28

Через час после встречи на озере дорога, по которой шагал Джон со своими новыми спутниками, начала подниматься к перевалу в конце ущелья. Воздух на дороге был горячим и неподвижным, солнечный свет отражался от листвы у дороги, бросал блики от минералов на скалистых стенах по обе стороны.

Херити смотрел на три спины идущих впереди него людей, думая о том, как легко было бы избавиться от них – одна короткая очередь из автомата, который лежит в его рюкзаке. Хотя, наверное, кто-нибудь услышит. И кроме того, останутся тела, которые могут найти люди Кевина. Грязный сукин сын, этот Кевин. Из всех типов ирландцев Кевин был теперь, наверное, самым опасным: ползучий гад. Никогда не известно, что такой сделает в следующий раз. А эти трое впереди: прирожденные бродяги – даже этот янки. Нигде надолго не задерживаются. Они не похожи на этих сонных мух, которые ждут смерти с минуты на минуту. Янки к тому же умеет и ненавидеть. В его глазах есть сталь. И священник тоже легко может почувствовать вкус к смерти, слюнтяй. К счастью, мальчик не разговаривает. Наверняка он будет маленьким победителем. Спаси нас Бог от жалобщиков, и псалмопевцев, и профессиональных патриотов!

Джон, оглядываясь на Херити, думал о том, какую странную молчащую группу они составляют: мальчик, который не может говорить, священник, принимающий решения, не обсуждая их, и этот Херити сзади – опасный человек, погруженный в угрюмое одиночество, из которого только его мрачные глаза испытующе выглядывают на окружающий ландшафт. Что-то в Херити беспокоило О'Нейла-Который-Внутри, досаждая Джону нежелательными вспышками чуждых воспоминаний, картинами, которые лучше не вспоминать, чтобы они не вызвали воплей. Чтобы отвлечься, он взглянул на священника и обнаружил у того дикий взгляд в неподвижных глазах. Джон первым отводил глаза, заглушая в себе всплеск ярости на этого священника, этого Фланнери. Узнать этот тип священника было легко – человек, который рано в своей жизни открыл неистовство и власть в абсолютно надменной вере. Да, это был Фланнери. Он завернулся в свою веру, как в плащ, надел ее, как броню… и теперь… теперь его броня пробита.

Джон снова взглянул на священника и обнаружил, что тот смотрит назад на Херити.

Здесь помощи не получить, священник!

Легко было догадаться, что делал Фланнери: он был занят отчаянным ремонтом своей брони. Жизнь его вытекала через пробоины, и он цеплялся за старую самоуверенность, пытаясь приставить обломки на старое место, стараясь восстановить броню, за которой он может стоять, не соприкасаясь с внешним миром, пока остальные приплясывают под его стоны. Он был, как девственница, идущая на компромисс, и в нем было нечто тайное и грязное.

Джон взглянул вниз на мальчика. Где его мать? Наверное, мертва. Мертва так же, как Мери и близнецы.

Отец Майкл, видя, как Джон смотрит на мальчика, спросил: «Как вы попали в Ирландию, мистер О'Доннел?»

Имя как будто привело его в чувство, установив в нем сердечный тон, который, как он знал, сработает в данной ситуации лучше всего. «Называйте меня Джоном».

– Это хорошее имя, Джон, – сказал отец Майкл.

Джон услышал, как Херити ускоряет шаги, догоняя их.

– Я попал в Ирландию… – сказал Джон, – ну что ж, это долгая история.

– У нас уйма времени, – сказал Херити справа от Джона. Они шли теперь все четверо шеренгой по поднимающейся дороге.

Джон подумал, потом начал свою историю с того момента, когда катер с военного корабля высадил его в заливе вблизи Кинсейла.

– Они раздели вас догола и бросили умирать на дороге? – спросил отец Майкл. – Да, эти Пляжные Мальчики – жестокие люди и полны гнева. Никакого понятия о человеческой доброте.

– Они оставили его в живых, – сказал Херити.

– Они извлекают выгоду из наших печалей, – сказал отец Майкл.

Этот отвлеченный елейный тон вызвал у Джона раздражение.

Он спросил:

– Люди с военных кораблей появляются в Кинсейле регулярно?

– Они присылают продукты и боеприпасы на управляемых лодках, которые они потом топят. Пляжные Мальчики за это охраняют наше побережье, не позволяя никому покинуть страну.

– А что еще они могут сделать? – спросил Херити. – Вы хотите отправить это безумие в другие страны? Вы, человек, принявший духовный сан!

– Я не это имел в виду, Джозеф Херити, и ты знаешь это!

– Значит, вы думаете, что наше побережье не надо патрулировать?

– Они это делают, но я не нахожу в этом ничего приятного. И я бы предоставил таким, как мистер О'Доннел, более сердечный прием, чем тот, который он описывает. – Отец Майкл с сожалением покивал головой. – Это все из-за ИРА.

– О чем вы говорите? – спросил Джон. Он чувствовал, что у него сильнее забилось сердце. Ему казалось, что к его лицу прилила кровь и бросило в жар.

Отец Майкл сказал:

– Финн Садал, наши Пляжные Мальчики, все они в основном из ИРА. Они так легко приспособились к ситуации, что я думаю, не всегда ли они пользовались нашим горем?

– Некоторые бы убили вас и за менее обидные слова, – сказал Херити.

– И вы тоже, мистер Херити? – спросил отец Майкл. Он испытующе взглянул на Херити.

– Ну вот, святой отец, – сказал Херити ровным успокаивающим тоном. – Я просто предупредил вас. Следите за своим языком, приятель.

Мальчик, который смотрел с одного говорящего на другого во время этого обмена репликами с бесстрастным лицом, вдруг отскочил к обочине дороги. Здесь он поднял камень и швырнул его вниз в деревья у конца озера. Когда камень исчез в листве, с деревьев поднялась туча грачей. Воздух наполнился резкими криками птиц, которые взвились черной спиралью и вытянулись в линию, направляясь на юг через озеро.

– Вот вам Ирландия, – сказал отец Майкл. – Крики и вопли, когда нас побеспокоят, потом мы снимаемся и идем в другое место ждать новых неприятностей.

– Значит, у вас нет правительства? – спросил Джон.

– О, все это есть, – сказал отец Майкл. – Но реальная сила у армии, а это означает власть штыков.

Мальчик вернулся к отцу Майклу, где он снова занял свою позицию, шагая сбоку, как будто никуда и не уходил. Его лицо было безмятежно. Джон подумал, что, может быть, мальчик глухой… но нет. Он выполнял устные приказы.

– Боюсь, что здесь всегда была власть штыков, – сказал отец Майкл. – Ничего не изменилось.

– А Пляжные Мальчики являются частью правительства? – спросил Джон. Он чувствовал, как О'Нейл-Внутри ждет ответа.

– У них есть винтовки, – сказал отец Майкл. – И у них есть свои люди в высших эшелонах власти.

Херити сказал:

– Нет, некоторые вещи изменились, священник. Некоторые вещи изменились очень сильно.

– Да, это факт, я согласен, – сказал отец Майкл. – Мы вернулись к феодальным временам. А также к тщетности существования, если вы понимаете, что я имею в виду.

– Ага, священник оказывается еще и поэт! – сказал Херити.

Джон взглянул на небо, так как свет вокруг них неожиданно померк. Он увидел, что с запада нагнало туч, их темная линия несла в себе предвестие дождя.

– Демократии нет, – сказал отец Майкл. – Может быть, ее никогда и не было, это слишком драгоценное сокровище, которое люди крадут, если его оставить без охраны.

– Но ведь у нас есть в Дублине единое для всей Ирландии правительство, – сказал Херити. – Скажите, отец Майкл, разве это не то, к чему мы всегда стремились? – с лукавой улыбкой он повернулся к священнику.

– Свары и подозрения остались прежними, – сказал отец Майкл. – Мы все так же разобщены.

– Не слушайте его, мистер О'Доннел, – сказал Херити. – Он всего лишь старый, выживший из ума священник.

Мальчик бросил на Херити мрачный взгляд, но заметил это только Джон.

– Это наш очень древний обычай, – сказал отец Майкл, – часть подлинного гэльского безумия. Мы разделяемся, чтобы другие могли завоевать нас. Для викингов мы были легкой добычей, потому что были слишком заняты борьбой друг с другом. Если бы мы когда-нибудь объединились против норвежцев, будь они белыми или черными, мы бы скинули их в море. – Он взглянул на Херити.

– И белокурые ирландцы вообще бы не существовали!

Херити смотрел на него, понимая намек на свое происхождение.

– Норвежцы смешали свою кровь с нашей, – сказал отец Майкл, глядя на пучки светлых волос, выглядывающих из-под зеленой шапки Херити. – Это одно из величайших бедствий истории, смешение берсеркеров с ирландцами! Мы стали великими самоубийцами – готовыми броситься на смерть во имя любой цели.

Джон посмотрел на Херити и был поражен дикой яростью, отражавшейся у того на лице. Руки Херити сжимались и разжимались, как будто он страстно желал задушить священника.

Отец Майкл, казалось, не замечал этого.

– Это была дурная смесь во всех отношениях, – сказал он. – Она сгноила общинные корни ирландцев и выродила то, что было лучшими чертами в норвежцах – их чувство товарищества.

– Замолчи, ты, безумный поп! – проскрежетал Херити.

Отец Майкл только улыбнулся.

– Обратите внимание, мистер О'Доннел, что у этой смешанной породы осталась только жадная преданность себе и развязность в использовании любых преимуществ для собственной славы.

– Вы закончили, святой отец? – задал вопрос Херити, едва владея своим голосом.

– Нет, я не закончил. Я собирался высказать мысль о том, что существовали древние связи между нами и жителями Нортамбрии, которые жили прямо в сердце этих проклятых бриттов на другом берегу. Викинги разорвали и эту связь. И если взглянуть на вещи глубже, мистер Херити, мы сделали это с собой сами, отказавшись объединиться и позволив викингам завоевать нас!

Херити больше не мог сдерживаться. Он выпрыгнул вперед, развернулся и нанес сокрушительный удар в висок отца Майкла. Священник упал на мальчика, и оба они рухнули на дорогу.

Мальчик со сжатыми кулаками попытался вскочить на ноги и, очевидно, атаковал бы Херити, но отец Майкл удержал его.

– Спокойно, парень, спокойно. Насилие не даст нам ничего хорошего.

Злость мальчика медленно унялась.

Отец Майкл тяжело поднялся на ноги, отряхнул дорожную пыль со своей черной одежды и улыбнулся Джону, не обращая внимания на Херити, который стоял со сжатыми кулаками, с пустым и вопросительным выражением на лице, как будто ожидая нападения с любой стороны.

– А это наглядный урок того, о чем я говорил, мистер О'Доннел, – сказал отец Майкл. Он обернулся и помог встать мальчику, затем посмотрел на Херити. – Теперь, когда вы показали нам всю свою силу, мистер Херити, может быть, мы пойдем дальше?

Ведя мальчика за руку, отец Майкл обошел Херити и направился дальше по дороге, которая теперь поворачивала влево через хвойные заросли и становилась более пологой.

Джон и Херити пошли следом за ним, при этом Херити свирепо глядел на спину священника. У Джона было ощущение, что Херити чувствовал себя побежденным.

– Теперь, что касается англичан, – сказал отец Майкл, как будто не было никакого перерыва, – по радио нам говорят, мистер О'Доннел, что у них там два парламента – один в Данди для шотландцев, а другой в Лидсе для галлов с юга.

– Сознание того, что у бриттов тоже чума, – пробормотал Херити, – и что они разделились на север и юг, – одна из немногих радостей, которые у нас остались.

– А что слышно из Лондона? – спросил Джон.

– Боже мой! – сказал Херити повеселевшим голосом. – В Лондоне до сих пор правит толпа, как говорят. Точно так же было бы и в Белфасте, и Дублине, если бы армия позволила этому произойти.

– Значит, в Англии нет армии?

– Что касается этого, – сказал Херити, – говорят, что они допустили анархию в Лондоне, потому что никто не хочет идти и расчищать его. Это совсем в духе бриттов, да?

– А из Ливии ничего не слышно? – спросил Джон. Он обнаружил, что ему доставляет удовольствие чувствовать, как священник и Херити соперничают за первенство.

– Кому есть дело до язычников? – спросил Херити.

– Богу есть дело, – сказал отец Майкл.

– Богу есть дело! – фыркнул Херити. – Вы знаете, мистер О'Доннел, первое, что произошло в Ирландии – это ввод ограничивающих законов. Лицензионные участки, согласие взрослых, ограничение скорости, кодекс об одежде, воскресные запреты и все такое прочее. А новый закон прост: если тебе нравится что-то, делай это.

Отец Майкл обернулся к Херити и раздраженно заметил:

– Люди все также должны заботиться о своих бессмертных душах, и не забывай это, Джозеф Херити!

– Для тебя, священник, мистер Джозеф Херити! И, может быть, ты покажешь мне теперь свою бессмертную душу? Ну-ка, покажи ее мне, папистская свинья! Покажи ее!

– Я не буду слушать такие богохульства, – сказал отец Майкл, но голос его был тихим и упавшим.

– Отец Майкл выполнял свои пастырские обязанности в Мейнуте в графстве Килдар, – сказал Херити веселым голосом. – Расскажи мистеру О'Доннелу, что случилось в Мейнуте, священник.

Джон взглянул на отца Майкла, однако священник отвернулся и шел, опустив голову, читая тихим, бормочущим голосом молитву, из которой можно было разобрать только отдельные слова: «Отче… молитва… даждь…» Потом, громче: «Господи, помоги нам обрести наше братство!»

– Братство отчаявшихся, – сказал Херити. – Это единственное братство, которое у нас сейчас есть. Некоторые ищут утешения в пьянстве, некоторые – в чем-то другом. Это все одно и то же.

Они уже почти добрались до перевала у конца долины, каменные стены изгороди были покрыты куманикой, листья которой были испещрены жучками. С левой стороны, за стенами, виднелись низкие постройки, обгорелые руины фермерского дома, инвентарь во дворе был ржавый и разбитый, столб электропередач наклонился под неестественным углом над помятой металлической крышей пристройки. Все указывало на безумство разрушения, которое Джон видел с самого первого дня своего появления здесь.

Он остановился и оглянулся в направлении, откуда они пришли. Сквозь низкие хвойные заросли он увидел кусочек озера и врезающуюся в склон линию другой дороги на противоположном берегу. Когда он посмотрел на Херити, который тоже изучал оставшуюся сзади дорогу, у Джона возникло чувство, что Херити и священник соперничают из-за него, что он, Джон Гарреч О'Доннел – это добыча, за которой охотится каждый из этих двоих.

Священник с мальчиком не остановились. Херити тронул руку Джона.

– Поспешим дальше. – В его голосе слышался испуг.

Джон пошел быстрым шагом за Херити, взглянув мимоходом на гонимые ветром облака. В воздухе чувствовался запах мокрого пепла. Дорога повернула направо, и стало холоднее, деревья по эту сторону перевала были значительно выше. Херити не замедлял шаг, пока они не поравнялись с отцом Майклом и мальчиком, вновь шагая рядом.

Дорога повернула налево вдоль выхода скальной породы, затем последовал небольшой подъем и снова спуск. Здесь находились ворота, двое с каждой стороны дороги, их побелка давно смыта дождями, сами проходы забаррикадированы высокими штабелями поваленных деревьев. За второй баррикадой справа Джону была видна заросшая колея от повозок, бегущая через поле ржи, из которого выглядывали высокие сорняки. На стойке ворот болталась побитая вывеска, некоторые буквы которой еще были видны. Проходя мимо, Джон попытался прочесть их:

– «ДЖ… ПА… официально благословленный… Преп. …М… ПО…ЕР».

– Что это за место? – спросил Джон, кивнув головой.

– Кого это интересует? – спросил Херити. – Оно умерло и исчезло.

Над дорогой здесь нависали деревья с опадающей листвой, и четверо путников, вынырнув из их тени, обнаружили дома вблизи дороги с каждой стороны. Тот, что справа, представлял из себя разбитые и обгорелые руины, однако левый выглядел нетронутым, только немного моха было на шиферной крыше, и дым не выходил из его двух труб. Даже дверь была распахнута, и внутри висел плащ, как будто хозяин только что вернулся с поля.

Джон, чувствуя приближение дождя, спросил:

– Может быть, мы укроемся здесь? – Он остановился, и остальные остановились вместе с ним.

– Вы сошли с ума? – спросил отец Майкл тихим голосом. – Разве вы не чувствуете? Это дом смерти.

Джон принюхался и почувствовал легкий запах гниения. Он посмотрел на Херити.

– Но ведь это крыша над головой, святой отец, а приближается дождь, – сказал Херити. Он вел себя так, как будто не войдет внутрь без одобрения отца Майкла.

– Здесь вокруг непогребенные тела, – сказал отец Майкл. – Возможно… самоубийцы. – Он взглянул на дорогу впереди него, затем вниз, на желтое пятно травы под стеной дома. – Впереди город, и там будет кров.

– Города стали не такими уж безопасными в наши дни, – сказал Херити. – Я собирался пойти по верхней дороге и обойти город стороной.

Джон услышал короткие резкие крики грачей за деревьями, теперь, когда они остановились, воздух казался неприятно холодным.

– Лучше идем дальше, – сказал отец Майкл. – Мне не нравится это место.

– Здесь наверняка побывали злые духи, – сказал Херити. Он обошел священника, поправляя лямки своего рюкзака. Отец Майкл и мальчик поспешили догнать его. Джон присоединился к ним, размышляя о странном характере этого обмена репликами. Еще один скрытый разговор между этими двумя. В один момент они дерутся, в следующий – приходят к какому-то секретному соглашению.

На вершине следующего холма, справа, на расчищенном месте стояли еще одни обгорелые развалины с нетронутой вывеской у въезда.

«Гостиница Шемрок».

Херити быстрым шагом подошел к въезду и заглянул за развалины.

– Задние строения все еще целы, – крикнул он. Он достал из-под куртки пистолет, зашел за руины и, вернувшись через мгновение, объявил: – Никого нет дома. Хотя воняет мочой, если вы не имеете ничего против, отец Майкл.

Когда Джон, священник и мальчик подошли к Херити, как раз начался дождь. Херити пошел вперед по грязной дорожке, гордо показывая на низкое строение без окон, появившееся перед ними с другой стороны.

– Баня и туалеты остаются! – сказал Херити. – Символы нашей цивилизации выживают. Понюхайте, отец Майкл. Пахнет мочой, но и еще кое-чем.

Отец Майкл вошел в открытую дверь обветренного строения, остальные последовали за ним. Дождь уже усилился и громко барабанил по металлической крыше над ними. Отец Майкл принюхался.

– Он чувствует это! – сказал Херити, насмешливо поглядывая на отца Майкла. – Он, как и его драгоценные викинги, мой святой отец, по запаху сена находит поселение, которое можно разграбить. Он учуял запах пивоварни и теперь думает, как было бы прекрасно ощутить этот вкус на своем языке.

Отец Майкл бросил обиженный и умоляющий взгляд на Херити, который только хихикнул.

Джон понюхал воздух. Он чувствовал запах мочи из расположенных рядом туалетов, но Херити был прав: в этой комнате чувствовался аромат пива, как будто его годами разливали на пол, оставляя впитываться. Джон огляделся. По-видимому, здесь была баня и прачечная, но теперь остались только раковины, и те кто-то почти полностью оторвал от стены. Беспорядочная куча разбитого зеленого стекла и бумаги была отодвинута в угол. В остальном пол выглядел подметенным, и только несколько занесенных ветром листьев валялись здесь и там.

Херити скинул свой рюкзак на цементный пол у двери и куда-то нырнул. Вскоре он вернулся, держа в руках, вымазанных черной влажной глиной, пять бутылок гиннессовского пива.

– Были закопаны, слава Богу! – сказал он. – Но я знаю все их штучки, когда они что-то прячут. И в этой яме еще много, достаточно, чтобы утопить все наши печали. Держите, отец Майкл! – Херити бросил темно-зеленую бутылку священнику, который поймал ее трясущейся рукой. – А вот и для мистера О'Доннела!

Джон взял бутылку, чувствуя ее холод. Он стряхнул грязь с горлышка.

– А теперь вот это! – сказал Херити, доставая из рюкзака консервный нож. – Не смущайте драгоценный напиток.

Когда Херити открыл бутылку Джона и вернул ее, Джон услышал, как О'Нейл-Внутри вопит: «Не надо! Не надо!»

«Один глоток», – подумал он. Только чтобы прочистить горло. Над перевернутой бутылкой он встретился взглядом с Херити. В глазах этого человека было оценивающее, выжидающее выражение, и он не пил, хотя отец Майкл уже успел опорожнить свою бутылку.

Джон опустил бутылку и снова встретился взглядом с Херити, улыбаясь.

– Вы не пьете, мистер Херити.

Джон вытер свои губы рукавом желтого свитера.

– Я наслаждался вашим видом и тем удовольствием, которое вам доставила гордость Ирландии, – сказал Херити. Он передал открытую бутылку отцу Майклу. – Я принесу еще. – Он совершил три ходки, выставив ряд бутылок вдоль стены – всего двадцать, со стеклом, проблескивающим между пятнами коричневой глины. – И там есть еще, – сказал Херити, вытирая бутыль и открывая ее для себя.

Джон цедил свое пиво. Оно было горьковатым и хорошо утоляло жажду. Он почувствовал поднимающееся тепло и вспомнил о рыбных консервах у себя в кармане. Он достал их наружу.

– Мы будем здесь готовить?

– То-то я удивлялся, что там выпирает, – сказал Херити. Он сделал из своей бутылки большой глоток. – Мы можем поесть позже. Сейчас наступил редкий момент для серьезной выпивки.

«Он хочет напоить меня», – подумал Джон. Отставив полупустую бутылку, он выглянул за дверь, ощущая раздраженное бормотанье О'Нейла-Внутри, его вопли, висящие где-то на краю сознания. «Почему я действую по команде О'Нейла-Внутри?» – удивленно подумал он. О'Нейл всегда был рядом, всегда наблюдал, всегда знал, что говорилось и делалось вокруг, всегда особенно внимательно следил за муками тех, кого видел. Джон при этом чувствовал, что этот О'Нейл-Внутри двигает О'Доннелом, как будто О'Нейл был кукловодом, играющим другой личностью на какой-то особой сцене. «И уж Херити-то обрадуется, когда обнаружит этого кукловода!»

– Вы пьете, как воробей, – сказал Херити, открывая другую бутылку. – В той яме на улице, наверное, целая сотня бутылок. – Он передал открытую бутылку отцу Майклу, который взял ее твердой рукой и выпил, не отрываясь от горлышка. Мальчик отполз в угол рядом с разбитой раковиной и сидел там, глядя на мужчин с угрюмым выражением ни лице.

– Я засыпаю, если выпью на пустой желудок, – сказал Джон. Он взглянул на мальчика. – И парень тоже проголодался. Вы согласны, отец Майкл?

– Оставьте священника в покое! – выкрикнул Херити. – Разве вы не видите, что он пьяница, наш отец Майкл!

Отец Майкл принял еще одну откупоренную бутылку от Херити. Взгляд священника был остекленевшим. Нетвердо держа бутылку, он содрогнулся, как будто от холода. Он посмотрел на бутылку, затем на мальчика, очевидно, пытаясь сделать выбор. Неожиданно рука его разжалась, и бутылка разбилась об пол.

– Ну и посмотрите, что вы наделали, – упрекнул его Херити.

– Хватит, – пробормотал отец Майкл.

– Это говорит не тот отец Майкл, которого я знал!

– Принеси-ка консервный нож, мальчик, – сказал отец Майкл.

Мальчик встал и извлек из кармана небольшой консервный нож с острым, как бритва, лезвием. Он передал его отцу Майклу, который взял у Джона банку консервов, открыл ее с деланной твердостью, а затем передал мальчику вместе с ножом.

Хриплым голосом отец Майкл спросил:

– У вас много таких? – он ткнул пальцем в банку в руках мальчика.

– По одной на брата.

– Мне не надо, – сказал Херити. – По крайней мере, в этой компании будет хоть один настоящий пьяница. – Он уселся рядом с неоткупоренными бутылками и положил руку на свой зеленый рюкзак. – Я – единственный человек среди вас, который может оценить исключительность такого случая. – И он начал глушить одну бутылку за другой.

Джон сел, прислонившись к стене, выбрав место так, чтобы он мог наблюдать за своими компаньонами. Мальчик взял у него еще две банки и открыл их, передав одну отцу Майклу, а вторую Джону, прежде чем вернуться в свой угол. Дождь продолжал барабанить по металлической крыше. Становилось все темнее и прохладнее.

«Мальчика что-то сильно волнует, – думал Джон. – В нем есть какой-то глубинный заряд, давление, которое вот-вот дойдет до такого предела, что взорвет его». В первый раз с тех пор, как он увидел мальчика в лодке, Джон ощутил в нем личность, туманное нечто, сотканное из обид и страхов.

Мальчик снова посмотрел на священника. Джон, последовав за его взглядом, увидел, что отец Майкл свернулся клубком в углу и заснул. С его стороны слышалось ровное сопение.

– Вы видите этого маленького сорванца? – спросил Херити тихим голосом. Джон вздрогнул и обернулся, обнаружив, что Херити наблюдал за ним и заметил его интерес к мальчику.

– Так вот, как же его могут звать? – спросил Херити. – Есть у него имя?

– Херити прикончил бутылку и откупорил новую. – Может быть, у этого грязнули и не было родителей? Может быть, его создали феи?

Мальчик смотрел на Херити неподвижным взглядом, уткнув подбородок в колени.

Казалось, что выпитое не подействовало на Херити. Он осушил новую бутылку и открыл еще одну, не спуская глаз с мальчика.

– А может, нам надо носить куртки вывернутыми наизнанку? – спросил Херити. – Если так сделать, то никакая фея не сможет идти за нами. У меня есть мысль вытряхнуть из него его имя. Какое он имеет право скрывать его от нас вот так вот?

«Голос Херити немного охрип», – заметил Джон. Тем не менее, он сидел устойчиво, голова его держалась прямо, в руках не было заметно дрожи.

– Я могу вернуть ему речь очень быстро, – сказал Херити. Он осушил очередную бутылку и аккуратно поставил ее в ряд пустых бутылок слева от себя. Оперев руку о свой рюкзак и положив на нее голову, он продолжал пристально смотреть на мальчика.

«К чему все эти разговоры о феях?» – молча удивлялся Джон. Херити, казалось, обладал своим собственным чувством реальности, своими собственными святыми и дьяволами. Трезвый Херити был человеком, суждения которого сформировались очень давно и никогда не менялись. Однако пьяный Херити, а в этот момент выпитое должно уже было подействовать на него, – это совсем другое дело. Он выглядел злым любителем поспорить, но теперь молчал… и Джон чувствовал в нем глубокую внутреннюю боль. Были ли это воспоминания? Херити, наверное, был одним из тех, кто не может утопить свои чувства в спиртном. Пиво, по-видимому, вызвало в нем жгучие воспоминания и даже сознание вины. За что же Херити чувствовал себя виновным? За то, что ударил священника?

Херити закрыл глаза. Вскоре только глубокое дыхание колыхало его тело.

Мальчик встал и, перейдя комнату на цыпочках, остановился над Херити. В правой руке он что-то держал, но в наступающих сумерках Джон не мог различить что именно.

Неожиданно, без всякого предупреждения, мальчик прыгнул на Херити, размахивая предметом, зажатым в руке, и теперь Джон увидел, что это консервный нож. Он попытался перерезать Херити горло, но ему помешал воротник куртки.

Херити, проснувшись от толчка, поймал руку с ножом и зажал ее. Они боролись молча, дикая сила юного тела, обнажившаяся в мечущейся, неудержимой ярости, ужасала своим напором.

– Ну, хватит! Я тебя отпускаю! – в голосе Херити слышались истерические нотки. Он поймал другую руку и держал обе руки мальчика, который пытался вырваться.

– Хватит, парень! Я тебе ничего не сделаю.

Отец Майкл уселся и спросил:

– В чем дело?

Голос священника, казалось, подействовал на мальчика. Он медленно затих, и хотя глаза его продолжали с ненавистью глядеть на Херити, оружие выпало из его руки, а Херити оттолкнул его в сторону, отпустив руки. Мальчик встал и попятился.

Странным образом протрезвевший Херити поднял оружие. Он осмотрел его так, как будто никогда не видел подобную вещь прежде, и потрогал свой воротник в том месте, куда пришелся удар. Затем он взглянул на мальчика и тоном искреннего раскаяния сказал:

– Прости, парень. У меня не было права вторгаться в твое горе.

– Что произошло? – спросил отец Майкл.

Херити бросил ему консервный нож, а отец Майкл поднял его к самым глазам, чтобы разглядеть.

– Держите это у себя, священник, – сказал Херити. – Ваш маленький сорванец пытался испробовать его на моем горле. – Херити начал смеяться. – Он больше мужчина, чем вы, святой отец, хотя он едва достает вам до пояса подбородком. Но если он попытается сделать это еще раз, я сломаю его, как лучину для растопки.

Мальчик подошел к отцу Майклу и сел рядом с ним, продолжая опасливо наблюдать за Херити.

– Разве я не говорил тебе, что насилием ничего не добьешься? – спросил отец Майкл. – Посмотри на Джозефа, он человек насилия, и спроси себя, хочешь ли ты стать похожим на него?

Мальчик подтянул колени и уткнулся в них лицом. Его плечи вздрагивали, хотя никакого звука не было слышно.

Наблюдая за всеми остальными, Джон почувствовал прилив необъяснимой злобы. Что за неудачники эти люди! Мальчик не смог даже убить как надо. У него были все возможности для этого, и он упустил их.

Отец Майкл положил руку на плечо мальчика.

– Страшно холодно, – сказал он. – Мы будем разводить огонь?

– Не пытайтесь быть большим глупцом, чем вы есть на самом деле, – сказал Херити. – Прижмитесь друг к другу со своим сорванцом и держите его подальше от неприятностей. Мы остаемся здесь на ночь.