Действия Жукова говорят о стрессе, в котором он жил с 16 апреля. Пожалуй, впервые с 22 июня 1941 года у этого великого воина не выдержали нервы. В 13 часов он позвонил Сталину, доложил о тяжелом положении, в котором оказались его войска, и о том, что он еще не смог овладеть Зееловскими высотами. Верховный главнокомандующий ограничился сообщением о том, что Конев «без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед без особого сопротивления». Это было все равно что помахать красной тряпкой перед носом быка. С этого момента Жуков действовал еще резче и грубее, чем обычно; он стал человеком, больше рассчитывавшим на количество танков и солдат, чем на детально проработанный план, на результативную разведку, на маневр, на инициативу, на правильно организованный артиллерийский огонь, «больше на силу, чем на смелость». Приказ бросить 1400 танков и самоходок в атаку по утопающей в грязи равнине, где было всего несколько пригодных для движения дорог, которая поднималась под углом 8, 10, даже 12° на сорокаметровую стену и простреливалась сотнями противотанковых орудий, противоречил всему опыту, приобретенному русскими за три с половиной года войны, и объяснить его можно только временным умопомрачением, ставшим следствием ярости, ущемленного самолюбия и разочарования. Жуков на Зееловских высотах – это Жуков времен операции «Марс», а не Жуков времен Ельни или Битвы за Москву.

Проход сотен танков Катукова по узким дорогам, где уже горели десятки остовов подбитых ранее боевых машин, лишь увеличил число потерь от огня немецких гаубиц и авиации. T-34/85, спеша проложить себе путь, сталкивали в придорожную канаву артиллерийские тягачи армии Чуйкова, мешавшие их движению. 270 танков 12-го танкового корпуса перемешались с 65 танками 47-й танковой бригады так, что никак не могли разъехаться. Все остановились на открытом месте и, открыв люки, ругались и грозили друг другу среди выхлопов двигателей… Некоторые колонны пытались повернуть в сторону, что только усилило всеобщий хаос. Танки сваливались в рвы, края которых имели 45°, и проваливались на две трети корпуса в грязь. Рассказывают о случаях, когда танки давили свою же пехоту, чтобы уйти из-под огня. Гибель танковых корпусов могла быть полной, если бы около 14:30, когда Катуков получил приказ атаковать, продвижение пехоты вверх по склону не лишило бы немцев возможности прямого обзора долины.

Ситуация могла быть еще хуже, если бы советская авиация не имела полного господства в небе. Артиллерия тоже дала передышку увязшим в грязи людям, заставив немцев попрятаться в укрытия.

Она обрушила на IX армию 1 236 000 снарядов, или 100 000 тонн металла!

Вечером 16 апреля 8-я армия все-таки взобралась по склонам на первые гребни Зееловских высот. В долине Одербруха сотни дымящихся остовов танков служили подтверждением неудачи Жукова. Во время артподготовки он истратил тысячи снарядов, обстреливая пустые или почти пустые позиции. Его идея с прожекторами потерпела фиаско, решение ввести в бой танковую армию обернулось катастрофой. Потери в живой силе и технике были огромными. Хуже и быть не могло. Вечером Жуков позвонил Сталину по ВЧ и доложил, что Зееловские высоты будут взяты не раньше завтрашнего вечера.

«На этот раз,  – рассказывает он в своих «Воспоминаниях»,  – И.В. Сталин говорил со мной не так спокойно, как днем.

 –  Вы напрасно ввели в дело 1-ю танковую армию на участке 8-й гвардейской армии, а не там, где требовала Ставка.  – Потом добавил: – Есть ли у вас уверенность, что завтра возьмете зееловский рубеж?

Стараясь быть спокойным, я ответил:

 –  Завтра, 17 апреля, к исходу дня оборона на зееловском рубеже будет прорвана. […]

 –  Мы думаем приказать Коневу двинуть танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга, а Рокоссовскому ускорить форсирование и тоже ударить в обход Берлина с севера,  – сказал И.В. Сталин.

 –  Танковые армии Конева имеют полную возможность быстро продвигаться, и их следует направить на Берлин, а Рокоссовский не сможет начать наступление ранее 23 апреля, так как задержится с форсированием Одера.

 –  До свидания,  – довольно сухо сказал И.В. Сталин вместо ответа и положил трубку».

Сталин не разговаривал с Жуковым два дня – признак недовольства. Но 18 апреля он издал новую директиву Ставки, изменявшую задачу Конева и Рокоссовского. Первый, с 3-й гвардейской танковой армией, должен атаковать Берлин с юга через Цоссен, а силами 4-й гвардейской танковой армии дойти до Потсдама. Рокоссовский должен ускорить форсирование Одера и направить свой левый фланг к Берлину с севера. Итак, гонка к столице рейха проходила не в пользу Жукова. Приказ 2-му Белорусскому фронту будет отменен 25 апреля, и соперников останется двое: Жуков и Конев.

В «нормальной» ситуации, когда соединение А испытывает трудности с прорывом неприятельской обороны, а у соединения Б наступление идет успешно, можно рассчитывать, что логика, стремление победить или просто желание сберечь жизни солдат побудят командование приостановить наступление соединения А, чтобы усилить наступление соединения Б. Советское командование, Конев в частности, уже действовали подобным образом во многих операциях. 17 апреля Сталин предложил Коневу разумное решение: «Нельзя ли, перебросив подвижные войска Жукова, пустить их через образовавшийся прорыв на участке вашего фронта на Берлин?» Но Конев воспротивился, ссылаясь на то, что это вызовет сильное замешательство. Верховный главнокомандующий не стал настаивать. Он мог лишь констатировать, что механизм конкуренции между двумя командующими, запущенный им, работает. У Жукова не осталось выбора: он вынужден был отправлять своих людей на штурм Зееловских высот, иначе Берлин был бы взят Коневым.

День 17 апреля стал для советских войск еще более страшным. Конечно, оборонительный рубеж по гребню высот был захвачен 8-й гвардейской и 5-й ударной армиями, и русские вышли на плато, нигде не удалось осуществить прорыв немецкой линии обороны. 18 апреля стало кульминационным моментом сражения. Немцы дрались с энергией отчаяния, но вынуждены были оставить свою главную линию обороны. В ночь с 19 на 20 апреля 1945 года битва на Одере завершилась. Советские войска преодолели последнее организованное сопротивление. За четыре дня они продвинулись на 30 км на фронте шириной 70 км. IX армия, исчерпавшая все свои резервы, теперь представляла собой неорганизованную толпу, бегущую на запад. За четыре дня она потеряла 12 000 человек убитыми и более 10 000 пленными. Для сравнения: это в четыре раза больше безвозвратных потерь VI армии Паулюса в боях за Сталинград с 13 сентября по 18 ноября 1942 года! Если верить данным генерала Кривошеева, в Берлинской операции, включая бои в городе, 1-й Белорусский фронт потерял убитыми 37 610 человек (больше 2825 поляков). Таким образом, потери в битве на Одере оцениваются приблизительно в 27 000 человек убитыми – по мнению одних историков, это чрезмерно заниженная цифра, по мнению других – слишком завышенная. К этим потерям следует добавить 743 танков и САУ (цифра, приведенная Хейнрици)  – это количество боевых машин полностью укомплектованной танковой армии.

В своих «Воспоминаниях» Жуков частично признает, что неблестяще проявил себя перед Зееловскими высотами:

«Ошибок не было. Однако следует признать, что нами была допущена оплошность, которая затянула сражение при прорыве тактической зоны на один-два дня.

При подготовке операции мы несколько недооценивали сложность характера местности в районе Зееловских высот… Правда, на подготовку Берлинской операции мы имели крайне ограниченное время, но и это не может служить оправданием.

Вину за недоработку вопроса прежде всего я должен взять на себя. […]

Сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, я пришел к выводу, что разгром берлинской группировки противника и взятие самого Берлина можно было бы осуществить несколько иначе. […]

Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому, а разграничительную линию между ними провести так: Франкфурт-на-Одере – Фюрстенвальде – центр Берлина. При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока, севера и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар своей главной группировкой по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада.

Мог быть, конечно, и иной вариант: взятие Берлина поручить одному 1-му Белорусскому фронту, усилив его левое крыло не менее чем двумя общевойсковыми и двумя танковыми армиями.

При этом варианте несколько усложнилась бы подготовка операции и управление ею, но значительно упростилось бы общее взаимодействие сил и средств по разгрому берлинской группировки противника, особенно при взятии самого города. Меньше было бы всяких трений и неясностей».

Но старый маршал не говорит, что не только не желал сотрудничать с Коневым, но и включился в навязанное Сталиным порочное состязание с соседом с юга. Следует признать, что Коневу было легче – ему противостоял значительно более слабый противник. С 16 по 20 апреля он продвинулся вперед на 140 км, тогда как Жуков всего на 40. 20-го танкисты 3-й гвардейской танковой армии генерала Рыбалко заняли Цоссен, в 25 км южнее Берлина, где находился Генеральный штаб немецких сухопутных сил. К концу дня Коневу стало известно, что Жуков наконец полностью прорвал оборону германской IX армии, и его танковые соединения вышли на оперативный простор. В 19:40 он направил следующий приказ командующим двумя своими танковыми армиями, Рыбалко и Лелюшенко: «Войска Маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина.

Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести. Конев, Крайнюков» .

В 21:50 Катуков и Богданов, командующие 1-й и 2-й гвардейскими танковыми армиями, получили от Жукова телеграмму следующего содержания: «1-й [2-й] гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Лично вам поручается организация и исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4.00 утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедленно донести для доклада товарищу Сталину и объявления в прессе. Жуков, Телегин». Все эти приказы были не реалистичны – ни одна советская воинская часть не вошла в Берлин ни вечером этого дня, ни вечером следующего,  – но гонка к Рейхстагу вступила в завершающую фазу. Германская группа армий «Висла» была окончательно разгромлена. IX армия Буссе была разрезана на три изолированные друг от друга группы. Два ее корпуса, вместе с частью IV танковой армии (200 000 человек), попали в мешок, который все больше съеживался под ударами советских войск,  – 50 000 будут в нем убиты, 120 000 взяты в плен. Вырваться из окружения удастся только LVI танковому корпусу, который составит костяк обороны Берлина.