В 1863 году начался очередной мятеж в Польше. Позже западными, польскими (из-за извечной ненависти к России) и советскими (в силу классовой теории) историками этот мятеж будет представлен как народное восстание польского народа против гнета российского царизма. Но на самом деле все было далеко не так. Никакого народного восстания против «царского гнета» не было и в помине. А что же было? А было следующее. После отмены крепостного права на всей территории Российской империи польская шляхта, ранее паразитировавшая на эксплуатации своих крестьян, оказалась без привычной кормушки. Главным лозунгов мятежником была полная независимость Польши в границах 1772 года «от можа до можа», то есть от Балтийского до Черного моря, с включением в ее состав территорий, населенных русскими или немцами. Православные же крестьяне должны были кормить оголодавшую шляхту. Кое-какие оставшиеся у них земли привыкшие жить роскошно польские шляхтичи быстро промотали и остались без средств к существованию. Что им было делать дальше? Идти трудиться, но не на тех напали! Выход был один – устроить бузу против России, обвинив ее во всех грехах, и ждать помощи Запада. Именно поэтому «народное восстание» началось весьма странно – с нападений (в лучших традициях американских вестернов!) на поезда с грузом, идущие через Польшу в Европу и обратно в Россию. Многочисленные грабившие поезда банды весьма жестко конкурировали, и нередко между ними вспыхивали настоящие войны. В Польшу были введены войска, поезда взяты под охрану, заодно вырублен весь лес вдоль железных дорог, чтобы исключить опасность нападений. «Восстание» сразу же пошло на убыль. Часть бандитствующей шляхты была перебита, часть переловлена и отправлена на перевоспитание в Сибирь, остальные бежали на Запад, где объявили себя политэмигрантами.

Что касается европейских держав, то польские события были сразу же использованы ими для политического давления на Россию. Им было чего опасаться! После отмены крепостного права и начала полного реформирования госаппарата Российская империя стала развиваться дотоле невиданными темпами. Одновременно русская армия, а за ней и купцы двинулись в среднеазиатские пределы, быстро приближаясь к границам Индии, а русские эскадры активно осваивали Дальний Восток и Тихий океан.

Первым о своей «заинтересованности» в польском вопросе заявил Наполеон III. Одновременно папа Пий IX призывал всех католиков в мире помочь Польше, то есть к новому крестовому походу.

В апреле 1863 года послы трех держав (Англии, Франции и Австрии) вручили российскому вице-канцлеру князю Горчакову три согласованные ноты, требуя для Польши «реформ» и восстановления конституции. Князь ответствовал послам устно:

— С нашими внутренними делами мы как-нибудь управимся сами… К тому же, полагаю, вам известно, что главные устроители смуты обретаются не в Мазовецких лесах, а в Лондоне и Париже.

Английский посол Нэпир вздернул подбородок:

— Но ведь поляки отстаивают свою свободу!

На что князь небрежно махнул рукой:

— Ах, оставьте эти ваши выдумки! Инсургенты во всеуслышание объявили своею целью восстановление Польши в границах 1772 года, включая Смоленск и Киев… Так что, милорд, не надо газетных лозунгов.

Настал июнь, и послы вручили Горчакову три новые ноты, еще более жесткие. По сути, России навязывался выбор: либо принять диктуемые ей условия, либо новая война со всей Европой… Времени для обдумывания уже почти не было.

Российская армия спешно готовилась к большой войне. Не отставал и флот. На Балтике быстрыми темпами возводили новые укрепления, модернизировали форты Кронштадта. В марте 1863 года была утверждена программа строительства новых броненосных кораблей. Из Англии были отозваны на Балтику стоявшие там в ремонте клипера «Алмаз» и «Жемчуг», которые получили приказ крейсировать у курляндских берегов от Либавы до Полангена, чтобы пресечь доставку оружия мятежникам. С открытием навигации в сторожевую службу к ним присоединился и броненосный фрегат «Генерал-адмирал» под флагом контр-адмирала Ендогурова. Моряки горели желанием послужить Отечеству в столь не простой для него час.

Тем временем в США полным ходом шла Гражданская война. Южные штаты желали отделиться от северных и создать собственную конфедерацию, сохранив рабовладельчество. Армия северян терпела поражение за поражением. Появление «Конфедеративных Штатов» казалось реальным. Сопротивление Севера было почти подавлено. У берегов Америки крейсировала англо-французская эскадра, готовая высадить прямо в Нью-Йорк пятитысячный десант.

Канцлер Горчаков был обеспокоен этой ситуацией. Посланнику в США барону Стеклю он писал так: «Ваша нация явила доказательства политической честности, которая дает вам право на уважение и признательность всех правительств, заинтересованных в мире на море, а начала права восторжествовали бы над силой в международных отношениях, для спокойствия вселенной, прогресса цивилизации и блага человечества».

В этой ситуации к канцлеру князю Горчакову и прибыл американский посол Баярд Тейлор:

— Президент Линкольн выражает вам свои самые дружеские чувства. Увы, но наше положение ужасно, и мы просим вашей помощи, хотя бы дипломатической.

Горчаков выдержал паузу.

— Мы испытываем к американцам самые теплые чувства. Между нашими державами много общего. Я передам вашу просьбу государю. Думаю, что он примет мое сообщение благосклонно.

Тейлор выразил благодарность Горчакову. Тот пожал руку американского дипломата:

— Нам не нужны Северные и Южные штаты – нас устроят только Соединенные Штаты Америки! Да хранит Бог вас и вашу страну!

После встречи с Горчаковым Тейлор отписал в Вашингтон: «…Только Россия с самого начала поддерживала вас и впредь будет поддерживать… Можете положиться на то, что она не изменит своей позиции. Но мы просим вас разделаться с затруднениями. Не могу выразить вам, как глубоко наше беспокойство, как серьезны наши опасения».

Именно в это время в Царское Село и прибыл управляющий Морским министерством адмирал Николай Карлович Краббе.

Уставший от нескончаемой политической нервотрепки Александр был визитеру рад. Краббе славился умением рассказать пикантный анекдот, которых знал бесчисленное множество.

Но на сей раз вице-адмиралу было не до фривольных историй.

— Ваше величество, – начал Краббе, – ситуация с Европой такова, что для разрешения кризиса в свою пользу у нас есть единственное средство!

— Какое же? – сразу напрягся Александр II.

— Флот!

– ?!!

Откашлявшись в кулак, вице-адмирал доложил уже обстоятельно:

— На Балтике у нас имеются вполне современные корабли. Нам остается лишь сформировать из них эскадру, тайно вывести ее в Атлантический океан и перерезать английские коммуникации. Одновременно это же проделает на Дальнем Востоке и эскадра Попова.

Англия желает воевать! Пожалуйста! Но только не так, как это видят в Лондоне, а так, как это выгодно нам! Отныне война будет не в Крыму, а на океанских торговых путях, где мы произведем полный погром. Как показал опыт конфедератского крейсера «Алабама», крейсера-каперы могли нанести огромный вред торговле и военному флоту неприятеля. Посмотрим, кто первый повернет свои оглобли назад! Пойдут ли англичане на такие жертвы ради каких-то поляков!

Александру предложение пришлось по душе.

— Где же будут базироваться наши эскадры?

— В Америке!

— А как отнесутся к этому американцы?

— Президент Линкольн будет счастлив. Наше присутствие не допустит вмешательства Англии и Франции в Гражданскую войну Севера и Юга на стороне последнего. А вот и мои соображения в письменном виде!

В записке Краббе говорилось: «Примеры истории морских войн прежнего времени и нынешние подвиги наскоро снаряженных каперов Южных штатов служат ручательством в том, что вред, который подобные крейсеры в состоянии нанести неприятельской торговле, может быть весьма значителен. Не подлежит сомнению, что в числе причин, заставляющих Англию столь постоянно уклоняться от войны с Американскими штатами, – опасения, возбуждаемые воспоминаниями об убытках, понесенных английской морской торговлей в прошедшие войны с Америкой. Они занимают одно из первых, если не первое место, и потому я позволяю себе думать, что появление нашей эскадры в Атлантическом океане в настоящее время может иметь на мирное окончание происходящих ныне переговоров более влияния, нежели сухопутные вооружения, имеющие в особенности в отношении к Англии чисто оборонительный характер, который не угрожает жизненным интересам этой морской и коммерческой страны».

— Резонно… Резонно… – прочитав записку, кивнул Александр. – Ну с Поповым мне все ясно, но кого поставим на Атлантическую эскадру?

— Думаю, лучше Лесовского нам не найти.

— Это какой же Лесовский, дядька Степан, что ли?

— Он самый, ваше величество. Лесовский уже однажды прорывался на Дальний Восток мимо английских эскадр, имеет опыт океанских плаваний, да и в Америке только что был, знает тамошние особенности.

— Что ж, Лесовский так Лесовский! – кивнул император. – Кандидатура вполне достойная! Подробную разработку планов операций для обеих эскадр я поручаю тебе.

Разработанной адмиралом Краббе инструкцией предписывалось, с одной стороны, провести военную демонстрацию в поддержку правительства президента Линкольна, боровшегося за сохранение территориальной целостности США, а с другой – избежать блокирования наших военно-морских сил в отечественных портах в случае возникновения военного конфликта с Англией и Францией и, распределив суда эскадры на морских торговых путях, нанести максимальный вред неприятельской торговле, а в случае возможности производить и нападения на слабые места английских и французских колоний.

Вернувшись в министерство, Краббе велел звать к себе Лесовского. Встретил его, по своему обыкновению, в халате и тапках на босу ногу. Так управляющий министерством встречал тех, кого считал своими.

— Придется тебе, Степа, снова ехать в Америку, – сообщил он контр-адмиралу, почесывая волосатую грудь.

— Надо так надо! – пожал плечами старый служака. – Только дождусь первого рейсового парохода.

— На сей раз ждать никого не надо. Вот тебе секретная инструкция, читай.

Прочитав бумагу, дядька Степан поднял на Краббе изумленные глаза:

— А не шибко ли забираем?

— Самый раз! – закинул ногу на ногу Краббе, качая тапок на носке ноги. – Ты-то готов?

— Я? – еще больше удивился Лесовский. – О чем речь, конечно, готов!

— Тогда готовь корабли!

А за день до отплытия старый холостяк дядька Степан неожиданно объявил о своей женитьбе на вдове петербургского купца Софье Александровне Батищевой.

В Андреевском соборе народу набилось битком, всем не терпелось увидеть адмиральскую избранницу… И невеста явилась! Один из офицеров оставил следующее ее описание: «Очень некрасивая собой, подслеповатая, с седым пушком на верхней губе, с утиным носом и с непередаваемым “шармом” саратовской барыни…».

Кто-то из мичманов не смог удержаться и хохотнул в кулак:

— А молодой-то лет шестьдесят, никак не меньше!

— Какие шестьдесят? – возразили ему. – Самое большее – пятьдесят девять!

Медовый месяц Лесовского уместился в одну ночь. Вечером следующего дня на «Невском» уже подняли пары.

— Степушка! – едва донеслось с Петровской пристани до отошедшего катера. – Ангел мой! Береги себя!..

Ответа не последовало. Лесовский жил уже в ином мире…

В опере композитора Римского-Корсакова «Сказка о царе Солтане» есть одна из лучших тем – полет шмеля над морем. Шмель – это преображенный царевич Гвидон, и летит он через море скрытно, чтобы узнать тайны мира и отомстить обидчикам своей матери, что и проделывает с блеском. Прибавить к этому следует то, что мичман Римский-Корсаков в 1863 году в чине гардемарина был приписан к клиперу «Алмаз», включенному в секретную эскадру Лесовского. Так же как пушкинскому шмелю, нашим кораблям предстояло тайно пересечь океан, раскрыть тайные помыслы врагов и отомстить им за унижение России. То, что тема шмеля в опере Римского-Корсакова – одна из лучших, конечно же, не случайно, в ней композитор воплотил то, что пережил лично.

В состав секретной Атлантической эскадры включили все лучшее, чем располагал в то время Балтийский флот: 50-пушечные винтовые фрегаты «Александр Невский» (под началом капитана 1-го ранга Федоровского), «Пересвет» (под командой капитан-лейтенанта Копытова), корветы «Варяг» (командир капитан-лейтенант Лунд) и «Витязь» (капитан-лейтенант Кремер) и клипер «Алмаз» при командире капитан-лейтенанте Зеленом.

Уже в Америке к эскадре должен был присоединиться и фрегат «Ослябя», под началом старого соплавателя Лесовского на «Диане» Григория Бутакова. Сейчас «Ослябя» находилась в Средиземном море и должна была оттуда самостоятельно идти в Америку.

Сразу же после разговора с Краббе Лесовский был назначен младшим флагманом Балтийского флота. Дела и обязанности ему, однако, принимать было не велено.

То, что все происходило стремительно и в полной тайне, значительно усложняло подготовку. Экспедиция держалась в строжайшей тайне, о ней не знал даже генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич, на тот момент наместник в Царстве Польском. О цели похода не знали даже командиры кораблей. Командам же было объявлено, что корабли следуют на смену судам, крейсирующим у берегов Курляндии. В море они выходили в одиночку и без особой огласки. Флаг-офицером командира эскадры был назначен лейтенант Леня Семечкин, бывший студент и большой романтик. Именно он рассчитал все перемещения кораблей. Все было спланировано исключительно грамотно, а исполнено просто ювелирно. По соглашению с командирами обеих эскадр и с русским посланником в Вашингтоне капитан 2-го ранга Кроун должен был организовать в случае начала войны с Англией доставку на эскадры всех нужных припасов при помощи зафрахтованных судов, на заранее условленных рандеву.

Александр II напутствовал дядьку Степана так:

— Если какой-нибудь командир эскадры, встреченный вами, посмеет сделать оскорбление для чести нашего флага, то вступать немедленно в бой и силой поставить наглеца на место!

Инструктируя своих командиров, Лесовский слово в слово передал им напутствие императора. От себя прибавил:

— Сигнал к началу боя – боевой выстрел с «Невского»! Есть ли вопросы?

Вопросов не было.

В ночь на 18 июля Лесовский перебрался на фрегат «Александр Невский». Адмиральского флага велел не поднимать. Снявшись с рассветом с якоря, «Александр Невский» вышел в море. За ним по одному остальные.

У Ревеля к флагману присоединился фрегат «Пересвет», у Дагерорта – корветы «Варяг» и «Витязь». Последняя встреча состоялась уже в проливе Малый Бельт. Там к эскадре присоединился клипер «Алмаз», а с винтовых транспортов «Артельщик» и «Красная Горка» прямо в море пополнили запасы угля.

Только утром 26 июля, когда корабли находились в походном строю, командам было объявлено, что «Александр Невский» – флагманский корабль впервые сформированной эскадры Атлантического океана, следующей к берегам Северо-Американских Штатов. Сберегая уголь на случай боя или длительного штиля, отряд шел в основном под парусами.

Трудностей хватало. Быстрота и скрытность подготовки имела свою оборотную сторону. Из-за режима повышенной секретности эскадра отказалась даже от доставки свежего продовольствия на корабли. Корабли были плохо снабжены, команды сырые, офицеры не сплаваны, а матросы – сплошь новобранцы. Ветры и туманы изматывали нервы, а недостаток свежей пищи вскоре вызвал цингу.

Каждый командир корабля имел в своем сейфе особый засургученный пакет. Информация, хранившаяся в них, на самом деле была наисекретная! Это были указания относительно рейдерства с указанием районов крейсирования каждому из кораблей. Так, флагманский «Александр Невский» должен был, в случае начала боевых действий, пересечь пути английских судов, направляющихся из Ливерпуля с военными припасами в Южные штаты. «Пересвет» перекрывал пути судов, идущих из Англии в Вест-Индию. Корвет «Варяг» перерезал путь судов, идущих в Южную Атлантику за экватор. Корвет «Витязь» заступал путь ост-индийских судов, от мыса Доброй Надежды до острова Святой Елены, и, наконец, клипер «Алмаз» должен был сторожить район между экватором и 5° северной широты, перехватывая все суда, следующие из Европы и в Европу.

Разумеется, Лесовский понимал, что в случае войны англичане немедленно вышлют на торговые пути мощные эскадры и начнут погоню за русскими рейдерами.

Лейтенант Семечкин, не зная отдыха, постоянно обеспечивал координацию кораблей эскадры. Лесовскому он говорил так:

— Риск, конечно, огромный, ведь в случае начала войны и встречи с англичанами шансов на победу у нас никаких!

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского! – отвечал Лесовский, зябко поеживаясь на свежем ветру. – Конечно, они нас со временем, быть может, всех и переловят, но погром в их посудной лавке мы устроим первостатейный!

Эскадра на всех парах проскочила Северное море, а затем, обогнув северную оконечность Шотландии, вырвалась в Атлантику. Курс Лесовский проложил максимально в стороне от торговых путей. Несмотря на это, орудия держали в готовности к открытию огня. 24 сентября эскадра бросила якоря на Нью-Йоркском рейде. Там Лесовского уже ждал фрегат «Ослябя», пришедший туда из Средиземного моря, перекрыв все теоретические расчеты. Лесовский с особым удовольствием обнял командира «Осляби» Ивана Бутакова, своего старого и верного соплавателя на «Диане».

— Искренне рад, Иван, что вижу тебя снова! Забудем былые обиды, кто старое помянет, тому глаз вон!

— И я рад, Степан Степанович, что будем снова вместе служить Отечеству!

Из «Обзора заграничных плаваний судов русского военного флота с 1850 по 1868 год»: «Эскадра вышла из Бельта соединенно. При самом входе в Скагеррак встретились сильные противные ветра, упорно дующие в 28 июля по 3 августа. Клипер “Алмаз” значительно замедлял плавание, идя под парусами гораздо хуже других судов эскадры; поэтому начальники эскадры решился оставить его и 1 августа перестал ждать его. Через два дня, когда эскадра штилевала под парусами, увидели вдали клипер “Алмаз”, который 4 августа соединился с эскадрою на назначенном рандеву в 100 милях от норвежского берега. Но на другой день он снова отстал от эскадры.

С самого выхода в океан до прохода через Ньюфаундлендскую банку, т. е. 3 сентября, плавание эскадры сопровождалось обстоятельствами весьма трудными и утомительными, с ходом столь несоразмерным, какой оказался между быстрыми ходоками-фрегатами, далеко уступавшими им в ходе корветами. Трудность эту составляли беспрестанные дожди, перемежавшиеся с густыми туманами. Но, несмотря, однако ж, на эти неблагоприятные условия, эскадра шла соединенно до 26 августа. В ночь с 25 на 26 августа, во время дождя, был сделан сигнал “развести пары”. Но в это время туман все скрыл из вида. На другой день, когда мгла начала несколько редеть, с флагманского фрегата “Александр Невский” увидели, что фрегат “Пересвет” и корвет “Варяг” на своих местах; первый под парусами, с разведенными парами, а второй под парами и без парусов. Но корвета “Витязь” нигде не было видно.

По разлучении с “Витязем”, шли в ордере фронта и 30 августа были застигнуты попутным ветром, с пасмурностью, во время которой корвет “Варяг” в ночь на 31 августа разлучился с эскадрой. На другой день, когда ветер стих, фрегаты оставались под малыми парусами в надежде, что если “Варяг” отстал, то он подгонит. Но ожидания остались тщетными. По прибытии 13 сентября фрегатов в Нью-Йорк, здесь нашли фрегат “Ослябя”, который пришел сюда из Средиземного моря 30 августа. Того же 13 сентября прибыли на рейд корветы “Варяг” и “Витязь”, а 29 сентября и клипер “Алмаз”. До ноября месяца эскадра находилась в Нью-Йорке, где занималась разными судовыми работами, которые оказались необходимы после бурного перехода в Америку».

Одновременно с эскадрой Лесовского в Сан-Франциско была сосредоточена эскадра контр-адмирала Попова в составе корветов «Калевала», «Богатырь», «Рында», «Новик», клиперов «Абрек» и «Гайдамак».

И сегодня военно-морские историки считают трансатлантический бросок Лесовского одной из самых выдающихся океанских операций в истории мирового флота. Если бы дядька Степан более в своей жизни не совершил ничего, то и этого его плавания было бы вполне достаточно, чтобы имя его было включено в пантеон великих российских флотоводцев.

Итак, первая часть операции была осуществлена блестяще. Теперь оставалось ждать реакции тех, против кого все это затевалось. И реакция последовала!

Кончился июль, за ним август, наступил сентябрь. Из Лондона в Петербург спешил специальный курьер с ультимативной нотой. Экспресс остановился для смены паровоза в Берлине. В купе неожиданно заглянул секретарь английского посольства.

— Выходите! – хмуро объявил он. – Форин офис распорядился прервать вашу миссию.

— Что произошло?

Вместо ответа дипломат извлек из кармана свежий номер «Альгемайне цайтунг», увенчанный громадной шапкой: «РУССКОГО ФЛОТА В БАЛТИКЕ НЕТ. ОН В АМЕРИКЕ!»

Такого апперкота Англия не получала уже давно. При этом опозорена была не только разведка и дипломатия, но и военно-морской флот. Русских проморгали все. Самое страшное же было в том, что исправить сложившуюся ситуацию было уже невозможно.

Переход эскадры Лесовского был совершен столь стремительно и скрытно, что не только за границей, но и в России узнали о существовании эскадры Лесовского только… из американских газет.

Планировавшаяся ранее высадка англо-французского десанта в районе Нью-Йорка сразу же стала невозможной. Хотя объединенные силы союзников были значительно больше, от прямого столкновения с русской эскадрой они отказались.

Успешный переход нашей эскадры насмерть перепугал и нашего посла в Лондоне барона Бруннова.

Испугавшись за исход мирных переговоров с Англией, он слал панические телеграммы вице-канцлеру Горчакову. А тот в свою очередь устраивал сцены Краббе. Но толстокожего Краббе не так-то легко было взять.

— Советую вам поменьше читать английских газет и пить на ночь успокоительные капли!

Разобиженный Горчаков тут же нажаловался Александру II, обвинив Лесовского в… плохой скрытности!

Узнав об обвинении, хитрый Краббе рассказал Александру II парочку свежих пикантных анекдотов, и инцидент был исчерпан.

В служебной же записке управляющий Морским министерством написал так: «Это, быть может, синопские выстрелы были причиной падения Севастополя, но если бы выстрелы эти могли в то время раздаваться в Океане на путях английской морской торговли, то торговое сословие этой страны, имеющее на ход государственных дел то огромное влияние, о котором упоминает барон Бруннов, вероятно, столь же сильно восстало против войны с Россией, как оно всегда восставало и восстает против войны с Америкой, несмотря на то что каждый англичанин ненавидит американца более всего на свете, за исключением разве француза».

Копия записки была препровождена Александру II, на которой тот написал: «Дельно». Повздыхав, Горчакову пришлось успокоиться.

Итак, к концу сентября эскадра собралась на рейде Нью-Йорка, готовая вырваться на просторы Атлантики, перекрыв главные британские и французские морские артерии. Но хватало и проблем: по Парижской декларации, к которой присоединилась и Россия, каперство запрещалось, товары нейтральных судов и сами суда были неприкосновенны – за исключением, разумеется, военной контрабанды. На все это наслаивалось то, что американцы активно торговали с Англией и Францией через Атлантику, а также Гражданская война в самой Америке. Этими сложными правовыми аспектами пришлось заниматься флаг-офицеру лейтенанту Семечкину.

Прибытие эскадры адмирала Лесовского в Нью-Йорк произвело огромное впечатление на население города. Морской министр США Уэллес записал по этому поводу в своем дневнике: «Боже, благослови русских!»

Из американских газет: «В четверг между “Янки дудл” и “Русским медведем” совершился братский союз. Они обменялись взаимными приветствиями из уст своих пушек. Они вместе преломили хлеб и пили грог на палубе паровой яхты “Дядя Сэм”. Река Гудзон как бы слилась своими голубыми волнами со студеными водами Невы… Депутация оставила набережную в 11 часов утра. Пароход был украшен американскими флагами. Он не пошел прямо к русской эскадре, но сделал обход около английских и французских судов. Проходя мимо английского “Найла”, оркестр заиграл “Боже, храни королеву”. Но в половине гимна замолчал, вероятно, потому, что на корабле не обнаружено было ни малейшего сочувствия приветствию. Когда яхта проходила мимо французских судов, музыканты уже не хотели проиграть ни одной нотки из “Марсельезы”. Приближаясь к русским судам, пароход поднял русский флаг, и музыканты заиграли “Боже, царя храни”»… «Мы имели удовольствие переехать на “Александр Невский” на катере с сильными гребцами, которые развили свои мускулы в степях Татарии, потому что русских матросов не набирают из прибрежных жителей. Их без различия набирают из крестьян, но тем не менее из них выходят очень хорошие моряки»… Около 2 часов яхта остановилась у пристани. Начался торжественный проезд. Полные народа тротуары окаймлялись войсками. Дома разукрашены флагами. Дамы и дети в нарядных платьях занимали все окна и балконы. Народ с восторгом встречал процессию… Ратуша была убрана великолепно… Мэр встретил гостей речью: «…Мы видим в вашем Государе Императоре Александре просвещенного правителя могущественной страны, обессмертившего свое царствование одним из благороднейших дел, какие когда-либо занесет на свои страницы история (имеется в виду отмена крепостного рабства. – В. Ш.). В его подданных мы видим мужественный и предприимчивый народ, который идет быстрым шагом по пути прогресса». В Балтиморе также составлена депутация. В резолюции, данной ей, говорится: «…В то время когда другие правительства и народы, близко связанные с нами узами интереса и общим происхождением, материально и нравственно помогают восстанию на Юге, русские благородно предоставили нам неопровержимые удостоверения своего сочувствия и благорасположения…»

Наших моряков встречали как дорогих гостей. Газеты пестрели восторженными публикациями по поводу исторического визита русских в Америку. Многочисленные делегации чуть ли не ежедневно посещали корабли, неизменно выражая уважение и признательность России за поддержку американского правительства в его нелегкой и справедливой борьбе с конфедератами. Популярность русских моряков была настолько велика, что она не обошла стороной даже дамскую моду. Газеты писали, что непременными атрибутами туалетов многих американских модниц стали элементы российской морской формы: кокарды с фуражек, мундирные пуговицы и офицерские аксельбанты.

Лесовского донимали местные репортеры:

— Каковы цели вашего прихода в порты США? Может, это секрет?

— Никакого секрета нет! – отбивался дядька Степан. – Мы пришли с визитом дружбы!

Но ушлые репортеры скептически улыбались. Даже они знали, что перед российской эскадрой поставлена задача проведения военной демонстрации для поддержки федерального правительства США.

— Ваша дружба нам пришлась как нельзя кстати! – говорили они на прощание Лесовскому.

В «Астор-Хаузе» состоялись три банкета в честь русских офицеров. В здании Музыкальной академии был дан «бриллиантовый бал».

Присутствовавший на нем гардемарин Римский-Корсаков писал домой: «Нашу эскадру приняли здесь дружелюбно, даже до крайности… В военном платье на берег и показаться нельзя: не ты будешь смотреть, а на тебя будут. Будут подходить (даже дамы) с изъявлениями своего уважения к русским и удовольствия, что они находятся в Нью-Йорке…»

Перед гостиницей, где жил Лесовский, постоянно толпились горожане, солдаты, матросы. Однажды, когда к гостинице подошла процессия с оркестром и флагами обеих стран, Лесовский вышел на балкон и произнес по-английски речь, закончив ее словами:

— Я благодарю вас за оказанное гостеприимство и убежден, что мои чувства разделяются моими офицерами, командирами и всем великим русским народом…

Но не все было так безмятежно. Управляющему Морским министерством вице-адмиралу Краббе Лесовский доносил: «…Считаю нелишним успокоить Вас насчет площадной брани, которой осыпает нас одна из здешних главных газет – “Нью-Йорк геральд”. Жена редактора этой газеты, заносчивая и сварливая баба, была у меня на фрегате и жаловалась своему мужу, что она была там оскорблена. Я принял ее сам, водил по фрегату, был с ней столь же вежлив, как со множеством других дам, посещающих фрегат, представил ей секретарей нашего посольства и генерального консула барона Остен-Сакена, которые были у меня в это время… Газета эта есть отголосок английской партии».

Про самого Лесовского распространяли слухи, что он в приступе бешенства откусывает провинившимся матросам уши.

До ноября эскадра находилась в Нью-Йорке. Но корабли не стояли недвижно на рейде. Они активно плавали в американских водах, демонстрируя флаг, обучая команды и изучая новый для себя морской театр. Вначале фрегат «Александр Невский» под флагом Лесовского и с «Пересветом» и корветом «Витязем» отправился в Карибское море и Мексиканский залив, буквально кишащие английскими торговыми судами.

Фрегат «Ослябя», корвет «Варяг» и клипер «Алмаз» были при этом оставлены в портах США. Командование этим отрядом Лесовский поручил капитану 1-го ранга Бутакову. В пути отряд Лесовского разделился. «Пересвет» обошел южные порты Кубы. «Витязь» продемонстрировал Андреевский флаг в Британском Гондурасе, Гаване, порте Рояль на Ямайке, Кюрасао и Картохене. Сам Лесовский на «Александре Невском» посетил северные порты Кубы. При этом испанцы с явным удовольствием снабжали русских углем и продовольствием. Дело в том, что, с одной стороны, наши платили золотом, а с другой – испанцы всегда не терпели англичан.

Корабли отряда Бутакова также не стояли на одном месте, а постоянно перемещались вдоль Восточного побережья США. Они заходили то в крепость Моир, то в Балтимор, то в Аннаполис. Делалось это для того, чтобы англичане не могли внезапно заблокировать эскадру. Не прекращались крейсерства и на английских торговых путях. Когда в апреле 1864 года в Нью-Йорк после крейсерства у Больших Антильских островов и захода в Гавану возвратился «Пересвет», вместо него к Антильским островам отправился «Варяг».

Русские корабли посетили аванпорт Вашингтона – Александрию. Там Лесовский принял на борту фрегата «Ослябя» государственного секретаря США Сьюарда и супругу президента Линкольна. Сам Линкольн в это время болел.

В знак особого расположения к своим гостям американские власти организовали поездку группы моряков в действующую Потомакскую армию. Русские офицеры во главе с капитаном 1-го ранга Бутаковым были сердечно приняты войсками северян. Затем офицеров эскадры дружески принял главнокомандующий Потомакской армией генерал Мид. После обеда у генерала американские офицеры разобрали русских в свои палатки. В завязавшейся беседе, сообщал один из русских офицеров, федералисты с симпатией вспоминали о капитане артиллерии Раздеришине, который с дозволения нашего Военного министерства служил полгода в Потомакской армии.

В манифестацию дружбы двух народов вылилась и поездка офицеров эскадры к Ниагарскому водопаду. «По дороге, – делился своими впечатлениями один из наших моряков, – из домов и домиков, отовсюду слали нам приветствия, и флаги американский с русским и в городах, и в селах, и в отдельных хижинах, повсюду нам напоминали дружественные международные отношения».

За время пребывания в США наши офицеры и матросы обзавелись многими знакомыми, случались и романы.

Президент А. Линкольн, высоко оценивая значение визита русских кораблей, предложил Лесовскому посетить Вашингтон и другие порты атлантического побережья. Перед уходом из гостеприимного Нью-Йорка офицеры решили собрать по подписке некоторую сумму для передачи в благотворительные заведения города. В своем письме к мэру Лесовский писал: «…Прошу Вас принять прилагаемую при этом сумму 4760 долларов… с целью предложить оную на покупку топлива бедным семействам». Пожертвование было с большой благодарностью принято. «Могу Вас заверить… что граждане Нью-Йорка платят Вам тем же чувством за Ваше дружеское к ним расположение», – писал в ответном письме мэр Нью-Йорка.

А военная и политическая ситуация постепенно менялась к лучшему. Северяне одержали решающие победы над войсками Юга. О военном вмешательстве западноевропейцев не могло быть и речи. Исчез и призрак крейсерской войны России против Англии и Франции. К лету 1864 года и польский мятеж пошел на убыль.

На глазах начала разваливаться и антирусская коалиция. Первой поспешила уйти в сторону Австрия, предвидя близкую размолвку Англии и Франции и боясь принять на себя совместный удар России и Пруссии. Австрия, круто изменив свою политику, не только пошла на соглашение с Россией, но даже стала помогать усмирению мятежа в Царстве Польском.

После этого примолкли англичане. Пытаясь «спасти лицо», император Наполеон III предложил созвать конгресс для обсуждения польского вопроса. Но и эта его попытка не была принята уже ни Англией, ни Австрией. Оставшись в одиночестве, Наполеон и сам пошел на попятную. Плюс к этому у Европы появилась новая головная боль: умер датский король Фридрих III, и Пруссия начала претендовать на Шлезвиг-Гольштейн. Дело шло к войне. О Польше как-то все сразу забыли.

Когда напряженность спала, наши начали готовиться к возвращению на родину. Прощаясь с русскими моряками, мэр Бостона сказал: «Русская эскадра не привезла к нам с собою ни оружия, ни боевых снарядов для подавления восстания. Мы в них не нуждаемся. Но она принесла с собою нечто большее: чувство международного братства, свое нравственное содействие».

По возвращении в Кронштадт русские моряки были приглашены в американскую миссию, где посланник США в России генерал К. Клей сказал в своей речи: «…Россия, великая держава Востока, и Соединенные Штаты, великая держава Запада, не имея противоположных интересов, должны руководствоваться законами сближения… Из разности форм правления не следует еще антагонизма… С часа нашего рождения как нации мы всегда были друзьями. Это было в наших общих интересах».

4 июня 1864 года эскадра Лесовского покинула Нью-Йорк и 20 июля стала на якорь на Кронштадтском рейде.

«Кронштадтский вестник» писал 22 июля 1864 года в передовой статье: «Эскадра г. контр-адмирала Лесовского, состоящая из винтовых фрегатов “Ослябя”, “Пересвет” и винтового клипера “Витязь” пришла на наш рейд под парусами 20-го, в шестом часу вечера. Весь переход из Америки эскадра сделала соединенно, не заходя на пути ни в какие порты, в течение 47 дней, проведенных под парусами, за исключением нескольких часов парового плавания при входе в Английский канал и в Большой Бельт. Попутные ветры и маловетрие сопровождали эскадру, и по нескольку дней кряду она бежала, делая не менее 200 миль в сутки. Такой переход может поистине считаться прекрасным морским переходом, и наши моряки после приятной, кстати, проведенной зимы в Америке возвратились к нам бодрыми, здоровыми, веселыми и, главное, сделавшими большой успех в морском деле. На матросов с эскадры весело смотреть: это бравый и чисто морской народ, как будто бы назло тем господам, которые уверяют нас, что русский человек не имеет ни охоты, ни способности к морю».

28 июня смотр Атлантической эскадре произвел Александр II.

— Я доволен состоянием судов и команд! – заявил он по окончании смотра. – Офицеров представить к орденам, матросам по два целковых и двойную чарку! Ваше плавание – это одна из лучших страниц в истории русского флота и уж точно лучшая страница моего царствования.

В тот же день Лесовский был определен в свиту императора.

По возвращении в Кронштадт Александр II объявил Лесовскому свою особую благодарность.

На борту фрегата «Ослябя» в Кронштадте был дан торжественный банкет. На нем выступил секретарь американской миссии Генри Берг. Он заявил:

«…Между нами существует дружба, не омраченная никакими дурными воспоминаниями. Она будет продолжаться при соблюдении твердого правила не вмешиваться во внутренние дела друг друга… И тогда больше никто не увидит горящих городов и опустошенных полей, так хорошо нам знакомых сегодня, никто не услышит предсмертных криков жертв эгоистической и жестокой политики. Словом, господа, весь мир поймет, в чем заключается “таинственный союз”, существующий между Россией и Америкой…»

Потом офицеры дружно поднимали бокалы с шампанским и водкой.

Отметим, что многие из подчиненных Лесовского в дальнейшем сделали прекрасную карьеру. Так, командиры «Александра Невского» Федоровский и «Пересвета» Копытов впоследствии дослужатся до вице-адмиралов, командир корвета «Витязь» Кремер станет полным адмиралом и сенатором, командир фрегата «Ослябя» Бутаков – контр-адмиралом, командир клипера «Алмаз» Зеленый – редактором журнала «Морской сборник», а его гардемарин Римский-Корсаков – всемирно известным композитором. О чем это говорит, да о том, что на эскадре (как когда-то на «Диане») Лесовским были собраны действительно лучшие из лучших.

В 1864 году Лесовского буквально осыпали дождем наград: помимо аренды по 2000 рублей в год на двенадцать лет, ему был пожалован орден Святого Станислава 1-й степени, итальянский орден Святого Маврикия и Лазаря, французский орден Почетного легиона и гессен-дармштадтский орден Филиппа Великодушного.

Затем Лесовский был назначен командиром эскадры в Средиземном море и в качестве еще одной награды зачислен в свиту императора. Во время нахождения Лесовского на Средиземном море ему выпала печальная участь перевозить на фрегате «Александр Невский» умершего наследника престола великого князя Николая Александровича из Ниццы в Кронштадт.

В 1865 году в театре был застрелен Авраам Линкольн, а год спустя произошло и первое покушение на Александра II, к счастью неудачное.

Американцы, находясь еще под впечатлением недавней гибели своего любимого президента, решили, что время для ответного визита настало.

Флагманом для участия в визите был выбран новейший монитор «Миантонамо». Принимающую сторону возглавлял Лесовский.

Как только американские корабли встали на якорь, посланника конгресса от имени императора приветствовал контр-адмирал Лесовский, которого американские моряки прекрасно помнили по визиту русской эскадры в Нью-Йорк.

Американцев пригласили во дворец на официальный прием, американские офицеры в сопровождении Лесовского осматривали дворцы и парки Петергофа. В нижнем парке они встретили героя Севастопольской обороны Тотлебена. Из хроники визита: «Офицеры с почтением и восторгом приветствовали знаменитого инженера… Прощаясь с ним, прокричали ему трижды “Ура!”, которое слилось с неумолкаемым шумом петергофских фонтанов. На Царицыном острове американским гостям показали дуб, выросший из желудя, взятого с дуба, “осеняющего могилу Вашингтона”».

На следующий же день Александр II в сопровождении наследника и великих князей посетил американские суда. Монитор «Миантонамо» салютовал ему из башенных орудий. Так начался первый официальный визит американского флота в Россию. Впереди было знакомство со столицей. Однако до нее, конечно, был Кронштадт с его мощными фортами, доками, морской обсерваторией, богатейшей библиотекой морского клуба, почетными читателями которой стали все американские офицеры. При осмотре арсенала гости были «поражены множеством военных флагов, забранных у неприятеля и свидетельствующих о подвигах русского флота на море». 15 сентября 1866 года американская эскадра снялась с якоря и вышла в Финский залив…

В ноябре этого же года Лесовский был назначен исполняющим должность главного командира Кронштадтского порта и военного губернатора Кронштадта с оставлением в свите императора. Это была уже должность даже не вице-адмирала, а полного адмирала! Как и всегда, Лесовский трудился не покладая рук. Кроме всевозможных улучшений в морской части, он занимался и городскими делами. Именно при нем в Кронштадте появились водопровод и газовое освещение, новые хлебопекарни и общежития для семейных матросов.

В апреле 1867 года Степану Степановичу был вручен орден Святой Анны 1-й степени, а в январе 1869 года Лесовский был пожаловали в вице-адмиралы и генерал-адъютанты с оставлением в прежней должности и пожалованием прусским орденом Красного Орла.

Из воспоминаний о знаменитом адмирале: «Безупречная рыцарская честность Лесовского породила в свое время во флоте целый ряд анекдотов. По поводу преследования им хищений в порту существует рассказ о том, как он из порта в своих санях много раз вывозил краденые вещи, сам того не подозревая. Его кучер был в сговоре с некоторыми старшинами порта, и всякий раз, когда Лесовский обходил мастерские, в его сани под сиденье клали разные медные вещи, предназначавшимися ими для тайной продажи жидам.

Однажды, когда С. С. разносил у ворот какого-то шкипера, уличенного в краже казенного имущества, и страшно на него кричал, то тот будто ему ответил: “Вы сами вывозите за ворота казенные вещи” – и при этом вытащил из саней 1¹/₂-пудовую медную рулевую петлю, подав ее Лесовскому. Нечего говорить о том, что кучер и виноватые старшины были в тот же день прогнаны со службы, а сам капитан над портом после этого случая, приезжая в порт, оставлял свои сани на улице, за воротами».

В это время Лесовский (будучи в душе убежденным славянофилом) с удовольствием организует в Кронштадте Славянские обеды для членов высшего общества, проникнутых идеей создания единой славянской империи. Неизменными участниками этих обедов были и вице-адмирал Бутаков со своей супругой, другие адмиралы и флотские офицеры.

Много сил прилагал Лесовский к прекращению неприязни между двумя старыми севастопольцами – контр-адмиралом Поповым и тем же Бутаковым, с которыми, несмотря на свою куда более высокую должность, сохранял ровные товарищеские отношения. К сожалению, помирить двух незаурядных, но упрямых адмиралов ему так и не удалось.

В 1873 году внезапно умерла супруга Лесовского, та самая купчиха. Детей у них так и не было. Причина смерти Софьи Александровны нам неизвестна. Но на флоте тогда злословили, что мадам Лесовская «почила в бозе» по причине естественной старости.

А ордена продолжали сыпаться на Лесовского, что звезды с неба. За какие-то полтора года он был пожалован австрийским орденом Железной короны, награжден орденом Святого Владимира 3-й степени, «за отлично-полезные труды по управлению Морским министерством во время отсутствия управляющего Морским министерством адмирала Краббе» ему было объявлено монаршее благоволение с пожалованием шведского ордена Меча, а в начале следующего года дан орден Белого Орла.

Вот так и бывает в жизни: все рядом, смерть и награды, вечное и сиюминутная суета…

В 1876 году в жизни Лесовского произошла новая потеря – скоропостижно скончался его непосредственный начальник и близкий друг адмирал Краббе. Когда после смерти к нему на квартиру пришли сослуживцы, они были поражены царившей там спартанской нищетой. У Краббе не было даже люстры, вместо нее с потока свисал ржавый крюк… Личность Краббе не оценена до сегодняшнего дня по достоинству ни потомками, ни историками, а ведь это был далеко не самый худший руководитель нашего военно-морского флота! Да и преемника он себе подготовил достойного. На должность управляющего Морским министерством был назначен вице-адмирал Степан Степанович Лесовский.

— Лучшего главы министерства мне и не надобно! – сказал Александр II, назначая дядьку Степана на высшую военно-морскую должность.

Что касается самого Лесовского, то к своему новому назначению он отнесся довольно равнодушно:

— Что смогу – сделаю, ну а за остальное не обессудьте!

Впрочем, за дело вице-адмирал взялся всерьез. Твердую руку нового управляющего в министерстве почувствовали сразу. Если при Краббе можно было, не исполнив приказания, отшутиться или просто покаяться и это сходило с рук, то теперь такие штучки уже не проходили.

Историк пишет: «В должности управляющего Морским министерством он (Лесовский. – В. Ш.) являлся ближайшим помощником генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича в его трудах по организации морского ведомства и по постройке флота».

Начальником своей канцелярии он определил бывшего диановца контр-адмирала Пещурова. Всегда важно иметь при себе человека, в котором ты уверен и которому можешь полностью доверять.

Морское министерство находилось в стадии перманентного реформирования, и скучать не приходилось. Что касается Лесовского, то он работал почти круглосуточно.

— И зачем мне домой ездить? – говорил он Пещурову. – Туда час теряю, оттуда столько же. Да за это время я столько дел смогу переделать! Посему принимаю решение – спать в кабинете на диване, а остальное время использовать для дела!

И снова на Лесовского посыпался очередной орденский звездопад: нидерландский Дубового венка, датский Данеброга и греческий Спасителя, за одно увеличена и аренда до 4000 рублей на двенадцать лет.

— Ордена для парадов, деньги для будущей жены, ежели таковая объявится, мне же приятно лишь внимание к моей скромной особе! – говорил, складывая в коробку новые награды Лесовский, и в словах его не было никакого позерства.

Дружбу водил Лесовский со своим старым сослуживцем еще по лазаревским университетам – вице-адмиралом Григорием Бутаковым. Тот долгие годы командовал Балтийской броненосной эскадрой, держа ее в готовности к войне. Бутаков всегда подкупал Лесовского своей честностью и добродушием. Набивался в друзья к новому управляющему министерством и еще один старый сослуживец по Черному морю – контр-адмирал Иван Шестаков, но Лесовский держался с ним на расстоянии, помня давнюю любовь Шестакова к сплетням и интригам.

В это время на Лесовского начинается и самая настоящая охота петербургских невест. Приз победительнице доставался на самом деле завидный – управляющий Морским министерством всей России! Теперь адмирала упорно зазывали на балы и домашние вечера, с ним как бы случайно сталкивались на улице, его неделями сторожили в Морском собрании. Какое-то время Лесовский мужественно отбивался, но всякому сопротивлению рано или поздно приходит конец. Настал день, пал и Лесовский. Добыча досталась двадцативосьмилетней старой деве Екатерине Владимировне Вестман. Девица Вестман была пышна собой и не в меру весела. Лесовского она называла, на французский манер, «мой папá» и обожала транжирить деньги. Когда муж пытался деликатно намекнуть, что можно жить и поскромнее, она тут же срывалась в крик:

— А не для того я такая красивая и сдобная за тебя, старика, выходила, чтобы полушки считать. Жить надо одним днем и жить надо красиво!

«Эх, что-то не везет мне. Первая за копейку готова была удавиться, второй и миллиона на разгул мало! – думал теперь свои нескончаемые думы Лесовский. – Надо было, наверное, вообще, как Краббе, оставаться в холостяцком состоянии! Но что сделано, то сделано!»

В январе 1877 года Степан Степанович был назначен почетным членом Николаевской морской академии, в которую был преобразован офицерский класс, который некогда окончил адмирал.

Немало сил отдал Лесовский на восстановление родного Черноморского флота. Но многого не успел, в 1877 году началась Русско-турецкая война.

Пришлось многое импровизировать прямо на ходу. Черноморцев усилили офицерами и матросами с Балтики. Гвардейским экипажем была укомплектована Дунайская флотилия. С Балтики доставили туда и минные катера для атаки турецких мониторов.

— Ставку будем делать на крейсера-рейдеры и минные катера с шестовыми минами! – объявил Лесовский командующему Черноморским флотом адмиралу Аркасу.

Тот лишь покачал головой:

— А разве у нас есть иные варианты!

Боевые действия показали, что предположения Лесовского оправдались. Действуя по его плану, Черноморский флот, имея несравненно слабейшие силы, чем его противник, смог не только достойно противодействовать, но и наносить весьма ощутимые удары.

Заслуги Лесовского в войне с турками были оценены орденом Святого Александра Невского.

Порой адмиралу приходилось заниматься и не слишком приятными делами. Так, вскоре после победного боя парохода «Веста» участник боя лейтенант Рожественский написал пасквиль на своего командира капитан-лейтенанта Баранова, обвиняя его в подтасовке фактов. Разразился скандал. Разобравшись в ситуации, Лесовский однозначно принял сторону Баранова. Сам факт доносительства на своего командира привел адмирала в изумление:

— Что же это за офицер, который строчит подметные письмена на своего командира? Такого мерзавца надо стереть в порошок!

Но «стереть в порошок» Рожественского Лесовскому не дали. У пасквилянта нашлись влиятельные покровители. Единственно, что удалось Лесовскому, – это спровадить «правдолюбца» в Болгарию. Пройдут многие годы, и именно Рожественский впишет в историю отечественного флота его самую трагическую и позорную страницу – цусимскую. И как знать, если бы «стер в порошок» тогда бесчестного лейтенанта морской министр, может быть, и не было бы Цусимы…

Русско-турецкая война наглядно продемонстрировала преимущества мореходных броненосных кораблей.

— Настала пора строить океанский броненосный флот, а не мониторы, век которых уже кончается. Надо строить мореходные броненосцы и для Черного моря! – убежденно говорил он и великому князю, и императору.

Однако лишь 20 мая 1882 года на особом совещании в Морском министерстве получила одобрение двадцатилетняя судостроительная программа, в соответствии с которой для Черного моря предполагалось построить восемь броненосцев 1-го ранга. Лесовский и его единомышленник Григорий Бутаков настойчиво выступали за усиление Черноморского флота. Оба считали, что по своей мощи он должен быть как минимум равным турецкому. «Россия не должна играть на море той слабой роли, как в последнюю Русско-турецкую войну», – говорилось в решении совещания.

Летом 1879 года генерал-адмирал Константин Николаевич и управляющий Морским министерством вице-адмирал Лесовский совершили плавание на новейшем круглом судне «Вице-адмирал Попов» по Черному морю. Оба признали судно более чем удовлетворительным.

— Судно действительно неплохо, но уж слишком специфично, а потому дальше все же лучше строить обычные мореходные корабли! – высказал свое мнение великому князю Лесовский.

Тот был с ним согласен.

После долгих канцелярских проволочек в 1874 году была принята новая форма одежды для матросов, в комплект которой впервые вошла и ныне знаменитая тельняшка. За тельняшку дружно стояли вместе с Лесовским адмиралы Бутаков и Беренс. А потому, читатель, когда ты увидишь черно-белую флотскую тельняшку, вспомни о том, что появилась она во многом благодаря упорству нашего героя.

В один из дней к Лесовскому обратился бывший подчиненный по «Диане» капитан 1-го ранга Можайский. Предложение Можайского повергло адмирала в шок. Шутка ли, тот предлагал летательный аппарат с крыльями, хвостом и мотором.

— Я начал строить аппарат на свои средства, – рассказывал Можайский. – И надеюсь это осилить. Но двигатели для аппарата мне не осилить. Их надо заказать на заводе, и это обойдется не менее чем в пять тысяч рублей.

— Рад, Саша, твоим успехам, – почесал затылок вице-адмирал. – Признаюсь честно, я очень удивлен твоему намерению применить газовый двигатель. Хотя не знаю, как это будет выглядеть.

Лесовский обещал помощь Можайскому. И слово свое сдержал. Он самолично написал письмо министру финансов с просьбой о выделении суммы в пять тысяч рублей, но получил вежливый отказ.

Можайский пришел к своему бывшему командиру вторично.

— Больше мне надеяться, кроме вас, не на кого, Степан Степанович! – грустно сказал он. – Часть денег я нашел, но надо еще две с половиной тысячи.

И Лесовский пишет новое письмо министру финансов: «…Ввиду действительно важных в военном отношении результатов, которые можно ожидать от успешного разрешения вопроса о воздухоплавании, я снова обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбой не отказать в испрошении капитану 1-го ранга Можайскому 2500 рублей из сумм Государственного казначейства».

На этот раз ответ пришел довольно быстро. Можайского вызвали в Морское министерство, где и выдали просимую сумму. Разумеется, было бы неправильным говорить, что Лесовскому мы обязаны приоритетом в создании первого аэроплана, но то, что он реально помог в создании первого аэроплана, – это точно.

Вспомнил Лесовский и о своем толковом флаг-офицере Семечкине, который к этому времени уже успел побывать флаг-офицером у Лихачева и Бутакова, наблюдал за постройкой кораблей в США, утраивал таможенную флотилию на Балтике и коммерческий флот на Черном море.

Теперь он снова забрал капитан-лейтенанта Семечкина к себе. Тот поведал адмиралу о своем увлечении составлением планов крейсерской войны против Англии. Тема эта была близка обоим, и Лесовский велел Семечкину заняться этим делом основательно.

Семечкин предполагал, что нарушение английской морской торговли должно было подорвать мощь Англии. Ей грозили экономический кризис, безработица, голод, революция. Британия должна была лишиться подвоза хлопка из США и Вест-Индии и шерсти из Австралии, не говоря уже о русском хлебе. Англия оказывалась на пороге гибели. Предполагалось, кроме того, закупить для крейсерской войны несколько американских быстроходных пароходов.

В это время снова обостряются отношения с Англией, и инициатива Лесовского с Семечкиным Александра II весьма заинтересовала. Капитан-лейтенант незамедлительно получил высочайшую аудиенцию и был назначен руководителем экспедиции по закупке океанских крейсеров-рейдеров.

Из хроники событий: «Было решено построить в США три крейсера, а в Балтийском море снарядить для дальнего плавания фрегат “Князь Пожарский”, корвет “Аскольд” и клипер “Джигит”. Балтийские суда должны были покинуть Кронштадт одновременно, после чего “Пожарский” шел в испанский порт Виго, а корвет и клипер – в норвежский Берген. С известием о начале войны корабли приступали к операциям.

План был разработан крайне подробно. В “день Х” “Аскольд” и “Джигит” направлялись в “крейсерский круг А” к северо-западу от английских берегов, находились там двое суток, после чего медленно продвигались бы к югу и в “день Х+16” оказывались у Азорских островов. Там же в результате оказывался “Князь Пожарский” после перехода через “крейсерский круг Б” и “крейсерский круг В” у юго-западного побережья Британских островов. Одновременно три крейсера из Америки, спустя сутки после “дня Х”, шли к Азорам через “крейсерские круги” “З” и “В”, либо, если успевали изготовиться ранее, шли сперва в испанские порты и уже оттуда приступали к операциям. После трехдневной стоянки в бухте Понта-Кабьера отряд должен был вновь разделиться: часть судов отправлялась на операции в “крейсерском круге Ж” (мыс Доброй Надежды – Ла-Манш), часть – в “Л” (Англия – Нью-Орлеан), часть – “Г” (Гибралтар – США) и т. д. Далее план был расписан столь же подробно – с точками рандеву, зонами операций, портами заправки. После долгих операций корабли вновь собирались вместе у Азор на сто двадцатый день после начала войны, после чего “Аскольд” и “Джигит” уходили в Индийский океан, а остальные оперировали еще некоторое время в Атлантике, затем “Пожарский” перемещался в южную часть Тихого океана. Была четко разработана система опознавания “свой – чужой” в случаях встречи с транспортниками с углем и провизией для эскадры».

Одновременно Семечкин получил от Лесовского инструкцию, которая предписывала ему купить и снарядить в США три крейсера, организовать агентуру в портах, условиться с командирами о местах рандеву и заправок и установить связь с командиром русской Тихоокеанской эскадры контр-адмиралом бароном Штакельбергом. К письму прилагался аккредитив на 1,7 миллиона долларов.

Узнав о миссии Семечкина, английские агенты, не жалея денег, массово скупали все пароходы, годные для переоборудования в крейсера. Но Семечкину тем не менее удалось купить три корабля: «Стэйт оф Калифорния» (позднее крейсер «Европа»), «Колумбус» («Азия») и «Саратога» («Африка»). Пароходы были переоборудованы в соответствии с новыми задачами, после чего на них установили крупповские пушки. Все было готово к началу крейсерских операций, когда на Берлинском конгрессе отношения Лондона с Петербургом нормализовались и надобность в рейдерах отпала.

В 1876 году в связи с Балканским кризисом Лесовский выступил с заявлением о немедленном увеличении флота. Для Балтики он считал необходимым иметь восемь броненосцев типа «Петр Великий», что уравнивало наши силы с Германией, а на Черном море для превосходства над турками построить еще десять таких броненосцев. На всю программу Лесовский отводил восемнадцать лет, оценивая затраты в 60 миллионов рублей. Понимая, что обычный государственный бюджет этого не осилит, Лесовский просил о ежегодных экстраординарных кредитах.

На созванном императором совещании канцлер Горчаков, как всегда, призывал не нервировать англичан, военный министр Милютин называл флот «бездонной бочкой» и требовал денег для армии, а министр финансов Рейтерн печалился об отсутствии денег.

— Вам надо сократить океанские плавания, а на сэкономленные деньги и строить новые корабли!

— Я плавания сокращать не буду. Да, мы построим корабли, но к этому времени потеряем моряков! Такой флот и даром никому не нужен! – уперся Лесовский, и барон Рейтерн отступил.

По-прежнему спорили, какой флот строить. Лесовский до хрипоты доказывал:

— Когда в конце турецкой войны в Мраморное море вошла броненосная эскадра вице-адмирала Хорнби, нам нечего было ей противопоставить. Надо срочно строить океанский броненосный флот! При этом флот должен быть сбалансированным по классам кораблей и их численности

Пока спорили, любимец великого князя Константина вице-адмирал Попов протащил проект постройки несуразных круглых судов для Черноморского флота. Лесовский, Бутаков и Посьет были категорически против, но их не послушали. Попов требовал построить десятки круглых судов. Сошлись пока на двух. Как показало время, «поповки» были весьма неудачны, и к продолжению их строительства более уже не возвращались.

Отметим, что, когда в 1879 году Лесовский обращался к С. А. Грейгу с представлениями об ассигновании на броненосное судостроение экстраординарного кредита в 6 миллионов рублей, тот высказался отрицательно, фактически похоронив всю броненосную программу.

Но Лесовский не сдавался. Он снова и снова доказывает необходимость строительства мореходных броненосцев.

Когда в 1878 году началось очередное обострение отношений с Англией, на Балтике для обороны побережья срочно пришлось строить 100 малых миноносок и 50 примитивных подводных лодок Джевецкого.

— Мы опять хватаемся за вилы, когда враг уже в сенях. Не лучше ли еще у плетня пристрелить его из берданки? – говорил он.

Лесовского слушали, соглашались, но дело так и стояло на месте.

Волновали управляющего Морским министерством и вопросы Дальнего Востока. Еще в 1871 году главную базу Сибирской флотилии перенесли из Николаевска во Владивосток, но его надо срочно укреплять. Задумались об этом лишь в 1876 году. Шли споры, а не перенести ли порт в бухту Тихая.

В конце 1879 года Лесовский подготовил проект о том, что Россия должна иметь на Дальнем Востоке военно-морские силы, не уступающие японским. Решение должно было вот-вот принято Александром II, но вышло иначе.

Обычный порядок вещей нарушило небывалое доселе в России событие. 5 февраля 1880 года народоволец-террорист Халтурин взорвал резиденцию императора Зимний дворец. Заряд был заложен прямо под столовой самодержца и взорван в то время, когда император обычно обедал. Александра и его семью спасла случайность – опоздание принца Александр Гессенского, без которого императорская семья не села за обеденный стол. При взрыве погибло много обслуживающего персонала и солдат Финляндского полка. В столице было введено особое положение, и императору стало не до проекта Лесовского.

Тем временем в большой политике происходили серьезные перемены, и не в лучшую сторону. Зашевелился дотоле дремавший Китай. Дело в том, что в 1878 году с завершением завоевания китайской армией Цзо Цзунтана ранее отделившегося от Китая Синцзяна встал вопрос о возвращении ему Россией Илийского края, занятого русскими войсками еще в 1871 году. Александр II был не против вернуть край Китаю, но оговаривал это рядом условий. Китайская сторона в свою очередь требовала скорейшего вывода русских войск из Кульджи.

Переговоры завершились подписанием в сентябре 1879 году Ливадийского договора. Но Пекин договор признать отказался. Возглавлявший китайскую делегацию на переговорах Чун Хоу был арестован и приговорен к казни. В провинции Хэйлунцзян концентрировалось огромное войско императрицы Цыси. Сторонник военного конфликта министр Цзо Цзутан считал, что китайский флот превосходит по силам русскую эскадру. Китай в тот момент располагал пятнадцатью боевыми судами, но в основном деревянными канонерками малого тоннажа. Помимо этого из Англии в ближайшее время должны были подойти несколько современных кораблей береговой обороны. Впрочем, уровень подготовки команд оставлял желать много лучшего. Как всегда, тут как тут оказались англичане. В Сингапуре готовилась к военным действиям английская эскадра. Война назревала нешуточная. А войск для отражения агрессии у нас было на Дальнем Востоке кот наплакал.

— Сегодня, как никогда, нужна демонстрация морской силы! – заявил Лесовский императору. – Ведь мы так и не смогли пожать плоды победы в турецкой войне, когда английский флот встал на Босфоре. Теперь у нас есть шанс отыграться!

Именно поэтому для усиления нашего военного присутствия на Дальний Восток начала срочно снаряжаться эскадра с Балтики. Для похода на Тихий океан были определены почти все боеспособные корабли. Отметим, что если ранее там мы держали лишь небольшие отряды корветов и клиперов, то на сей раз впервые отправлялась эскадра, способная к ведению масштабных боевых действий.

С 1877 года на Тихом океане уже находился отряд контр-адмирала Штакельберга (корвет «Баян», клипера «Гайдамак» и «Всадник»). В 1878 году к ним присоединился новый клипер – , а еще год спустя клипер . Однако в начале 1879 года «Баян» вернулся на ремонт на Балтику.

В октябре того же года с Балтики вышел отряд капитана 1-го ранга Новосильцева в составе крейсера , клиперов и . Затем из Кронштадта под флагом контр-адмирала двинулся на Дальний Восток самый мощный корабль российского флота – броненосный фрегат .

Приказ идти в Тихий океан также получил и находившийся в Средиземном море броненосный фрегат . Полным ходом спешили на Тихий океан крейсера и «Забияка», клипера и . Усиленно готовился к отправке броненосный фрегат . Кроме боевых кораблей в состав эскадры вошли и вооруженные пароходы «Москва», «Петербург» и «Владивосток», ставшие вспомогательными крейсерами-рейдерами. Помимо этого эскадре подчинили и Сибирскую флотилию: клипера «Абрек» и «Гайдамак», канонерские лодки «Морж», «Соболь», «Горностай», «Нерпа», транспорты «Японец», «Маньчжур».

Разумеется, первым делом встал вопрос: кто возглавит наши военно-морские силы на Тихом океане? Вопрос первостепенный, так как от деловых качеств командующего, от его профессионализма, политического чутья и решимости зависело очень многое, если не все.

Командовавший в тот момент отрядом кораблей на Дальнем Востоке контр-адмирал Штакельберг был слишком молод, а ведших туда первый отряд пополнения контр-адмирал Асланбегов не годился по другим причинам. Во-первых, он совершенно не знал дальневосточные воды. А во-вторых, не отличался большим умом, за что имел в военно-морских кругах вполне заслуженное прозвище Бум-бум-эфенди.

Первым должность командующего Тихоокеанской эскадрой великий князь Константин предложил вице-адмиралу Шестакову, слывшего интеллектуалом и либералом. В тот момент Шестаков являлся военно-морским атташе сразу в нескольких европейских странах, но фактически безвылазно уже несколько лет отдыхал в Ницце. Лесовский ему телеграфировал. Однако Шестаков сразу же категорически отказался, ссылаясь на болезнь жены. В свое оправдание он позднее писал: «Едва ли бы собрали у китайских берегов нужную силу, если бы не было наскоро приобретенных в Америке по случаю Восточной эскадры крейсеров и не подоспел на выручку Добровольный флот. Из таких лоскутов составили эскадру, назначенную действовать в 15 тысячах миль от своих портов, на глазах завистливых иностранцев, против государства с 400-миллионным населением». Но никто и не утверждал, что плавание на Дальний Восток будет легкой прогулкой. Однако на то они и адмиралы, чтобы воевать на морях, а не сибаритствовать на курортах.

Затем должность командующего Тихоокеанской эскадрой предложили вице-адмиралу Чихачеву. Но Чихачев тоже отказался, заявив, что не верит в успех столь сложного предприятия.

Великий князь Константин упал духом. Было похоже, что адмиралы решили дружно бойкотировать задуманную операцию.

И тогда огонь взял на себя дядька Степан. Константину Николаевичу он сказал напрямую:

— Ежели нет желающих взвалить на свои плечи тихоокеанскую ношу, то я готов подставить свои!

— Но ты же, Степан Степаныч, мой морской министр, и я не имею морального права убирать тебя на более низкую должность. К тому же на кого ты оставишь министерство в разгар реформ?

— Должностями сочтемся после, сейчас главное – дело. Лучше меня кандидатуры вам, ваше высочество, все равно не найти. Я за неделю подготовил к кругосветному плаванию «Диану», я за три дня подготовил эскадру в Америку и потом скрытно привел ее в Нью-Йорк, кому, как не мне, собрать на краю света морской кулак, наконец, я, как управляющий министерством, в курсе всех политических стратагем.

— А кто же возглавит министерство? – поинтересовался Константин.

— Лучше Пещурова не найти. Он прекрасно работает как первый помощник, справится и с моей должностью, ну а что всего контр-адмирал, так это дело поправимое!

Буквально на следующий день решение великого князя Константина и Лесовского было утверждено императором.

Один из современников адмирала писал: «Отказ от этой должности (должности управляющего Морским министерством. – В. Ш.), по-видимому, был принципиальным и, во всяком случае, свидетельствует, что Лесовский не принадлежал к числу ординарных честолюбцев». Согласитесь, что по собственной воле перебраться из теплого министерского кресла на продуваемый океанскими ветрами ходовой мостик способен далеко не каждый!

В те дни в Петербурге только и говорили:

— Вот и у нас свой Диоклетиан выискался!

Но Лесовский вовсе не желал заниматься выращиванием капусты, уподобляясь знаменитому римскому императору. Он вновь заступил на передний фронт защиты Отечества, теперь в ранге начальника морских сил России в Тихом океане. В уважение заслуг Лесовского Александр II оставил его членом Государственного совета. На словах он обещал, что по возвращении Лесовскому будет возвращена его прежняя должность. Но опытный адмирал на эти обещания не обольщался, прекрасно осознавая, что больше в министерском кресле ему не сиживать. Пока он будет штормовать в океанах, в столичных коридорах многое изменится, и однозначно не в его пользу. Но разве об этом сейчас речь?

Ввиду срочности переброски корабли отправлялись на Тихий океан небольшими отрядами и в одиночку, по мере готовности. Командирам Лесовский ставил конкретную задачу – к лету 1880 года собраться в портах Японии и во Владивостоке.

Готовясь к отъезду на Дальний Восток, Лесовский назначил своего любимца Семечкина командиром новейшего клипера «Опричник» с производством в капитаны 2-го ранга. Но здесь вице-адмирала ждало горькое разочарование. За время пребывания в США Леня Семечкин вкусил власть денег и стал больше бизнесменом, чем офицером. Сейчас он задумал большой коммерческий проект и отказываться от него не собирался. В этой ситуации Семечкин повел себя крайне непорядочно. Вначале он забросал Лесовского письмами, что клипер нельзя отправлять в Тихий океан, потом достал врачебное заключение о своем нервном переутомлении и фактически дезертировал с корабля. Поведение бывшего флаг-офицера стало ударом для Лесовского, всегда нелегко разочаровываться в тех, кому ты верил и доверял… Отныне бывшего любимца он вычеркнул для себя навсегда. Предательство Лесовский не прощал. Забегая вперед, скажем, что Семечкин в своем бизнесе так и не преуспел, а обратно на флот его не приняли.

На эскадре Лесовского служил в качестве секретаря адмирала «по военно-сухопутным сношениям» известный писатель и публицист , описавший плавание в своих записках. Личность Крестовского сама по себе весьма интересная. Нам он известен прежде всего популярным телевизионным сериалом «Петербургские тайны», поставленным по его роману «Петербургские трущобы». Он объездил всю Россию, а его репортажами с Русско-турецкой войны зачитывались все от мала до велика. С войны Крестовский вернулся штабс-ротмистром и кавалером пяти орденов, причем все пять с мечами, то есть за фактическое участие в боях. Лесовский давно интересовался творчеством Крестовского и, когда был назначен командовать эскадрой на Тихий океан, предложил известному писателю и публицисту отправиться вместе с ним в качестве секретаря по «военно-сухопутным сношениям». Крестовский с радостью согласился. Итогом его плавания с Лесовским станет двухтомный труд «В дальних морях и странах», который донес до нас немало интересного о том тяжелейшем плавании.

Отметим, что старшим артиллерийским офицером на крейсере «Африка» в тот момент являлся лейтенант В. Ф. Р, будущий командир легендарного крейсера «Варяг». Впоследствии Руднев, в память о своем плавании в эскадре Лесовского, напишет очерк «Кругосветное плавание крейсера “Африка” в 1880–1883 годах».

Назначенные в плавание корабли спешно готовились, вооружались, опробовали машины, приняли запасы. 31 мая на Большом Кронштадтском рейде великий князь Константин Николаевич в сопровождении Лесовского и Пещурова провели смотр фрегатов «Светлана», «Генерал-адмирал», клиперов «Стрелок», «Пластун», «Забияка» и крейсера «Африка». Уже на следующий день «Африка» и «Забияка» покинули Кронштадт, через несколько дней и остальные.

Пришло известие, что дальневосточные начальники серьезно обеспокоены уязвимостью Владивостока и рассматривают вопрос о переносе порта в залив Святой Ольги.

— Каково ваше мнение, Степан Степанович? – спросил Константин.

— Пока сказать ничего не могу. На месте выясню и телеграфирую! Но Владивосток пока оставлять никак нельзя.

Вице-адмирал сразу принялся за дело. Перво-наперво он отправил шифрованную телеграмму контр-адмиралу Штакельбергу, чтобы тот, приняв команду над броненосными фрегатами «Минин», «Князь Пожарский», клиперами «Джигит», «Наездник», «Разбойник», «Абрек» и крейсером «Азия», прикрыл Владивосток от возможного нападения китайцев.

Вторая телеграмма полетела контр-адмиралу Асланбегову, корабли которого еще шли на Дальний Восток. По замыслу Лесовского, крейсера «Африка», «Европа», «Забияка» с клиперами «Пластун» и «Стрелок» должны были собраться в Сингапуре, дождаться там зафрахтованных судов с грузами и отконвоировать их во Владивосток.

3 июля Лесовский покинул Петербург. Из воспоминаний секретаря В. Лесовского – писателя и журналиста В. Крестовского: «Проводить С. С. Лесовского собралось на станции много родственников, друзей, знакомых и все, кто принадлежал к флоту из лиц, находившихся в Петербурге. Начальствующие и неначальствующие лица флотской службы присутствовали здесь в полной парадной форме. С. С. Лесовский отъезжал в дальний путь вместе со своей супругой Екатериной Владимировной, которая предполагала жить в Нагасаки, где, в случае нашей войны с Китаем, ей предстоял нелегкий подвиг – учредить временный госпиталь и руководить всем делом этого учреждения, в каком у нас, конечно, ощутилась бы настоятельнейшая надобность, так как русский госпиталь, в то время уже существовавший в Нагасаки, по размерам своим не мог вполне удовлетворять требованиям военного времени. С этой целью при Екатерине Владимировне отправлялась туда же Георгиевской общины сестра Стефанида, которая еще на театре последней нашей войны в Болгарии успела хорошо ознакомиться с обязанностями сестры милосердия».

Почему в столь дальнее и трудное путешествие отправилась жена Лесовского, мы не знаем. Возможно, дама захотела увидеть мир и почувствовать себя женой большого начальника, так как во всех портах адмирала, как морского министра России, неизменно принимали по высшему разряду. А может быть, причина было более банальной. Наслушавшись рассказов о любвеобильных японских гейшах и временных женах, которых покупали себе на время стоянки в японских портах наши офицеры, молодая адмиральша решила обезопасить себя от возможных неприятностей и держать ситуацию под контролем.

Что касается госпиталя в Нагасаки, то в случае необходимости его устройства заниматься им должна была та самая, предусмотрительно взятая в поездку сестра Стефанида. Что касается мадам Лесовской, то она должна была лишь столь гуманное дело олицетворять.

До вверенной ему эскадры Лесовский, со своим штабом и с супругой, добирался так: от Петербурга до Одессы поездом, от Одессы до Александрии пароходом «Цесаревич», от Александрии до Суэца снова поездом, от Суэца до Нагасаки французским пассажирским пароходом «Пей-Хо».

В то время как Лесовский торопился как можно скорее попасть на Дальний Восток, в далеких песках Средней Азии генерал Скобелев готовился к походу на неприступный дотоле Геок-Тепе, а вместе с ним и отряд моряков во главе с капитаном 2-го ранга Степаном Макаровым. Россия выходила к своим геополитическим границам…

В Нагасаки командующий эскадрой появился ровно спустя два месяца после своего отъезда из Петербурга.

Из воспоминаний секретаря Лесовского, писателя и журналиста В. Крестовского, о прибытии вице-адмирала в Нагасаки: «Сегодня наш адмирал отдал свой первый приказ по эскадре следующего содержания: “Высочайшим повелением я назначен главным начальником морских сил на Тихом океане. Вступая в исполнение должности, предписываю командиру крейсера “Африка” сегодня вечером поднять мой флаг, о чем, по вверенной мне эскадре, объявляю”.

В тот же день в помещении главнокомандующего, на крейсере “Африка”, происходило совещание высших чинов эскадры, на котором присутствовал и наш посланник в Японии К. В. Струве. Между прочим, адмирал отдал распоряжение, чтобы для наиболее удобных и быстрых сообщений с нашим поверенным в делах в Пекине были назначены два военных стационера: клипер “Наездник” в Шанхай и крейсер “Забияка” в Чифу.

В шесть часов вечера, по спуске флага, у С. С. Лесовского на верхней палубе “Африки” был сервирован обеденный стол, к которому приглашены К. В. Струве, барон Штакельберг, командиры наличных русских военных судов и некоторые другие лица. Кормовая часть палубы была в виде палатки очень изящно убрана флагами и роскошно освещена парой электрических ламп Яблочкова. Но особенно эффектен был вид этой кормы снаружи, с воды, уже темным вечером, когда мы возвращались с “Африки” на берег по неподвижной глади залива. Разноцветные стены палатки, освещенные изнутри электрическим светом, сквозившим в их щели, отражались в воде длинными радужными полосами вперемежку со столбами белого света. Эффект игры этого отражения, в данной обстановке, при такой роскошной декорации, какую представляет собою вся здешняя природа и в особенности при этой теплой, глубоко-синей и прозрачной ночи, был необычайно, волшебно прекрасен.

1 сентября. В восемь часов утра, при подъеме флагов, на бизань-мачте “Африки” впервые развился флаг главноначальствующего русских морских сил в Тихом океане. Вслед за этим с флагманского судна был сделан салют пятнадцатью выстрелами в честь японской нации. Ответ на него последовал немедленно же с 8-орудийной японской батареи, расположенной на берегу за Децимой, в самой пяте залива. При этом салюте на флагштоке батареи был поднят русский военный флаг. Засим все русские и японские военные суда вместе с английским корветом “Comus” салютовали, пятнадцатью выстрелами каждое, флагу главного начальника нашей эскадры. Гром выстрелов, разносимый горным эхом по соседним скалам и ущельям, походил на гром небесный, столь долги и эффектны были перекаты рокочущего звука благодаря условиям местности».

Долго задерживаться в Нагасаки Лесовский не стал. На «Африке» он первым делом поспешил в Чифу для встречи с адмиралами европейских эскадр в дальневосточных водах. Важно было выяснить их настроение, будут ли они в случае войны вести себя нейтрально, или же следует ждать враждебных действий. Накоротке встретился с английским вице-адмиралом Ричардом Куту. Англичанин дал понять, что ни во что вмешиваться не будет.

— Сэр, мое правительство надеется на мирный исход! – поджал он Лесовскому на прощание руку.

— Мое тоже! – принял рукопожатие дядька Степан.

С французским контр-адмиралом Дюперре повидаться не удалось, тот укатил в Пекин.

Затем Лесовский снова вернулся в Нагасаки, чтобы пообщаться с японским морским министром вице-адмиралом Еномото, а также заняться отправкой провизии и угля на зиму во Владивосток. Наскоро обсудил с Еномото российско-китайские дела и получил заверения в нейтральности Японии.

Что и говорить, в самое короткое время Лесовскому удалось собрать в единый кулак внушительную силу: два броненосных фрегата, четыре вспомогательных крейсера, шесть клиперов. Такой военно-морской силы в дальневосточных водах Россия не имела еще никогда!

Прибыв в Нагасаки, Лесовский объявил:

— Перво-наперво мы должны обезопасить Владивосток!

«Африка» шла максимальным ходом, и весь переход занял каких-то четыре дня. В заливе Золотой Рог командующего приветствовали залпами стоявшие на якорях корабли отряда Штакельберга.

С пришедших кораблей уже полным ходом сгружали 9-дюймовые нарезные пушки и 11-дюймовые мортиры для береговых батарей, морские мины и даже шесть малых миноносок. Миноноски доставили из Одессы прямо на палубах пароходов Доброфлота «Москва» и «Петербург». Не хватало складов, и имущество хранили под открытым небом. Матросы эскадры днем и ночью воздвигали укрепления. Когда поздней осенью эскадра ушла на зимовку в Японию, Владивосток уже был надежно защищен как с берега, так и с моря.

Во Владивостоке Лесовский встретился с командующим войсками Приморской области генерал-майором Тихменевым, вместе обсудили ситуацию и наметили план совместных действий. Флот брал на себя морскую оборону Владивостока и отвлечение китайской армии к побережью Желтого моря демонстрациями в Печилийском заливе, а также конвоирование транспортов с подкреплениями, когда те будут.

— Каковы наши сухопутные силы и что реально имеют китайцы? – спросил вице-адмирал местного военачальника.

— У нас в крае 12 тысяч штыков и 28 пушек, у китайцев более 40 тысяч. Сейчас наши войска сосредоточены в готовности в Благовещенске, Хабаровске и в селе Никольском, но их явно недостаточно для надежного прикрытия границы.

Лесовский увлеченно водил карандашом по карте:

— Самым оптимальным я считаю атаки на китайские порты.

— Почему? – не уловил адмиральской мысли Тихменев.

— Это отвлечет китайцев от нападения на Приморье и удержит их флот у своих портов.

— Это было бы просто замечательно! – заулыбался бородатый генерал.

— Если китайский флот прорвется к Владивостоку, то вы должны продержаться до моего подхода. Помимо всего прочего, если к нам прибудут новые войска, я планирую и высадку десанта восточнее Пекина для удара по коммуникациям армии Ли Хунчжана.

Для удобства управления Лесовский разделил эскадру на два отряда. Первый отряд возглавил контр-адмирал Штакельберг. Второй отряд – под началом контр-адмирала Асланбегова.

Свой флаг Лесовский держал на крейсере «Африка». Разумеется, адмирал понимал, что это плавание для него, скорее всего, уже последнее. Именно поэтому дядька Степан особо много времени возился с молодыми лейтенантами и мичманами. Приглашая их к себе на обед, между борщом и отбивной он старался поведать им как можно больше о том, что хотел оставить в памяти этих молодых ребят.

— Мы свое в веке девятнадцатом уже отвоевали! – говорил он, качая седой головой. – Вам же придется воевать в веке двадцатом, и войны те будут войнами машин, а значит, куда более тяжелыми и кровавыми. Перенимайте у нас, стариков, все, что может вам пригодиться, лишних знаний не бывает!

О настроении на эскадре в тот момент сохранилось свидетельство одного из мичманов: «Состав эскадры казался очень грозным, мы не только не боялись войны, но ждали ее с радостью, будучи уверены в своей силе и опытности наших руководителей». Что ж, эскадра верила в своего командующего и готова была смело идти в бой под его флагом!

Ветераны последнего плавания Лесовского оставили о нем занятные воспоминания. Вот одно из них. Клипером «Стрелок» командовал добрейший капитан 2-го ранга Андрей Карлович Деливрон, а клипером «Пластун» – свирепый капитан 2-го ранга Полянский. Оба клипера состояли в отряде младшего флагмана. Сам будучи весьма крутого нрава, Лесовский демонстративно благоволил командиру «Пластуна», считая Полянского образцом требовательности. Деливрона же, наоборот, считал либералом и мямлей. На командирских совещаниях Лесовский не уставал повторять свою любимую фразу:

— На флоте лучше иметь мягкий шанкр, чем мягкий характер! Берите пример с Полянского!

Это вызывало в командирской среде постоянные насмешки над Полянским, который на них очень нервно реагировал.

Однажды Лесовский дал Деливрону и Полянскому почти одинаковые поручения по доставке корреспонденции в примерно равноудаленные от места базирования эскадры порты. Предполагалось, что по времени корабли должны вернуться одновременно. Когда расчетное время истекло, один из клиперов, выполнив свою задачу раньше, показался вдалеке от входа на рейд.

Флаг-офицер тотчас доложил об этом обедавшему в своем салоне Лесовскому. Узнав о приходе клипера, тот промокнул усы салфеткой и одобрительно кивнул:

— Отлично! Это, разумеется, «Пластун»!

— Сейчас выясню, ваше превосходительство!

Поднявшись на шканцы, флаг-офицер обозрел приближающийся клипер в подзорную трубу и, опознав в нем «Стрелок», спустился к адмиралу вторично:

— Ваше превосходительство! На рейд входит «Стрелок»!

Ответом ему был негодующий взгляд командующего:

— Я же сказал вам, что это «Пластун»! – Адмиральский кулак с силой опустился на дубовую столешницу. – Не сметь утверждать то, что я знаю лучше вас, а будете упорствовать, посажу под арест!

Тем временем клипер вошел на рейд и поднял позывные «Стрелка». Почесав затылок, флаг-офицер в третий раз спустился к Лесовскому. На этот раз он был мудрее.

— Ваше превосходительство, – доложился лейтенант, – «Пластун» вошел на рейд, но поднял позывные «Стрелка»!

— Так-то лучше! – примирительно буркнул в ответ Лесовский и мотнул головой. – Гарсон, подавай десерт!

Ну а как относились к Лесовскому рядовые офицеры эскадры? Вообще, именно отношение офицерской молодежи к своим командующим во многих случаях дает наиболее объективную картину характеров этих адмиралов, уровень их реального авторитета среди подчиненных. Как оказалось, у нас есть весьма любопытное свидетельство. В 1909 году в Петербурге была издана книга «Кругосветное плавание крейсера “Африка” в 1880–1883 годах», подписанная литерой «Р». На самом деле автором книги являлся мичман, а потом и лейтенант Руднев, будущий командир легендарного крейсера «Варяг». Любопытно, что крейсером «Африка» в том плавании тоже командовал человек, вписавший впоследствии свою страницу в историю России, – капитан-лейтенант Алексеев, в годы Русско-японской войны 1904–1905 годов адмирал и наместник на Дальнем Востоке. Из записок Руднева видно его отношение к командующему эскадрой адмиралу Лесовскому. Так, о прибытии Лесовского на борт «Африки», которую адмирал избрал своим флагманским кораблем, он пишет следующее: «30 августа пришел в Нагасаки адмирал Лесовский со своим штабом, перебрался на крейсер “Африка”, который гордо поднял флаг уважаемого адмирала при громком салюте стоящих на рейде…»

А вот как он описывает перенос Лесовским своего флага с «Африки» на крейсер «Европа»: «Адмирал начал делать визиты, и сейчас же пошли заседания, комиссии и другие скучные вещи, по крайней мере, с точки зрения нас, стремившихся на берег. Заседания причиняли нам беспокойство, и потому мы были рады приходу крейсера “Европа”, который принял к себе весь штаб, а с ним и комиссии. Жаль только было расставаться с любимым адмиралом».

В портах Лесовский засиживаться не любил, а предпочитал всему на свете свежий морской ветер и бесконечность океана. По этой причине он всегда старался как можно больше находиться в море, причем невзирая на штормовую погоду, которую он считал лучшей школой выучки для флотской молодежи.

В начале октября Лесовский отправился вместе с Тихменевым в Никольское. Там адмирал с генералом осмотрели войска и укрепления, провели совещание с местными начальниками, уточнили места высадки предполагаемого десанта.

— Нам надо обязательно блокировать Печилийский залив, а затем атаковать важнейшие китайские порты и уничтожить тамошние арсеналы. Но блокада портов однозначно раздробит силы эскадры. Придется что-то выбирать! – качал головой Лесовский у карты китайского побережья. – Когда из России подойдут транспорты с войсками, у Сингапура их встретят мои корабли и отконвоируют к месту высадки десанта.

Одновременно деятельный вице-адмирал начал создавать угольные станции. Первую станцию – у Сингапура, вторую – недалеко от места предполагаемого десанта и, наконец, третью – на полпути между первыми двумя.

Автор исследования «Морская политика России 80-х годов ХIХ века» Р. В. Кондратенко пишет о плане обороны Лесовского так: «В письме С. С. Лесовского изложен, пожалуй, первый достаточно реальный план действий российских морских сил против Китая. Он выглядит скромнее предложенного адмиралом в августе, но в большей мере учитывает действительные возможности Восточно-Сибирского военного округа и Тихоокеанской эскадры. Поэтому, несмотря на последующую смену лиц, стоявших во главе Морского ведомства, основные идеи этого плана получили дальнейшее развитие и учитывались при выработке морской политики России на Дальнем Востоке вплоть до конца ХIХ века».

В тревожные октябрьские дни 1880 года вице-адмирала более всего волновал вопрос доставки подкреплений из России. Шифрованной телеграммой он извещает своего преемника Пещурова об энергичных приготовлениях Китая к войне, просит ускорить отправку десанта желательно до начала боевых действий, чтобы эскадра не отвлекалась на конвойные дела, требуя присылки восьми тысяч солдат.

Понимая всю сложность обстановки на Дальнем Востоке, Морское министерство сразу же начало готовить к отправке 16 пароходов. Министерство финансов выделило на переброску войск 250 тысяч рублей. Но у Александра II были сомнения, пропустят ли нас через Босфор и Суэц англичане.

А Лесовский тем временем уже договаривался в Японии о снабжении кораблей своей эскадры продовольствием и о ремонте в японских портах.

А в ноябре напряжение стало спадать. Возобновились переговоры с китайцами.

Из-за раннего похолодания Лесовский покинул Владивосток и 13 ноября ушел с основной частью эскадры в Японию. Но самый обычный переход (сколько их было на его веку!) оказался для дядьки Степана роковым.

Вот как описывает тайфун, в который попал крейсер «Европа», и трагедию с Лесовским участник событий, секретарь командующего эскадрой В. Крестовский в своей книге «В дальних водах и странах»: «Когда мы шли еще по проливу Босфор Восточный, сила северного ветра уже равнялась шести баллам. В исходе четвертого часа, пройдя мимо маяка на острове Скрыплева. взяли курс на юго-запад и поставили паруса: марсели, брамсели, кливер и фок, с которыми крейсер при 56 фунтов пару и 56 оборотах винта имел от 12¹/₂ до 13 узлов ходу.

Уже с полуночи начало нас значительно покачивать. К часу ночи 14 ноября порывы ветра стали налетать все чаще, а в половине второго сила его достигла десяти баллов при направлении от NNO. Около двух часов ночи вызвали, наконец, наверх всех офицеров и команду, чтоб убрать паруса. Но при уборке лопнули шкоты и гитовы, и одним сильным напором ветра сразу вырвало оба брамселя.

Та же участь постигла и грот-марсель, взятый на гитовы: закрепить его не представлялось уже никакой возможности, так как шторм к этому времени достиг полной своей силы (12 баллов), а реи и снасти покрылись слоями льда. Люди полезли было по вантам, но ноги их соскальзывали с обледенелых выбленок, и закоченелые пальцы лишь с крайним трудом могли держаться за снасти. Все усилия не привели ни к чему, и эти паруса так и остались у нас трепаться клочьями по воле ветра. Уже с вечера мороз доходил до 15°, а теперь он все более крепчал: вся палуба, весь мостик, поручни, борты, стекла в рубке – словом, все, что было снаружи, покрылось льдом, слои которого нарастали все толще и висели со снастей большими сталактитовыми сосульками. Иногда ветер срывал их, и они с дребезгом разбивались о встречные предметы при падении или как головешки летели через судно в море. Студеные волны то и дело хлестали через палубу, а шпигаты затягивало льдом: поминутно приходилось расчищать их, чтобы дать сток воде, переливавшейся с борта на борт. Снежная завируха и замороженные брызги неистово крутились в воздухе, били в лицо, коля его как иголками, и залепляли глаза. Наверху почти ничего не было видно, – черное небо, черные волны и масса мятущихся снежинок… Ветер и море слились в один непрерывный лютый рев, мешавший различать крики командных слов и приказаний. Судно швыряло с боку на бок и сверху вниз как щепку; при этом обнажавшийся винт каждый раз начинал вертеться на воздухе со страшною быстротой, наполняя все судно грохотом своего движения и заставляя трепетно содрогаться весь его корпус. Налетавшие валы с шумом, подобным глухому пушечному выстрелу, сильно ударяя в тот или другой борт, напирали на его швы, вследствие чего все судно скрипело и стонало каким-то тяжким продолжительным стоном, точно больной человек в предсмертной агонии. И это его кряхтенье и стоны наводили на душу тоску невыразимую… Вода в большом количестве проникла в жилую палубу и с плеском перекатывалась из стороны в сторону по коридорам и каютам. Люки закрыли наглухо, и потому внизу была духота: воздух спертый, дышится трудно… Диваны в кают-компании гуляли из угла в угол, посуда звенела и билась, офицерские и иные вещи, чемоданы, саки, коробки срывались и падали со своих мест, швырялись по полу… Держаться на ногах почти не было возможности, в особенности мне, как человеку непривычному, да и привычные-то люди наполучили себе достаточно ссадин, шишек и ушибов, между которыми иные оказались весьма серьезными. Степень крена наглядно показывали висячие лампы: угол их уклона в сторону от вертикальной линии достигал сорока градусов.

Между тем мы продолжали идти с попутным штормом под фор-марселем, фоком и кливером. Лесовский находился наверху на мостике. Вдруг большая волна, быстро и сильно накренившая судно на бок, послужила причиной того, что адмирал, не удержавшись на ногах, упал грудью на поручни, окружающие наружные края мостика. Ушиб был значителен, и хотя нашего почтенного адмирала упросили сойти вниз в его каюту, тем не менее, едва успев оправиться, Степан Степанович через полчаса опять уже был на верхней палубе. Но надо же быть несчастью! Громадный вал, вкатившийся с кормы, вдруг подхватил его на себя и бросил вперед на несколько саженей к грот-мачте. При падении адмирал ударился правым бедром об окованный медью угол одного из ее кнехтов. Когда к нему подскочили, чтобы помочь подняться, он уже не мог встать на ноги и держаться без опоры, не мог даже слегка коснуться о палубу правою ступней. На руках перенесли его в капитанскую рубку и позвали флагманского доктора В. С. Кудрина, который вместе с судовым врачом Преображенским, осмотрев ушибленное место, нашел перелом правой ноги в верхней части бедровой кости. Адмирала уложили на койку и наложили повязку; но более существенной помощи невозможно было ему подать, пока продолжалась эта неистовая буря, и можете представить себе то горестное впечатление, которое произвел этот несчастный случай на всех находившихся на судне».

Вечером 16 ноября истерзанная тайфуном «Европа» без шлюпок, без парусов и с вышибленным гака-бортом вошла в Нагасакскую бухту и бросила якорь в виду российского консульства. Адмирала в тот же вечер перевезли на берег и поместили в доме, занимаемом его супругой. На следующий день, утром, на ногу ему была наложена гипсовая повязка находящимися в Нагасаки нашими флотскими врачами под руководством доктора Кудрина. Лесовский тут же заявил, что чувствует себя уже настолько хорошо, что мог даже заниматься служебными делами, принимая доклады и делая соответствующие распоряжения. Однако на самом деле перелом бедра был очень тяжелым, и лечение предстояло весьма трудное и долгое. Об этом Кудрин честно сказал вице-адмиралу, прибавив, что лучше всего лечиться в Европе у квалифицированных врачей.

— А иначе? – мрачно поинтересовался закованный в гипс Лесовский

— Иначе вы навсегда останетесь недвижимым! – вздохнул в ответ Кудрин. – Перелом, прямо скажу, тяжелейший. Для выздоровления при самом благоприятном раскладе нужен минимум год, да и то хромать придется весь остаток жизни! С корабельной же службой вы, судя по всему, уже распрощались навсегда!

— Хорошо, я подумаю! – буркнул Лесовский и отвернулся к стене.

В тот же день дядька Степан отправил две телеграммы. Первую – в Петербург, извещая о случившемся с ним происшествии, вторую – во Владивосток с приказанием контр-адмиралу Штакельбергу срочно прибыть в нему в Нагасаки.

Когда Штакельберг прибыл, Лесовский, приподнявшись на подушках, велел ему принимать команду над эскадрой:

— Видишь, Олаф Романович, в каком я положении. Посему, как старший после меня по чину, бери власть в свои руки. А я, кажется, свое отплавал!

В феврале 1881 года Россия и Китай наконец-то подписали компромиссный , уладивший проблемы Илийского края. Но корабли оставались в японских портах до весны 1881 года, ожидая ратификации договора цинским правительством.

3 мая китайцы наконец договор ратифицировали. По этому поводу 25 мая Лесовского перевезли на «Европе» из Нагасаки в Йокогаму, где его встретил новый японский морской министр Кавамура. То было время безоблачных отношений между Россией и Японией, а потому и адмиралы встречались, как старые добрые друзья. Из Йокогамы Лесовский перебрался в Эдо, где 26 мая его посетили князья императорского дома, министры и иностранные дипломаты. 3 июня состоялась аудиенция у микадо, где вместо дядьки Степана присутствовал уже определенный Лесовским в свои преемники Штакельберг. Он же представлял Лесовского и на параде войск, и на прощальном обеде. Оба последних мероприятия были данью уважения японского правительства лично Лесовскому не только в соответствии с его официальным статусом, но и в память его давнего плавания на «Диане». Именно об этом говорил на прощальном обеде министр Кавамура. Впрочем, к такому радушному отношению к русским морякам японцев подталкивала и внешнеполитическая ситуация.

19 мая 1881 года Лесовский вместе с женой на «Европе» навсегда покинул Нагасаки. На прощальном обеде офицеры эскадры наговорили дядьке Степану так много добрых слов, что суровый моряк чуть не прослезился.

Из воспоминаний В. Крестовского: «Вскоре после полудня на “Европе” начали разводить пары. В половине второго прибыл на крейсер лоцман, американец Смит, который взялся провести наше судно по водам Внутреннего Японского моря. Полчаса спустя трапы и тенты были убраны, а еще через полчаса, ровно в три часа дня, “Европа” снялась с якоря. Машине дан был малый ход вперед.

На рейде в это время стояли “Князь Пожарский”, “Стрелок” и “Пластун”. По мере нашего к ним приближения каждое из этих судов высылало своих людей на ванты, откуда они встречали и провожали нас криками “ура” и маханием шапок. Проходя мимо, С. С. Лесовский прощался с командой каждого судна отдельно и благодарил за усердную службу. Хор музыки на нашей палубе играл наш народный гимн, а команда “Европы”, тоже стоя на вантах и отвечая троекратным “ура” на каждое прощание своих товарищей, матросов “Пожарского”, “Стрелка” и “Пластуна”, побросала, наконец, в воду свои старые шапки. Это стародавний обычай, всегда соблюдаемый нашими матросами при первом шаге возвращения в отечество из дальнего плавания. Разные японские бедняки, существующие “рейдовым промыслом” и провожавшие наше судно в своих “фунешках”, заранее зная из прежних опытов, что им предстоит пожива, взапуски бросились вылавливать плавающие шапки.

День стоял прелестный, солнечный, с легким освежающим ветерком от SW, и настроение у всех было радостное, потому что это в самом деле был наш первый шаг на пути возвращения в Россию, как вдруг наш флаг-капитан А. П. Новосильский, стоявший на мостике, сдержанным голосом заметил:

— Флаг… Боже мой!.. Флаг за кормою!

Мы обернулись. Действительно, наш судовой флаг почему-то вдруг спустился со своего места и полоскался в воздухе, медленно падая в воду. Хотя его успели поймать еще на пути падения, тем не менее многие лица омрачились. Падение флага считается дурною приметой. Но тут же нашлись и утешители, которые разъяснили, что хотя такая примета и существует, но она действительна лишь в том случае, если судно отправляется в бой; тогда это значило бы, что ему придется либо спустить свой флаг, либо погибнуть; но так как мы отправляемся не в бой, а пока только в Йокогаму, благодарить микадо за радушное гостеприимство, оказанное русской эскадре, то вся примета состоит в том, что с матроса, находившегося при флаге, следует взыскать за ротозейство, а впрочем, никто, как Бог, Его святая воля!.. На этом все и успокоились».

Последняя морская кампания старого флотоводца подошла к своему концу. Плавание эскадры Лесовского стало впечатляющей демонстрацией военно-морской мощи России на самых дальних ее рубежах. Вскоре на Балтику двинулась и основная часть эскадры. Ее повел Штакельберг. Над оставшимися на Дальнем Востоке кораблями принял команду контр-адмирал Асланбегов. Так как ситуация с Китаем нормализовалась, Морское министерство сразу стало уделять Тихоокеанской эскадре куда меньше внимания.

Кульджинский кризис уходил в прошлое… Но Петербургу было над чем задуматься. Конфликт выявил слабость наших войск вдоль границ Китая и на Дальнем Востоке. Надо было как можно быстрее заселять дальневосточные области и развивать их.

В конце 1881 года генерал-адмирал сформировал комиссию для обсуждения вопроса о будущем составе флота. В состав комиссии вошли управляющий Морским министерством Пещуров, главный командир Кронштадтского порта адмирал Козакевич, наиболее авторитетные российские адмиралы Бутаков, Лесовский, Попов, Перелешин и Шестаков.

Залечивая ногу во французском городе Люшоне, Лесовский не успевал к заседанию комиссии, поэтому он участвует в работе комиссии заочно, присылая в ее адрес записки по обсуждаемым вопросам.

Перелом ноги на самом деле оказался настолько сложным, что о полном выздоровлении не было и речи.

— Как бы хуже не стало! – только и говорили лечащие врачи.

Вернувшись в Петербург, Лесовский говорил об устройстве угольных станций в океане по пути в Тихий океан, занимался планированием Босфорской десантной операции.

По-прежнему кипели споры вокруг того, какой флот и где строить. В декабре великий князь Алексей Александрович неожиданно выступил против броненосцев. Лесовскому и Пещурову едва удалось его уговорить не принимать скоропалительных решений.

— Я понимаю, что наша промышленность еще не готова к строительству большого океанского флота! А посему надо пока строить корпуса кораблей дома, механизмы пока придется закупать в Европе. Там они лучшего качества и дешевле наших.

На встречах с Пещуровым и другими адмиралами Лесовский не уставал повторять:

— Наши морские силы слабы, и мы с трудом можем решать с их помощью внешнеполитические задачи. Меня очень волнует быстрый рост германского флота, который уже держит постоянную броненосную эскадру на Средиземном море. Морская мощь Германии – это прямая угроза Петербургу. На Черном море нам необходимо обязательное превосходство над турками. Что касается Дальнего Восток, то мне кажется, что, несмотря на сегодняшнюю опасность Китая, скоро нам придется еще столкнуться с Японией, и исход столкновения непредсказуем.

Это было, по существу, его политическим завещанием новым поколениям военно-морских руководителей России. Последнее, что он сделал в своей жизни.

Чтобы подбодрить ветерана, император Александр III вернул его в Государственный совет. Лесовский, будучи человеком дисциплинированным, на совещания приезжал, но вид его был печален. Госсовет он не любил и не без основания называл «прибежищем инвалидов». После смерти в мае 1881 года своего друга адмирала Бутакова он чувствовал себя одиноко.

— Теперь и я никому не нужный береговой кнехт! – с грустью говорил Лесовский о себе знакомым. – Все у меня уже в прошлом, впереди только ожидание смерти!

В конце 1881 года Лесовский стал полным адмиралом. В это время он формально возглавлял комиссию по пересмотру Морского устава. Но сломанная нога все больше давала о себе знать. Передвигаться теперь Лесовский мог только с помощью костыля. Всегда деятельный и энергичный, Лесовский терзался откровенной беспомощностью. Это выводило его из себя. Порой доходило до слез, и адмирал, матерясь, швырял свой костыль, чтобы потом упасть самому. Помогая адмиралу, теперь его всегда сопровождали два матроса.

Начались и другие осложнения. Как это обычно бывает, беда не приходит одна. Больной старый муж начал тяготить молодую жену, и дома все чаще начали возникать скандалы. Мадам Лесовская попрекала мужа отсутствием средств, рыдая, кляла свою несчастную судьбу, закатывала истерики, била посуду. Дома царил настоящий ад. Старый адмирал теперь старался подольше задерживаться на службе или в Морском собрании, где вечерами читал журналы и просматривал газеты. Все чаще начал он жаловаться и на сердце. Глядя на изможденного и искалеченного флотоводца, кронштадтцы сокрушенно качали головами:

— Дядька Степан состарился в море, как чайка!

Его пытались приободрить, но он только отмахивался:

— Пришла пора одевать деревянный бушлат!

К 1884 году, когда стало совсем плохо, Лесовский был вынужден подать в отставку. А через месяц после выхода в отставку его не стало.

Он ушел из жизни, полностью исполнив свое предназначение.

Провожавшие его в последний путь бывшие соплаватели подняли на поминках тост:

— За нашего дядьку Степана, навсегда ушедшего в океан!

Вскоре после смерти адмирала его молодая вдова, недолго тоскуя по почившему мужу, снова вышла замуж, на сей раз уже за какого-то престарелого купца. При этом, будучи женщиной весьма расчетливой, она посчитала, что причитающаяся пенсия за умершего мужа маловата и хорошо бы ее увеличить. По этой причине вдова Лесовского отписала письмо на высочайшее имя, в котором укоряла Александра III в забвении заслуг усопшего. Ознакомившись с письмом, Александр, знавший о новом замужестве мадам Лесовской, искренне возмутился:

— Это не мы, а она слишком быстро забыла своего супруга!

И в прошении категорически отказал.

А потом адмирала надолго забыли. Что ж, не он первый, не он и последний! Память о Лесовском хранит лишь Дальний Восток, где именем флотоводца названы мыс и залив на Сахалине.

Не так давно в одном из псевдоисторических изданий я нашел довольно уничижительную характеристику Лесовского как адмирала, который ни разу в своей жизни не сделал боевого залпа, но почему-то считался боевым флотоводцем. Да, судьба сложилась для Лесовского так, что ему действительно не пришлось встретиться с врагом в открытом бою. Но разве в том его вина? Не он ли отчаянно прорывался на «Диане» сквозь океаны, обложенный со всех сторон английскими эскадрами? Не он ли был готов стоять со своими матросами насмерть в устье Амурского залива, покажись там противник? Не он ли, наконец, не пролив ни капли крови, выиграл для России ДВЕ ВОЙНЫ! Много это или мало?