13
— Возможно было либо излечиться, либо умереть, — произнёс жёлтый бог.
— Я отрекаюсь от тебя, — сказал белый бог.
— Ты не захотел того, что я предлагал тебе, — укоризненно произнёс красный бог.
— Ты заставил меня смеяться, — заметил чёрный бог.
— Нет ни одного дерева, которое являлось бы тобою, — подчеркнул зелёный бог.
— А теперь мы уходим, и только один из нас вернётся, — хором произнесли боги.
Раздалось чьё-то кашлянье.
— Почему у вас нет лиц? — спросил Дейсейн. — Вы различаетесь цветами, но безлики.
— Что? — прогромыхал резкий голос.
— Вы какие-то странные боги, — продолжал Дейсейн. Он открыл глаза и, увидев черты лица Бурдо, заметил, что тот крайне озабочен и озадачен.
— Вовсе я никакой не бог, — сказал Бурдо. — Что вы сказали, доктор Джил? Вам что, приснился новый кошмар?
Дейсейн моргнул и попытался шевельнуть руками. Ничего не получилось. Он поднял голову и посмотрел на своё тело, затянутое в смирительную рубашку. Комната пропахла вонью дезинфицирующих средств, Джасперсом и ещё чем-то прокисшим и вызывающим отвращение. Дейсейн огляделся. Он по-прежнему находился в изоляторе. Его голова упала обратно на подушку.
— Почему меня связали таким образом? — прошептал Дейсейн.
— Вы что-то сказали, сэр?
Дейсейн повторил вопрос.
— Знаете, доктор Джил, мы не хотели, чтобы вы сами себе причинили вред.
— Когда… когда меня освободят?
— Доктор Ларри сказал, что как только вы проснётесь.
— А ведь… я уже проснулся.
— Да, я вижу это, сэр. Я просто… — Негр пожал плечами и принялся расстёгивать ремни, стягивающие рукава рубашки.
— Сколько? — прошептал Дейсейн.
— Сколько вы пробыли в таком положении?
Дейсейн кивнул.
— Целых три дня с небольшим. Сейчас почти полдень.
Наконец, когда с ремнями было покончено, Бурдо помог Дейсейну сесть, расстегнул пуговицы сзади и снял рубашку.
Ему показалось, что его необычайно чувствительная кожа на спине кровоточит, а мышцы словно принадлежат другому человеку. «Это совершенно новое тело», — мелькнула мысль.
К нему подошёл Бурдо с белым халатом, накинул его на плечи Дейсейна и завязал сзади.
— Хотите, медсестра сделает вам массаж спины? — спросил Бурдо. — В двух местах кожа покраснела, и это не очень-то хорошо.
— Нет… спасибо.
Дейсейн пошевелил сначала одной, затем другой ногой. Перед глазами возникла знакомая ладонь. Его собственная. «Как может это быть его ладонь, — удивился он, — когда мышцы руки принадлежат какому-то незнакомцу?»
— Доктор Ларри сказал, что никто никогда не принимал столько Джасперса за раз, — сказал Бурдо. — Джасперс — это хорошая штука, сэр, но всем известно, что вы приняли его слишком много.
— А… Дженни…
— С ней, доктор Джил, всё в порядке. Она так беспокоилась о вас. Как и все мы.
Дейсейн шевельнул одной ногой этого незнакомца, потом другой, пока не удалось свесить их с кровати. Он посмотрел на свои колени. Они выглядели очень странно.
— Послушайте, — обратился к нему Бурдо. — Вам лучше остаться в постели.
— У меня… Я…
— Вы хотите в ванную? Лучше, если я принесу вам судно.
— Нет… я… — Дейсейн покачал головой. Внезапно он понял, что что-то не так — его тело испытывало чувство голода.
— Я голоден, — сказал он.
— Так почему вы сразу не сказали это? Вас здесь уже дожидается отличный завтрак!
Бурдо поднял чашку и поставил её перед Дейсейном. Резкий аромат Джасперса ударил в ноздри. Дейсейн протянул руку к чашке, однако Бурдо остановил его:
— Лучше, если я буду кормить вас с ложечки, доктор Джил. Вы ещё слишком слабы.
Дейсейн остался терпеливо сидеть, позволив накормить его из ложечки. Он чувствовал, как восстанавливаются силы. «Оно никуда не годится, это тело», — решил он. Психика, его внутреннее совсем не соответствовали его внешней оболочке.
Дейсейн вдруг спросил себя, а что же его тело ест помимо вездесущего Джасперса. Овсянку, подсказал ему язык. С мёдом Джасперса и сливками Джасперса.
— Вас тут дожидается один посетитель, — произнёс Бурдо, когда чашка опустела.
— Дженни?
— Нет… доктор Селадор.
«Селадор!» — Это имя взорвалось в сознании Дейсейна. Селадор доверял ему, надеялся на него. Селадор-то и выслал ему пистолет по почте.
— Вы примете его? — спросил Бурдо.
— Вы… не будете возражать, если я увижусь с ним? — спросил Дейсейн в свою очередь.
— Возражать? А почему это я должен, сэр?
«Вовсе не твои, Бурдо, возражения я имел в виду», — сказал про себя Дейсейн.
И в этот миг Дейсейна охватило сильное желание послать Селадора подальше. Как же легко было это сделать. Сантарога сможет оградить его от селадоров внешнего мира. Ему нужно только сказать об этом Бурдо, и всё будет устроено.
— Я… э-э… хочу увидеться с ним, — сказал Дейсейн. Он огляделся. Вы не поможете мне надеть халат и… есть здесь стул, на котором я мог бы?..
— А почему бы вам, сэр, не устроиться в кресле на колёсиках? Доктор Ларри специально послал за одним для вас. Он не хочет, чтобы вы перенапрягались. Вы не должны уставать, понимаете?
— Да… да, я понимаю. Кресло на колёсиках.
Бурдо ушёл за Селадором, перекатив кресло в противоположный конец комнаты к двери, ведущей в коридор. Перед Дейсейном находились стеклянные двери, выходившие на открытую веранду, освещённую солнечными лучами.
Ему показалось, что его оставили одного, бесцеремонно выставив на всеобщее обозрение, с обнажённой душой, корчившимся в судорогах страха. «А ведь я по-прежнему отягощён тяжким грузом», — мелькнула мысль. Его приводила в замешательство перспектива встречи с Селадором. Исподволь подкрадывался непонятный страх. Селадор умеет различать притворство и обман. Он сразу заметит лживую маску — среди аналитиков с ним сравниться не мог никто.
«Селадор унизит меня, — подумал Дейсейн. — Почему это я согласился принять его? Он насквозь пронзит меня взглядом, и я не смогу сопротивляться ему — мои реакции выдадут ему всё, что захочет узнать обо мне… о моей неудаче».
И в этот момент Дейсейну показалось, что стенки раковины, в которой была заключена его рассудительность, разъедены внешней мишурой и фантазиями. Селадор с резким треском раздавит её с присущей ему жизнерадостностью.
Дверь в коридор открылась.
Заставляя себя не торопиться, Дейсейн медленно повернул голову.
В дверях стоял Селадор, высокий, с резкими чертами лица, мужчина. Смуглый цвет кожи и диковатые глаза индийца в обрамлении седых волос на висках, такого же серебристо-серого цвета твидовый костюм. У Дейсейна вдруг возникло смутное чувство, что он уже видел это лицо в другой жизни этот пронизывающий взгляд из-под чалмы, в центре которой красовался кроваво-красный драгоценный камень.
Дейсейн покачал головой. «Я схожу с ума».
— Джилберт, — сказал Селадор, направляясь к нему. — Во имя Господа, что же ты сотворил с собой? — Дейсейн отчётливо слышал каждое слово, произносимое с оксфордским акцентом. — Мне сказали, что ты получил сильные ожоги.
«Итак, началось», — сказал себе Дейсейн.
— Я… мои руки и кисти, — произнёс Дейсейн. — И ещё немного лицо.
— Я прибыл только сегодня утром, — сказал Селадор. — Мы все так беспокоились о тебе, знаешь. За все эти дни — ни слова от тебя.
Он остановился перед Дейсейном, почти полностью закрыв собой обзор веранды.
— Должен сказать, что ты, Джилберт, выглядишь ужасно. Однако, кажется, у тебя на лице не осталось ни одного шрама.
Дейсейн поднёс руку к щеке. И неожиданно он почувствовал, что это его щека, а не того незнакомца. Кожа на ощупь казалась, гладкой, новой.
— Всё это место провоняло проклятым мускусным запахом, — пожаловался Селадор. — Ты не будешь возражать, если я открою эти двери?
— Нет… нет, пожалуйста, открывайте.
Дейсейн поймал себя на том, что борется с чувством, что Селадор — вовсе не Селадор: его слова уже не поражали глубиной мысли, а сам он приобрёл некую манерность, которая, насколько помнил Дейсейн, была вовсе не характерна для него. Неужели Селадор изменился?
— Чудесный солнечный день, — произнёс Селадор. — Почему бы мне не выкатить тебя на эту веранду, чтобы ты подышал свежим воздухом. Тебе это пойдёт на пользу.
Паника сжала горло Дейсейна. Эта веранда… Он почувствовал, что там его ждёт какая-то опасность. Он попытался остановить Селадора, возразить. Однако слова застревали в горле.
Селадор понял молчание за знак согласия и выкатил кресло Дейсейна за дверь. Слегка задрожал подоконник, и вот они уже на веранде.
Лучи солнца согревали Дейсейна. Его щёки щекотал лёгкий ветерок, в котором почти уже не оставалось запаха Джасперса, проясняя сознание. Дейсейн сказал:
— Разве вы не…
— Разве тебя не пьянит свежий воздух? — перебил его Селадор. Он остановился у невысокого парапета, на самом краю крыши. — Ну вот. Ты можешь восхищаться этим видом, а я присяду на этот уступ.
Селадор присел и положил одну руку на спинку кресла Дейсейна.
— Как мне кажется, к этой палате подведены специальные провода, способные улавливать все звуки, — сказал Селадор. — Однако не думаю, что они установили подслушивающее устройство и здесь.
Дейсейн ухватился за колёса, боясь, что кресло внезапно сдвинется вперёд, и он свалится с крыши. Он посмотрел вниз на асфальтированную автостоянку, газоны, цветочные клумбы, деревья. До него постепенно доходил смысл слов Селадора.
— Специальные провода… способные… — Он повернулся и увидел удивление в тёмных глазах собеседника.
— Очевидно, ты ещё не до конца пришёл в себя, — заметил Селадор. — Да это и понятно. Ты прошёл через горнило ужасных испытаний. Это очевидно. Впрочем, как только ты поправишься, я увезу тебя из этой долины. Уже в конце этой недели ты окажешься в безопасности в обычном госпитале в Беркли, где сможешь отдохнуть и поднабраться сил.
Внутри Дейсейна клокотали разные чувства, его сознание стало ареной сражения. «В безопасности. Какое ободряющее слово! Уехать из долины? Ему нельзя покидать её! Но он должен уехать. Но куда, во внешний мир? Отправиться в этот ужасный мир?»
— Тебя что, накачали наркотиками, Джилберт? — спросил Селадор. — Ты выглядишь… таким… таким…
— У меня… Со мной всё в порядке.
— Знаешь, вообще-то ты ведёшь себя довольно странно. Ты даже не спросил меня, что же мы обнаружили по тем ниточкам, которые ты нам дал.
— И что…
— Оказывается, свой бензин они получают из отходов. Что вполне нормально, если принять во внимание экономические мотивы: расчёт производится наличными с независимым производителем. Сыр и остальные продукты их кооператива, как утверждают из департамента по сельскому хозяйству, с медицинской точки зрения совершенно безвредны. Однако коллегию департамента, ведающую вопросами недвижимости, заинтересовало то, что никто, кроме сантарожанцев, не может купить собственность в долине. Может быть, они нарушают законодательство, предусматривающее борьбу против дискриминации в…
— Нет, — перебил его Дейсейн. — Они… ничего не нарушают.
— Ха! Ты рассуждаешь как человек, обнаруживший в шкафу скелет. Ну так что, Джилберт, по-твоему всё это?
Дейсейну показалось, словно он схвачен вампиром, который собирается выпить из него всю кровь. Селадора его кровь насытит, даст силы. Дейсейн покачал головой.
— Ты болен, Джилберт? Может, я утомляю тебя?
— Нет. Просто я медленно соображаю. Доктор, вы должны понять, у меня…
— У тебя остались записи, Джилберт? Возможно, я смогу прочитать твой отчёт и…
— Нет… пожар…
— Ах да! Доктор, этот Паже, говорил что-то насчёт твоего сгоревшего грузовика. Полагаю, всё сгорело?
— Да.
— Ладно, значит, теперь нам, Джилберт, придётся обойтись твоим устным рассказом. Есть ли какая-нибудь слабинка, которой мы могли бы воспользоваться для уничтожения этих людей?
Дейсейн вспомнил о теплицах — детский труд. Он вспомнил статистические данные, по которым у нескольких сантарожанцев после употребления Джасперса была разрушена психика. Он подумал о наркотическом влиянии Джасперса. О чём не думай — всюду он видел, как можно уничтожить Сантарогу.
— Должно быть ещё что-нибудь, — сказал Селадор. — Ты продержался здесь намного дольше остальных исследователей. По всей видимости, тебе предоставили возможность свободно перемещаться по долине. Я не сомневаюсь, что кое-что ты обнаружил.
«Продержался здесь намного дольше остальных исследователей», — повторил про себя Дейсейн. Эта фраза прозвучала как откровение. Он как бы участвовал в обсуждениях, где решался вопрос о его участии в этом проекте. У Дейсейна в долине живёт девушка. Может быть, это именно то, что нам нужно. Безусловно, это даёт нам основание надеяться, что он продержится дольше остальных.
«Наверное, всё так и происходило», — подумал Дейсейн. Подобная бесцеремонность вызывала у него отвращение.
— А что, в долину приезжало больше двух? — спросил Дейсейн.
— Двух? О чём ты, Джилберт?
— Так как, больше двух исследователей было здесь… до меня?
— Я не понимаю, откуда ты это…
— Так были?
— Ну, знаешь, а ты очень проницательный, Джилберт. Да, их было больше двух. Кажется, восемь или девять.
— Почему…
— Почему тебе это не сообщили? Мы хотели предупредить тебя, чтобы ты был поосторожнее, но потом посчитали, что нет необходимости пугать тебя.
— Но вы ведь считали, что они были убиты здесь… сантарожанцами?
— Все эти случаи выглядят необычайно загадочными, Джилберт. Мы вовсе не были уверены. — Селадор внимательно и испытующе посмотрел на Дейсейна, широко раскрыв глаза. — Это так, верно? Убийство. И мы в данный момент подвергаемся опасности? У тебя сохранилось то оружие, которое я…
— Если бы всё было так просто, — вздохнул Дейсейн.
— Во имя Господа, Джилберт, что же это тогда? Ведь ты наверняка что-то, обнаружил. Я возлагал на тебя такие надежды.
«Возлагал на тебя такие надежды», — повторил про себя Дейсейн. И снова эта фраза как бы открыла дверь, за которой втайне велись разговоры, решавшие его судьбу. Почему Селадор так разоткровенничался с ним? Дейсейн вдруг понял, что его поражает собеседник, внезапно утративший присущую ему глубину мысли. «Куда же делся всемогущий психоаналитик? Неужели он и в самом деле так сильно изменился?»
— Значит, вы… вы просто использовали меня, — сказал Дейсейн. Он вспомнил обвинения Эла Мардена. Марден всё это понял…
— Послушай, Джилберт, давай не будем выяснять отношения. Да, как раз перед тем, как я выехал сюда, Мейер Дэвидсон интересовался тобой. Ты помнишь Дэвидсона, агента инвестиционной корпорации? Ты, Джилберт, произвёл на него потрясающее впечатление. Он сказал мне, что уже подыскивает тебе место в своей фирме.
Дейсейн уставился на Селадора. Неужели он говорит это всерьёз?
— Ты окажешься на ступеньку выше, Джилберт, в нашем мире.
Дейсейну очень захотелось рассмеяться, но он справился с этим желанием. У него возникло странное чувство, что он порвал со своим прошлым и уже в состоянии заняться изучением той псевдоличности, того жалкого существа, которым был он сам. Тот, второй Дейсейн, ухватился бы за это предложение обеими руками. Новый же Дейсейн понимал, что в этом предложении выражено истинное отношение Селадора и его закадычных дружков к таким, как он: как к полезному, но не очень умному человеку, Джилберту Дейсейну, вспомнил он слова Паже.
— Ты уже составил мнение о Сантароге? — спросил Дейсейн. «Интересно, видел ли уже Селадор стоянку подержанных автомобилей Клары Шелер или рекламные объявления на витринах магазинов.
— Сегодня утром, дожидаясь, когда мне будет разрешено встретиться с тобой, я проехался немного по городу, — сказал Селадор.
— И как тебе показалось это место?
— Ответить откровенно? Странное местечко. Когда я спрашивал у местных жителей дорогу сюда, они отвечали отрывисто… и странно как-то. Не совсем… ну, словом, это был не английский, хотя, конечно, было множество американизмов, однако…
— У них возник и свой язык — напоминает их сыр, — заметил Дейсейн. Такой же острый и с характерным привкусом.
— Острый! Точно сказано!
— А может их назвать обществом индивидуалистов, а, что скажешь? спросил Дейсейн.
— Возможно… но в чём-то они все одинаковы. Скажи мне, Джилберт, нет ли в этом связи с решением направить тебя сюда?
— В этом?
— Я имею в виду вопросы, которые ты мне задаёшь. Должен признаться, что твоя манера говорить очень напоминает… ладно, чёрт побери, но ты говоришь, как местные жители. — Смуглокожий индиец попытался выдавить из себя улыбку. — Неужели и ты стал местным?
Вопрос человека с восточными чертами на смуглом лице и с сильным оксфордским акцентом внезапно показался Дейсейну удивительно забавным. Чтобы Селадор задавал такие детские вопросы…
Дейсейн безудержно захохотал.
Селадор расценил этот смех по-своему.
— Ну что ж, мне остаётся надеяться, что это не так.
— Людей должна интересовать прежде всего человечность, — заметил Дейсейн.
И снова Селадор не понял его.
— Да, и ты изучал сантарожанцев как превосходный психолог, каким ты и являешься. Хорошо. Ну что ж, тогда… расскажи, что же ты выяснил.
— Я скажу это иначе, — сказал Дейсейн. — Иметь свободу — это ещё не всё, нужно знать, как распорядиться ею. Существует вероятность, что, гоняясь за свободой, люди в каком-то отношении превращаются в её рабов.
— Звучит очень философски, — заметил Селадор. — Ну, а как быть нашим спонсорам, ищущим справедливости?
— Справедливости?
— Конечно, справедливости. Их заманили в эту долину и обманули. Они вложили огромные средства в неё — и никакой отдачи. А они не такие люди, кто способен стерпеть подобное отношение.
— Заманили? — переспросил Дейсейн. — Одно я знаю точно: никто в долине им ничего не отдаст. Каким образом их заманили? Кстати, каким образом им удалось приобрести право на аренду?..
— Это не является насущным вопросом, Джилберт.
— Нет, это очень важно! Каким же образом им удалось приобрести право на аренду сантароганской земли?
Селадор вздохнул.
— Ну, хорошо. Раз ты так настаиваешь. Они выиграли это право на аукционе, где распродавалась государственная собственность, предложив цену в…
— Поскольку были уверены, что никто не предложит большую, — перебил его Дейсейн и захихикал. — Неужели они не занимались изучением местного рынка?
— Они отлично знали; сколько людей здесь проживает.
— Но каких людей?
— Что ты хочешь этим сказать, Джилберт?
— Сантарога очень напоминает греческий полис, — ответил Дейсейн. — Это общество индивидуалистов, но не коллектив. Сантарожанцы — не рабы какого-нибудь муравейника, которыми можно понукать и услащать пряниками. Это настоящий полис, достаточно небольшой по размерам, чтобы удовлетворять потребности людей. Их прежде всего интересуют люди. Ну, а что касается справедливости…
— Джилберт, ты говоришь очень странные вещи.
— Выслушайте меня, пожалуйста, доктор.
— Ну, хорошо, только я надеюсь уловить смысл во всей этой… этой…
— Справедливости, — закончил за него Дейсейн. — Спонсоры, о которых вы упомянули, и правительство, которое они контролируют, больше интересует общественный порядок, чем справедливость. Они унаследовали представления от заскорузлой, давно изжившей себя системы, с которой незаметно для себя срослись. Вы хотите узнать, как сантарожанцы относятся к ним и их махинациям?
— Позволь напомнить тебе, Джилберт: именно для этого мы и направили тебя в долину.
Дейсейн улыбнулся. Обвинительный тон Селадора не пробуждал в нём угрызений совести.
— Нечестная власть, — начал Дейсейн. — Вот что думают сантарожанцы о внешнем мире: „Место, где господствует нечестная власть. Деньги и нечестная власть подчинили себе всё там“.
— Внешний мир, — повторил Селадор. — А ведь ты специально выделил это словосочетание.
— Нечестная власть — это власть без управляющего, — продолжал Дейсейн. — Выходя из-под контроля, она уничтожает самоё себя и всё вокруг. Эта цивилизация представляет собой сплошное поле сражений. Им даны различные термины: рыночное пространство, торговое пространство, суд, выборы, сенат, аукцион, забастовка — но всё равно они остаются полем сражений. И это нельзя отрицать: каждый возьмётся за оружие, если будет брошен клич войны.
— Я уже начинаю верить, что ты защищаешь этих сантарожанских мошенников, — заметил Селадор.
— Конечно, я защищаю их! С моих глаз здесь спала пелена, мешавшая мне всё ясно видеть! Ведь я продержался намного больше, чем вы рассчитывали, верно? Вы ведь возлагали на меня такие надежды! Как вы можете быть таким наивным?!
— Вот что, Джилберт!.. — Селадор встал и посмотрел на Дейсейна сверкающими глазами.
— Вы знаете, что я понял, что на самом деле я понял? — спросил Дейсейн. — Справедливость! Вы всё так чертовски хотите спрятать за ширмой справедливости и законности свою ложь! Вы говорите мне…
— Доктор Джил? — из дверей на веранду донёсся голос Бурдо.
Дейсейн облокотился о левую сторону кресла и оттолкнулся правым колесом. Кресло завертелось на месте. В ту же секунду Дейсейн увидел Бурдо, стоявшего у открытых стеклянных дверей на веранду, и почувствовал, как его кресло обо что-то ударилось. Он повернул голову в сторону Селадора и успел увидеть, как его ноги исчезают за краем крыши. А потом раздался долгий отчаянный, душераздирающий вопль, а затем глухой удар о землю, звука которого Дейсейн никогда раньше не слышал. Его чуть не стошнило.
Бурдо внезапно оказался рядом с ним. Свесившись через парапет, он посмотрел вниз.
— О Господи! — пробормотал Бурдо. — О Господи, какой ужасный случай!
Дейсейн поднял руки и взглянул на них — свои руки. „Я ведь слишком слаб для того, чтобы это сделать, — попытался уверить себя он. — Я ещё не выздоровел окончательно. Я слишком слаб!“
