Этим утром Центральную накрыло толстое облачное покрывало, и рабочий кабинет Одрад наполнился серым безмолвием, которое, по ее ощущению, отвечало ее внутреннему спокойствию, такому, словно она не осмеливалась шевелиться, чтобы не потревожить опасные силы.

«День Страстей Мурбеллы», — подумала она. — «Я не должна думать о дурных предзнаменованиях».

Погода посылала безапелляционные предупреждения об облаках. Они были случайной перестановкой. Можно было предпринять корректирующие меры, но они потребовали бы времени. К тому же ожидался сильный ветер, и возможны были осадки.

Щиана и Тамалан стояли у окна и наблюдали за слабо контролируемой погодой. Их плечи соприкасались.

Одрейд разглядывала их из своего кресла за столом. Эти двое стали словно единое существо после вчерашнего Единения, что не было неожиданностью. Прецеденты были, хотя и немногочисленные. Изменения, происходящие от ядовитой вытяжки спайса или в настоящий момент смерти не часто позволяли сохранять в дальнейшем жизненный контакт между участниками. Это было интересно наблюдать. Две спины были странно похожи в своей напряженности.

Чрезвычайная сила, что делала Единение осуществимым, вызывала мощные изменения свойств личности, и Одрад была с этим знакома с той близостью, что заставляла ее быть терпимой. Что бы ни скрывала Шиана, то же скрывала и Там.

«Нечто связанное с основой человеческой сути Шианы». А Там можно было верить. Покуда другая Сестра не вошла в Единение с одной из них, следовало принимать суждения Там. Не то, чтобы комиссия перестала ежеминутно исследовать и наблюдать, но только нового кризиса им сейчас и не хватало.

— Это день Мурбеллы, — сказала Одрейд.

— Если дурные обстоятельства надолго, она не выживет, — сказала Беллонда, ссутулившись в своем кресле. — И что тогда будет с нашим драгоценным планом?

«Нашим планом!»

— Чрезвычайная ситуация, — сказала Одрейд.

В этом контексте слова имели несколько значений. Беллонда поняла их как возможность обретения личной памяти Марбеллы в момент ее смерти.

— Тогда мы не должны позволять Айдахо наблюдать!

— Мой приказ остается в силе, — сказала Одрейд. — Это желание Мурбеллы и я дала слово.

— Ошибка… ошибка… — пробормотала Беллонда.

Одрейд знала источник сомнений Беллонды. Это было очевидно всем — где-то в Мурбелле таилось нечто чрезвычайно болезненное. Это заставляло ее отшатываться от определенных вопросов, как животное, что столкнулось с хищником. Что бы это ни было, дело зашло далеко. Гипнотрансная индукция могла и не объяснить этого.

— Ладно! — Одрейд говорила громко, чтобы подчеркнуть, что это для всех ее слушателей. — Мы никогда не делали этого таким путем. Но мы не можем забрать Дункана с корабля, и потому мы должны поехать к нему. Он будет присутствовать.

Беллонда была все еще глубоко и искренне поражена. Ни один человек, кроме самого проклятого Квизаца Садераха и сына его Тирана никогда не принимали участия в таинстве Бене Джессерит. Оба эти чудовища пережили Страсти. Две опасности! Не имеет значения, что Страсти Тирана сработали внутри его клетки вовремя, чтобы превратить его в симбиота песчаного червя (ни червь, что был раньше, ни человек). А Муад Диб! Он отважился на Страсти и смотрите, что из этого вышло!

Шиана отвернулась от окна и сделала шаг к столу, и Одрейд испытала странное чувство, что две стоящих там женщины превратились в фигуру Януса

— спина к спине, но одна личность.

— Белл смущена твоим обещанием, — сказала Шиана. Какой мягкий голос.

— Он мог бы послужить катализатором, чтобы провести Мурбеллу через это, — сказала Одрейд. — Ты склонна переоценивать силу любви.

— Нет! — ответила Тамалан, стоя лицом к окну. — Мы боимся ее силы.

— Но это может быть! — Белл как всегда была насмешлива, но это было естественно для нее. Выражение ее лица свидетельствовало о том, что она оставалась непреклонно упрямой.

— Спесь, — пробормотала Шиана.

— Что? — Беллонда повернулась в своем кресле, заставив его непристойно заскрипеть.

— Мы просто переживаем упадок вместе со Скитейлом, — сказала Шиана.

— О? — Беллонду беспокоила тайна Шианы.

— Мы думаем, что творим историю, — сказала Шиана. Она снова встала рядом с Тамалан и обе стали смотреть в окно.

Беллонда вновь обратила свое внимание к Одрейд.

— Ты понимаешь это?

Одрейд не обратила на нее внимания. Пусть Ментат сама с этим разбирается. Проектор на рабочем столе щелкнул, высветив сообщение. Одрейд огласила его.

— На корабле все еще не готовы.

Она посмотрела на две напряженные спины перед окном.

«История?»

Что до Дома Ордена, тут было мало того; о чем Одрейд нравилось думать как, к примеру, о творении истории до появления Достопочтенных Матерей. Только постоянное повышение уровня Преподобных Матерей, проходившее сквозь Страсти.

Какрека.

Она текла и уходила куда-то. Ты мог стоять на берегу (как и они и делали, порой думалось Одрейд) и мог наблюдать течение. Карта может сказать тебе, куда течет река, но не может раскрыть более существенных вещей. Карта никогда не покажет частных рейсов речных судов. Куда они плывут? Карты имеют ценность в свое время. Распечатки или микрофильмы из Архивов. Это были не те карты, которые им требовались. Нужна была какая-нибудь получше, та, которая была привязана ко всем этим жизням. Эту карту ты можешь занести в свою память и временами извлекать ее для более тщательного рассмотрения.

«Что бы случилось с Преподобной Матерью Перинтой, которую мы послали в прошлом году?»

Карта-в-Памяти приняла бы и создала «Сценарий Перинты». Она воистину твоя на реке, конечно, но разница небольшая. По-прежнему им была нужна карта.

«Нам не нравится, когда мы попадаем в какие-либо еще потоки, что не дает узнать, что будет за следующим поворотом реки. Мы всегда предпочитаем перелетать, даже если командные установки должны быть частью этих потоков. Каждый полет содержит непредсказуемые моменты».

Одрейд подняла взгляд и увидела, что трое ее собеседниц смотрят на нее. Тамалан и Шиана повернулись к окну спиной.

— Достопочтенные Матери забыли, что такой консерватизм в любой его форме может быть опасен, — сказала Одрад. — Что, и мы тоже об этом забыли?

Они продолжали взирать на нее, но слушали. Стань чересчур консервативным, и ты не будешь готов к неожиданностям. Этому учил их Муаддиб, и сын его Тиран Уделал этот урок навсегда незабываемым.

Угрюмое выражение не сходило с лица Беллонды.

В глубине сознания Одрейд прошептала Тараза:

«Осторожнее, Дар. Мне везло. Я быстро захватывала преимущество. Как и ты. Но ты не можешь зависеть от удач, и именно это их и заботит. Никогда даже и не жди удачи. Куда лучше доверять своему отражению в воде. Пусть Белл скажет свое слово».

— Белл, — сказала Одрейд, — Я думала, что ты примирилась с Дунканом.

— В пределах, — определенно с оттенком обвинения.

— Мне кажется, что нам следует отправиться на корабль, — заговорила Шиана с ноткой требовательности. — Не время ждать. Неужели мы боимся того, чем она может стать?

Там и Шиана одновременно повернулись к двери, словно один и тот же кукловод дергал их за ниточки. Одрейд обнаружила, что приветствует это вмешательство. Вопрос Шианы насторожил их.

«Чем может стать Мурбелла? Катализатором, Сестры мои. Катализатором».

Порыв ветра ударил им в лицо, когда они вышли из Центральной, и Одрейд сразу же возблагодарила существование пневматического транспорта. Прогулки могли подождать до более теплых времен без этих вспышек ураганчиков, что рвали их одежду. Когда они сели в частный экипаж, Беллонда еще раз повторила свой обвиняющий припев:

— Все, что он делает, может быть маскировкой.

Еще раз Одрейд провозгласила часто повторяемое предостережение Бене Джессерит ограничивать свое доверие Ментатам.

— Логика слепа и часто понимает лишь свое собственное прошлое.

Тамалан вступила в разговор с неожиданной поддержкой.

— Ты становишься параноиком, Белл!

Шиана заговорила более мягко.

— Я слышала, как ты, Белл, говорила, что логика хороша для игры в пирамидальные шахматы, но часто она слишком медленно помогает в нуждах выживания.

Беллонда сидела в накаленном молчании, и лишь слабое шипящее урчание движения в трубе нарушало тишину. Одрейд заговорила под стать Шиане.

«Нельзя с раной в душе ехать на корабль».

— Белл, дорогая Белл. У нас нет времени рассматривать все ответвления состояния наших дел. Мне не можем более говорить: «Если случится то, то конечно должно воспоследовать это, и в таком случае наши действия должны быть такими-то и такими-то, и такими-то…»

Беллонда откровенно хихикнула.

— Ох какая я! В заурядном разуме может быть подобный беспорядок. И я не должна требовать того, что нужно нам всем, но чего мы иметь не можем — достаточного времени для каждого плана.

Это говорила им Беллонда Ментат, показывая им, что знала о трещине, проделанной гордыней в ее заурядном разуме. Что же за глупо организованным, неопрятным местом был этот разум… «Представить только, до чего додумался бы не-Ментат, будь у него такая каша в голове». Она протянула руку через проход между креслами и похлопала Одрейд по плечу.

— Все в порядке. Дар. Я буду работать.

Что бы подумал посторонний, увидев такой обмен любезностями, спросила себя Одрейд. Все четверо, они действовали сообща ради одной из Сестер.

«Равно как и ради Страстей Мурбеллы».

Люди видели лишь внешнюю сторону личины Преподобных Матерей, что носили они.

«Когда мы должны (как большую часть времени в эти дни), мы действуем на потрясающем уровне компетенции. И в том нет гордыни — это всего лишь факт. Но стоит нам расслабиться, как по краям проступает тарабарщина, как и у обычных людей. В нашей только смысла больше. Мы проводим нашу жизнь не в такой толпе, как прочие. Пространство для ума, пространство для тела».

Беллонда успокоилась, стиснула колени руками. Она знала, что задумала Одрейд и держала это при себе Это было доверие, что уходило за пределы Проекции Ментата в нечто более человеческое в своей основе. Проекция была замечательно приемлемым орудием, но всего лишь орудием. Короче говоря, всем орудиям требуется тот, кто их употребляет. Одрейд не знала, как выразить свою благодарность, не уменьшая доверия.

«Я должна идти по своему канату в молчании».

Она почувствовала под собой глубокую расселину, кошмар, вызванный в воображении этими раздумьями. Приблизился невидимый охотник с секирой. Одрад хотела повернуться и опознать крадущегося за дичью, но не поддалась искушению.

«Я не повторю ошибки Муаддиба!» Провидческое предупреждение, которое она впервые ощутила на Дюне в руинах Сиетч Табр нельзя изгонять, покуда не придет конец ей или общине Сестер. «Не создала ли я эту ужасную угрозу своими собственными страхами? Нет, конечно!» Все же она по-прежнему ощущала себя так, словно всматривалась в глубины Времени в этой древней цитадели Фримена, как будто все прошедшее и грядущее застыло картиной, которую невозможно было изменить. «Я должна полностью вырваться от тебя, Муад Диб!»

Их прибытие на Посадочную Площадку вывело ее из этой пугающей медитации.

Мурбелла ожидала в комнате, приготовленной Поверенными. В центре ее был маленький амфитеатр, метров семи в длину. Поверенные оставили ее без всяких объяснений на нижней скамье смотреть на суспензорный стол. По сторонам свисали ремни, чтобы удерживать всякого, кто ляжет на него.

«Меня».

Ошеломляющая серия комнат, подумала она. Ей раньше никогда не дозволялось бывать в этой части корабля. Здесь она чувствовала себя беззащитной, даже больше, чем под открытым небом. Меньшие комнаты, через которые ее вели к этому амфитеатру, были явно предназначены для медицинских экстренных случаев — реанимационное оборудование, санитарные запахи, антисептика.

В эту комнату ее привели, не допуская никаких возражений, ни на один ее вопрос не отвечали. Поверенные забрали ее с занятий курса повышенного типа для послушниц по прана-бинду. Сказали только одно: «Приказ Настоятельницы». Поверенные очень хорошо объяснили ей достоинства ее охраны. «Ласково, но твердо». Они были здесь, чтобы не дать ей сбежать и удостовериться, что она пойдет туда, куда приказано. «Я же не стану пытаться убежать!»

Где Дункан?

Одрейд обещала, что он будет рядом с ней во время ее Страстей Не значило ли его отсутствие то, что приговор еще не окончательный? Или они прячут его за какой-то потайной стеной, сквозь которую он может видеть, оставаясь невидимым?

«Я хочу, чтобы он был рядом со мной!»

Неужели они не знают, как ей управлять? Уж конечно, знают!

«Стоит только пригрозить, что отнимут этого мужчину у меня. Этого довольно, чтобы удержать меня и успокоить мои сомнения. Успокоить! Какое бессмысленное слово. Завершить меня. Это вернее. Я умаляюсь, когда мы в разлуке. И он тоже об этом знает, будь он проклят».

Мурбелла улыбнулась.

«Откуда ему знать? Да потому, что он становится целостным таким же образом».

Но как может это быть любовью? Она не ощущала слабости от напряжения сил или желания. Бене Джессерит и Достопочтенные Матери говорили, что любовь ослабляет. А она чувствовала, что Дункан придает ей сил. Даже малейший знак его внимания придавал сил. Когда он приносил ей дымящуюся чашку бодрящего чая поутру, питье, поданное именно его руками, действовало лучше. «Возможно, между нами нечто большее, чем любовь».

Одрейд и сопровождающие вошли в амфитеатр с верхнего ряда и остановилась на миг, глядя вниз на сидящую фигурку. Мурбелла была одета в опрятное белое длинное платье старшей послушницы. Она сидела, облокотившись о колено, подперев кулаком подбородок, сконцентрировав внимание на столе.

«Она знает».

— Где Дункан? — спросила Одрейд.

Мурбелла встала и обернулась на ее слова. Вопрос подтвердил ее подозрения.

— Я пойду выясню, — сказала Шиана и покинула их.

Мурбелла ждала в молчании, отвечая Одрейд пристальным взглядом на пристальный взгляд.

«Мы обязаны забрать ее», — подумала Одрад. Никогда Бене Джессерит не был в такой нужде. Какой же незначительной фигурой казалась стоящая внизу Мурбелла, чтобы нести в себе столь многое. Почти овальное лицо, расширявшееся ко лбу, показывало новое строение лица для Сестер Бене Джессерит. Широко посаженные зеленые глаза, изогнутые брови — уже не косые, — уже не оранжевые. Маленький рот — уже не пухлый.

«Она готова».

Шиана вернулась вместе с Дунканом. Одрейд бросила на него короткий взгляд. «Нервничает. Значит, Шиана рассказала ему. Хорошо». Это было по-дружески. Ему могут понадобиться здесь друзья.

— Ты будешь сидеть здесь, покуда я не позову тебя, — сказала Одрейд.

— Останься с ним, Шиана.

Без приказа Тамалан стала рядом с Дунканом — каждая из них с одной стороны. По мягкому знаку Шианы они вместе с Беллондой Одрейд спустилась к ярусу, где сидела Мурбелла и подошла к столу. Оральные шприцы на дальнем конце стола были готовы для установки в нужное положение, но еще не заполнены. Одрейд показала на шприцы и кивнула Беллонде, которая вышла в боковую дверь, чтобы разыскать Преподобную Матерь Сьюк и затребовать у нее вытяжку спайса.

Отодвинув стол от задней стены, Одрейд начала убирать ремни и прилаживать подушки. Она двигалась методично, проверяя, чтобы на маленьком поддоне под столом было все необходимое. Подушечка для рта чтобы переживающая Страсти не прокусила себе язык. Одрейд попробовала ее, чтобы удостовериться в ее крепости.

У Мурбеллы были сильные челюсти.

Мурбелла наблюдала за работой Одрейд, сохраняя молчание, пытаясь не производить вносящего беспорядок шума.

Беллонда вернулась с вытяжкой спайса и занялась наполнением шприцев Ядовитая вытяжка имела едкий запах — горькой корицы.

Поймав внимательный взгляд Одрейд, Мурбелла сказала:

— Благодарю вас за то, что вы сами занялись этим.

— Она благодарит! — презрительно усмехнулась Беллонда, даже не глядя на свою работу.

— Оставь это мне, Белл, — Одрейд продолжала смотреть на Мурбеллу.

Беллонда не остановилась, но нечто скрытое появилось в ее движениях, Беллонда стушевалась? Мурбеллу не переставало удивлять то, как послушницы смущались в Присутствии Матери Настоятельницы. Но здесь-то ни одной послушницы не было. Мурбелла никогда не могла полностью этого постигнуть, даже когда оканчивала послушничество и переходила в следующий статус. «И Беллонда тоже?»

Пристально глядя на Мурбеллу, Одрейд сказала:

— Я знаю, что заповедные уголки в твоей душе не позволяют тебе полностью положиться на нас. Хорошо и славно. Я не стану приводить доводов по этому поводу, поскольку в целом они мало чем отличаются от тех, что есть в душе каждой из нас.

«Искренне».

— Различие, если пожелаешь знать, в чувстве ответственности. Я ответственна перед Сестрами… в той степени, в какой мои обязанности еще существуют. Это высокие обязанности, и на одну из них я временами смотрю предвзято.

Беллонда фыркнула.

Одрейд сделала вид, что не заметила этого и продолжила.

— Сестринство Бене Джессерит со времен Тирана преследуют некоторые неудачи. Наш контакт с твоими Достопочтенными Матерями не улучшил дела. Достопочтенные Матери распространяют вокруг себя зловоние смерти и упадка, скатываясь к Великому Молчанию.

— Почему вы мне говорите это сейчас? — со страхом в голосе спросила Мурбелла.

— Потому, что каким-то образом упадок Достопочтенных Матерей не коснулся тебя. Возможно, из-за твоего непосредственного нрава. Хотя со времен Гамму он несколько поутих.

— Это вы сделали!

— Мы только немного утихомирили твою дикость, придав тебе большую уравновешенность. И благодаря этому ты сможешь жить дольше и в большем здравии.

— Если я переживу это! — она резко показала головой на стол у себя за спиной.

— Равновесие — это то, о чем ты должна помнить, Мурбелла. Гомеостаз. Любая группа, что избирает самоубийство, когда есть и другой выбор, совершает это от безумия. Гомеостаз становится непрочным.

Когда Мурбелла опустила взгляд долу, Беллонда выкрикнула:

— Слушай ее, дуреха! Она делает все, что в ее силах, чтобы помочь тебе.

— Все хорошо, Белл. Это наше дело.

Мурбелла резко подняла голову и уставилась в глаза Одрад.

Эту тактику Одрейд использовала нечасто, но с блестящими результатами. Это могло успокоить истерику послушниц и научить их, как справляться с повышенной эмоциональностью. Мурбелла казалась скорее разгневанной, чем испуганной. Великолепно? Но теперь пришла пора для предостережений.

— Ты жаловалась на медленность твоего обучения, — сказала Одрейд. — Это было прежде всего сделано потому, что ты нуждалась в нашем разуме. Все твои ведущие наставники были выбраны по принципу твердости, ни один из них не импульсивен. Мои инструкции были четкими: не давать тебе слишком много способностей слишком скоро. Не открывать шлюзов мощи, которая может быть больше, чем ты сможешь управлять.

— Откуда вы знаете, чем я могу управлять? — все еще злится.

Одрейд только улыбнулась. Одрейд продолжала хранить молчание, и Мурбелла, казалось, начала волноваться. Неужели она показала свою глупость перед лицом Матери Настоятельницы, Дунканом и прочими? Как унизительно… Одрад напомнила себе, что не стоит давать Мурбелле слишком четко сознавать свою беззащитность. Сейчас это дурная тактика. Не надо провоцировать ее. У нее острое чувство уместности, соответствия себя моменту. Это было то, что, как они опасались, может всегда послужить источником мотивации к выбору пути наименьшего сопротивления. «Да не будет так». Теперь полная откровенность! Последнее средство обучения Бене Джессерит. Классический прием, что привязывает послушницу к наставнику.

— Я буду рядом с тобой во все время твоих Страстей. Если ты потерпишь неудачу, я буду горевать.

— А Дункан? — в ее глазах стояли слезы.

— Ему будет позволено оказать любую помощь, на которую он способен.

Мурбелла подняла взгляд на ряды сидений и на миг ее взгляд пересекся со взглядом Айдахо. Он приподнялся, но Рука Тамалан на его плече удержала его.

«Они могут убить мою возлюбленную, — думал Айдахо. — „И я должен сидеть и смотреть на это“. Но ведь Одрейд сказала, что ему позволят помочь… Теперь ничто не остановит этого. Я должен верить Дар. Но, о боги внизу! Она же не знает о том, как мне будет больно, если… если…» Он закрыл глаза.

— Белл. — В голосе Одрейд слышалось, что пора кончать. Острие кинжала в своей ломкости.

Беллонда взяла Мурбеллу за руку и помогла ей лечь на стол. Он слегка покачнулся, приноравливаясь к ее весу.

«Прямо как лодка на стремнине», — подумала Мурбелла. Она лишь отдаленно воспринимала ремни, которые закрепляли на ней, нарочитое движение под собой.

— Это обычная рутина, — сказала Одрейд.

«Рутина?» Мурбелла ненавидела рутину послушничества в Бене Джессерит, все это обучение, выслушивание и реакция на Поверенных… Она особенно ненавидела необходимость оттачивать реакции, которые она считала адекватными, но сбросить кожу под взглядом этих пристальных глаз было невозможно.

«Адекватные! Какое опасное слово».

Это осознание было как раз тем, чего добивались. Как раз то средство воздействия, которое требовалось для их послушницы.

«Если тебе это ненавистно, сделай это лучше. Используй свое отвращение как руководство — нацеливайся точно на то, что тебе нужно».

То, что ее наставники так пристально наблюдали за ее поведением — ну, не замечательно ли! Она хотела этой возможности. О, как она этого хотела!

«Я должна выделяться этим».

Это было тем, чему могла позавидовать каждая Достопочтенная Мать. На миг она увидела себя как бы двойным взглядом — одновременно глазами бенеджессеритки и Достопочтенной Матери. Пугающее, восприятие.

Ее щеки коснулась рука, подвинула ее голову и исчезла.

«Ответственность. Я почти усвоила, что они имеют в виду под „новым чувством истории“.»

Взгляд на историю ордена Бене Джессерит зачаровывал ее. Как они могут рассматривать множественные прошлые? Было ли это включено в более величественную схему? Искушение стать одной из них было всепоглощающим.

«Это момент, когда я узнаю».

Она увидела, как оральный шприц поднялся в положение над ее ртом. Его подвинула Беллонда.

— Мы несем наш Грааль в своей голове, — сказала Одрейд. — Неси же этот Грааль осторожно, ежели он твой.

Шприц коснулся ее губ. Мурбелла закрыла глаза, но ощутила, как пальцы раздвигают ее губы. Холодный металл коснулся зубов. С нею был напоминающий голос Одрейд.

«Избегай чрезмерности. Слишком усердная корректировка приведет к тому, что в твоих руках будет всегда мешанина, всегда будет необходимость все больших и больших поправок. Осцилляции. Фанатики, замечательные творцы осцилляции».

— Наш Грааль. Он линеен, ибо каждая Преподобная Матерь несет одну и ту же определенность. Вместе мы сохраним его.

Горькая жидкость хлынула ей в рот. Мурбелла судорожно сглотнула. Она ощутила, как пламя потекло вниз по горлу в желудок. Никакой боли — только жжение. Она подумала — может, это и есть мера? Ее желудок сейчас ощущал только тепло. Медленно, так медленно, только через несколько биений сердца она осознала, что тепло изливается наружу. Когда оно достигло кончиков ее пальцев, она ощутила, как содрогнулось ее тело. Спина ее изогнулась над подушками стола. Что-то мягкое, но прочное заменило шприц в ее рту. Голоса. Она слышала их и знала, что это говорят люди, но слов разобрать не могла. Сконцентрировавшись на голосах, она вдруг осознала, что потеряла контакт с собственным телом. Где-то корчилось от боли тело, но она была далека от него. Рука коснулась ее руки и крепко сжала ее. Она узнала прикосновение Дункана, и внезапно вернулась к своему телу и его страданиям. Ее легкие отзывались болью, когда она выдыхала. Но не во время вдоха. Тогда они казались пустыми и неспособными наполниться вновь. Ее чувство бытия в живой плоти стало тонкой нитью, что вилась сквозь множество сущностей. Она ощущала всех вокруг себя, куда больше, чем могли собраться в маленьком амфитеатре. Еще одно человеческое существо вплыло в поле ее зрения. Мурбелла ощутила себя в фабрике-челноке… в космосе. Челнок был примитивным. Слишком сильный ручной контроль. Слишком много слепящего света. У рычагов управления женщина, маленькая и неопрятная, в поту от трудов. У нее длинные каштановые волосы, свернутые узлом на голове, откуда выбиваются пряди посветлее и висят вдоль узких щек. На ней только короткое платье ярких цветов — красного, синего и зеленого.

«Машины».

Было осознание чудовищной машины как раз под ее сиюминутным пространством. Платье женщины резко контрастировало с однообразностью и тягучим ощущением машин. Она заговорила, но ее губы не шевелились…

— Слушай! Когда настанет время тебе взяться за эти рычаги, не становись разрушителем. Я здесь, чтобы помочь тебе избежать разрушителей. Ты это понимаешь?

Мурбелла попыталась заговорить, но у нее не было голоса.

— Не старайся так, девочка! — сказала женщина. — Я слышу тебя.

Мурбелла попыталась отвлечься от женщины.

«Что это за место?»

Оператор, огромный пакгауз… фабрика… все автоматизировано… паутина линий обратной связи стекается в центр этого маленького пространства с комплексным контролем.

— Кто вы? — спросила Мурбелла, думая, что прошепчет. И услышала, как взревел ее голос. Агония слуха!

— Не так громко! Я твой ведущий в мохалате, одна из двух, кто помогает тебе избежать разрушителей.

«Дар защищает меня, — подумала Мурбелла. — Это я не где-то, это во мне самой!» На этой мысли контрольная комната исчезла. Она была перелетная птица в пустоте, обреченная на вечный непокой, и нет ей ни минуты покоя. Все, кроме ее мимолетных мыслей было нематериальным. У нее не было плоти, только тонкая привязь, которую она признавала сознанием.

«Я создала себя сама из дымки».

Возникла другая Память, кусочки и осколки чужого, как знала она, опыта. На нее искоса смотрели лица, и требовали ее внимания, но женщина и управление челнока вытолкнули ее. Мурбелла осознавала необходимость этих последовательных смен картин, но не могла осознанно сформулировать их.

— Это жизни твоего прошлого. — Это говорила женщина, управляющая челноком, но ее голос был бестелесной сущностью и шел из неопределенности.

— Мы потомки людей, которые делали отвратительные вещи, — сказала женщина. — Мы не любим признавать, что у нас в предках были варвары. Но Преподобная Матерь обязана это признавать. У нас нет выбора.

Мурбелла изловчилась теперь только подумать о своих вопросах.

«Почему я…»

— Победители размножаются. Мы их потомки. Победа часто стоит высокой моральной платы. Варварство не является даже точным словом для кое-чего, что делали наши предки.

Мурбелла ощутила знакомую руку на щеке.

«Дункан!» Прикосновение вернуло страдания. «О, Дункан, ты делаешь мне больно».

Сквозь страдания она почувствовала разрывы в жизнях, что разворачивались перед ней. Кое что удерживалось.

— Только то, что ты способна сейчас воспринять, — сказал бестелесный голос. — Остальное придет потом, когда ты станешь сильнее… если выживешь.

«Селективный фильтр». Слова Одрад. «Необходимость открывает двери».

Постоянные стенания исходили от других сущностей.

— Видишь? Видишь, что случается, когда ты пренебрегаешь здравым смыслом?

Боль усилилась. Она не могла избежать ее. Каждого нерва касалось пламя. Она хотела закричать, провизжать угрозу, умолять о помощи… Страсти сопровождались смятенными чувствами, но она проигнорировала их. Все шло по тонкой нити бытия. И нить могла оборваться!

«Я умираю».

Нить натянулась. Она шла на разрыв! Бесполезно сопротивляться. Мышцы не станут слушаться. А может, у нее и не осталось мышц. В любом случае она не хотела их иметь. Они болели. Это был ад, и несть конца… даже если нить лопнет. Огонь бежал по нити, его языки лизали ее сознание.

Чьи-то руки трясли ее за плечи. «Дункан… не надо…» Каждое движение причиняло боль, сильнее, нежели она могла представить. Это заслуживало названия Страстей.

Нить больше не растягивалась, она сокращалась, сжималась. Она стала одним маленьким предметом, веретенцем такой острой боли, что кроме нее уже ничего не существовало. Ощущение бытия стало смутным, полупрозрачным… прозрачным…

— Ты видишь? — послышался издали голос ее ведущего в мохалате.

«Я вижу нечто».

Не совсем видела. Скорее, это было отдаленное осознание присутствия других. Других веретенец. Иная Память облекалась в оболочки утраченных жизней. Они тянулись позади нее чередой, длину которой она не могла определить. Полупрозрачный туман. Он временами раздавался, и она могла мельком улавливать происходящее. Нет… не сами события. Память.

— Поделись увиденным, — сказала ее ведущая. — Ты видишь, что сделали наши предки. Они унизились до наихудшего проклятия, которое только можно изобрести. Не списывай на требования времени! Помни: невинных нет!

«Безобразно! Безобразно!»

Она не могла задержаться ни на одном из них. Все стало отблесками и рвущимся туманом. Где-то было сияние, к которому, как она знала, она могла причаститься.

«Отсутствие этих Страстей».

Это было так. Как прекрасно было бы это!

«Где же это сияющее состояние?»

Губы коснулись ее лба, ее рта. «Дункан!» Она потянулась к нему. «Мои руки свободны». Ее пальцы скользнули в знакомые волосы. «Это на самом деле!»

Боль утихала. Только теперь она осознала, что прошла через страдания, более жестокие, чем способен выразить язык. Страсти? Они иссушили ее душу и переплавили ее. Она вошла в Страсти одной личностью и вышла другой.

«Дункан!» Она открыла глаза и увидела прямо над собой его лицо. «Я все еще люблю его? Он здесь. Он тот якорь, за который я держалась в самые тяжелые мгновения. Но люблю ли я его? Я все еще в равновесии?»

Ответа нет.

Одрейд заговорила откуда-то из-за пределов ее зрения.

— Снимите с нее эту одежду. Полотенца. Она вся взмокла. И принесите ей подобающие одежды!

Звуки суеты, затем снова Одрейд.

— Мурбелла, ты прошла этим тяжким путем, и я счастлива сказать об этом.

Такой восторг в ее голосе… Почему она счастлива?

«Где же чувство ответственности? Где Грааль, который я должна ощутить в своей душе? Да ответьте же, ктонибудь!»

Но женщина в операторской челнока исчезла.

«Осталась только я. И я помню жестокости, от которых должны содрогнуться Достопочтенные Матери». Затем она мельком ощутила Грааль, и был он не вещью а вопросом — как же сделать равновесие верным?