Кентон напрягся, прочнее ухватился за занавес. Всей силой воли он пытался помешать ему растаять. Теперь занавес был преградой между его старым миром и миром его великого приключения.

Какая–то сила тащила его вперед всякий раз, как занавес начинал таять и яснее становились туманные очертания комнаты. Он ясно различал каждую деталь в этой комнате, видел длинное зеркало, шкаф, диван – все еще влажные пятна крови на полу.

И всякий раз занавес снова становился прочным – и сверкающим.

Теперь комната повернулась, старый китайский ковер оказался под ним – близко и в то же время бесконечно далеко. Он уже слышал кричащие голоса пространства.

И в это же мгновение понял, что назад его тянет сверкающая игрушка.

Что–то тянулось к нему с черной палубы корабля. Что–то злобное и насмешливое. Тянуло его, притягивало к себе.

Все темнее становилась черная палуба – сильнее ее притяжение…

– Иштар! – взмолился он, глядя на розовую каюту. – Иштар!

Вспыхнула ли розовая каюта, наполнившись светом?

Очертания комнаты поблекли; снова он ощутил в руках тяжелый занавес; снова стоял прочно на ногах у входа в храм Лунного бога.

И еще раз, и два, и три комната тянула его к себе, но с каждым разом все менее сильно, более призрачно. И каждому рывку Кентон противопоставлял свою волю, закрывал глаза и отбрасывал изо всех сил вид комнаты.

Он побеждал. Комната исчезла, исчезла окончательно, он не мог ошибиться. Чары разрушены, непрочная линия разорвана.

Охваченный реакцией, он держался за занавес, колени его дрожали. Медленно пришел он в себя, решительно распахнул занавес.

Он смотрел в обширный зал, наполненный туманным серебряным светом. Туман стоял неподвижно, но ощутимо – как будто был сплетен из осязаемых нитей. Этот светящийся, переплетенный нитями туман делал зал огромным. Кентону показалось, хотя он не был уверен, что в серебряной паутине что–то движется – появляются и исчезают смутные формы, но они не становятся полностью видимыми. Вдали он уловил другое движение, неумолимо, равномерно двигалась чья–то фигура. Она медленно приближалась, стала хорошо видна – человек, в золотом шлеме через плечо короткий золотой плащ, вышитый алым, в руке золотой меч, голова наклонена, как будто человек пробивается сквозь сильное течение.

Жрец Бела, одетый в доспехи своего бога!

Не дыша, Кентон смотрел на него. Глаза, как и у него, но полны ужасом и благоговением – но и целеустремленностью и решительностью; неизбежностью. Рот сжат губы побелели, тело дрожит, дрожит – глубоко внутри – душа жреца. Реальные или призрачные, Кентон знал, ужасы этого места вполне реальны для этого его странного двойника.

Жрец Бела прошел мимо, и Кентон, подождав, пока тот наполовину скроется в тумане, выскользнул из–за занавеса и пошел за ним.

Теперь Кентон услышал голос спокойный, бесстрастный, как тоТ, что призвал его встать с каменной скамьи; голос этот не был ни внутри зала, ни вне его. Как будто он рождался где–то в бесконечно далеком пространстве.

Голос Набу, бога мудрости!

Слушая, Кентон ощущал себя не одним человеком, а сразу тремя: Один Кентон, целеустремленный, шел следом за жрецом и будет идти за ним и в ад, если там Шарейн; другой Кентон, связанный неразрывной нитью с мозгом жреца, чувствовал, видел и слышал, страдал и страшился, как и он; и Кентон, который вслушивался в слова Набу так же холодно и бесстрастно, как они произносились, следил так же холодно и отстраненно, как рисовалось в словах бога.

– Дом Сина! – звенел голос. – Главы богов! Наннар! Родителя богов и людей! Повелителя Луны! Повелителя бриллиантового полумесяца. Обладающего великими рогами! Наннар! Совершенного в формах! Открывателя судеб! Самосоздателя! Чей дом в первой зоне и чей цвет – серебро!

Он проходит через дом Сина!

Он проходит мимо алтаря из халцедона и сардоника, усаженного большими лунными камнями и горным хрусталем, алтаря, на котором горит белое пламя, из которого Син Созидатель сотворил Иштар! Он видит, как извиваются ему навстречу бледно–серебряные змеи Наннара, как сквозь серебряный туман, который скрывает рога бога, на него ползут белые скорпионы.

Он слышит топот миллиардов ног, ног тех, кто еще будет рожден под Луной. Он слышит плач миллиардов женщин, плач всех женщин, которые будут рождены и будут рожать. Он слышит гул несозданного.

И проходит.

Ибо ни Создатель богов, ни страх перед ним не могут остановить желания человека!

Голос прозвенел – и стих. И Кентон все это видел – видел серебряных змей, извивающихся в тумане и набрасывавшихся на жреца видел кидающихся на него крылатых скорпионов; видел в тумане гигантскую фигуру, на голове которой светился изогнутый полумесяц. Своими ушами слышал он топот армий нерожденных, плач нерожденных женщин, гром несозданного. Виде и слышал, как – он знал это – видел и слышал жрец Бела.

И шел следом.

Высоко над ним вспыхнул золотой шлем. Кентон остановился у основания широкой извивающейся лестницы, чьи широкие ступени завивались вверх, при этом цвет их постепенно переходил от серебряного к горящему оранжевому. Он подождал, пока жрец, не торопясь, не оглядываясь, поднимется и пройдет начало лестницы, и последовал за жрецом.

Он увидел храм, заполненный шафрановым светом, который, как и тот, через который он уже прошел, был переплетен лунными лучами. В ста шагах от него шел жрец, и Кентон, идя следом за ним, услышал спокойный голос:

– Дом Шамаша! Сына Луны! Бога дня! Живущего в сияющем доме! Уничтожителя тьмы! Короля справедливости! Судьи человечества! Того, на чьей голове рогатая корона! В чьих руках жизнь и смерть! Кто своими руками очищает человека, как сверкающую медную табличку! Чей дом во второй зоне и чей цвет оранжевый!

Он проходит через дом Шамаша!

Вот алтари из опала, усаженные бриллиантами, и алтари из золота, выложенного янтарем и желтым солнечным камнем. На алтарях Шамаша горит сандаловое дерево, кардамон и вербена. Он проходит мимо алтарей из опала и золота; он минует птиц Шамаша, чьи головы – сверкающие огненные колеса и которые охраняют колесо, вращающееся в доме Шамаша, – гончарное колесо, на котором вылепляются души людей.

Он слышит шум миллиардов голосов – голосов тех, которые уже осуждены, и тех, кому еще предстоит суд.

И он проходит.

Потому что ни Король справедливости, ни страх перед ним не может встать между человеком и его желанием!

Снова Кентон видел и слышал все это и следом за жрецом пришел к второй лестнице, цвет ступеней которой менялся от оранжевого к абсолютно черному. И все так же идя следом, он оказался наконец в большом мрачном зале, имя ужасного хозяина которого он знал раньше, чем спокойный голос донесся до него из тайного далекого пространства:

– Дом Нергала! Могучего в Великом жилище! Короля смерти! Разбрасывателя эпидемий! Того, кто правит над погибшими! Мрачного Безрогого! Чей дом в третьей зоне и чей цвет черный!

Он проходит через дом Нергала!

Он проходит мимо алтаря Нергала из черного янтаря и красного железняка! Он проходит мимо алтаря, на котором горит циветтин и бергамот! Он минует львов, охраняющих этот алтарь! Черных львов, чьи глаза как рубины, а когти кроваво–красные, и красных львов, чьи когти черны, и глаза черны; он минует ястребов Нергала чьи глаза как карбункулы и у которых бесплотные женские головы.

Он слышит шепот жителей этого великого жилища и ощущает пепел их страстей.

И он проходит!

Потому что ни Повелитель мертвых, ни ужас перед ним не могут отвернуть человека от его желания!

Теперь ступени лестницы, по которой Кентон поднимался от дома Нергала, из черных стали алыми, и ярко–алым и свирепым был свет, заполнявший зал, в котором он стоял, глядя на уходившего жреца.

– Дом Ниниба! – продолжал голос. – Повелителя копий! Повелителя битв! Хозяина щитов! Владыки сердец воинов! Правителя битв! Уничтожающего противников! Разрушителя замков! Молотобойца! Чей цвет алый, чей дом в четвертой зоне!

Из щитов и копий сделаны алтари Ниниба, а огонь на алтарях питается кровью мужчин и слезами женщин, на алтаре Ниниба горят ворота павших городов и сердца побежденных королей! Он минует алтарь Ниниба! Он видит нацеленные на него алые клыки кабанов Ниниба, чьи головы оплетены правыми руками воинов, видит слонов Ниниба, чьи ноги увешаны черепами королей, видит алые языки змей Ниниба, которыми они лижут города!

Он слышит звон копий, удары мечей, падение стен, крики завоеванных.

И проходит!

Сколько существует человек, алтари Ниниба кормятся плодами человеческих желаний!

Кентон поставил ногу на четвертую лестницу, поднялся по ступеням, цвет которых их алого становился спокойно–синим, цветом безмятежного неба; стоял в зале, заполненной спокойным лазоревым светом. Голос теперь казался ближе.

– Дом Набу! Повелителя мудрости! Носителя посоха! Могучего на водах! Владыки земель, открывающего подземные потоки! Провозгласителя! Того, кто открывает уши понимания! Чей цвет синий и чей дом в пятой зоне!

Алтари Набу из голубого сапфира и изумруда, и с них сияют ясные аметисты. Пламя, горящее на алтарях, голубое, и в его свете только правда отбрасывает тень. Огонь Набу холодный огонь, и запаха у него нет. Он проходит алтари из сапфира, изумруда, с их холодным пламенем. Он проходит рыб Набу, у которых женские груди, но молчащие рты. Он проходит всевидящие глаза Набу, которые глядят из–за алтарей, и не трогает посох Набу, в котором содержится мудрость.

Да, он проходит!

Когда же мудрость останавливала человека перед его желанием?

Вверх от синего дома Набу поднимался жрец, а за ним по лестнице цвет которой из сапфирового становился розовым и белым, поднимался Кентон. Тонкие ароматы почувствовал он, услышал томные любовные звуки, льстящие, зовущие, бесконечно привлекательные, опасно сладкие. Медленно, медленно шел Кентон за жрецом, слушая голос и почти не замечая его, почти забыв о своем поиске, борясь с желанием не слышать ничего, кроме этой зовущей, вяжущей любовной музыки, поддаться духу этой зачарованной комнаты, не идти дальше, забыть – Шарейн!

– Дом Иштар! – слышался голос. – Матери богов и людей! Великой богини! Повелительницы утра и вечера! Полногрудой! Производительницы! Той, что склоняется к просителям! Великого оружия богов! Той, что рождает и убивает любовь! Чей цвет розовый. А дом Иштар в шестой зоне!

Он проходит дом Иштар Из белого мрамора и розового коралла ее алтари, и белый мрамор испещрен голубым, как женское сердце. На ее алтарях горят мирра и ладан, розовое масло и серая амбра. И алтари Иштар усажены белыми и розовыми жемчужинами, усажены гиацинтами, бирюзой и бериллами.

Он проходит мимо алтарей Иштар, и, как розовые ладони страстных женщин, крадутся к нему венки ароматов. Белые голуби Иштар бьют крылами перед его глазами. Он слышит звук соединившихся губ биение сердец, вздохи женщин, поступь белых ног.

И все же он проходит.

Ибо никогда любовь не останавливала желаний человека!

Неохотно поднималась лестница из комнаты любовного колдовства, и розовый цвет сменился пламенным, сверкающим золотом. Поднявшись, Кентон оказался еще в одном обширном покое, светлом, как будто это сердце солнца. Быстрее и быстрее шел вперед жрец Бела, как будто все ужасы, пройденные им, столпились сзади, гнались за ним.

– Дом Бела! – гремел голос. – Мардука! Правителя четырех королевств, повелителя земель! Рожденного днем! Быкошеего! Со слоновьими клыками! Могучего! Покорителя Тиамат! Повелителя Иджиджи! Короля неба и земли! Создателя совершенств! Возлюбленного Иштар!

Бела–Мардука, чей дом в седьмой зоне и чей цвет золотой!

Быстро проходит он через дом Бела!

Алтари Бела из золота и светятся, как солнце! На них горит золотой огонь летних молний и аромат фимиама висит над ними, как грозовые тучи. Керубы с львиными туловищами и орлиными головами и керубы с бычьими телами и человеческими головами охраняют золотые алтари Бела, и у всех керубов могучие крылья! И алтари Бела стоят на мускулистых слонах, которые стоят на шеях быков и на лапах львов.

Он минует их. Он