Глава 8
Рамсей сбросил грязное покрывало с полки на пол и лёг на жёсткие доски. Они показались ему похожими на ту твёрдую плиту, на которой он впервые пришёл в себя в этом мире. Он закрыл глаза, но не для сна, а чтобы сосредоточиться на шамане — каким он видел его вначале во сне, а позже наяву, когда тот встречал в Ломе Теклу.
Юноша легко увидел чёрно-белую мантию шамана. Однако Рамсей вскоре обнаружил, что восстановить мысленно черты лица гораздо труднее. Да, у него седые волосы, над лбом они гуще и длиннее, как будто их взъерошил ветер. Ниже — лоб, под ним — брови, тоже седые и густые.
Но когда Рамсей попытался вспомнить глаза под этими бровями, он едва не потерпел поражение. Тёмные, запавшие в череп — да. Но всё-таки чего-то не хватало, какого-то трудно уловимого выражения. Рамсей не мог его определить. Или это просто отсутствие всякого выражения? Чем-то лицо в его видении напоминало маску, в нём не горела искра подлинной жизни.
Никогда раньше не приходилось ему так сосредоточиваться. Борьба поглотила его сильнее, чем когда он пытался припомнить сны, которые привели его сюда. Эти сцены снов опять начали всплывать в памяти, они закрывали лицо Оситеса. Теперь они служили прикрытием для шамана. Но Рамсей продолжал пытаться.
И вот буквально на одно мгновение Рамсей ясно увидел это лицо, живое, а не маску. Глубоко посаженные глаза с оттенком удивления посмотрели на него. Контакт длился едва ли дольше вздоха и тут же прервался. И снова Рамсей увидел только чёрно-белую фигуру, она медленно расплывалась, пока не исчезла.
У Рамсея заболела голова, заныло тело. Мышцы его напрягались не меньше мозга, когда он пытался достичь чего-то, сам не веря в успех. Попытаться ещё раз?
Чёрное и белое… чёрное… и…
Чёрное стало серым и алым. Кто-то другой… он почувствовал присутствие ещё кого-то… однако этот другой о нём и не подозревает. Рамсей мысленно затаился. Так маленький зверёк прижимается к земле, чтобы избежать внимания врага. Этот другой — враг, он больший враг, чем Оситес. Как его имя? Очалл? То, что ему было известно о верховном советнике, давало основания верить в это.
Рамсей, осмелев, попытался вызвать лицо. Ничего — только сознание, что где-то там присутствует другой. Вмешиваться дальше просто глупо.
Рамсей открыл глаза. Он почти ожидал увидеть склонившегося к себе человека, заставляющего его… что? Рамсей не знал этого, но у него появилось ощущение принуждения. Он сел и осмотрел камеру. Нет, он оставался здесь совершенно один. И из лаборатории, в которой Мелколф и стражник застали его, не доносилось ни звука.
Если Мелколф прав — а у Рамсея не было причин сомневаться в его словах, — возврата к прошлому нет. Рамсей ожидал собственной реакции на это, может, приступа паники, ощущения потерянности.
Но… ничего подобного. Рамсей посмотрел на коричневую кожу своих рук. Это не его руки. Но — вот они! Он чувствует себя в теле Каскара, как в своём собственном. Глядя в зеркало, видит лицо Рамсея Кимбла, хотя кожа стала смуглей, шрам исчез, волосы подстрижены по-другому. Но он по-прежнему Рамсей Кимбл, каким был всю жизнь.
Если бы в нём остался хоть след прежней личности Каскара… но он его не нашёл. Следовательно, он не изменился, изменился мир вокруг него. Всё равно что работать в чужой стране, подумал Рамсей, может, в Мексике или в одном из южноамериканских государств. Пришлось бы учить язык, изучать обычаи, чуждые его родной стране, как чужды обычаи Олироуна, Улада или Толкарна.
Дома у него нет близких, которые встревожились бы из-за его исчезновения. Троюродные братья… После смерти родителей в автокатастрофе он с семнадцати лет жил один. И был слишком занят, сражаясь за получение образования и возможность прожить, чтобы у него возникли прочные контакты. Грег, вероятно, лучший его друг, хотя Грег так увлечён своим проектом, что ничего вокруг не замечает.
Итак, он свободен, если можно это так назвать, и может устроиться на работу за морем. Здесь, конечно, чуть подальше, чем за морем, и это гораздо более серьёзная перемена в жизни. Однако если он её примет, то легко сумеет подавить любую панику.
В сущности, хотя он только что осознал это, за время жизни в Килсите Рамсей уже начал адаптироваться к новому миру. Если он признает, что возврата для него нет, что дальше?
Судя по тому, что он узнал, он оказался в самом сердце отвратительной интриги. Для Мелколфа и его сообщников ПсевдоКаскар смертельно опасен, потому что может раскрыть, как они избавились от подлинного принца. Для Очалла он — возможность игры с новой пешкой…
Но он сам по себе! Он не Каскар. И именно его будущее они стараются исказить и изменить — а может, и совершенно уничтожить! Следовательно, отныне он сражается только за себя самого.
И…
Рамсей вскочил, глядя на дверь клетки. Кто-то идёт. Он не слышал никаких шагов, но был уверен, что в лаборатории обозначилось какое-то движение. И оно приближалось. Опять Мелколф, на этот раз готовый покончить с ним? Рамсей перевёл дыхание. Каким бы экзотическим оружием тот ни пользовался, Рамсея нелегко будет убить.
По-прежнему он не слышал ни звука, но знал, что кто-то приближается к нему.
Американец наклонился и взял стул за ножку. Он не знает, насколько эффективна такая защита, но больше пока ничего предпринять не может. Возможно, повезёт, и он успеет выбить трубку из рук Мелколфа. Конечно, если тот просто не остановится за решёткой и не поразит его лучом (если так действует это оружие), сам оставаясь вне пределов досягаемости.
В дверях короткого коридора, в котором располагались камеры, показалась фигура. Чёрно-белая… Рамсей знал во дворце только одного человека в такой одежде. Но стул он не опустил.
Оситес шёл медленно. Шаман пытался поймать и удержать взгляд Рамсея. В этом таилась опасность! Точно так, как он ощутил беззвучное приближение Просвещённого, инстинкт подсказал Рамсею, что нельзя позволять Оситесу смотреть ему в глаза. Рамсей опустил взор и смотрел на подбородок шамана, на его морщинистое горло.
Шаман подошёл к двери камеры.
— Пора поговорить, незнакомец, — голос его звучал хрипло. Он как будто не часто им пользовался.
— Может быть, — ответил Рамсей. — И что ты мне скажешь? Я твой пленник и поневоле буду слушать.
— Ты не мой пленник… — Оситес высунул руку из складок длинного рукава, прижал пять пальцев к двери. Та распахнулась. — Выходи, незнакомец…
Рамсей колебался. Что если он послушается, а его действия истолкуют как попытку к бегству, чтобы избавиться от него без лишних хлопот?
— У меня нет оружия, — голос Оситеса звучал устало. — И я не собираюсь тебя предавать.
Рамсей вспомнил слова Теклы.
— Даёшь слово-обязательство? — спросил.
— Слово-обязательство, — с готовностью ответил Просвещённый.
По словам Гришильды, такое слово нерушимо. Рамсей с грохотом уронил стул и вышел в узкий коридор.
— Идём! — Оситес уже повернулся и направился назад в лабораторию. Рамсей осторожно последовал за ним. Шаман дал слово-обязательство, но оно ведь не распространяется на остальных участников заговора против Каскара.
Они направились не к той лестнице, по которой в зал спустился Рамсей, а к противоположной стороне уставленною машинами помещения. На одной из скамей Рамсей увидел свою маску. Машинально он взял её: эта маскировка может снова ему понадобиться, особенно в Ломе, где его нынешнее лицо служит только помехой.
Здесь оказалась ещё одна лестница, более крутая и узкая. Оситес поднимался медленно, как будто усилия истощали его хрупкое тело. Рамсей нетерпеливо топтался в нескольких шагах за ним. Он постоянно оглядывался, всё время ожидая услышать звуки преследования.
Лестница шла прямо вверх. Тонкая светлая линия над головой говорила о приоткрытой двери. Возможно, их ждут. Наконец Оситес, тяжело дыша, добрался до выхода. Рамсей взбирался сразу за ним.
Рамсею не дали времени поразглядывать богато убранное помещение. Оситес подошёл к высокому креслу резного позолоченного дерева с балдахином, скрывавшим того, кто сидит на этом троне.
Женщина казалась на этом большом троне очень маленькой, но была окружена таким ореолом величия, что ни в малейшей степени не производила впечатление слабой. Напротив, трон казался для неё самым подходящим сидением.
На её плечи был наброшен меховой плащ, хотя Рамсею показалось, что в комнате жарко. Голову прикрывал шарф из золотой материи, скреплённый кольцом с драгоценными камнями. На виду оставалось только лицо. Руки, худые, как птичьи лапы, спокойно лежали на коленях. Большой палец правой руки отягощало кольцо с печатью, такое же, как у Теклы, тяжёлое и массивное, впившееся в плоть. Были и другие кольца, все с крупными камнями.
Маленькие ноги в мягкой обуви прочно стояли на подножке трона. Всё вместе производило впечатление непререкаемой власти. Рамсей не сомневался, что перед ним старая императрица. И с любопытством разглядывал её лицо. Какова она, эта женщина, которая решила избавиться от собственного внука во имя долга перед страной?
Возраст заострил черты её лица. Если когда-то она и обладала красотой, сейчас от неё не осталось ни следа. Но ей и не нужно быть красивой. В любом обществе она сразу привлечёт к себе внимание. На Рамсея она подействовала, как никто в жизни. Но юноша решил не показывать этого. Что касается его самого, она враг.
Они были одни. Быстрый взгляд показал Рамсею, что здесь только Оситес и Квендрида. Что там говорила Текла? Что эти двое считают его угрозой, но не согласятся на его убийство? Остаются трос: Бертал, новый наследник, советник, и Мелколф. Где они сейчас? Означает ли отсутствие трёх младших участников, что среди заговорщиков произошёл раскол? Если так, то как Рамсею использовать это в своих целях?
Он почувствовал на себе пристальный взгляд императрицы. И встретил этот взгляд спокойно, без того инстинктивного опасения, с каким смотрел на Оситеса. Молчание становилось напряжённым, но Рамсей решил, что первым не заговорит.
Заговорила императрица.
— Что ты за человек? — она задала вопрос резко, словно ожидала немедленного ответа.
— Я самый обычный человек… — Рамсей поколебался, потом добавил уважительный термин, с которым, как он слышал, обращаются к немногим оставшимся королевам его мира: — Мадам.
Квендрида сделала нетерпеливый жест рукой.
— Каким-то образом ты приобрел важное значение, — возразила она. — Иначе ты бы не оказался здесь.
— Вы хотите сказать, мадам, — Рамсей постарался говорить как можно спокойней, — что для вас я был бы полезнее мёртвым?
Рот под крючковатым носом дрогнул. На вызов ответил Оситес.
— Ты дерзок… — в голосе его звучало предостережение.
— А что ещё мне остаётся? — Рамсей удивился, что сумел найти эти слова; похоже, только такие и пригодны в этом обществе. — Мне сказали, что я мёртв. И как будто сразу в двух различных мирах. Но раз я мёртв, что мне остаётся, кроме дерзких речей?
К удивлению Рамсея, императрица неожиданно хрипло рассмеялась.
— Прекрасно сказано, незнакомец. У тебя быстрый язык и ум, — она чуть запнулась, — и твой ум отличается от того, то нам известно. Что же нам с тобой делать?
— Что мне делать, — поправил он. — Выбор принадлежит мне, мадам.
Императрица молчала, разглядывая его. Потом спросила, спросила вежливо, но не очень заинтересованно:
— И что же ты собираешься делать, мальчик?
Рамсей пожал плечами.
Пока то мне не давали ни малейшей возможности выбора, мадам. Мелколф сказал, что вернуться в свой собственный мир я не смогу. Если поверить ему, мне нужно найти место здесь.
Она медленно покачала коронованной головой.
— Не здесь, не в Ломе, не в Уладе, пока у тебя это лицо.
— А кто дал мне его, мадам? — снова вызывающе спросил Рамсей.
— У нас тоже не было выбора, — всякая лёгкость исчезла из её голоса. В нём снова звучала только холодная властность. — Ты должен знать ситуацию. Правление Каскара неминуемо вызвало бы катастрофу, которую страна не выдержала бы.
— Всё равно, вы должны принять меня, — Рамсей отказывался поддаваться её влиянию.
— Я же сказала: мы не можем, — и снова властность в голосе.
— Значит, ваш ответ такой же, как у Мелколфа, — убийство? — спросил он.
Её руки в кольцах шевельнулись, тонкие пальцы вцепились в край мехового плаща, в камнях колец радужными искрами отразился свет. Оситес сделал шаг вперёд из-за трона, словно охраняя свою правительницу. Лёгкая тень возмущения исказила его лицо, нарушив неподвижность маски, которая лежала на его лице с того момента, как он выпустил Рамсея из камеры.
— Ты слишком много себе позволяешь! — голос шамана прозвучал резко, но императрица прервала его.
— У кого больше прав задать нам этот вопрос, преподобный? Нет, незнакомец, мы не убьём тебя. Но есть другой — другие… Они не так терпимы, потому что боятся. А когда люди боятся, они действуют, мудро или неразумно, но действуют. Если ты останешься жив — говорю тебе это искренне, — то не в Ломе, не в Уладе, даже не по эту сторону океана. Ты принял внешность толкарнца… хорошо… так и живи!
— А почему я должен исполнять ваши пожелания, мадам? — Рамсей спросил не дерзко. Он надеялся, что эти двое поймут его. Просто он человек, которым нельзя командовать.
— Такое решение не просто моё желание, — ответила императрица. — Это всего лишь здравый смысл. Я могу удержать Мелколфа: пока жив мой сын, нынешний император — хотя он быстро слабеет, — мои приказы будут исполнены. Когда он умрёт, у меня останется место в Ломе, но властью я уже не буду обладать. Тогда я смогу только предлагать, а не приказывать.
Тебе рассказывали об Очалле, о том, чего он добивается. Любому из его созданий, этим глазам и ушам, которые он рассеял по всему дворцу, достаточно увидеть тебя без маски, и он сразу об этом узнает. И могу тебе пообещать, что если Очалл отыщет тебя, твоей участью будет не смерть, а смерть-при-жизни.
Не думай, что Каскар всегда был слаб, лёгкое орудие в руках человека с сильной волей. Когда-то он был как ты, молод и горд своей силой, быстрый разумом и телом. Я говорю так не потому, что он кровь от моей крови, плоть от моей плоти, наследник моего Дома, нет, это действительно правда.
Мы так и не узнали, какими злыми способами Очалл подчинил себе Каскара. Возможно, он даже извратил Древнее Знание, которое, как мы верили, сохранилось только у Просвещённых, чтобы сделать Каскара таким, каким он стал. И если он сделал это однажды, разве не сможет повторить? Ты хочешь стать тенью самого себя, незнакомец?
Рамсей понял, что императрица не пытается запугать его. Эта Квендрида, правительница Улада, говорила совершенно серьёзно. Наркотики, гипноз — вот на что она намекает. И он прекрасно понимает, что случится, если Очалл наложит на него свои грязные руки. Допустим, они правы, у него нет будущего в этой земле? Быстрое отступление кажется наилучшим выходом. Конечно, это совсем не означает, что он не сможет когда-нибудь в будущем вернуться. Если они выиграют схватку с Очаллом… Но сейчас было важно настоящее, а не будущее.
— Я могу считать, что Мелколф сказал правду? — спросил он у них обоих. — Что мне нет возврата в свой мир?
Императрица предоставила отвечать Оситесу.
— Это правда. Я снова посылал сон в твой мир. И ничего не нашёл. Тот, кем был ты, миновал Последние Врата вместе с Каскаром. Да пребудет с ним мир! — шаман сделал лёгкий жест, начертив в воздухе какой-то символ. Императрица склонила голову.
— Хорошо. Если я уйду из Улада, скажем, в Толкарн? Как это организовать?
— Всё уже организовано. Нам нужно только твоё согласие, — быстро сказал шаман. — Хотя сейчас купцы редко отваживаются плыть за море, у одного такого корабль как раз на якоре в западной гавани. Он готов взять пассажира. Одежда, оружие, кредит у этого купца — всё ждёт тебя на борту. Ты уедешь немедленно…
— Вы быстро принимаете решения, — сухо заметил Рамсей.
— Так нужно, — ответил Оситес. — Чем быстрее ты покинешь Лом и окажешься в океане, тем в большей безопасности будешь. Очалл, возможно, уже узнал о твоём существовании. Нет причин считать, что он не узнает. И мы не преувеличиваем опасность: он ищет всеми своими способами.
Рамсей пожал плечами.
— Похоже, у меня нет выбора.
— Конечно, нет, — подтвердила императрица. — Мы сожалеем, что ты оказался захвачен нашими делами, но это было вызвано чрезвычайно важной причиной… Не стану отрицать, если бы перед нами снова встал выбор, мы приняли бы то же самое решение. Один человек ничего не значит по сравнению с безопасностью целой страны.
Рамсей взглянул на Оситеса.
— Мне говорили, что Просвещённые только советуют, но не действуют. Мне кажется, здесь ты сделал больше…
— На мою голову и сердце ляжет этот поступок. И это не твоё дело, незнакомец! Но поскольку ты согласился, не будем тратить времени на болтовню. Ты должен немедленно уходить!
— Я хочу вначале увидеться с леди Теклой.
Императрица чуть наклонилась вперёд в своём троне, пристально взглянула на него.
— Зачем? Для такой встречи нет никакого повода. Она знает, что мы тебе говорим, и согласна с нашим предложением. Девочка поступила хорошо. А теперь поступает ещё лучше, мирно соединяя две наши страны для большей безопасности и процветания обеих. Бертал, конечно, не Пиран, мой умирающий сын, он не великий правитель. Но он прислушивается к разумному совету и горячо ненавидит Очалла. И тогда нам не нужно будет опасаться, что этот сын зла снова бросит свою тень на нашу землю!
Немного помолчав, глубоким, полным чувства голосом она продолжила: «Нет… уходи немедленно… Оситес проводит тебя до ворот. За ними тебя ждёт человек, он отведёт к кораблю. И — не снимай маску. Надень её немедленно! Ты же не хочешь, чтобы все видели, что мертвец ходит по улицам?» — и она указала на маску в его руке.
Американец мог бы снова потребовать свидания с Теклой, но решил, что это бесполезно. К тому же императрица очень ясно дала понять, что девушка знает обо всём, что ему предложено. Но, надевая маску и застёгивая сё на горле, Рамсей испытывал печаль и разочарование. Конечно, он, как личность, ничего не значит для Теклы. Она действовала с самого начала не ради спасения Рамсея Кимбла, а чтобы спасти планы этих двоих; она согласна, что польза страны важнее судьбы одного человека, хотя и отказалась предоставить его в добычу Очаллу или горячим головам среди участников интриги. За это он ей благодарен. Она теперь выйдет замуж за Бертала. Очалл утратит свою власть. И история пойдёт по тропе, намеченной этими старухой и стариком.
Императрица не попрощалась с Рамсеем, он тоже ничего ей не сказал. Она откинулась на спинку трона, лицо сё скрылось в тени навеса, но юноша увидел, что она закрыла глаза. Может, уже выбросила его из головы, как окончательно и аккуратно решённую проблему.
Но Квендрида Уладская не может предвидеть будущее, этого не могут точно делать даже Просвещённые. Возможно, её ещё ожидают один-два сюрприза. И Рамсей подумал, что он вполне может стать источником этих сюрпризов. Ещё в камере он решил, что никогда не опустится до роли безвольной марионетки ни в чьих руках. Поэтому он не собирался быть игрушкой этой женщины. Он принадлежит только себе и таким и останется — даже если ради этого придётся сражаться насмерть.
Они шли коридорами, спускались по лестницам и наконец вышли во двор, такой же, как тот, куда Рамсея привела Гришильда во время их первого бегства из Лома. И так же их ждал флаер, а у его ступеней — человек в мундире стражника. Он приветствовал Оситеса, потом Рамсея, подождал, пока тот поднимется в машину, и сам поднялся следом.
Флаер опять резко подскочил вверх, но на этот раз они летели недолго. Сели на квадратную площадку, рядом слышался плеск воды. Должно быть, море. Перед ними лежала пристань, ряды кораблей. Рамсей не увидел ни парусов, ни вообще какого-либо рангоута, только в центре каждого корабля торчал какой-то столб. Стражник ждал Рамсея.
— Уже близко… — сказал он. — Вон тот… — он повернулся к Рамсею, но взгляд его тут же скользнул за плечо юноши. В глазах промелькнуло удивление, он раскрыл рот.
Рамсей действовал инстинктивно, он стремительно упал на землю и перекатился на бок. Мимо проскочил человек с обнажённым мечом. Напавший чуть потерял равновесие, главным образом потому, что рассчитывал вонзить меч в спину Рамсея.
Но то, что предательское нападение не удалось, отнюдь не обескуражило незнакомца. Он резко повернулся и напал снова. И при этом выкрикнул:
— Кровная месть!
Рамсей даже не попытался встать. Напротив, перевернулся на спину и ждал, внешне лёгкая добыча. Мечник тоже носил маску, только ярко-жёлтую. Сквозь её прорези блеснули бешеные глаза. Нападающий снова прыгнул. Рамсей напряг мышцы ног и резко выбросил их вперёд в ударе, который отбросил тело противника в сторону.
