С 14 ноября 1944 года до последнего дня войны в Европе и даже некоторое время после ее завершения (по 10 июня 1945 года) маршал Жуков командовал 1-м Белорусским фронтом, самым мощным фронтом действующей советской армии. В час ночи 14-го он выехал из Москвы на своем персональном поезде и через тринадцать часов прибыл в Седльце – небольшой город на полпути из Бреста в Варшаву, в котором расположился штаб фронта. Этот польский городок представлял собой нагромождение обугленных руин, за исключением еврейского гетто: там все сохранилось в целости, правда, из 15 000 евреев, живших в Седльце в 1940 году, в живых не осталось ни одного. Несколькими месяцами ранее войска Конева освободили лагерь уничтожения Майданек, возле Люблина. Жуков упоминает об этом факте в своих «Воспоминаниях», но, как правильный коммунист, не пишет, что первыми там истреблялись евреи. Он не посещал этого лагеря, как это сделают позднее Чуйков и Булганин, или Эйзенхауэр, Бредли и Паттон, побывавшие в Бухенвальде. Но, по его словам, он слышал рассказы советских военнослужащих, видевших все своими глазами. Около трех месяцев Жуков пробыл на своем КП в Седльце, за исключением недели, проведенной в Москве (24–29 ноября). Ему предстояло выполнить гигантскую работу, еще большую, чем при подготовке операции «Багратион». Необходимо было накопить достаточно сил, чтобы фронт смог выполнить две последние задачи – Висло-Одерскую операцию и взятие Берлина.

Откровенно говоря, существовали некоторые колебания относительно направления главного удара. В августе и сентябре Сталин полагал, что германская армия не оправится от операции «Багратион» и ее последствий – ее потери составили миллион человек – и можно будет, продолжая наступление, дойти до столицы рейха. Но он быстро понял, что из этого ничего не получится. В октябре Черняховский получил суровый урок, попытавшись войти в Восточную Пруссию. По всему течению Вислы и Нарева вермахт, оправившийся после нового поражения, прочно удерживал позиции, не давая своему противнику продвинуться вперед. Может быть, решение следует искать южнее, наступать через Будапешт и Вену? В Москве стали склоняться в этому решению, тем более что 2-й Украинский фронт находился всего в 100 км от Будапешта, а регент Венгрии, адмирал Хорти, вел тайные переговоры о разрыве союза с рейхом и переходе на сторону антигитлеровской коалиции. Узнав об этих переговорах, Гитлер приказал арестовать Хорти и поставил во главе страны Салаши – лидера фашистской партии «Скрещенные стрелы». Салаши удалось избежать разложения венгерской армии, и советские войска были остановлены на подступах к Будапешту. Жуков начиная с 1942 года доказывал, что лучше всего прямая дорога – центральное направление Варшава – Берлин. В конце концов, именно этот вариант одобрили Ставка и Генштаб в начале ноября 1944 года. Сталин отбросил колебания: прямой кратчайший путь – самый лучший, поскольку американцы уже в Эльзасе и в Ахене. Кремль считает, что началась гонка к столице рейха.

В конце 1944 года советско-германский фронт протянулся на 2000 км с одним важным разрывом. Группа армий «Север» оказалась запертой в Курляндском мешке (часть территории современной Латвии). Снабжение этой группировки (500 000 человек) осуществлялось по морю. Поэтому Гитлер стремился во что бы то ни стало удержать крупные порты Пиллау и Данциг и держал в старой тевтонской провинции значительные силы (группу армий «Центр»). На противоположном конце фронта советские войска стояли в Югославии и в Венгрии. В этой последней Гитлер держал значительные танковые силы (группа армий «Юг») для защиты последних остававшихся у рейха месторождений нефти возле озера Балатон и в Австрии. Группа армий «А», включавшая 4 армии (32 дивизии), занимавшая центральное положение между Пруссией и Венгрией, казалась относительно слабой. Теперь Жуков, командующие другими фронтами и руководство Генштаба без труда согласовали простой план: сохранить давление на флангах (в Венгрии и в Пруссии), чтобы связать там большую часть сил противника, и нанести максимально сильный удар в центре, через широкую польскую равнину.

Сосед Жукова справа, 2-й Белорусский фронт Рокоссовского, должен был отрезать Пруссию от остального рейха. Жуков – как и сам Рокоссовский – выражал опасения по поводу того, что этот фронт, который он считал недостаточно сильным, не сможет прикрыть его фланг. Он предупреждал Сталина о прусских укреплениях, о сложном рельефе местности. Дальнейшие события подтвердили его правоту, а отказ Сталина прислушаться к мнению своего главного военного советника затянул войну на один-два месяца. Слева от Жукова 1-й Украинский фронт Конева будет наступать в направлении Краков – Силезия – Дрезден с приказом овладеть Силезским промышленным районом, не допустив его разрушения,  – Силезия должна была стать подарком будущей коммунистической Польше. В центре Жукову предстояло наступать прямо на Берлин через Лодзь, Позен (Познань) и Франкфурт-на-Одере. Директива Ставки преувеличивала степень возможного сопротивления на данном направлении и осторожно определяла темпы продвижения в 150–200 км за две недели, к исходу которых 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты должны выйти на линию Бромберг – Позен – Бреслау. Второй этап наступления, который должен был продолжаться месяц, Генштабом четко не разрабатывался; просто указывалось, что оно должно было вестись на «жизненные центры рейха», то есть на Берлин и Эльбу. Этот «план 45 дней», отведенных на то, чтобы пройти 600–700 км и завершить войну в Европе, был слишком амбициозен. Жуков убедится в этом в феврале 1945 года.

Необычная деталь: командующих фронтами не пригласили на совещание с руководителями Генштаба, как было сделано в июне, перед операцией «Багратион». Каждого вызывали индивидуально, и сотрудники специального отдела, образованного в Оперативном управлении Генштаба, отрабатывали с ним и его штабом ту задачу, которая ставилась его фронту. Такова была причина присутствия Жукова и Рокоссовского в Москве 7 ноября. Сталин явно брал все управление армией на себя, а Жукова низводил на один уровень с остальными маршалами. Он уже не был его ближайшим советником, хотя чисто формально оставался заместителем.

В своей директиве Сталин не назначил точной даты начала операции. В конце концов по просьбе Черчилля и Эйзенхауэра он перенес его на более ранний срок. 16 декабря Гитлер начал свое последнее наступление в Арденнах. Американцы были отброшены. Запаниковавший Эйзенхауэр послал своего заместителя, Главного маршала авиации Теддера, в Москву, просить помощи у советского командования. Но Теддер из-за нелетной погоды застрял в Каире. Узнав об этом, импульсивный Черчилль предложил Эйзенхауэру отправить личное письмо Сталину:

«Премьер-министр Черчилль маршалу Сталину. 6 января 1945 г.

На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете по Вашему собственному опыту, насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать, так как это, конечно, отразится на всех его и наших важнейших решениях. […] Согласно полученному сообщению наш эмиссар вчера вечером находился в Каире, будучи связанным погодой. Его поездка сильно затянулась не по Вашей вине. Если он [эмиссар Черчилля, Главный маршал авиации Теддер] еще не прибыл к Вам, я буду благодарен, если Вы сможете сообщить мне, можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января. Я никому не буду передавать этой весьма секретной информации, за исключением фельдмаршала Брука и генерала Эйзенхауэра, причем лишь при условии сохранения ее в строжайшей тайне. Я считаю дело срочным».

Нетрудно себе представить, какое огромное удовольствие это послание доставило Сталину. Он три года выпрашивал помощь у союзников, а теперь они умоляют его помочь. Письмо Черчилля признаёт могущество Красной армии на заключительном этапе войны. С великолепной невозмутимостью Сталин отвечает на следующий день: «К сожалению, главный маршал авиации г-н Теддер еще не прибыл в Москву. Очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации. В этих видах требуется ясная погода для авиации и отсутствие низких туманов, мешающих артиллерии вести прицельный огонь. Мы готовимся к наступлению, но погода сейчас не благоприятствует нашему наступлению. Однако, учитывая положение наших союзников на западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января. Можете не сомневаться, что мы сделаем все, что только возможно сделать для того, чтобы оказать содействие нашим славным союзным войскам».