Сидир задержался в Аулхонте на три дня, хотя он знал, что армию это удивляло, и среди солдат поползли слухи. Но наконец прибыл гонец с ожидаемым сообщением, и он мог двинуться, дальше.

— …да, сэр, отряд из полка Золотого Ягуара…

— Какого отряда? — прервал гонца Сидир.

— Э-э… Отряд Копья Хеллы. Они натолкнулись на банду туземцев, более многочисленную, чем обычно. По мнению полковника Фельгаи, эти охотники начали объединять свои банды. Как всегда, они атаковали, не вступая в переговоры, и нанесли нам тяжелые потери. Понимаете, сэр, они применили новое оружие: берут с собой гнезда шершней и швыряют их в гущу наших отрядов. А когда лошади разбегаются куда попало, вырезают солдат, причем любой из них способен справиться с тремя-четырьмя нашими. Бок о бок с мужчинами сражаются женщины, и на их счету почти половина убитых. Уцелевшие в этой бойне отступили, перегруппировались и послали за подкреплением. Противник тем временем занял позицию на голой скале. Целому полку не удалось выбить их оттуда. Продолжение штурма привело бы к еще большим потерям. А поскольку неподалеку от нас находился Главнокомандующий, то полковник Фельгаи послал меня сообщить об этом сражении и попросить дальнейших указаний.

«Копья Хеллы — один из лучших моих отрядов — разбит кучкой дикарей», — мелькнула мысль в голове Сидира.

— Мы можем держать осаду скалы, пока они не перемрут там, сэр, — предложил гонец, закаленный в сражениях кривоногий и невысокий ветеран старой закваски, который не боялся высказывать вслух офицерам свои мысли. — Но это задержит всех нас. Понимаете, сэр, чтобы не удерживать их от вылазок, понадобится много людей, чтобы без опаски на тылы двинуться вперед основным силам.

— Ага. — Сидир потер подбородок. — Отсюда до того места полтора дня? Попробуй отдохнуть хоть немного — через час мы выезжаем. — Потом Сидир обратился по-рахидиански к своему адъютанту: — Подготовь свежих лошадей и группу сопровождения из… э-э… шести человек.

— Но, сэр, — запротестовал тот, — так мало?

— На этой земле демонов я, как правило, не лезу с советами к Главнокомандующему, — сказал гонец. — Но перед моим отбытием сюда мы очистили дорогу вдоль реки, и я прибыл сюда один, без сопровождения.

— Шестерых, — повторил Сидир. — А теперь вы свободны. Оба.

Оставшись один в комнате, он дал волю своим чувствам. Вон там Хервар. Может быть, там уже и Донья! Его колени задрожали, слегка-слегка. «Глупо, глупо надеяться. Шансы так малы! — Он помрачнел, — Но почему бы не предположить, что она направилась домой? И ведь здесь она зимует.

Вот здесь сама ее зимовка. Я смогу показать ей, как бережно я отнесусь ко всему, чем она владеет».

В любом другом месте он приказал бы своим людям все разорить, разграбить и сжечь дотла. Когда наступят холода, а у них не будет нор, эти люди-волки сдадутся, внемлют голосу разума, и тогда они займут те жилища, которые он позволит им занять. И это, возможно, послужило бы отличным примером для других северян из районов, до которых еще не добралась его армия («Возможно, возможно, возможно!»).

Но когда Инил эн-Гула, агент из Фальда, сказал, что он иногда посещал по делам дом Доньи и может провести имперских солдат в ее сад, Сидир лично возглавил отряд, приказав, чтобы ничему не было причинено никакого вреда. Он нашел разумное объяснение: такие добротные строения могут послужить базой для дальнейших операций. А потом он ночью нашел огромную постель, на которой наверняка она спала…

Он ходил по ковру зала, где на стенах, расписанных таинственными фресками, висело туземное оружие, где были ее любимые вещи, книги, лампы, вазы, чаши, безделушки. Сквозь огромные окна внутрь проникали солнечные лучи. В теплом воздухе комнаты стоял едва заметный запах кожи, которой были обтянуты подушки кровати. Все здесь напоминало о ней. Она до той последней ночи, когда хотела перерезать ему горло, не открывала своей души. Как жаль, что он не умеет читать по-рогавикиански.

«Я не могу здесь оставаться, — напомнил он себе. — Я вообще не должен был сюда приходить. Работа в штабе должна завершиться прежде, чем я двинусь в поход..; до того, как ветер прерий выдует из меня эту навязчивую идею… и если мы не выступим в поход в ближайшее время, то нам лучше отложить все на следующий год. Летом дорога в Рунг слишком трудна, а зима рано наступает в этой стране ледников».

Он надеялся, что это вторжение принесет Престолу не только небывалые трофеи, не только отрежет врага от основных источников металла. Сможет ли боевой дух пережить такое поражение? И сам он — неужели его возрожденное стремление к победе не в силах следовать идее великого похода? Он уже чувствовал еле заметную неуверенность в войсках, хотя не было ни послаблений в дисциплине, ни мягкости во время проведения боевых операций, но все реже и реже раздавался смех, все чаще и чаще солдаты проявляли излишнюю осторожность, и, гуляя инкогнито по лагерю по ночам, он слышал, как многие говорили об оставленных домах…

«Тогда чего ради я здесь торчу?

Нет! Я отправлюсь к Ягуарам, потому что это возможность лицом к лицу встретиться с крупными силами рогавикианцев, и я могу узнать там хоть что-нибудь полезное. А потом я направлюсь прямиком обратно в Фальд.

Хотя, если Донья находится среди них…

Нет!»

Сидир ударил кулаком в ладонь, повернулся на каблуках и вышел из комнаты. Через час он уже был в пути.

Они ехали быстро по широкой, выбитой копытами тропе, бежавшей на запад вдоль реки Сталльон, параллельно колеям, которые оставили за многие столетия колеса повозок — Тропе Солнечных Псов, главному торговому пути, пересекавшему землю, совсем незначительную по сравнению с огромными размерами Империи. Гонец без труда нашел ее в лунном свете. Казалось, он совсем не устал; да и охрана не отставала от него — их подогревала мысль, что наконец-то они вступят в честный бой, а не попадут в какую-нибудь засаду и ловушку. Утро тоже бодрило. В головокружительной вышине неба плыли маленькие облачка, и там пели жаворонки. Сверкала вода, густой камыш качался на берегах, из воды выпрыгивали рыбешки, ослепительно, как сабля, сверкая в солнечном свете. Вокруг зеленела трава, вместе с прохладой от жаркого солнца деревья источали приятный аромат. А в двух милях поодаль спокойно паслось стадо каких-то диких животных.

«Страна Доньи».

— Эх, — воскликнул один из стражников, когда они остановились, чтобы дать отдых своим коням. — Когда они сдадутся, я бы поселился прямо здесь, вот на этом самом месте. Какое я бы ранчо построил!

— Погоди продавать то, что у тебя есть в Баромме, дружище, — посоветовал ему гонец. — Как я думаю, на земле северян нельзя будет селиться еще десять лет.

— Почему?

— Из-за туземцев. Из-за чего еще? Пока не умрет самый последний из них — самый последний, не исключая даже грудных младенцев — нам придется опасаться их.

— Ха, а теперь послушай…

— Нет, это ты послушай. — Гонец поднял палец. — Не думай, что я хочу тебя оскорбить, но ты ведь провел большую часть времени в гарнизоне, верно? Я же — на полях сражений. Так что я отлично изучил их.

— Им не выстоять, — сказал другой стражник. — Я участвовал в Хозенской кампании. Черт, да какие из вас солдаты, если вы не сражались против тысячи размалеванных дьяволов, готовящихся к смертельной атаке! А три года спустя я чудесно проводил время с самой хорошенькой темнокожей малышкой из всех девушек, которые когда-либо украшали травяную хижину. Мне было жаль, когда я уезжал оттуда.

— Что ж, я расскажу вам о местных женщинах, — сказал гонец. — Если вы схватите одну, то ставьте к стенке и стреляйте.

— Да они что, такие злючки…

— Пожалуйста, дайте же мне досказать? Кроме того, чему я сам был свидетелем, я слышал рассказы многих людей. Местные женщины — настоящие дикие кошки, они никогда не откажутся от попыток убить вас. Приставь нож к ее горлу, и она сама бросится на лезвие, вопя, что рада умереть, если сначала сможет выцарапать вам глаза. Бейте ее, сажайте в клетку — или обращайтесь с ней хорошо, как с королевой — все равно она будет драться. Свяжи ее, но когда будешь ее седлать, она лбом разобьет тебе нос и вонзится зубами в твою плоть. Единственный способ — это лишить ее сознания или связать так, чтобы она не могла пошевелить даже мизинцем. Но какое тогда от этого удовольствие? Словно у тебя труп, верно? Сэр, — возвал гонец к Сидиру, — не могли бы вы привезти на кораблях несколько приличных шлюх из Арваннета?

Стражник запустил руку в распущенные кудри и сказал озадаченно:

— Но ведь все — торговцы, все-все — говорили о туземных шлюхах, которые готовы были развлекаться с любым мужиком.

Гонец сплюнул.

— Мы захватчики. В этом вся разница. Привить культуру северянке — все равно, что приручить скорпиона. Нам придется уничтожить всех их.

— А что скажет Главнокомандующий? — спросил капрал.

Сидир слушал их и все больше мрачнел.

— Это свирепый народ, — растягивая слова, ответил он.

— Впрочем, я тоже видел войны и я изучал прошлое. Нации часто клянутся, что будут сражаться до самого последнего человека. Но такого никогда не происходит. Ведь никто из них никогда не говорил, что будет сражаться до самой последней женщины или ребенка. — Он встал с земли, где сидел, скрестив ноги. — Ну, а теперь продолжим путь!

К вечеру они прибыли к месту осады, расположенному в нескольких милях от реки. На площади размером с плац-парад ярусами возвышался холм, имевший блочную структуру из бледно-желтого известняка. Пустое пространство вокруг него само говорило о том, что здесь случилось. Солдаты унесли убитых и раненых после повторных неудачных атак. Время от времени на несколько секунд между двумя монолитами показывалась чья-то голова; иногда сверкал на солнце обнаженный клинок. Но ничто не нарушало тишину, которой была окружена эта скала. Под этим бескрайним небом почти не слышно было шума, создаваемого осаждавшими войсками, а лязг оружия и хлопки развевавшихся знамен казались чем-то далеким.

— Я предложил им самые лучшие условия, которые меня уполномочил передать Главнокомандующий, — сказал Фельгаи. — Мы переправили бы их в резервацию, обеспечили бы всем необходимым для жизни, оставили бы пару заложников, чтобы они доверяли нам. Когда наш парламентер кончил читать условия, они пронзили его стрелой. И это прямо под белым флагом, сэр! Если бы мы не нужны были в другом месте, то я с огромной радостью оставался бы здесь, чтобы посмотреть, как взаперти они бы не передохли от жажды и голода!

— Другой подход может оказаться более верным, — заметил Сидир. — Мне понятен твой гнев, полковник, но мы не можем жертвовать людьми ради мщения. Ясно, что такого понятия, как перемирие, нет в их культуре. Что такое сделка, они знают — вспомни их торговлю в мирное время. Этот план был мною задуман как экспериментальный.

Из срубленных веток, связанных пучков травы и кольчуг инженеры соорудили огромный щит, который должна была нести перед собой целая группа воинов. Он встал внизу под скалой и крикнул в рупор:

— Донья из Хервара есть среди вас?

Минуту он слышал только удары своего сердца и далекие завывания ветра. Потом ему ответил мужской голос, говоривший по-арваннетиански с акцентом:

— А кто спрашивает?

— Я командующий этой армией. Я был знаком с ней, когда она была на юге… Я — Сидир из клана Чалиф. Так что же, она здесь или нет и согласна ли она со мной переговорить?

— Ее здесь нет, и мне думается, она не стала бы говорить с тобой.

Сидир затаил дыхание. Сердце его билось спокойнее. «Что ж, я теперь отправлюсь назад, в штаб».

— Выслушайте. — Снова обратился Сидир к северянам. — Вы знаете, что вам не вырваться. Мы знаем, что ваши запасы кончаются. Вместе с вами в крепости ваши жены, сыновья, дочери, родители. Должны ли они погибнуть среди голых камней?

— Это лучше, чем умереть в загоне для скота.

— Выслушайте меня! Кто мы такие: зверь, который боится мясника, или же люди, разговаривающие друг с другом? Я хочу сделать вашим людям предложение, продиктованное доброй волей: вы можете оставаться свободными, сложите оружие — и мы вернем вам ваших животных и имущество. Только оставьте эти места. Идите на запад и передайте своим собратьям, кого встретите по дороге, что Сидир прибудет в любое место, которое они выберут, если захотят говорить с ним о мире.

«Передайте Донье».

После паузы рогавикианец ответил:

— Мы должны подумать над этим предложением.

Солнце уже зашло, озарив последним оранжевым лучом света холм, и звезды уже сверкали на востоке, когда северянин объявил:

— Мы согласны. Дайте нам пройти.

В прохладных голубых сумерках носились ласточки, выли койоты. Сидир видел лишь тени рогавикианцев, пока они не появились в свете факелов, высоко поднятых над головами солдат, образовывавших две сплошные стены. Впереди шел седой мужчина — похоже, именно он и говорил с Сидиром — и крупная женщина. Оба были одеты в оленьи шкуры, у обоих на лицах не было ни тени страха. За ними шли охотники, молодые и старые. Матери вели детей постарше за руку (некоторые громко плакали, а у тех, кто молчал, глаза были широко раскрыты), младенцев они прижимали к груди; были здесь и беременные. Всего северян было около двухсот человек.

Сидир расхаживал среди копий и доспехов своих солдат. Довольный, он поднял руку.

— Добро пожаловать, — приветствовал он их. — Я здесь хозяин…

— Йа-а! — Мужчина и женщина, шедшие впереди, бросились на него. В руках сверкнули ножи.

Рогавикианцы набросились на солдат.

Удивление чуть было не сыграло с Сидиром злую шутку. Он едва успел вовремя вытащить пистолет и выстрелить в мужчину, однако женщина, скорее всего, добралась бы до него, если бы охранник не размозжил ей голову. Начался хаос. Взрослый северянин убивал или тяжело ранил по два-три имперских солдата, прежде чем сам падал замертво.

Сидир не мог винить свои войска в том, что они убивали и детей — также давят едва вылупившихся детенышей гремучих змей. Возможно, нескольким туземцам удалось выскользнуть живыми из этой рубки.

Стоя среди мертвых солдат при тусклом свете факелов, он с болью подумал: «Неужели они все с рождения безумные? Что мы можем сделать, кроме как полностью очистить мир от них?»