скрипучим.

– Возвращайтесь в город! Возвращайтесь в город! Уолтер… Дрейк. Они не неуязвимы. Нет! Солнце – ударьте по ним через солнце! Идите в город… они не неуязвимы… Хранитель конусов… ударьте по Хранителю, когда… Хранитель конусов… аххх!..

Мы в ужасе отпрыгнули, потому что из почти неподвижных губ сорвался смех, безумный, издевательский, ужасающий.

– Уязвимы… по тому же закону… что и мы! Конусы!

– Идите! – выдохнул он. Задрожал. Рот его медленно закрылся.

– Мартин! Брат! – плакала Руфь. Я приложил руку к его груди: сердце его билось, в его ударах чувствовалась упрямая сила, как будто здесь, как в осажденной крепости, сосредоточились все его силы.

Но сам Вентнор, то сознание, что было Вентнором, ушло; отступило в тот мир, в котором, как он сказал, оно плывет – одинокий чувствующий атом; единственная линия его связи с нами прервалась; перерезана так, словно он действительно теперь в далеком космосе.

Мы с Дрейком посмотрели в глаза друг другу, не решаясь нарушить молчание; его прерывали только всхлипывания девушки.