Они вдвоем ушли из поселения и двинулись вдоль острова. Они не торопились. Когда они находили особенно приятное местечко — песчаную бухточку, укромную долину или одинокую горную вершину, то оставались подольше, пока смутное чувство беспокойства не гнало их дальше.

Тревильен хотел знать о цивилизации алори больше. Но чтобы знать ее, нужно было принять ее.

Они часто встречали алори в лесу или натыкались на их деревни. Везде их встречали с радостью и охотно отвечали на их вопросы. Лучше узнав язык, Тревильен даже начал думать на нем, потому что в языке его цивилизации не было слов, с помощью которых можно было полностью выразить новые понятия. Насколько вообще культуру алори можно было сравнить с любой человеческой культурой, она была сдержанной, уравновешенной, упорядоченной. Агрессивная личность не нашла бы себе здесь применения — и все-таки каждая личность здесь могла развиваться полностью и вполне самостоятельно выбирала свой собственный путь в рамках общего порядка.

Даже по собственным меркам это было далеко не совершенное общество. Утопия — всего лишь противоречивая мечта. А здесь, как и во всей вселенной, были свои печали, но эти печали — часть жизни.

Не была цивилизация Большого Креста и царством бездумного смирения. По-своему это была культура, ничуть не менее научная, чем культура Сола. Просто теоретические основы были совершенно чуждыми. Ум алорианина не делил проблему на частные факторы, а рассматривал ее как единое целое. Если поставленный вопрос не полон, человек скажет, что не учел всех необходимых данных; алорианин же скажет, что структура вопроса не кажется (не выглядит? не чувствуется? в бейсике не было нужного слова) правильной.

С другой стороны, когда дело доходило до простейших машин, алори были полными неумехами. Самый разумный из них не понял бы принципа работы обыкновенного радиопередатчика, а уж космические корабли они водили исключительно по мокрому пальцу. Они имели лишь слабое представление об атоме и совсем не знали о его ядре. Общая теория поля была им непонятной до отвращения.

Тревильен все яснее и яснее понимал, что этот народ питает непримиримую враждебность не просто к его цивилизации — к цивилизации вообще.

— Если они считают, что не выдержат состязания с нами, то по их же собственной философии выходит, что их образ жизни неверен и должен уступить. Но ведь они смогут выдержать, если до этого дойдет. Они обладают знаниями, за которые мы готовы отдать все. Это даже не будет состязанием в привычном смысле слова — такого не бывает, когда каждая планетная система может легко прокормить себя.

— Не знаю, — пожала плечами Никки. — А что, это так важно?

Он пристально посмотрел на нее сверху вниз.

— Да, — ответил он наконец. — Это важно.

Они стояли на вершине скалистого мыса, на южном берегу. Перед ним лежало море; свежий, сырой ветер взлохмачивал пшеничные волосы Никки.

— Они напоминают мне фанатиков, воинствующих религиозных фанатиков древней Земли.

— Один образ жизни уступает место другому. За это стоит убивать?

— Дело не только в этом. Война разлагает не хуже, чем власть. Когда я говорил тебе, что для создания межзвездных империй нет причин, я не сказал об одной такой причине. Я просто не думал, что она может возникнуть. Империи создаются для защиты. Если война идет за идеологию, то, чтобы сражаться, обороняющиеся планеты должны быть объединены в прочный союз.

— А они… то есть Союз — непременно будут защищаться? Не проще было бы сдаться?

— Вопрос не стоит, будут ли они защищаться или нет. Они будут защищаться. Общество — самоподдерживающаяся структура, особенно когда она находится под давлением извне, — Тревильен положил руку на плечо жены. — Что-то это не похоже на тебя, дорогая. Раньше ты была настоящим огнедышащим драконом.

— Тогда я не была счастлива. Но здесь… здесь так покойно и хорошо, Мика. Это… — ее голос затих.

— И тебя уже не тянет лететь в космос?

— Нет, почему. Когда-нибудь… Но почему не для алори?

— Потому что по большому счету, Никки, мы все-таки люди. А человек всегда был бойцом. Мы можем перенять у них много хорошего, но на наших собственных условиях.

— У тебя на все готов ответ, а?

Тревильен усмехнулся. Несмотря ни на что, Никки осталась бойкой девочкой.

Позднее он открыто говорил об этом с алори, укладывая их вежливые, но уклончивые ответы в общую картину, вырисовывавшуюся в голове. Они смотрели на вселенную как на органичное целое, любое разделение было безумием.

Механическая цивилизация Союза была им отвратительна.

Несмотря на это, они оставили бы Союз в покое; но Союз расширялся, и они лежали у него на пути. И для человека их знание было бесценно — их не оставили бы в покое.

Контакт окажется для них смертельным. Встреча изменит обе культуры, но алори не вынесут перемены.

— Я могу их понять, — говорила Никки. — Представь, Мика, что они поймали меня, сунули в эту машину изменения личности и сделали так, что я тебя больше не люблю. И я буду знать: когда они закончат, то все будет в порядке. Ты уже не будешь для меня ничего значить. И все равно, пока меня будут тащить к ней, я буду визжать во все горло и пинать их в самые запрещенные места.

Он поцеловал ее в ответ.

Предположение о том, что Союз проявит понимание и согласится изолировать Большой Крест, наткнулось на вежливый скептицизм. Обоснованный, признал Тревильен. Такая изоляция была бы лишь временной мерой. Рано или поздно под тем или иным предлогом, контакт бы состоялся. Но к этому времени Союз стал бы слишком сильным противником. Алори намеревались действовать сейчас, они уже действовали.

И перспектива их полной победы была бы действительно приемлемой. Страшно было другое — что их попытка провалится. Вот тогда две цивилизации действительно будут отброшены назад во тьму.

Тревильен признался себе, что думает с предубеждением — в пользу собственного общества. Его раса создала нечто уникальное, и он не хотел, чтобы эти труды пошли прахом.

Он вовсе не ненавидел алори, более того, он все больше и больше любил их. Если их раса исчезнет, во вселенной станет меньше света. Их принцип всеобъемлющего целого был тем, что невозможно было сформулировать в логике Союза. С его помощью можно было бы создать компьютеры, которые не просто будут складывать вместе изолированные данные, а рассматривать локальную систему — общество с его потребностями, физическое окружение, известные законы природы — как единое целое. И наука алори, с ее знаниями о нервной системе, укажет пути к их созданию.

Для этого разговора им с Никки пришлось вплавь добираться до небольшого рифа. Никогда нельзя быть уверенным, что твои слова не подслушивает лес.

— Мы должны бежать, — начал он. — Мы должны предупредить Союз о том, что здесь заваривается, и известить, что здесь их ждет ответ на главные нерешенные вопросы.

— И что случится потом? — ее голос был тихим, слова еле слышны за слабым шумом ветра.

— Алори смирятся со случившимся. Они смирятся и постараются извлечь из этого максимум. Мы ведь вовсе не собираемся брать их в рабство.

— У нас нет такого права.

— А что они собирались сделать с нами?

— Да, я понимаю… Но разве минус на минус всегда дает плюс?

— Не всегда. И вопрос не в математике. Мы хотим освободиться — и мы сделаем это, — он с вызовом посмотрел на Никки. — Разве ты не хочешь снова подняться к звездам? Не по заданию, не по приказу, а просто потому, что это твоя жизнь, и ты делаешь то, что хочешь?

Никки опустила глаза. Над головой пролетела птица.

Это была местная птица, еще не вошедшая во всеобщий симбиоз, она искала добычу.

— Мир такой, какой он есть, — добавил он. — И нам придется жить в таком мире. А не в выдуманном нами. Никки медленно кивнула в ответ.