Лоренцен знал, что к незнакомой планете нужно приближаться осторожно, но это было лишь знание. На практике он впервые принимал участие в таком деле и испытывал легкое головокружение.

Когда карты были готовы, приземлились четыре шлюпки с экипажем в сорок человек — остальные находились на борту «Хадсона» на орбите. Фернандес на пути вниз покрывался потом: именно он выбрал посадочную площадку, и будет его вина, если корабль опустится в болото или в полосу землетрясений. Но ничего не произошло.

Именно в этом и заключалось беспокойство — ничего не происходило. Они находились в нескольких километрах от Скамандра на широкой равнине, покрытой группами деревьев. Края равнины скрывались в отдалении в голубой дымке. Когда прекратилась работа двигателей, наступила тишина. Трава, которую они подожгли при посадке, потухла. Люди с напряженным вниманием всматривались в залитый солнечным светом мир снаружи.

Химики и биологи были заняты: им предстояло проделать множество анализов — воздух, почва, образцы растений, доставленные роботами. Торнтон измерил радиоактивность и сообщил, что ее уровень безопасен. Наружу выставили клетку с макаками резус, оставив их на неделю. Б течение этой недели никто не выходил из шлюпок. Роботы при возвращении тщательно стерилизовались во входных тамбурах. Остальным членам команд делать было нечего.

Лоренцен погрузился в чтение микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен и «Песня о людях с Юпитера» казались ему скучными. Остальные бродили без цели, перебрасываясь друг с другом замечаниями, зевали, спали и просыпались на следующий день с затуманенной головой. Открытых стычек на шлюпке не было, так как здесь находился Гамильтон, но капитан часто яростно кричал по телесвязи на экипажи других шлюпок.

Фернандес потерял терпение.

— Неужели вы так боитесь заболеть? — заявил он Гамильтону.

— Боюсь, — подтвердил капитан. — Если эволюция на этой планете близка к земной, а похоже, что так оно и есть, то здесь, несомненно, найдутся два-три микроба, способные жить в наших организмах. А я хочу быть уверенным, что мы не занесем эти микробы с собой через люки.

Хидаки и его группа доложили о результатах исследований растений. Они очень напоминали земные, хотя росли чаще и стволы их были прочнее. Некоторые из них были ядовитыми из-за большого содержания тяжелых металлов, но большинство оказалось вполне съедобно. Человек мог бы прожить, питаясь только дикой растительностью. Конечно, требовались дальнейшие исследования, чтобы установить, какие растения употреблять для сбалансирования диеты. Большим событием была первая проба пищи с Троэса. Вкус был неописуем. Лоренцен подумал, насколько беден земной язык в передаче вкусовых и обонятельных ощущений. Тут был привкус имбиря, корицы и чеснока… Лоренцен улыбнулся и сказал:

— Возможно, душа Эскофью вовсе не в раю. Может, он получил специальное разрешение летать по Галактике и проверять, что можно съесть.

Торнтон нахмурился, и Лоренцен вспыхнул. Но как он может извиняться за шутку? Он ничего не сказал, но всякий раз, вспоминая этот инцидент, морщился.

Гамильтон разрешил есть эту пищу только половине людей и весь следующий день наблюдал за ними.

Снова и снова появлялись животные, в основном маленькие: стремительными тенями они мелькали по краям выжженного пространства в густой траве. Однажды показалось стадо больших четвероногих, похожих на пони: у них была чешуйчатая серо-зеленая шкура, длинные волосатые ноги и безухая голова рептилий. Умфандума ругался от нетерпения, что не может взглянуть на них поближе.

— Если рептилии так развились на этой планете, — сказал он, — то очень вероятно, что тут вообще нет млекопитающих.

— Рептилии и ледниковый период? — скептически спросил Фернандес. — Только не такие большие, друг мой!

— О, строго говоря, не рептилии, но все же ближе к этому типу, чем земные млекопитающие. Здесь есть теплые и холодные сезоны, у них должна быть теплая кровь и хорошо развитое сердце. Но способ размножения у них определенно не плацентарный.

— Еще одно доказательство отсутствия здесь разумной жизни, — сказал Лоренцен. — Эта планета кажется открытой и ждущей людей.

— Да, ждущей… — с внезапной печалью заговорил Эвери.

— Ждущей шахт, городов, дорог, когда холмы будут срыты и равнины наполнены людьми. Ждущей наших собак, кошек, коров и свиней, которые уничтожат бесконечное разнообразие местной жизни. Ждущей пыли, дыма и толчеи.

— Вы не любите человечество, Эд? — саркастически спросил Гуммус-луджиль. — Я думал, ваша работа запрещает вам это.

— Я люблю человечество в соответствующем для него месте… на Земле, — ответил Эвери. — Ну ладно. Не обращайте на это внимания. — Он пожал плечами и улыбнулся.

— У нас достаточно своей работы, — сказал Гамильтон.

— Не наше дело заботиться о последствиях — Многие в истории думали так, — ответил Эвери. — Солдаты, инквизиторы, ученые, создавшие атомную бомбу… Ладно.

— Он отвернулся и вздохнул.

Лоренцен задумался. Он вспомнил зеленый шум лесов Аляски, дикую красоту лунных пиков. Мало осталось в Солнечной системе мест, где человек может быть в одиночестве. Жаль, что и Троэс…

Через неделю принесли обезьян. Умфандума осмотрел их, потом убил и вскрыл. Анализы он проводил с помощью Хидаки.

— Все в норме, — доложил он. — Я обнаружил у них в крови несколько типов местных бактерий, но они совершенно безвредны и не взаимодействуют с организмом. По всей вероятности, не могут размножаться в химических условиях человеческого тела. У нас не будет от них даже легкой лихорадки.

Гамильтон кивнул седой головой.

— Хорошо, — сказал он. — Я считаю, что можно выходить.

Он вышел первым. Последовала короткая церемония поднятия флага Солнечного Союза. Лоренцен вместе с остальными стоял с обнаженной головой. Ветер развевал его волосы под чужим небом. Он думал о том, что на фоне этого ландшафта, такого пустынного, вся церемония была святотатством.

В течение нескольких дней все были заняты устройством лагеря, роботы и люди работали много и напряженно, почти круглосуточно. Здесь всегда было светло. Зеленый и красный от двух компонентов двойного солнца, свет от огромного щита Сестры, нависавшей над ними в небе, окруженный яркими блика: ми звезд. Работа замедлялась из-за странных стычек, хотя люди, оказавшиеся изолированными от своей родины, родной планеты, вроде могли бы не ссориться. Но ссоры продолжались. Сеть непрочных построек возникла вокруг шлюпок, заработал главный генератор — появилось электричество. Обнаружили источник воды, одели его в трубы, поставили стерилизатор — появилась свежая вода. Кольцо детекторов, сигналов тревоги и пулеметов окружило лагерь. Были поставлены постройки, служившие спальнями, кают-компанией, лазаретом, лабораториями и механическими мастерскими… Металлические, полуцилиндрические здания совершенно не соответствовали окружающей местности.

После этого Лоренцен почувствовал себя пятым колесом в телеге. Астроному больше нечего было делать. Он установил телескоп, но из-за двух солнц и яркого спутника было всегда слишком светло для эффектных наблюдений. В суматохе и спешке лагеря он начал тосковать по дому.

Однажды Лоренцен вместе с несколькими членами экипажа на их единственном вертолете отправился к Скамандру, чтобы ознакомиться с ним и отобрать образцы. Река была необычной — медленно движущаяся, широкая, коричневая полоса. С одного покрытого тростником берега не был виден другой. Рыбы, насекомые и растения не интересовали Лоренцена. Как дилетант в зоологии, он больше интересовался крупными животными: парафилонами, астемаксами и тетрантелусами (как их назвали зоологи). Охотиться было легко. Ни одно животное раньше, по-видимому, не встречалось с людьми. Их было легко застрелить, когда они с любопытством приближались к лагерю. У всех на поясе висело оружие, но, хотя здесь водились и хищники — по ночам слышался их рев, — в общем опасаться здесь было нечего.

Высоких деревьев не было, равнину группами усеивали низкие кустарники. Они были невероятно прочны, топор тупился о стволы, и лишь плазменный резак мог уничтожить их. Биологи на основе дендрологии определили, что возраст кустарников составляет несколько столетий. Пользы от них не было: человеку придется ввозить свои саженцы, чтобы получить пригодные для пиломатериалов деревья. Но список съедобных растений и животных рос очень быстро. Человек мог оказаться здесь голым и одиноким, но если знал, как высекать огонь из кремня, то прожил бы вполне комфортабельно.

Но что же тогда произошло с людьми из первой экспедиции «Да Гама»?

В их исчезновении нельзя винить природу, она не была враждебной. Во многих районах Земли человек был в меньшей безопасности, чем здесь. Сейчас, в летний сезон, дни стояли теплые, а дожди лили умеренно прохладные. Конечно, зимой здесь будет снег, но при наличии огня и теплой одежды погибнуть от холода невозможно. Низкое содержание в воздухе двуокиси углерода означало некоторые изменения условий дыхания, но к этому легко было привыкнуть, они почти не ощущались. Освещение было странным: иногда зеленоватым, иногда красноватым, иногда смешением этих двух цветов с многочисленными оттенками и двойными тенями, отбрасываемыми двумя солнцами, но оно не было неприятно и, конечно, не могло служить причиной сумасшествия. Здесь были ядовитые растения, у нескольких человек появилась неприятная сыпь, когда они попробовали их, но даже самый тупой человек быстро научился бы их избегать. Местность была тихой и спокойной, лишь слышался свист и шелест дождя, иногда гром, иногда отдаленные крики животных и шуршание крыльев в небе, но все это было облегчением после лязга и грохота цивилизации.

— Что ж…

Лоренцен бродил, измеряя период обращения планеты и главнейших небесных тел. Остальное время он пытался помогать другим, разговаривал со свободными, играл в разные игры или просто сидел и читал. Безделье было не его виной, но все же Лоренцен чувствовал себя виноватым. Может, посоветоваться с Эвери?

Прошло двенадцать тридцатичасовых дней Троэса. И появились чужаки.