Между выдвинутыми к Берлину плацдармами авиация Жукова не обнаружила никаких сосредоточений немецких войск. Тем не менее советский маршал остановился на Одере. Эта остановка, планировавшаяся сначала на десять дней, затянулась на два с половиной месяца, предоставив Третьему рейху неожиданную для него передышку.

Почему Сталин не приказал Жукову идти на Берлин сразу? Можно себе только представить последствия падения столицы гитлеровской империи в феврале, когда англо-американцы еще даже не форсировали Рейн. Красная армия продвинулась бы на 200–300 км дальше на запад и, возможно, вышла бы на берег Северного моря. Полемику по этому вопросу начали сами советские военачальники. В 1964 году в Москве вышла книга воспоминаний героя обороны Сталинграда Василия Чуйкова, командовавшего в ходе Висло-Одерской операции 8-й гвардейской армией. Он нисколько не сомневался в том, что «наши четыре армии – 5-я ударная, 8-я гвардейская, 1-я и 2-я танковые – могли бы в начале февраля развить дальнейшее наступление на Берлин… и закончить эту гигантскую операцию взятием германской столицы с ходу. Ситуация нам благоприятствовала. [Следовало] решительно двинуться на главный военно-политический центр фашизма – на Берлин. А овладение Берлином решало исход войны». В долгой обвинительной речи против того, что он считает чрезмерной осторожностью, Чуйков утверждает, «что сил для продолжения Висло-Одерской операции исключительно до штурма Берлина у нас было достаточно; что опасения за правый фланг 1-го Белорусского фронта были напрасны, так как противник не располагал достаточными резервами для нанесения серьезного контрудара. что для защиты столицы Германии в начале февраля у Гитлера не было достаточных сил и средств. следовательно, путь на Берлин, по существу, оставался открытым».

Чуйков, конечно, был талантливым военачальником, но являлся лишь командующим одной из армий, и его знания обстановки были ограничены этим уровнем. Он не мог иметь полной информации о реальных силах противника и 1-го Белорусского фронта. Знания по этим вопросам он приобрел уже a posteriori. Его мемуары пропитаны сильной неприязнью к Жукову и часто искаженно изображают связанные с ним события. Еще в Сталинграде Чуйков познакомился с Хрущевым, который в 1960 году назначил его главкомом Сухопутных сил Советской армии. Таким образом, личные интересы побуждали его, как и Еременко, поддержать своего покровителя в его ссоре с Жуковым. Именно в этом ключе следует понимать разгоревшийся в начале 1960-х годов спор об «упущенной возможности» более раннего взятия Берлина. Чуйков стал вторым крупным военачальником (первым был Еременко), кто получил от Хрущева позволение опубликовать свои воспоминания. Не случайно, что главной темой книги стало взятие Берлина, а главным «украшением» – выпад против Жукова. Тот, как и крупнейшие полководцы Великой Отечественной войны (Конев, Рокоссовский, Штеменко), выступил с энергичными опровержениями высказываний Чуйкова. Все они утверждали, что истинной причиной остановки советского наступления на Одерском рубеже стали трудности со снабжением и сосредоточение немецких войск на северном фланге и на самом Одере. В 1964 году Хрущев был свергнут группой Брежнева, а Чуйков отправлен в отставку. В последующих изданиях своих мемуаров он будет придерживаться официальной версии: Красная армия не могла взять Берлин в феврале 1945 года.

Но так ли это было в действительности?

Мы не будем здесь полностью воспроизводить анализ, которому посвящена другая наша работа, а ограничимся тем, что повторим основные ее выводы. Жуков верил в возможность идти на Берлин без остановки по меньшей мере до 6 февраля, потом начал сомневаться и, наконец, 20 февраля отказался от этой идеи в пользу решения укрепить свои плацдармы на Одере. Против операции по немедленному овладению Берлином сыграло множество факторов.

Первый: неприкрытые фланги. Действовавший справа от Жукова Рокоссовский, увязнув в боях в Пруссии, а затем в Померании, сильно отставал от графика. 1-му Белорусскому фронту пришлось выделить значительные силы (четыре армии и кавалерийский корпус), чтобы прикрыть 200 км своего фланга. Сосед слева, Конев, тоже отставал. В Силезии его войска столкнулись с упорной обороной противника. Сам Сталин призывал Жукова к осторожности, впервые с начала войны. Он не только сомневался в возможности овладеть Берлином с налету, но и в том, что войну удастся закончить до лета 1945 года. 15 января он сказал об этом Главному маршалу авиации Теддеру, присланному Эйзенхауэром, чтобы узнать стратегические планы советского командования; то же самое он повторил Черчиллю и Рузвельту в Ялте. Теддеру он даже объяснил, что, очевидно, значительную роль в крахе Германии сыграет голод. Начавшаяся в начале февраля распутица, казалось, подсказывала Сталину остановить его армии на Одере. А мог ли он лгать своим союзникам, чтобы обеспечить себе одному честь взятия Берлина? Нет никаких оснований так думать, и нет никаких документов, подтверждавших это.

Сталин просто боялся неудачи. Он уже пережил тяжелые поражения Красной армии в марте-апреле 1942 года (Центральный фронт), в феврале 1943 года (в Харькове), в апреле 1944 года (сорвавшееся вторжение в Румынию) и в октябре 1944 года (поражение в Восточной Пруссии).

Общим во всех этих поражениях было то, что наступательный порыв увлекал войска слишком далеко, при пренебрежении к вопросам снабжения и при незнании намерений противника. Верховный знал, что партия может быть проиграна за один ход в тот момент, когда считаешь, что решающая победа у тебя уже в руках. Кроме того, он не хотел рисковать по политическим соображениям. Поражение в 1945 году могло развязать руки англо-американцам и иметь серьезные последствия для его планов установления контроля над Восточной и Центральной Европой. Штеменко, человек номер два в Генштабе, признаёт это с замечательной откровенностью: «Нелишне, мне кажется, еще раз вспомнить здесь о политических маневрах руководства фашистской Германии. Ведь именно в это время [февраль 1945 года] оно активно нащупывало пути для заключения сепаратного мира с США и Англией. Многие из главарей Третьего рейха плели сложную паутину переговоров в расчете на то, чтобы поссорить членов антигитлеровской коалиции, выиграть время и добиться от наших союзников сделки с фашизмом за спиной СССР. В такой обстановке, накладывавшей особую историческую ответственность за каждое решение, нельзя было действовать опрометчиво. Ставка, Генеральный штаб, военные советы фронтов снова и снова сопоставляли наши возможности с возможностями противника и в конечном счете единодушно пришли к прежнему выводу: не накопив на Одере достаточных запасов материальных средств, не будучи в состоянии использовать всю мощь авиации и артиллерии, не обезопасив фланги, мы не можем бросить свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае был неуместен. Политические и военные последствия в случае неудачи на завершающем этапе войны могли оказаться для нас крайне тяжелыми и непоправимыми».

Сталин мог себе позволить такую осторожность, поскольку, как он полагал, у него еще было время. Ведь наступление немцев в Арденнах сильно нарушило планы англо-американцев. 7 февраля 1945 года западные союзники вышли к Рейну только в Нимвенгене и в Эльзасе. Начатые как раз в этот момент Монтгомери операции-близнецы «Веритабль» и «Гренада» шли с огромным трудом: союзники с трудом продирались через рейхсвальд (Имперский лес) и минные поля, покрывавшие левый берег Рейна. Американским танкам «Шерман» до Берлина было 550 км… а советским T-34 – всего 65.

Со 2 февраля Жуков заметил, что немецкое сопротивление не подавлено. Люфтваффе бросили все имевшиеся средства против его плацдармов, которые к тому же выдержали 30 наземных контратак. Крепость Кюстрин – разделяющую два плацдарма – невозможно было взять без осады по всем правилам. Взгляд на карту, отражающую расположение войск 1-го Белорусского фронта, показывает реальную ситуацию на фронте. На Одере, на берлинском направлении, у Жукова осталось всего четыре армии, из которых две вынуждены были две трети своих сил бросить на подавление сопротивления Позена и Кюстрина. В целом две трети сил и 90 % танков фронта со 2 февраля находились не на Одере, а на флангах. Жукову определенно не хватило бы сил для захвата огромного города, защищенного с востока поясом озер и лесов шириной 50 км.

Продвижение на Берлин замедлили и другие факторы. Прежде всего, трудности со снабжением войск. Чтобы доставить все необходимое фронту, грузовикам приходилось преодолевать путь в 600 км по польской равнине, ставшей непроходимой из-за ранней оттепели. Не было боеприпасов, не было горючего. И ни одной бетонной взлетно-посадочной полосы, куда могли бы садиться тяжелые транспортные самолеты. Колонны грузовиков тащились со скоростью 10 км/ч; поездка с расположенных на Висле складов до фронта и обратно занимала двенадцать дней. Так стоит ли удивляться тому, что Красная армия остановилась после рывка на 500–600 км? Разве не по такому же сценарию проходили масштабные наступления лета 1944 года? Даже американская армия, чей тыл и снабжение были организованы много лучше, была вынуждена сделать двухмесячную паузу, пройдя по Франции такое же расстояние.

На проходившей в конце 1945 года военно-научной конференции генерал-майор Генштаба Енюков, разделявший те же самые взгляды, которые Чуйков выскажет двадцатью годами позже, спросил Жукова о причинах остановки на Одере. Ответ был откровенным, но менее категоричным, чем во время полемики 1960-х годов: «Можно было пустить танковые армии Богданова [командующий 2-й гвардейской танковой армиией] и Катукова [командующий 1-й гвардейской танковой армией] напрямик в Берлин, они могли бы выйти к Берлину. Вопрос, конечно, смогли бы они его взять, это трудно сказать. […] Но, товарищ Енюков, назад вернуться было бы нельзя, так как противник легко мог закрыть пути отхода. Противник легко, ударом с севера прорвал бы нашу пехоту, вышел на переправы р. Одер и поставил бы войска фронта в тяжелое положение. Еще раз подчеркиваю, нужно уметь держать себя в руках и не идти на соблазн, ни в коем случае не идти на авантюру. Командир в своих решениях никогда не должен терять здравого смысла».

Жуков, как нам сегодня известно, переоценил угрозу для своего правого фланга. В конце января 1945 года ему сообщили, что в Померании Гитлер сформировал новую группу армий, получившую название «Висла», и назначил ее командующим Гиммлера. К середине февраля, по данным Гудериана, рейхсфюрер СС располагал 25 дивизиями, из которых 8 были танковыми. 15 февраля часть этих сил атаковала Жукова в районе Штаргарда: эта операция получила название «Зонненвенде» («Солнцестояние» (нем.).  – Пер.). Эсэсовцы продвигались вперед медленно и уже через двое суток были остановлены направленными против них маршалом подкреплениями, в числе которых была и 2-я гвардейская танковая армия. Немецкое контрнаступление завершилось быстрым и полным крахом. Вслед за «Воспоминаниями» Жукова американский историк Эрл Ф. Земке и его коллеги, британец Кристофер Даффи и немец Рихард Лаковски, придают операции «Зонненвенде» слишком большое значение, не соответствующее ее реальному военному эффекту. Небольшое продвижение частей XI армии СС (в среднем 12 км за три дня) якобы убедило Жукова, Ставку и Сталина в существовании реальной угрозы правому флангу 1-го Белорусского фронта. Если следовать заключениям Земке, то именно действия Гиммлера дали Берлину двухмесячную передышку, отведя от него острие стрелы советского наступления и перенаправив его на побережье Балтики. В действительности, как мы убедились, целый ряд военных и политических факторов еще до начала «Зонненвенде» убедил советское командование действовать с большей осторожностью.

После вступления Красной армии на немецкую территорию результативность работы советской разведки резко снизилась. Сталин больше не получал информации из-за линии фронта, что может объяснить преувеличенные опасения относительно безопасности фланга Жукова. Практически единственным источником данных о противнике стала радиоэлектронная разведка. Но ее сведения могли быть ложными. На столе Жукова накапливались данные по неприятельским частям и соединениям, полученные путем прослушивания эфира: вокруг Штаргарда их было установлено около 150, разных типов. Возможно, это огромное количество дивизий, полков и батальонов – ни один из которых не имел положенной по штатам численности – способствовало преувеличению опасности. Прибытие в Померанию штаба III танковой армии, также отмеченное радиоразведкой, привело к тому же результату: советское командование приняло за целую армию сотню штабных офицеров и полдюжины подразделений обеспечения.

Один инцидент заставляет предположить, что, возможно, по этому вопросу сказано не все. В Ялте, 9 февраля, Антонов спросил западных военных, известно ли им, где находится мощная VI танковая армия СС. 12-го британцы, основываясь на данных расшифровок «Ультра», а также на информации, полученной от американской разведки, ответили, что только что в Австрию прибыли танки, скорее всего относящиеся к этой армии СС. Это было действительно так: VI танковая армия СС сделала там короткую остановку перед тем, как отправиться в Венгрию. Но, добавили британские эксперты, войска СС могут нанести удар на север, навстречу другому танковому щупальцу, двигающемуся из Померании. Историк Ф.Х. Хинсли полагает, что это была ошибка дешифровальных служб его величества. Но не было ли это преднамеренной попыткой дезинформировать союзника? В конце концов, разве Черчилль не собирался полностью пересмотреть свою позицию по отношению к Сталину и побудить американцев дойти до Берлина? Может быть, британский премьер действительно хотел отвести армии Жукова и Конева от столицы рейха, подбросив тревожные, но совершенно не соответствующие истине сведения? Этого нельзя исключить. 20 февраля генерал Маршалл направил письмо напрямую Антонову: берегитесь, в Померании немцы затевают что-то крупное. Сталин упрекнет Рузвельта за эти ошибочные сведения в «личном и тайном» письме от 7 апреля 1945 года: «В феврале этого года генерал Маршалл дал ряд важных сообщений Генеральному штабу советских войск, где он на основании имеющихся у него данных предупреждал русских, что в марте месяце будут два серьезных контрудара немцев на Восточном фронте, из коих один будет направлен из Померании на Торн, а другой – из района Моравска Острава на Лодзь. На деле, однако, оказалось, что главный удар немцев готовился и был осуществлен не в указанных выше районах, а в совершенно другом районе, а именно в районе озера Балатон, юго-западнее Будапешта».