Солнце стояло уже довольно высоко, хотя изморозь на траве ещё не растопило. Гвеннан плотнее запахнула шарф. Она хочет только в тепло своего дома, в реальный мир, который знала всю жизнь. Слишком многое произошло; эти сны, встречи — всё это вызвало у неё сильнейшую усталость и ошеломление духа.

Медленно шагая, она старалась не наступать на эти почерневшие места и держалась как можно дальше от края леса. Ни птиц, ни звуков, только шум ее шагов.

Она переносила тяжесть с ноги на ногу с притуплённой решимостью, добралась, наконец, до стены, перелезла через неё и вышла на дорогу. Мимо не проходила ни одна машина, Гвеннан шла по абсолютно пустой улице, на ней даже следов не было.

И только увидев дым над домом Ньютонов, она облегчённо передохнула. Это признак реальности. Как можно быстрее прошла к своей двери — и остановилась, прижав руки ко рту, глядя на дорогу перед своим домом, на газон по обе стороны от неё.

Чёрные, смертельно чёрные следы — как будто кто–то взял чёрную краску и с большой старательностью и искусством вывел этот грязный след. Те же ожоги, оставленные чудовищем, которые она видела на земле у стоячих камней. Гвеннан показалось, что она ощущает знакомое зловоние. Но очень слабое. Эта бродячая угроза побывала тут недавно, как позволяли предполагать следы.

Гвеннан не прошла сразу в дом, она прошла по следу. Он огибал дом, и она вернулась к тому месту, с которого начала, где следы внезапно обрывались. Существо, которое в знак угрозы или предупреждения бродило здесь, казалось, вынырнуло из ничего и туда же вернулось. Никаких следов прихода или ухода. Только этот круг доказывал, что её единственную надежду на безопасность обошёл часовой.

Девушка осторожно шагнула в сторону, стараясь не касаться следов. Это всего лишь следы, но она не хотела никакого контакта с тем, что оставило это злое существо.

Ключ — она не может вспомнить, как выходила из дома. Закрыла ли она за собой дверь? Гвеннан задержалась на пороге, рассматривая толстые доски двери. На них был вырезан старинный защитный рисунок — двойной крест — как заклинание от зла, предупреждение тому, что может бродить по ночам. Обрывки сведений, в которых она больше не уверена, то, что она когда–то читала (или всё это появилось у неё в голове во время происшествия у камней), — всё смешалось в её голове. Она взглянула выше, на дверную раму. И увидела покрашенную металлическую дугу — подкову с поднятыми вверх концами, чтобы удерживать счастье в доме: Холодное железо по традиции — мощное оружие против невидимого.

Впервые Гвеннан заметила следы рядом с этим деревенским символом счастья. Вот деревянный столб, к которому крепилась подкова. На нём следы, но еле заметные, как те чёрточки на камне, которые видны только под определённым углом освещения.

Она попыталась рукой проследить неровности дерева, удостовериться, что глаза её не обманывают.

Это…

Она опустила руку и отступила на шаг, широко раскрыв глаза.

Она не освещала фонарём этот кусок дерева многолетней давности. Но теперь, словно прикосновение пальцев оживило их, следы стали ясно видны. Хотя и только на одно–два мгновения, потом они снова слились с серым фоном. Тень упала на дом, на двор: облако закрыло солнце. Подул холодный ветер.

Она увидела… лицо… незнакомое лицо, изо рта его поднимались и огибали голову два стебля. А второй символ ей давно знаком — анк, священный крест, который в древности считался ключом к вечности. Кто вырезал здесь эти знаки? Окружённое ветвями лицо: в памяти у неё всплыла фотография резьбы в одной древней церкви за морем. Зелёный Человек! Ему посвящались лесные обряды…

Гвеннан медленно подошла к столбу. Действительно ли она это видела? Теперь дерево казалось совершенно лишённым рисунка. Может, после этой ночи у неё слишком разыгралось воображение.

Она потянула дверь и обнаружила, что действительно оставила её открытой, затем прошла в полутёмную прихожую. Девушку окружили тепло и знакомые запахи дома. Дыхание её стало похоже на рыдания без слёз. Гвеннан побежала в кухню и остановилась наконец посреди домашнего комфорта, стараясь здесь отыскать безопасность, как ребёнок кутается в одеяло холодной тёмной ночью.

Здесь ничего не изменилось, она не заметила никаких следов вмешательства. Гвеннан сбросила пальто, шарф, капюшон и торопливо подбросила дров в вдутую печь. В ней было ещё достаточно прикрытых пеплом углей, и дрова сразу же загорелись. Гвеннан механически начала готовить завтрак, принесла яйца, бекон, поставила на огонь кофейник, нарезала хлеб на тосты. За этими привычными занятиями она постепенно теряла ощущение отстранённости, снова стала той, кем она всегда себя считала, а всё остальное отодвинула подальше.

Взглянув на настенные часы, которые своим привычным тиканьем добавляли ей спокойствия, она вздрогнула. Десять… и заседание совета!.. Документы, которые нужно было подготовить… у неё теперь нет для этого времени. Поесть, переодеться в респектабельный костюм, в каком её ожидает увидеть миссис Эйберс, поторопиться в город.

Она быстро ела и думала, что случится, если она объяснит опоздание своими ночными приключениями. Совет немедленно займётся поисками нового библиотекаря, а бедную Гвеннан Дагтерт тут же отправят в какую–нибудь тихую больницу, где её галлюцинации послужат классическим примером для тамошнего психиатра. Она даже может оказаться героиней одного из романов ужасов, на которые сейчас такой спрос.

Гвеннан принялась за выполнение привычных обязанностей, служивших теперь своеобразным якорем, удерживавшим её в действительности. Но не успела она сложить невымытую посуду — мисс Несса называла это неряшливостью — как резкий звонок телефона заставил её слегка вскрикнуть, а чашка кофе выпала из руки и разбилась, забрызгав её тёмными пятнами.

Какое–то время она не могла даже пошевелиться. Потом прошла на другую половину кухни и хрипло сказала: «Алло!»

— Гвеннан? — голос мистера Стивенса прозвучал слегка удивлённо, даже неуверенно.

Она собралась с мыслями. «Да, я. Кажется, я слегка простудилась… — по крайней мере, это объяснит странности, которые могут заметить в её поведении сегодня утром. — Но я буду на заседании».

— Уделите мне немного времени после совета, Гвеннан. Мне кое–что нужно обсудить с вами. Хотя лучше дать вам знать пораньше, потому что дело очень важное. Вы придёте пешком?

— Конечно. Как всегда.

— У вас там одиноко.

— Меня никто не беспокоит. Мисс Несса так любила. Я приду вовремя, мистер Стивене.

— Время, да, оно уходит. Ну, помните, что я хочу поговорить с вами после заседания… это важно, иначе я бы не стал настаивать. Ведь сегодня суббота.

Она переоделась, оставив сброшенную одежду лежать кучкой: мисс Несса очень это не одобрила бы, она долгие годы приучала Гвеннан к аккуратности. И вышла, с чемоданчиком в руке, надеясь во время доклада вспомнить всё, что собиралась сказать за последний месяц. Заглянула во двор и почему–то не удивилась, увидев, что следы исчезли, может быть, достигла такого состояния, когда её уже ничего не удивит.

Привычный распорядок жизни всё больше и больше отодвигал прошедшие часы в царство снов, и она, наконец, начала думать, не привиделось ли ей всё. Гвеннан сосредоточилась на отчёте, пользуясь искусством, которое усвоила как помощница и представитель мисс Нессы, всё внимание уделяя текущей работе и забыв обо всём остальном. Раньше её отдушиной была скромная личная жизнь, теперь — эти дикие сны. Она очень удивилась, когда в конце заседания престарелая миссис Киттеридж, придя в себя после привычной полудремоты, спросила:

— Что слышно о документах Кроудеров? Мы ведь так и не решили, что с ними делать. Эмма гордилась всеми этими письмами и книгами. Считала, что они должны перейти в какой–нибудь колледж.

Мэл Тиг, представляющий фермеров и всегда голосующий против любых новых расходов, попрочнее уселся на своём стуле.

— Кое–что в этих бумагах есть. Кроудеры, они всегда интересовались делами города. Старый Тед Кроудер первым договорился с Лайлами, когда мы приплыли по реке из Фрипорта и поселились здесь. Для своего времени он был образованным человеком, говорят, всюду отыскивал необычные вещи, да и делал их тоже — разговаривал с индейцами об их дьяволах и прочее. Он один из тех, кто просто исчез, — так говорят. Пришёл дьявол и забрал его во время грозы. Так у нас в семье рассказывали. Мэт Тиг при этом присутствовал. Он уже никогда не был прежним. Кроудеры, они много не говорили, но вели записи, всё записывали аккуратно, очень хорошо делали. Все знают, что они любили писать, вели записи обо всём. Дедушка говорил мне, что в прежние времени, когда хотели узнать правду, было ли это или не было — ну, там, границы участков и всё такое, просто шли к Кроудерам и спрашивали.

Тогда кто–нибудь из Кроудеров доставал большую старую книгу и смотрел в неё. И там оно и есть, записано и вес прочее. Они записывали всё, что происходит. Может, слишком много записывали, и это не понравилось Лайлам — или Тед не понравился. Лайлы жили как господа, со множеством слуг, когда пришли люди из Фрипорта. И всегда дружили с индейцами, да. А этот случай с дьяволом…

— Лайлы, — своим обычным чётким голосом с подавляющей интонацией заговорила миссис Эйберс, — всегда приносили городу добро. Индейцы нападали на всю округу, но здесь никого не трогали.

— Да, а те, кто пытался напасть, плохо кончали, — заметил Мэл. — Эту историю я тоже помню. Один из Титов был среди тех, кто набрёл на лагерь французов и индейцев. Они встретились с чем–то, чего не ожидали. Этот Тиг всегда говорил, что худшей бойни не видывал, вообще это не человеческая работа, сам дьявол приложил руку к этому делу.

— И сейчас он кое с кем пытается познакомиться, — Джим Пайрон, редактор «Уикли Кларион», выглядел крайне заинтересованным.

Гвеннан прекратила складывать бумаги в чемоданчик. Она не смела взглянуть этим пожилым людям в лицо. Все они принадлежат к семьям основателей города, и у всех в семействах много преданий и рассказов. Она же знала только то, что во время короткого поиска обнаружила в бумагах Кроудеров. Что ещё может скрываться в неоткрытых коробках?

— Последний раз он появлялся лет сто назад, — заметила миссис Киттеридж. — Я помню бабушку Уоттон, — она помолчала, потом продолжила. — Это не выдумка. Не думаю, чтобы кто–то стал отрицать: временами в этой долине появляется нечто очень странное.

— И убивает одного–двух, — реплика Мэла вызвала всеобщее молчание.

— Хорошо бы просмотреть эти бумаги, — добавил он.

— Или попросить это сделать Боба Бейнса. Он шериф, у него могут возникнуть идеи…

— Никогда не думал, что закон будет охотиться за дьяволом, — заметил Джим Пайрон. — Обычно он имеет дело с последствиями его работы, а не с ним лично. Сейчас это какое–то дикое животное, может, большая кошка. Они иногда заходят сюда с севера, и чаще, чем люди знают.

— Вы всегда принимаете обе стороны, Джим, — сказал Мэл.

Издатель рассмеялся: «Это называется — не иметь предрассудков, Мэл. Я сам заглянул в наши подшивки «Клариона». Конечно, наша газета выходит только с 1830 года, но я нашёл несколько странных случаев. Согласен, что в мире гораздо больше странного, чем люди готовы признать. Эти бумаги Кроудеров — похоже, ими стоит заняться. Не только из–за историй о дьяволе. Это вообще местная история. Я мог бы завести постоянную колонку, что–нибудь вроде «Сто лет назад и сегодня», и цитировать из них. Как, Гвен, что–нибудь делалось с этими бумагами?»

— Нет. Ящики в кладовке. Я открывала один с городскими документами. С дубликатами, конечно. Они в хорошем состоянии.

— Не возражаете, если я пороюсь в них? Я, может, лучше других увижу интересное, — у Джима совершенно исчез скучающий вид, с каким он обычно сидел на таких заседаниях. Пайроны — старое семейство, но Джим в городе новичок. Он унаследовал газету от двоюродного брата и вернулся в город после обучения в колледже и службы во Вьетнаме. В городке он считался почти таким же заядлым путешественником, как Лайлы.

Миссис Эйберс подняла голову от своих старомодных галош.

— Я слышала, леди Лайл опять уехала. Говорят, она больна. Плохо… Мне не очень понравился этот её племянник. Она его представила в магазине. Если что–нибудь с нею случится, он поселится в доме Лайлов.

— Он молод, о нём ещё нечего сказать, — заметил Мэл.

— Почти всё время сидит в доме. Видел его на дороге вчера вечером. Он парень ничего, но не похож на леди. Она строго себя держала, но никто никогда не слышал, чтобы она не помогла, если попросишь. Можете спросить у преподобного. Жаль, что его нет сегодня на совете. Я слышал, Салли Эдварде заболела, и он согласился отвезти её во Фрипорт…

— А что с Салли? — миссис Киттеридж даже слегка оживилась. — Я её два дня назад видела, она была здорова. Сказала, что ни на что не жалуется. Несчастный случай? Почему мы ничего не слышали? — она говорила даже негодующе.

— Никакого несчастного случая, — Мэл покачал головой. — Семья не хочет об этом рассказывать, но всё равно все в городе скоро узнают. Салли нашли на краю леса Бринков почти вне себя. Она была в истерике. Потом у неё случился сердечный присуп. Её должны были как можно быстрее доставить в больницу. Нам в городе нужен свой врач. Как умер старый док Андерсон, у нас нет своего. Но вся эта нынешняя молодёжь, думают, что в большом городе легче заработать, а тут у нас мало что получишь. Мы слишком здоровы.

— Лес Бринков, — Джим, который всегда выступал за то, чтобы в городе была постоянная медицинская служба, теперь заинтересовался другим в рассказе Мэла. — Это ведь по другую сторону от дома Лайлов, верно? Я там проезжал недавно и подумал: странно, что никто хворост не убирает. После сухого лета его там много, ударит молния, и у нас будет большой пожар.

— Верно. Но старую Лови Бринк ничего не заставишь сделать. Она ни о чём не заботится, пока у неё есть свой садик и чек регулярно приходит в банк. Сын её не бывал дома лет десять или больше. Лес Бринков — как раз в таком месте этот дьявол и может спрятаться. А такая женщина, как Салли, если за ней погонятся или просто она увидит что–то странное, у неё вполне может быть сердечный приступ. Мне кажется, Бейнсу стоит туда заглянуть. Я ему скажу. Ну, время идёт. Кое–что мы решили. Гвенни, приглядывай за пенни. Их нельзя бросать беззаботно! — и он тяжело поднялся со стула.

Впервые Гвеннан осознала, что мистер Стивене, хотя и присутствовал на совете, почти ничего не сказал. Он даже отставил свой стул от стола, а когда к нему обращались, давал ничего не значащие короткие ответы. К спинке его стула был прислонен портфель, но он его не трогал, хотя она всё время ждала, что он извлечёт оттуда что–нибудь касающееся библиотечных дел. Но он только крепче сплетал пальцы и сосредоточил на них всё своё внимание, как будто терпение его в ожидании конца совещания тоже кончалось.

Она проводила членов совета, заверила Джима Пайрона, что он может в любое время ознакомиться с бумагами Кроудеров, и вернулась в зал, где её ждал адвокат.

— Плохие новости, — сказал он. — Леди Лайл умерла.

Резкое заявление поразило девушку, но она отчасти была уже подготовлена. Подвеска, которую она носит под блузкой, — она не могла уйти от своей хозяйки, пока та была жива.

— Мне… мне очень жаль. Она была добра ко мне, — Гвеннан так часто пользовалась этими словами. Они не выражают глубины её чувства, но остальные именно их ожидают от неё.

— Она знала, что у неё очень мало шансов вернуться. И, уезжая, оставила это — чтобы передать вам, — он открыл портфель и достал оттуда большой конверт. — Что мисс Несса рассказывала вам о ваших родителях? — неожиданная смена темы изрядно удивила её.

— Моя мать была сводной сестрой мисс Нессы, но намного моложе. Она училась в колледже и сама зарабатывала на жизнь. Мисс Несса это не одобряла. Потом она встретила моего отца, еще до окончания второго курса, и они поженились очень неожиданно. И это мисс Нсссе не нравилось: она считала, что нужно заканчивать начатое. Отец… я в сущности не знаю, чем он занимался, но они все время переезжали. Я родилась за границей, где–то б Южной или Центральной Америке. Я видела документы — они сейчас в Фрипортском банке. Но мои родители зарегистрировали меня у ближайшего американского консула, и я американская гражданка. На следующее лето они привезли меня сюда. Потом мы поехали в Индию, оттуда… но я этого не помню.

Когда я доросла до школы, они снова вернулись, оставили меня, а сами уех;иш на юго–запад и там погибли. Один из тех случаев, о которых приходится читать. Их самолет исчез, как в Бермудском треугольнике.

С тех пор я оставалась у мисс Нессы, а остальное вы знаете.

— Но вы приняли фамилию Даггерт. А как ваша настоящая фамилия?

Гвеннан вспыхнула: «Я… не знаю. Мисс Несса записала меня в школу под своей фамилией, она мне сказала, что теперь это и моя фамилия. Я всегда гадала: может, мама вышла за отдалённого родственника, которого не любила мисс Несса».

— Я думаю, у вас совсем другая фамилия, — он произнёс это, как приговор. — Леди Лайл с самого начала интересовалась вами, хотя до последнего времени непосредственно к вам не обращалась. Я знаю: она запрашивала о вас отчёты, иногда писала об этом из самых разных стран. Но она никогда не объясняла мне, зачем ей это. Знаете этих Лайлов; здесь они никогда больше одного–двух в поколение не появляются, но у них связи повсюду. Женятся они всегда вдали от дома, и всегда в рамках своей обширной семьи, иногда избирая ветвь из другой страны. Возможно, ваш отец — из их семьи. Это может объяснить, почему мисс Несса держала эти связи от вас в тайне.

— Но почему?

— Мисс Несса была очень гордой женщиной. Может быть, также (и, пожалуйста, не заблуждайтесь насчёт моих мотивов) она считала этот брак незаконным. Мисс Несса, как мы оба знаем, строго придерживалась морали и обычаев другого поколения. Если ваша мать не обвенчалась здесь в церкви, открыто, с человеком, хорошо известным общине, мисс Несса могла счесть её брак сомнительным.

Насколько Гвеннан знала, он прав. Но быть из семьи Лайлов! Как там назвал её Тор в их бурном разговоре — полукровка? У него нет доказательств. Может, они в конверте, который она сейчас держит.

Она открыла конверт. Мистер Стивене застёгивал пальто. Он кивнул ей.

— Если считаете, что нужно что–то оформить по закону. Гвеннан, не стесняйтесь, обращайтесь ко мне. Нужно решить некоторые вопросы, связанные с имением. Я полагаю, всё получит молодой человек… Леди Лайл признавала его ближайшим родственником, даже привезла сюда перед своим отъездом.

Он вышел, а Гвеннан села за стол. Из конверта она достала лист плотной бумаги, исписанный причудливым почерком. Кроме него, в конверте был ещё один листок, гораздо легче и тоньше. На большом листе — подробная астрологическая карта, Гвеннан недостаточно разбиралась в астрологии, чтобы самостоятельно прочесть её. Но вверху стояла дата рождения, её дата. Это было столь явно для неё, но причину она понять не могла.

Она взяла второй листок. Почерк чёткий, напоминающий печатный текст, но с индивидуальными особенностями. Это почерк леди Лайл.

«У меня меньше времени, чем я рассчитывала. Тело мое функционирует всё хуже, и мне кажется, я знаю причину. Поэтому я не могу полностью передать тебе то, что должно составлять часть твоих знаний. Тебе придётся учиться самой, и в этом учении ты будешь расти — двери открываются, когда постучишь. А за ними скрывается многое, что ты забыла или что сознательно у тебя отобрали. Когда–то ты была другой, но многое изменилось…»

— Орта, — прошептала Гвеннан. — Она, должно быть, говорит об Орте!

«Древние знания, контроль над силами, принадлежащими тебе, всё это отнято у тебя, поэтому ты робко входишь в мир свободы. Я могу только дать тебе возможность учиться заново, укрепляться, приближаться к той личности, какой ты должна была стать. Я оставляю тебе ключ — и другие инструменты. Но никак не могу защитить тебя.

Ты должна сама выбирать, что делать, что изучать, — таков Закон Силы. В этом мы свободны. У нас всегда есть выбор. Делая выбор, мы изменяем свою жизнь, а иногда и жизнь других.

Звезды вернулись на старые орбиты, так всегда поступают звёзды поколение за поколением. Снова они в таком же положении, в каком были когда–то при твоём прежнем рождении. И перед тобой стоит выбор.

Вот что я прошу тебя сделать. В день зимнего солнцестояния приди к стоячим камням и используй звёздный диск, как подскажет тебе инстинкт. После этого ты пройдёшь испытание. Желаю тебе его выдержать — в тебе есть то, что сближало нас в прошлом. И, если пожелает Сила, сблизит и в будущем».

Как не было приветствия и обращения в начале письма, так же не было и подписи. Должно быть, леди Лайл писала так, чтобы посторонний не смог понять. Только дата на гороскопе подтверждала, что письмо предназначено ей. Но что оно означает, ей ещё только предстоит узнать.