Занятые Вентнором, мы не замечали ни времени, ни того, куда направляемся. Раздели его по пояс, Руфь массировала ему голову и шею, а сильные пальцы Дрейка разминали грудь и живот. Я почти до предела истощил свои скромные познания в медицине.

На раны, ни ожога на нем мы не нашли, даже на руках, по которым пробежало жидкое пламя. Слегка пурпурный, синюшный оттенок кожи сменился обычной бледностью; кожа прохладная, давление крови чуть ниже нормального. Пульс участился, стал сильнее; дыхание слабое, но регулярное и не затруднено. Зрачки глаз сократились и стали почти невидимы.

Никакой нервной реакции я не мог вызвать. Я знаком с результатами удара электричеством, знаю, что делать в таких случаях, но у Вентнора проявлялись симптомы, отчасти известные мне, но в то же время и незнакомые, вызывавшие удивление. Странный пассивный автоматизм, окоченелость мышц: руки и ноги, как у куклы, оставались в любом положении, в каком мы их ставили.

Несколько раз во время работы я замечал, что Норала смотрит на нас; но она не пыталась помочь и не разговаривала.

Теперь, слегка успокоившись и расслабившись, я начал обращать внимание на окружающее. В воздухе что–то изменилось, чувствовалось, что электрическое напряжение слабеет; появился благословенный запах зелени и воды.

Свет вокруг прозрачно–жемчужный, примерно, как луна в полнолуние. Оглядываясь назад, туда, откуда мы летели, я видел в полумиле за нами вертикальные острые края двух утесов и щель между ними в милю шириной.

Должно быть, мы пролетели в эту щель, потому что в ней виднелось радужное туманное свечение города; оно пробивалось наружу сквозь этот вход. По обе стороны от нас возвышались вертикальные стены утесов, они постепенно снижались; у их основания виднелась чахлая зелень.

Дрейк негромко удивленно свистнул; я обернулся. Мы медленно подплывали к чему–то, удивительно напоминавшему гигантский пузырь из сапфира и бирюзы, на две трети поднимающийся над поверхностью; остальное скрывалось внизу. Казалось, он притягивает к себе свет и отбрасывает многоцветные отражения.

Маленькие башенки, круглые, пронизанные прямоугольными отверстиями, покрывали его поверхность, как крошечные пузырьки, присевшие передохнуть.

Этот пузырь–купол частично скрывали высокие незнакомые деревья, усеянные розово–белыми цветами, похожими на цвет яблони.

Волшебное место; жилище гоблинов; такой дом мог построить царь джиннов для возлюбленной дочери земли.

Голубой купол достигал пятидесяти футов в высоту, и к его широкому овальному входу вела гладкая блестящая дорога. Кубы пронеслись по ней и остановились.

– Мой дом, – сказала Норала.

Сила, удерживавшая нас на поверхности кубов, ослабла, изменила угол своего приложения; армия крошечных глаз вопросительно смотрела нас; мы осторожно опустили тело Вентнора; свели вниз пони.

– Входите, – сказала Норала, приглашающе взмахнув рукой.

– Скажите ей, пусть подождет минутку, – попросил Дрейк.

Он снял повязку с головы пони, сбросил седельные мешки и отвел животное в сторону от дороги, где росла свежая трава, усеянная цветами. Тут он стреножил пони и вернулся к нам. Мы подняли Вентнора и медленно прошли во вход.

Мы оказались в затененной комнате. Ее заполнял неяркий свет, прозрачный, без оттенка голубизны, который я ожидал. Хрустальный свет; и тени тоже хрустальные, жесткие – как грани большого кристалла. Когда глаз привык, я увидел, что это тени – совсем и не тени.

Перегородки из полупрозрачного камня, похожего на лунный; они отходят от изгибающихся стен высокого купола и делят его на отдельные помещения. В них овальные двери с металлически блистающими занавесами – шелк с отблеском серебра или золота.

Я увидел недалеко груду шелковистых покровов; мы принялись укладывать на них Вентнора, и в этот момент Руфь с испуганным возгласом схватила меня за руку.

Через завешенный овал скользнула фигура.

Черная и высокая, длинные мускулистые руки свисают, как у обезьяны; плечи широкие и искаженные, одно намного длиннее другого, и рука с этой стороны свисает ниже колен.

Двигалась эта фигура боком, словно краб. Лицо покрыто бесчисленными морщинами, и чернота его казалась не свойством пигмента кожа, а результатом бесчисленных прожитых лет. И ни на лице, ни в фигуре ничто не позволяло сказать, кто перед нами: мужчина или женщина.

С изуродованных плеч спадало короткое красное одеяние без рукавов. Существо казалось невероятно древним, а могучие мышцы и напряженные сухожилия свидетельствовали об огромной силе. Во мне оно вызвало какое–то отвращение. Но глаза у него не древние, нет. Без ресниц, без радужной оболочки, черные и яркие, они сверкали на этом морщинистом лице, смотрели только на Норалу и были полны огнем преклонения.

Существо распростерлось у наших ног, вытянув длинные руки.

– Хозяйка! – взвыло оно высоким неприятным фальцетом. – Великая! Богиня!

Норала коснулась сандалией одной вытянутой руки, и при этом прикосновении по лежащему телу пробежала дрожь экстаза.

– Юрук, – начала она и смолкла, глядя на нас.

– Богиня говорит! Юрук слушает! Богиня говорит! – В голосе звучало восхищение.

– Юрук. Встань. Посмотри на незнакомцев.

Существо – теперь я понял, кто это, – поднялось, присело на корточки, удивительно напоминая обезьяну, упираясь кулаками в пол.

По изумлению в его немигающем взгляде я понял, что до сих пор евнух даже не замечал нашего присутствия. Изумление исчезло, сменилось огнем злобы, ненависти – ревности.

– Агх! – рявкнул он. Вскочил, протянул руку к Руфи. Она испуганно вскрикнула, прижалась к Дрейку.

– Полегче! – Дрейк ударил его по руке.

– Юрук! – в звонком голосе слышался гнев. – Юрук, они мои. Им нельзя причинять вред. Берегись, Юрук!

– Богиня приказывает. Юрук повинуется. – И хоть в голосе его слышался страх, но в то же время злобное недовольство.

– Отличный товарищ для ее новых игрушек, – пробормотал Дрейк. – Но если этот тип начнет веселиться, я тут же пристрелю его. – Он подбадривающе прижал к себе Руфь. – Веселей, Руфь. Не обращайте на него внимание. С этим–то мы справимся.

Норала взмахнула белой рукой. Юрук исчез в одном из завешенных выходов и почти тут же вернулся с большим подносом, полным фруктов, и густой белой жидкостью в фарфоровых чашках.

– Ешьте, – сказала Норала, когда узловатые руки поставили поднос у наших ног.

– Голодны? – спросил Дрейк. Руфь покачала головой.

– Схожу за нашими седельными мешками, – сказал Дрейк. – Будем пользоваться своими продуктами, пока их хватит. Не стал бы пробовать то, что принес этот парень Юрук – при всем уважении к добрым намерениям Норалы.

Он направился к выходу, евнух преградил ему путь.

– У нас с собой своя еда, – объяснил я Норале. – Он идет за ней.

Она равнодушно кивнула, хлопнула в ладоши. Юрук отступил, и Дрейк вышел.

– Я устала, – вздохнула Норала. – Путь был долгий. Надо освежиться…

Она протянула Юруку ногу. Тот встал на колени, развязал бирюзовые ремни, снял сандалии. Норала поднесла руки к груди.

Медленно скользнуло вниз ее одеяние, как будто не хотело расставаться с нею; с шорохом спустилось с ее высокой нежной груди, с изысканных круглых бедер и легло у ног, как опавшие лепестки цветка из бледно–янтарной пены. Из чашечки этого цветка поднималось сверкающее чудо ее тела, увенчанного облаком дивных волос.

Она была обнажена и в то же время одета в неземную чистоту, чистоту далеких спокойных звезд, вечного снега на высоких вершинах, прозрачного серебристого весеннего рассвета; тело ее излучало божественного очарование, от которого гасло пламя желания. Юная Иштар, девственная Изида, женщина – но без женской притягательности, словно изысканная живая статуя из слоновой кости и молочного жемчуга.

Она стояла, не обращая внимания на наши взгляды, отчужденная, далекая, как будто забывшая о нашем существовании. И это спокойное равнодушие, полное отсутствие того, что мы называем сознанием пола, еще яснее показало, какая огромная пропасть разделяет нас.

Она медленно подняла руки, сплела свои роскошные локоны в корону. Я видел, как вошел с седельным мешком Дрейк; увидел, как мешок выпал из его рук при виде этого поразительного зрелища; видел, как расширились его глаза, полные удивления и благоговейного восхищения.

Норала переступила через упавшие одежды и двинулась к дальней стене, Юрук последовал за ней. Он наклонился, поднял серебряный кувшин и начал осторожно лить на плечи женщины его содержимое. Снова и снова наклонялся он, наполняя сосуд из мелкого бассейна, из которого с журчанием вытекал чистый ручеек. Я восхищался мраморной гладкостью и тонкостью кожи Норалы, на которой ласковая вода оставляла крошечные серебристые брызги–жемчужинки. Евнух скользнул в сторону, достал из стенного шкафа белое полотенце, вытер Норалу, набросил ей на плечи синюю шелковую накидку.

Она вернулась к нам, склонилась к Руфи, которая сидела, держа на коленях голову брата.

Сделала движение, будто хотела привлечь девушку к себе, но увидела на лице Руфи нежелание. Какая–то тень промелькнула в ее широких загадочных глазах; с тем же выражением жалости, смешанным с любопытством, взглянула она на Вентнора.

– Выкупайтесь, – сказала она, указывая на бассейн. – И отдохните. Здесь вам не грозит опасность. А ты… – на мгновение рука ее замерла на голове девушке, – когда захочешь, я снова дам тебе мир.

Она раздвинула занавес и в сопровождении евнуха исчезла за ним.