Эти возвращения в строй – а в армию таким образом будут возвращены 10 000 офицеров – имели ясную цель: помогать и этим людям, и их коллегам оставаться сталинистами, веря, что хозяин Кремля не знает о происходящем, что вина за все ложится на горстку руководящих работников НКВД. Тот же Рокоссовский, который был арестован и подвергался на допросах жестоким избиениям, всю жизнь будет говорить о Сталине с восхищением. Он даже заявит, что забыл, что ему выбили зубы. В интервью, данном им Владимиру Поликарпову 8 октября 1966 года, он рассказал о своем приезде на дачу Сталина летом 1948 года. Они откровенно обсудили репрессии 1937 года. Сталин будто бы сказал своему собеседнику, что ему стыдно смотреть ему в глаза. Перед отъездом Рокоссовского и его супруги Сталин подарил жене маршала букет роз. Поликарпов выразил свое удивление тому, с каким волнением Рокоссовский вспоминал об этом эпизоде двадцатилетней давности. Со слезами на глазах старый маршал пояснил, что Сталин сам срывал розы, и поэтому его руки были в крови от уколов шипов.

Жуков не дойдет до такой патологической забывчивости, до такого фанатичного обожествления. Его мнение о Сталине всегда будет двойственным. Но вину за чистки он возложит напрямую на диктатора и в своих мемуарах, откуда соответствующие места вырежет брежневская цензура, и в беседах с Симоновым: «Когда под Москвой немцы наступали, 200–300 человек высшего комсостава сидели с 1937 года в подвалах на Лубянке. И тут их всех расстреляли. Такие люди погибли! А на фронте в это время полками командовали лейтенанты». Или Миркиной: «Некоторые говорят, что он [Сталин] ничего не знал о репрессиях 37-го года,  – это неверно, знал». За время пребывания на посту министра обороны он проявит большую энергию в борьбе за реабилитацию тысяч несчастных, убитых в застенках НКВД. Именно на Сталина он возложит – и обоснованно – основную ответственность за поражения 1941 года. Вместе с тем, до последнего своего вздоха он будет верить, что Сталин являлся для него отцом, который мог быть грубым и несправедливым, совершать ошибки, но при этом и проявлять великодушие.

То, что Жуков так и не сумел до конца понять причины Большого террора, легко объяснимо: ведь и по сей день историки не могут прийти к единому мнению относительно его причин и целей. Прежде чем доискиваться до целей, надо рассмотреть все чистки и все проявления террора, и тогда мы увидим, что с момента создания большевистского режима в 1917 году не было года, чтобы террор не обрушивался на ту или иную часть советского общества. Чистки и террор были не чрезвычайными ситуациями, не отклонениями, а нормой управления при этом строе.

О причинах, побудивших Сталина уничтожить верхушку командных кадров Красной армии, идут оживленные дебаты. Мы можем сослаться на цепочку доказательств российского историка Николая Черушева, отвергающего утверждения некоторых своих коллег о том, что «военно-фашистский заговор» в Красной армии все-таки существовал. Тогда, может быть, террор был превентивным ударом, призванным пресечь в армии любые бонапартистские искушения? Мы уже неоднократно отмечали, страх перед бонапартизмом был для большевистских лидеров навязчивой идеей. На пленуме ЦК в июне 1937 года Ежов, не боясь выставить себя на посмешище, докладывал, как во время визита в Париж Тухачевский посетил гробницу Наполеона в Пантеоне [эт'с] и отрезал кусок ткани, покрывающей катафалк [мс] (гробница Наполеона находится в Доме инвалидов; на саркофаге (из карельского кварцита) нет никакой ткани.  – Пер.), чтобы сделать его своим амулетом. Согласно составленным в НКВД документам, «заговорщики» якобы называли Тухачевского «Наполеоном нашего времени». Но ни один историк не обнаружил в Красной армии никаких бонапартистских тенденций, в чем она была верна традициям своей предшественницы – царской армии.

Еще одна версия видит в Большом терроре сознательное обновление правящего слоя. Проводя чистку на высшем уровне, Сталин будто бы хотел сменить элиту как Красной армии, так и всего советского общества, создав новую, более послушную его абсолютной власти и лучше соответствующую потребностям только что народившегося индустриального общества. Элита Красной армии в том виде, в каком она существовала ко времени начала Большого террора, была создана не Сталиным, а Фрунзе. Когда тот, при поддержке Каменева и Зиновьева, возглавил военное ведомство, то командующими военными округами назначил своих друзей. Эти люди – Тухачевский, Якир, Уборевич, Фельдман – вели себя, с точки зрения Сталина, чересчур независимо. Существует много свидетельств того, что они не одобряли коллективизацию сельского хозяйства и сдержанно относились к различным чисткам. Борис Бажанов, бывший секретарь Сталина, которому удалось в 1928 году бежать за границу, приводит вот такое интересное свидетельство по этой теме: «При случае я спросил у Мехлиса, приходилось ли ему слышать мнение Сталина о новых военных назначениях [произведенных Фрунзе]. Я делал при этом невинный вид: „Сталин всегда так интересуется военными делами“.  – „Что думает Сталин?  – спросил Мехлис.  – Ничего хорошего. Посмотри на список: все эти тухачевские, корки, уборевичи, авксентьевские – какие это коммунисты. Всё это хорошо для 18 брюмера, а не для Красной армии“. Я поинтересовался: „Это ты от себя или это – сталинское мнение?“ Мехлис надулся и с важностью ответил: „Конечно, и его, и мое“».

Еще одно объяснение мотивации Сталина, предложенное недавно, в частности, российским историком Олегом Хлевнюком, связывает сталинскую уверенность в том, что надвигается война (к тому же на два фронта: с Германией и/или Польшей на западе и с Японией на востоке), с опасениями, что пятая колонна подорвет военные усилия Советского Союза. В конце концов, опыт Первой мировой войны показал большевикам, что ни царь, ни Временное правительство не могли вести войну успешно при наличии внутренней оппозиции. И первый, и второе были свергнуты в результате проблем в тылу. По этому поводу Сталин и другие большевистские лидеры постоянно говорили о необходимости «морально-политического единства советского общества» и «единства фронта и тыла»; эти же выражения часто встречаются в мемуарах Жукова. Из советских архивных документов по войне в Испании, например, ясно видно, что Сталин связывал поражение республиканцев с отсутствием «морально-политического единства». Тот факт, что в рядах республиканцев были широко представлены троцкисты, мог дать ему дополнительные основания заранее уничтожить у себя в стране потенциальную пятую колонну.

Опубликованные в 1990-х годах архивные документы позволяют выявить в рядах РККА эти «потенциально антисоветские элементы», эти «группы риска», по мнению Сталина. В первую очередь речь идет о национальных меньшинствах, чужих в Советском Союзе. Действительно, объектом становились высокопоставленные военные польского, латышского, немецкого или финского происхождения. Константина Рокоссовского, чей отец был поляком, арестовали 17 августа 1937 года как польского и японского шпиона. Его долго избивали на допросах, выбили половину зубов, целых три года он просидел в переполненной тюремной камере, а в марте 1940 года был освобожден без каких бы то ни было объяснений. К жертвам «этнической чистки» можно причислить и серба Данило Сердича, арестованного 15 июля 1937 года. Жуков вспоминает свое изумление, когда ему стало известно, что Сердич объявлен «врагом народа». «Что же это за враг народа?  – спрашивает он в нецензурованной версии своих «Воспоминаний».  – Д. Сердич по национальности серб. С первых дней создания Красной Армии он встал под ее знамена и непрерывно сражался в рядах Первой конной армии. […] Это был храбрейший командир, которому верили и смело шли за ним в бой прославленные конармейцы. […] Д. Сердич вписал своими смелыми, боевыми подвигами много славных страниц в летопись немеркнущих и блистательных побед. […] И вдруг Сердич оказался „врагом народа“. Кто из хорошо знавших Сердича мог поверить в его виновность?» С устранением из армии офицеров польского, немецкого, прибалтийского, финского происхождения связано и выселение в Среднюю Азию десятков тысяч семей, принадлежавших к тем же этническим группам. Точно так же после того, как СССР 21 августа 1937 года подписал с Китаем договор о ненападении, направленный против Японии, НКВД в тот же день предпринял массовые аресты и депортации корейцев, проживавших на русском Дальнем Востоке. Те автоматически рассматривались как агенты Японии, которая аннексировала Корею еще в 1910 году.

Другим основанием для арестов была принадлежность в прошлом к небольшевистским социалистическим партиям. Переписка между Сталиным и Ежовым показывает, что диктатор особо подчеркивал необходимость того, чтобы были арестованы все военные – бывшие члены партии эсеров. И.П. Белов, сменивший в Белоруссии Уборевича, сам будет арестован 7 января 1938 года. Под чистку попало большинство военных, побывавших в служебных командировках за границей (атташе или советники) либо участвовавших в боевых действиях за пределами СССР – в Испании (за исключением Павлова, Мерецкова, Батова, Кузнецова и Малиновского), в Монгольской народной республике, в Китае (за исключением Рыбалко и Чуйкова, будущего Сталинградского Льва) или же в Берлине во времена сотрудничества с рейхсвером (видное исключение – Тимошенко).

Еще одним основанием для чистки было происхождение не из пролетариев и не из беднейших крестьян. Однако, сын священника Василевский, сын царского офицера Антонов и сын кулака Конев не пострадали. Были уничтожены последние военспецы во главе с Егоровым. Самым ярким исключением являлся Борис Шапошников.

Помимо этих крупных категорий, следует принять во внимание, что каждый несчастный случай в Красной армии непременно приписывался деятельности иностранных шпионов и вызывал волну арестов. Обычно речь шла о катастрофах самолетов, чуть ли не ежедневных, но также и о банальных пищевых отравлениях. В адресованном Ворошилову письме от 17 мая 1937 года Сталин писал: «…нужно также привлечь к ответу т. Уборевича, который не умеет беречь и истребляет кадры летчиков. Это у него не первый случай». Большое число аварий в Белорусском военном округе, приводивших к гибели пилотов, легко объяснимо – ведь в округе была сосредоточена большая часть советской авиации.