Вслед за двумя переплетавшимися лучами Гвеннан ступила на вторую извилистую тропу, под острым углом отходившую от первой. И вскоре оказалась перед стеной, совершенно закрытой грудами сокровищ. Её становилось видно, если только окажешься совсем рядом. В стене — дверь. При появлении Гвеннан дверь неслышно ушла вверх, и перед девушкой оказался вход в другую комнату, гораздо меньшую.

Она тоже не пустовала, но тут всё–таки было больше порядка. Мебель тщательно расставлена, а не сброшена грудами без всякой последовательности. На равных расстояниях стояли столы — обеденные или письменные, Гвеннан не могла решить. Перед каждым сидения. Стена же слева была не из голого камня, как все предыдущие, а представляла собой ровную гладкую поверхность, напоминавшую зеркало или стеклянную пластину, хотя в ней ничего и не отражалось. Прямо напротив этой стены возвышалось одно–единственное сидение, обособленное от всех остальных и совершенно другое по форме.

Гвеннан вздрогнула. Она сразу догадалась, что это такое. Перед ней треугольное сидение пророчицы. Но ведь она не Орта, она не может призвать…

Но собственное тело больше не подчинялось ей. С внутренним криком протеста она направилась прямо к сидению. Напряжённо, неохотно, борясь с собственным телом, села.

Ну, хорошо, она сидит на месте пророчицы, но это не значит, что она собирается играть её роль. Она шевельнулась, решила встать и уйти…

Стена–зеркало затуманилось. Гвеннан увидела, как вся её поверхность затянулась паром или дымом.

Она приподняла руки и попыталась закрыть глаза, забыв на мгновение, что держит в руках подвеску. Вперёд устремился яркий свет циферблата, но, не коснувшись поверхности стены, растворился, стал дымкой над поверхностью, затем проник внутрь, и поверхность изменилась, на ней появилось изображение.

На поверхности обрисовался квадрат высотой с Гвеннан. Как будто она — школьница перед доской, и должна получить необходимый урок. Появились резко выделявшиеся символы. Гвеннан узнала воспроизведение того самого гороскопа, на котором стояла дата её рождения. Но как он мог оказаться здесь? Она хотела бы знать больше (или не знать вообще ничего, оставаться неведающей и свободной). Но она уже поняла, что не может ни закрыть глаза, ни отвести взгляд.

Голова заболела, туда будто кто–то вломился, и теперь всё осматривает. Гвеннан осела на трёхногом сидении и застонала: отчасти от боли — убирался барьер, который для всех людей так давно был закрыт; отчасти от страха перед тем, что она может увидеть за этим барьерам.

Перед ней светился ключ жизни — её жизни. Звёзды идут своими курсами, и звёздное колесо медленно поворачивается — очень медленно, незаметно для короткоживущих людей. Но оно поворачивается. И за много тысяч лет, за невообразимый промежуток времени совершает полный оборот. И вот её жизнь — она была тогда, она повторяется снова.

Никакого сна об Орте не было, она на самом деле была Ортой — и многими другими. И из каждой жизни брала дополнительный фрагмент Силы, и каждая частица больше, чем способны представить себе человеческие чувства. Теперь совершён полный оборот, она снова должна видеть, действовать, а возможностей у неё меньше, чем у Орты, потому что за прошедшее время столько забылось…

Слёзы боли, утраты (Гвеннан знача, что окончательно потеряла свою привычную безопасную жизнь) потекли по её щекам, капали с подбородка на жёсткий воротник плаща.

В зеркале, на которое она должна смотреть, происходили изменения. Она опять видела умирающий мир, видела, как выжившие опускаются до уровня безмозглых животных. Нет, ниже животных, потому что в безумии творят с подобными себе то, что животные никогда не делают даже с добычей. Она видела, как продолжается поток смерти. Время от времени рождается мужчина или женщина, унаследовавшие черты древней расы. Эти люди осторожны, скрытны, незаметны, они стараются учить, отыскивать среди звероподобных таких, кого ещё можно пробудить.

Некоторые из них, несмотря на свой отказ, провозглашаются богами и богинями. Другие отрекаются от своей цели, принимают поклонение, используют власть в своих собственных целях. Некоторые умирают, другие устают и исчезают. Но всё время работают и почти всё время терпят неудачи. Одно–два поколения они могут поднимать, учить, вести. Но потом мужчины и женщины, достигнув определённого пункта, отказываются идти дальше.

Следуют войны, убийства, эпидемии, полученные знания используются с недобрыми целями; а потом осторожный подъём, снова всё сначала.

Опекуны — так эти пришельцы из прошлого называли себя. С течением времени их число уменьшалось. У них рождалось слишком мало детей, лишь немногие из них способны к деторождению. Некоторые, изолированные среди тех, кого учили, брали себе пару. И всё равно мало, очень мало детей со смешанной кровью. В немногих таких отпрысках древняя кровь оказывалась сильна. И они становились учителями, вели свою работу тайно, приспосабливались ко времени и месту своей жизни, использовали своё невидимое влияние. Другие — в других бурлила не только древняя кровь, но и Тьма. Они искали власти, чтобы удовлетворить свою гордость и жадность. Среди них встречались великие завоеватели, предводители другого рода — они уничтожали всё так тщательно возведённое.

И никогда не кончалась эта длительная битва — небольшая победа, потом за долгие годы она забывалась, улетала, как бесформенные пыль и пепел. Казалось, что безумие правило миром, и никогда не вернутся свет и разум.

Гвеннан смотрела, как проходили столетия. Начинались события, о которых она читала, но как далеки были её знания от того, что показывало ей зеркало. Факты сознательно искажались, превращались в галлюцинации, потому что ещё со времени первых выживших в людях царил какой–то неискоренимый недостаток.

И вдруг неожиданно всё изменилось, как по чьей–то воле (собственная воля Гвеннан не имела к этому отношения, она была пассивной зрительницей, не способной вмешаться). Теперь перед ней изображалась не широкая панорама, когда внимание сосредоточивается то на одном, то на другом, когда демонстрируются события, изменяющие ход истории на целые столетия. Гвеннан увидела одного опекуна, женщину, и, несмотря на незнакомую одежду и усталый вид, она узнала эту женщину.

Эти леди Лайл, но она так истощена и измучена, какой девушка её никогда не видела. Она двигалась медленно, с трудом, как будто с каждым шагом уходила жизнь, вытекала кровь из смертельной раны. Гвеннан видела комнату с голубым освещением. Вдоль её центра тянулось возвышение, а на нём стояли хрустальные ящики, похожие на гробы.

Те, что стояли ближе к двери, через которую вошла женщина, просвечивали, хотя среди них не было ни одного совершенно прозрачного. Стены ближайших двух были довольно затуманены, но позволяли видеть содержимое. В одном лежал мужчина, в другом — женщина. Оба тела застыли и покрыты инеем, глаза их закрыты, никаких признаков дыхания, жизни. Чем дальше гробы от входа, тем менее они прозрачны, а в самом конце они как будто вырублены их мрамора, а не хрусталя, и их обитатели совершенно не видны.

Вошедшая женщина держалась рукой за край незанятого гроба. Спина её была согнута, лицо истощено, на нём читалась крайняя усталость, сквозь плоть ясно проступали кости. Другой рукой она расстёгивала платье, чёрное, длинное, с широким белым воротником. Она тянула и дёргала его, пока платье не упало к её ногам. Потом сбросила желтоватое бельё. Надела на голову плотно прилегающую шапку–шлем, который почти полностью закрыл её седые волосы, только локоны падали на костлявые плечи женщины. Женщина очень стара, тело её похоже на ходячий скелет, было хорошо видно, что она держится из последних сил.

Оставив одежду на полу, женщина, как показалось Гвеннан, с огромным усилием подняла крышку ждавшего гроба и забралась внутрь. На лице её появилось облегчение, радость, она приветствовала смерть…

Легла, и крышка сама собой медленно опустилась. Глаза женщины уже закрыты. Гвеннан не видела никаких следов дыхания.

Но хотя погребение завершено, картина не исчезла. Какой–то внутренний голос, которого, впрочем, Гвеннан не слышала, привлёк ее внимание к белому гробу в дальнем конце линии. Опускание крышки гроба женщины как будто послужило сигналом. На поверхности дальнего гроба появилась щель. От него начали отпадать и рассыпаться в порошок куски нароста. Крышка дрогнула, разрывая накопившийся за столетия осадок.

Гвеннан еще не видела, кто там внутри; однако вдоль края гроба что–то мелькнуло, показались пальцы, рука уцепилась за край. Медленно, напряжённо в гробу сел человек. В ближайший гроб вошла и легла отдыхать женщина, но из дальнего поднялся мужчина; он долго сидел, будто набирался сил, перед тем как встать. Молодой человек, с великолепно развитой мускулатурой, он широко развёл руки, потянулся. Потом встал и сделал шаг вперёд.

Вначале у Гвеннан перехватило дыхание — Тор? Но тут он посмотрел ей прямо в лицо, начал упражняться, нагибаться, потягиваться, возвращая тело к жизни. Те же яркие золотые волосы, почти те же черты лица, что у Тора Лайла, но это был другой человек, хотя, вероятно, близкий родственник.

Проходя вдоль линии гробов, он вначале спотыкался, но с каждым шагом движения его становились всё увереннее. Он подошёл к нише в стене и достал оттуда бутылочку радужно–яркого стекла. Отлив немного из неё в такую же чашку, выпил её одним глотком. Не обращая внимания на гробы, прошёл вдоль них дальше, пока не оказался возле груды сброшенной женщиной одежды. Тут он остановился, подобрал и встряхнул одежду. Из складок выпал какой–то предмет, который человек нетерпеливо схватил. Держа находку в одной руке, он свернул одежду и сунул её в другую нишу в стене; там одежда лежала грудой несколько мгновений, потом вспышка, и одежда исчезла.

Человек повернулся и вышел из комнаты, держа свою находку в руке. Зеркало тут же потускнело. Но Гвеннан всё поняла. Одни ли только Лайлы? Или есть и другие семейства, члены которых знают такое обновление, возрождение? А как же полукровки, результаты смешанных браков? Обновляются ли и они? Или их ждёт лишь нормальное рождение, лишение всех остатков памяти, всех следов Силы — каждый раз новое начало?

Девушка снова увидела свой гороскоп — поворот звёздного колеса. Как физическую тяжесть ощутила она уверенность, что обладает тем же потенциалом, что и Орта. Она устала, как та, другая леди Лайл, которая давным–давно легла отдыхать в гроб, а недавно сделала это вновь.

Гвеннан покачала головой. Лайлы не знают смерти. Они засыпают, чтобы снова возродиться, следуя жёстко заданному циклу. А что они делают сейчас? По–прежнему ли они учителя, тайные предводители? Неужели поворот звёздного колеса для неё означает новый цикл катастроф и гибели для них?

Катастрофа, на этот раз рождённая человеком, а не силами природы. Угроза новой войны, нависшая над миром после Хиросимы, показала, что человек способен вернуть старые знания, но прилагает их к собственному уничтожению. Безумие охватывало многие поколения. Война — И затем полное уничтожение. Что же могут сделать эти спящие, даже если они все проснутся и разойдутся по миру? Смогут ли они предотвратить катастрофу? Не больше чем когда–то, когда не сумели предотвратить падение луны и гибель своего мира.

Гвеннан ощутила глубокий упадок духа, безнадёжность, по–своему такую же злую, как те чудовища, которых Гвеннан видела на равнине. Она взглянула на гороскоп и подумала, что это насмешка над ней. Что значит для неё поворот колеса? Она не опекун…

Её внимание резко отвлекла вспышка, ощущение горячего в руке. Подвеска! Циферблат пылал, в ярком сиянии больше не видны были символы, полосы света вращались с такой скоростью, что образовали сплошной огненный круг. Полукровка… не владеющая Силой… она попыталась отделаться от подвески.

Гвеннан дрожала, тело её раскачивалось на трёхногом сидении. В голове метались мысли, полуосознанные впечатления, боль становилась нестерпимой. Чёрная волна грозила поглотить её; Гвеннан утратила связь с внешним миром и упала — вперёд, во тьму.

Тьма и пустота — но что–то она должна отыскать, получить — и удержать. Она искатель и не может отказаться от своей участи, хотя страстно хочет, чтобы темнота и покой царили вечно.

На этот раз впереди не было никакой дороги, никаких ворот, открываемых знаками Силы. Если она и двигалась (она даже в этом не была уверена), то сквозь пустоту, где существовала только её крошечная сущность — и всё сокращалась, становилась ко всему равнодушной…

Гвеннан открыла глаза. Неужели тьма наступила только потому, что она от боли закрыла глаза? В её теле жила энергия, плоть её звенела, напрягалась; эту энергию она не смогла бы контролировать, даже если бы попыталась. Она больше не сидела на треножнике, но и не упала на пол рядом с ним. Она шла, и перед ней не было зеркала, не было сверкающей стены.

Она быстро шла по коридору, шла целеустремлённо. Стены коридора не из грубых камней. Она видела тщательно отполированные большие блоки странной формы, так старательно подогнанные друг к другу, что не было заметно даже следа скрепляющего раствора.

Потолок нависал низко. Гвеннан легко могла бы, подняв руку, провести пальцами по образующим его плитам. Света не было, кроме того, что она несла с собой — светилась подвеска в её руке, также слабо светился плащ на её плечах. Она шла в свете… она… носитель…

Гвеннан подняла свободную руку, держа её над собой и немного впереди…

Голос. Нет, у неё нет такой Силы. Но с пальцев её срывались лучи света, бледные, далеко не такие яркие, как в храме Орты. Гвеннан помахала рукой, расставив пальцы. Ленты света лениво плыли, обвиваясь вокруг неё на ходу.

Она играла, как ребёнок, обретённой Силой, и отдельные кусочки знаний связывались друг с другом. Леи — древняя вера в них справедлива! Сквозь землю, как вены в теле, проходят энергетические линии. Человек когда–то знал об их существовании, извлекал из них энергию для лечения, для защиты, для благополучия мира. Но потом они были порваны, разошлись, и остались только легенды. Но они не умерли, они постепенно восстанавливались, перестраивались. Некогда разорванные линии тут и там соединялись, заново создавались каналы; они ещё не так сильны — слишком велика была катастрофа, — но всё время усиливаются.

Заново строились храмы (это делали опекуны и те, до сознания которых они сумели достучаться), грубые, некрасивые, но способные овладеть Силой, растить её. Утраченное знание, наполовину восстановленное знание, снова утраченное — эта картина повторялась снова и снова. Здесь некогда стоял великий храм, здесь есть Сила. Слабая по сравнению с той, что некогда являлась по призыву, но она здесь!

В старинные массивные стены, окружавшие её, местами вставлены синие камни, кое–где куски кварца. Кое–где попадались отверстия, иногда маленькие, вмещающие только палец, другие побольше — с руку. Гвеннан обходила их, потому что не знала, чего от них ждать. У неё другая задача, она её ещё не понимала полностью, но надеялась постепенно понять.

Снова перед Гвеннан возникла дверь, каменная, треугольная, в форме клина, вершиной вниз. В самой широкой части чуть шире её плеч. Девушка надела цепь подвески на шею, прижала ксебе полы плаща и положила ладони обеих рук на камень. Но даже не пыталась нажать, повернуть, просто стояла и ждала, пока соберётся Сила и устремится в камень. И Сила полилась. Скала, подобно губке, жадно поглощала её.

Послышался резкий скрежет. Гвеннан ощутила сопротивление своему желанию. Но не собиралась отступать. Камень поднимался. Теперь её руки были уже высоко подняты над головой. Она бросилась вперёд, хорошо сознавая опасность своего поступка. Камень упал на место. Но она успела проскочить.

Так она выбралась из места этой древней кладки. Вокруг опять стояли каменные стены, но похожие на стены обычного подвала. Вдоль стен шли ряды деревянных стеллажей, окутанные паутиной, серые от пыли. На них покоились покрытые пылью бутылки и кувшины. В подвале сумрачно, почти темно. Энергия, которая вывела её из подземелья, уходила. Гвеннан ощущала огромную слабость; она вспомнила Орту, которая всегда слабела после пророчеств.

Света, впрочем, было достаточно, чтобы увидеть впереди лестницу. Гвеннан обернулась, чтобы взглянуть на треугольную дверь. И ничего не увидела — только каменную стену. С этой стороны дверь не видна. Но в её мозгу, непонятно как, возникло знание: она знает, как открыть дверь извне. Надо пройти налево, нажать на тот камень, потянуть здесь вниз. Это не откроет дверь, нет, но она станет видна ищущему.

Но у Гвеннан не было желания возвращаться, её дорога лежала впереди. Она пересекла подвал, поднялась по деревянным ступеням, придерживаясь за грубые перила. Требовались всё большие и большие усилия, чтобы идти.

На верху лестницы ещё одна дверь, со старым железным засовом, какими пользовались двести лет назад. Девушка, собрав все силы, отодвинула его и оказалась в комнате с высоким потолком. Комната была ей знакома — это библиотека в доме Лайлов. Гвеннан нисколько не удивилась, что оказалась здесь.

В просторном камине голубым огнём горели дрова, слышался сильный ароматный запах, такой же, какой исходил от огненного шара в тот вечер, когда в её доме впервые оказался талисман леди Лайл. Большой подсвечник блестел золотом и драгоценностями, передняя часть его представляла собой фигуру человека, воина с обнажённым мечом и в кольчуге, но без шлема; на голове его золотые кудри полускрыты странной формы короной, похожей на переплетённые рога оленя. На его свирепом лице вместо глаз сияли зелёные камни, в блеске каминного огня они казались живыми.

В подсвечнике горят пять красных свечей; перед ним другой подсвечник, в форме женской фигуры; тело женщины чуть прикрыто коротким платьем; ноги и большая часть груди обнажены. В ложбинке между грудями висела на цепи подвеска, та самая, которую держит в руке Гвеннан; на высоко поднятой голове женщины — корона в виде луны. В этом подсвечнике тоже пять свечей, но они синие, и их фитили горели бледным серебристым пламенем, сравнительно с ярким золотом огня красных свечей.

Оба подсвечника стояли на столе, прочном, лишённом всяких украшений. Его столешница — срез одного ствола, такого толстого, что это даже трудно себе представить. Дерево хорошо отполировано, видны годовые кольца — внутри цвета густого мёда, ближе к краю, к коре, коричневые.

Поверхность стола настолько отполирована, что в ней отражались оба подсвечника, но отражение разорвано и искажено тремя стоящими на столе предметами. Чаша, скорее кубок, глубокого красного цвета, с длинной хрустальной ножкой, восьмиугольной по форме. А перед кубком два скрещенных ножа или кинжала, с ручками из какого–то тусклого тёмного камня, одна в виде волчьей головы (а может, это смесь волка и человека, ужасное смешение одного существа с другим), с красными камнями вместо глаз.

Ручка другого ножа Гвеннан слишком хорошо знакома. Это существо с совиной головой, которое было в своре чудовищ. Оно из серого, грязного на вид камня. Глаза у него живые, красные.

Девушка смотрела на стол, и руки её невольно потянулись к подвеске. Ей показалось, что плащ сам по себе шевельнулся, плотнее укрывая её. Потому что перед ней, яркая и сверкающая, лежала Тьма, древняя Тьма. Каким–то образом эти предметы оскверняли комнату, принося с собой зло.

Она не смела повернуться к ним спиной. Быстрый взгляд в сторону — и она увидела дверь, через которую всегда входила в это помещение. Эта дверь ведёт в прихожую, а оттуда совсем близко до входной двери — и свободы. Что–то в этом доме изменилось. Заново обострённые чувства девушки говорили ей, что под знакомым ароматом пряностей таится болезненно–сладкое зловоние разложения.

Следы Тора! Она не сомневалась в этом, будто была свидетельницей его заклинаний. Тор не дал проснуться очередному опекуну — вот чего нужно бояться. И он сильнее неё, хотя тоже полукровка. Его учение далеко завело его по тропе знаний — добрых или злых. Он может смеяться над ней. Почему леди Лайл именно её противопоставила ему? Древняя линия, должно быть, почти исчезла, если она сделала такой отчаянный выбор.

Гвеннан двинулась, не отрывая взгляда от стола, прислушиваясь, уверенная, что Тор покинул эту комнату ненадолго, что он в любой момент может вернуться, чтобы продолжить свои заклинания, свои тайные обряды. Дойдя до двери, она вынуждена была на мгновение прислониться к широкой панели, чтобы собраться с силами.

Пальцы её легли на ручку, она собрана всю свою решимость. Раскрыв дверь, увидела прихожую.

Никого нет, но она ждала, прислушиваясь. Эти последние несколько шагов к свободе оказались самым трудным испытанием в её жизни. Она видела, как свет отразился в глазах дерева–женщины. Статуэтка следила за ней, другие тоже. Гвеннан вцепилась во входную дверь, открыла её и, тяжело дыша, как после долгого бега, вышла на неяркое солнце — должно быть, стояла середина дня.