Но он и вправду ребенок! — Амнезия, моя дорогая, — сказал Саймон, потирая тонкими пальцами свой подбородок. — Все исчезло. Все. И это странно. Человек обычно помнит язык, привычки, общую информацию. Обычно он забывает только свою личную историю.

— Его мозг просто не работает. — Делла поднесла один тонкий палец к губам, мысленно исправляя это плоское заявление. — Я имею в виду высшее сознание его мозга не работает. Таламус, контролирующий рефлексы, в порядке. Он крепкий парень, не так ли?

Она обернулась под лампами в пустой аскетической комнате, где стоял единственный стол и стул, и уставилась на чужака, который лежал на столе, обнаженный и угрюмый. Повязка у него на голове белым пятном выделялась на его темной коже. Его широко раскрытые бледно-голубые глаза смотрели в потолок без всякой искры знания, без признаков ума, без всякого проблеска сознания.

Чужак лежал здесь на столе; с первого взгляда было ясно, что это лежит крепкий, способный, безжалостный, упрямый человек, в то же время обладающий отзывчивостью и юмором. Его лицо, сейчас расслабленное и открытое, было хорошо сложено, нос был с благородной горбинкой, губы большие и узкие, подбородок упрямый, однако мягкий — сильное лицо, лицо, привыкшее справляться с людьми и ситуациями и подчинять их воле мозга, управлявшего этой головой и телом. Однако сейчас эта эффективная человеческая машина не была наделена ни умом, ни самосознанием.

— Просто ребенок, — сказала Делла, один уголок ее рта слегка кривился в усмешке, которую не совсем одобрил бы Саймон, она знала. — Как ты назвал его?

— Стэд, — сказал Саймон. Он взглянул на своего ассистента, грозную и прекрасную Деллу, с варварски коротко обрезанными рыжими завитками, которые никто пока не видел потемневшими, с высокой и гибкой фигурой, которая будоражила мужчин с неожиданной дикой силой. Саймон взглянул на нее, вздохнул, и, как уже было тысячу раз, подумал о том, что хотел бы стать на двадцать лет моложе.

— Стэд, — повторил он. — Это было первое слово, которое он сказал, когда пришел в сознание. Первое и единственное слово.

— Стэд. Что ж, оно ничего не значит ни на одном языке, который я знаю. Это может быть его имя. — Делла замолчала. Затем она сказала:

— Рапорт, который ты мне передал, показался мне довольно путаным. Я бы хотела сама встретиться с лидером Форейджеров Торбурном, если ты не против. Если бы мы знали, что именно случилось с чужаком, со Стэдом, до того, как он потерял сознание, у нас, возможно, был бы ключ к его памяти.

— Он, вероятнее всего, был в опасности. Так что это слово может быть криком о помощи, предупреждением его товарищам.

— По-моему, в рапорте указано, что он был один.

— Это так. — Саймон повернулся, когда расслабленная фигура на столе издала низкий булькающий всхлип. — Но прежде чем строить дальнейшие догадки, Делла, я бы хотел, чтобы ты осмотрела вещицы, найденные при нем. Они представляют крайне исключительную коллекцию. А, он снова собирается плакать.

Направляясь к двери, Делла сказала с улыбкой, от которой у нее на щеках появились ямочки:

— Все дети плачут. По крайней мере, так мне говорили.

Саймон не мог смотреть, как она выходит из комнаты. Его прошедшая юность яростно вопила о том, что безжалостный ход времени непоправимо разделил их. Затем, с видимым усилием, отразившемся на его костлявом теле и тощей фигуре, он выкинул из головы Деллу и повернулся к мужчине-ребенку на столе.

Лицо Стэда сморщилось. Его глаза закрылись, а веки вздулись. Его рот открылся. — Уау! — произнес Стэд.

— Флора, — позвал Саймон. Он внезапно почувствовал себя одиноким здесь, с этим плачущим ребенком. Мгновенное чувство отчаянной необходимости выяснить, почему плачет ребенок, и прекратить это каким-то подходящим образом наполнило его тревогой.

— Да, сэр, — ворвалась Флора, широкая, улыбающаяся, успокаивающая; ее обтягивающий белый передник шелестел при каждом вздохе. — Не беспокойтесь о нем, Контролер Саймон, сэр. Я скоро покормлю его. Тогда с ним все будет в порядке. — Она усмехнулась. — Хорошо еще мне не придется заставлять его срыгнуть. Представьте, как я похлопываю его по спинке.

Саймон оставил ее возиться с бутылкой, стаканом и трубочкой для кормления, не обращая внимания на ее шутку. Проблему этого чужака свалили на него, и как ученый он с жаром стремился разрешить ее, но как холостяка все эти детские тайны пугали и смущали его и даже вызывали легкое отвращение. Он не женился, так как не нашел, как он считал, подходящей женщины, а сейчас, когда Делла пришла работать его ассистенткой, было уже слишком поздно.

В соседней комнате, где на рабочем столе была разложена одежда чужака, Делла рассматривала странную цельную верхнюю одежду Стэда.

— Практично, — сказала она, вертя в руках зеленовато-серый легко скользящий материал. — Никаких пуговиц, только эта хитрая маленькая скользящая штучка, которая раскрывает его от шеи до лодыжек. Кому-то пришлось немало подумать, чтобы изобрести это.

Нижняя одежда человека лежала аккуратной стопкой в стороне: белая, гигиенично чистая, и, опять же, сделанная из какого-то материала, который был ей не знаком. Видно было, что это мужское нижнее белье. Она быстро бросила эти вещи назад. Она прикасалась к ним только кончиками своих тонких изящных пальцев.

На нем, очевидно, не было шлема. По крайней мере, сюда его не доставили. И, по-видимому, на нем не было никаких доспехов. Делле это показалось странным. По работе она сталкивалась с Форейджерами, крепкими, грубоватыми мужчинами и женщинами с атлетическими телами, жесткими инстинктами и невероятно гибким умом, и она знала, что ни один человек не рискнет выйти наружу без всех возможных предохранительных средств. Даже здесь, внутри лабиринта, предосторожности были иногда необходимы.

Электрический свет падал прямо на ручное оружие. Кто-то примотал курок проволокой, чтобы его нельзя было нажать. К нему была привязана табличка: Опасно. Не трогать без разрешения.

Но что интересно, не было никакого указания на то, кто должен дать это разрешение. Делла вновь приложила один палец к губам, а другим слегка пошевелила пистолет.

Он не казался тяжелым. Остроконечный приклад, курок и предохранитель, барабан, тонкое в части дула и заметно утолщающееся в районе квадратного магазина. Она решила, что это должен быть магазин, хотя не могла увидеть, как он открывается. Что ж, Тони или кому-нибудь еще в отделе физики придется этим заняться.

Кроме этого еще было приспособление для письма, блокнот с чистыми листами, наручные часы без колесика для завода, коробка с необычайно тонкой и прочной папиросной бумагой, кожаный бумажник из ненастоящей кожи, содержащий бумаги и маленькие книжечки, заполненные строчка за строчкой невероятно аккуратными печатными буквами на языке, который ничего не говорил для Деллы. В маленьком прозрачном футлярчике была фотография Стэда. Эта фотография мало чем отличалась от других когда-либо виденных Деллой фотографий симпатичного молодого мужчины, неулыбающиеся спокойные серо-голубые глаза застыли во внимательном серьезном взгляде. И в этом, конечно, было одно отличие. Так как эта фотография, если это была фотография, была цветной. И эти цвета не были нанесены фотографической водной краской, а светились и блестели прямо с самой бумаги.

— Где-то, — сказала Делла про себя, — где-то на земле есть империя или федерация, намного опередившая нас.

Эта мысль ей не понравилась. Как и любая молодая женщина с научным образованием, она гордилась своей Империей Аркон, веря в свою психологическую работу, только частично веря в рассказы о Демонах. Более того, она осознавала высшую судьбу человечества, которая может окончиться где угодно или, по крайней мере, вдали от этих стен, в которых заключена человеческая раса сейчас.

Среди вещей лежал кусочек бумаги, ярко-розовый, с печатным текстом, глубоко вдавленным в толстую бумагу. Делла сразу же узнала его. Такие приходные квитанции она много раз заполняла, когда конфисковала какие-нибудь предметы у рабочего, или у церковника, или Форейджера, или Солдата; она перевернула его одним ноготком и увидела, что он подписан Шардилоу.

— Забавно, — пробормотала она. — Если он забрал то устройство, которое они считают антигравом, то почему он не забрал пистолет? Я бы думала, что это более важно. А это что? — Она обратилась к последнему оставшемуся на столе предмету.

Это была маленькая коробочка, сделанная из незнакомого материала, как и приклад оружия, с тонкой, но узнаваемой антенной, выдвигающейся из одного угла. В центре был установлен наборный диск, помеченный какими-то странными иероглифами, и пара переключателей, которые только служили для управления. Один конец коробки был обломан, и было видно мириады тоненьких проводков и блестящих точек. Делла никогда не имела дела с радио. Но она знала, заранее испытывая легкое неудовольствие, что Бэлль скоро придет, чтобы забрать радио.

Ее приятно пощекотало маленькое тайное удовлетворение от того, что Бэлль тоже будет в шоке, когда она попытается проникнуть в эту тайну. Это радио, а также одежда без пуговиц, оружие, письмена и отсутствующий здесь антиграв ставили проблемы, решить которые ученые Аркона вряд ли были достаточно готовы.

Она быстрым решительным движением отвернулась от стола. Это, в конце концов, были просто вещи, внешние символы цивилизации. Ее работа была гораздо более сложной, волнующей и важной: пробраться в мозг этого странного человека, раскрыть все подробности его жизни и пробраться сквозь его мозг до самой сути его существа. Если она узнает это, остальное последует неизбежно.

Так она думала.

К несчастью, незнакомец получил жестокое ранение в голову, удар, который вышиб из него всю память и оставил его таким же восприимчивым к впечатлениям и таким же помнящим о прошлом, как новорожденный. Лицо Деллы напряглось и бессознательно сложилось в торжественную маску.

— Я научу его, — сказала она мягко. — Я доберусь до него, покажу ему, кто он и что он, а затем я сдвину эту новую сущность и вытащу его старую личность, его настоящую сущность из его поврежденного черепа, вытащу ее на свет и буду знать!

Дверь открылась. Делла повернулась с виноватым видом, как будто ее поймали на воровстве. Там стояла и подсмеивалась над ней Бэлль, ее каштановые локоны спадали на ее миниатюрное мальчишеское лицо, ее нос был вызывающе вздернут, ее веселые глаза блестели от сознания того, что она ступила в священные пределы лаборатории Деллы.

— Привет, Делла, дорогая, — сказала Бэлль, двигаясь вперед с распростертыми руками. — У тебя такой важный вид!

— Правда? Я бы сказала, что ты выглядишь так, как будто только что кувыркалась где-то в углу.

— А представь, если бы это так и было? Разве не смешно?

— Для тех, кому это нравится. — Делла взяла Бэлль за руки, ощущая их теплоту, зная, что Бэлль сейчас ощущает прохладное спокойствие ее собственных рук.

— Что ж, мне это нравится. Ну, где наш чужак?

— В соседней комнате. Саймон все еще проводит предварительное обследование.

— Правда, что он совершенно ничего не помнит?

— Совершенно верно.

— Дорогая, как это чудесно! Он сможет встретиться со мной — с нами — без всяких предварительных осложнений.

— Но Бэлль, дорогая, я не знала, что ты боишься конкуренции.

— Я думала о тебе, дорогая.

— Ты пришла за радио? Вот оно здесь.

Делла вся кипела, но продолжала широко улыбаться, пока Бэлль шла к столу. Эти бодрые, яростные, оскорбительные перепалки ничего не значили для Бэлль, но Делла иногда воспринимала все сказанное всерьез. А Бэлль может иногда так действовать на нервы.

Делла была выше Бэлль на целую голову, и пока еще Бэлль не употребила свое самое убийственное замечание в мире, где женщины в основном одного роста с Бэлль. Делла внутренне содрогнулась в ожидании неизбежного.

Бэлль взглянула на радио чужака. Она наклонилась поближе, и морщинка свела ее красивые брови. Она взглянула на Деллу и облизала кончиком языка свои чудесные губы. Делла возликовала, увидев это.

Слова «Бэлль» и «прекрасная» были каким-то образом связаны, и рассудком было абсолютно невозможно их разделить. Бэлль сказала медленно:

— Да, это что-то типа радио. Но никаких ламп. И вообще — что это за шарики? А некоторые проводки подсоединяются к направляющим цепям, напечатанным на… Или они представляют собой сплошные прозрачные блоки? В этом сложно будет разобраться.

— Ну, уж ты в этом разберешься, — сладко сказала Делла. — Один день делов.

— Спасибо за то, что ты так хорошо обо мне думаешь, Делла, дорогая. Бэлль взяла радио и выпрямилась, поглаживая его и глядя прямо на Деллу. — Ну да ты всегда была великой девчонкой…

Делла внутри аж вся перевернулась от того, как Бэлль сделала это на этот раз. Но крепко прилепленная улыбка не сползла с ее лица; кнопки ее самоконтроля были нажаты.

Вошел Саймон, сломав напряжение момента.

— Привет, Бэлль! Пришла за своей частью добычи?

— Да, Саймон. Если ты сталкивался когда-либо с подобной штуковиной, добро пожаловать.

— Этот чужак поставил перед нами столько проблем. Не хочешь взглянуть на него?

— Только попробуйте не пустить меня!

— Я не думаю, — сказал Саймон в своей сухой, осторожной манере, — что это кому-нибудь удастся.

Они все прошли через смежную дверь. Флора вытерла стол, где были остатки пищи чужака, и, улыбнувшись Бэлль, взяла мужские плавки и стала старательно натягивать их на Стэда. Бэлль стояла, внимательно наблюдая, и ее грудь вздымалась немного чаще, чем во время шутливой перебранки с Деллой.

— Но, — сказала Бэлль, — он такой мужественный.

По какой-то нелепой, но жизненно важной причине Делла не отреагировала на это. Ей почему-то казалось непристойным ругаться с Бэлль в присутствии этого человека, хотя и бесчувственного, когда он об этом не знает. Сейчас он спал.

Когда он проснется, она, возможно, забудет этот моментальный приступ внутреннего конфликта и понимания.

— Ты взяла свое радио, — сказала она резко. — Нас с Саймоном ждет работа, настоящая работа.

— Шариться в чужих мозгах, и это ты называешь работой. Попробовала бы ты поддерживать беспроволочную связь при всей той бесконечной новой какофонии звуков, заполняющих сейчас эфир, ты бы поняла, что именно это и есть настоящая работа.

Саймон, готовый вступить в дискуссию по поводу помех, в недавнем времени начавшихся в эфире, сказал:

— Но некоторые волны свободны от них, и это может значить…

— Мы не будем задерживать Бэлль, — перебила Делла, подталкивая маленькую девушку к двери изящным сдержанным жестом руки. — Она ведь так занята.

— Я уже иду, Делла, дорогая. Буду рада вновь встретиться с тобой. — И Бэлль, послав поцелуй Саймону, вышла.

— Кошка, — сказала Делла.

Саймон взглянул на нее, нахмурился, улыбнулся, положил руки ей на плечо. Профессиональным взглядом он видел, в чем тут дело. — Ах, Делла. Давай начнем записывать реакции Стэда прямо сейчас. Мы можем научить его тому, что мы хотим, чтоб он знал, но только он сможет рассказать нам то, что хотим знать мы.

Делла легко ответила.

— Хорошо, Саймон. Я сейчас открою новый журнал. — Она взглянула на спящего Стэда, которого Флора закрыла теперь ярко алым покрывалом. — Нам лучше положить его на нормальную кровать. И мне потребуется куча детских игрушек, обучающих блоков, целый набор разных штучек. Он будет трудным учеником, я чувствую это.

— Но ты обучишь его, Делла.

— Я обучу его, все будет в порядке. Конечно, я дам ему образование, получаемое детьми Контролеров. Возможно, Саймон, он не Контролер. Возможно, он Форейджер или Охотник, а может быть, Солдат.

— Это не имеет значения. Мы хотим знать, кто он такой, и все, что мы можем ему дать, чтобы он мог вспомнить, будет полезно. Ты загрузишь его, Делла, до тех пор, пока его не прорвет.

— Я обучу его, — повторила Делла. Ее тонкий палец прикоснулся к красным как вишни губам, и на них снова расцвела легкая тайная улыбка. «Конечно же, он влюбится в меня во время этого процесса. Я надеюсь, что это будет для него не слишком болезненно».