Я могла бы попросить его остаться на ночь. Он сам мог бы попросить об этом. Но мы оба почувствовали, что нам требуется пространство. Мне нужно, чтобы прилив спал и превратился во что-то более управляемое, менее интенсивное.

Иначе меня просто может смыть волной, и я перестану существовать для этого мира.

Мы немного поболтали. Я снова выступила за то, что Тома не следовало увольнять за столь несущественное прегрешение. Но Роберт искромсал все мои тревоги и заботы на мелкие кусочки, как будто они бумага, а он ножницы.

Моя сестра обращалась с подобными вещами с таким же пренебрежением. Если не считать того, что она прибегала к содействию маниакального всплеска адреналина и химических раздражителей, а Роберт делает это с помощью уверенности, презрения и силы воли.

Но разве в итоге результат не один и тот же? Разрушение, потери, разбитые сердца. А может, тревоги – они как короста? Безобразные, но это часть исцеления?

Что я вообще знаю об исцелении? Не думаю, что у меня были серьезные шрамы и открытые раны, которые мне приходилось залечивать.

Пережить боль и исцелиться – абсолютно разные вещи.

И вот оно пришло, утро. И я в кровати одна. Я попыталась уснуть в своей фланелевой рубашке, но ярлычки и швы, на которые раньше я не обращала никакого внимания, исцарапали мне всю кожу. После его прикосновений мое тело стало таким чувствительным. Поэтому я сняла ее и просто закуталась в одеяло.

Стоя голой перед зеркалом, я поняла, что так буду чувствовать себя весь день. Обнаженной, уязвимой, смущенной. У Тома нет причин уходить тихо. К этому времени весь офис уже наверняка в курсе наших с Дейвом отношений. И без сомнения, все будут до бесконечности обсуждать роль мистера Дейда в развале карьеры бывшего начальника. И Роберт, и моя коллега Аша заверили меня, что место Тома пророчат мне. Мои профессиональные достижения впечатляют, но их недостаточно, чтобы мне оказали такую честь, поэтому люди вполне обоснованно решат, что я заработала должность лежа на спине. Те, с кем я сегодня стою на одной ступени, завтра начнут подчиняться мне, но они будут по-прежнему видеть во мне шлюху, сексуально доступную для каждого, кто посулит продвинуть ее вверх по служебной лестнице.

Сколько мужчин захочет опробовать эту теорию на практике? Возможно, пока я с Робертом, нисколько. Но без него каждый начальник будет думать, что имеет право занять его место. Все они будут ждать, что я раздвину ноги ради карьеры.

И конечно же есть еще мистер Фриланд, совладелец компании и крестный отец Дейва. Не стоит сомневаться, что в его лице я заимела себе врага. Он будет вынужден терпеть меня из-за Роберта, но надолго ли его хватит? Со скольких фронтов начнется атака?

Я должна ненавидеть Роберта за то, в какое положение он меня поставил. Но, перебирая в голове ощущения прошлой ночи, того, как я была под ним, как чувствовала его пульсацию внутри себя, вспоминая, как он смотрел на меня после этого, лежа рядом, голый и безупречный… я поняла, что не могу ненавидеть его.

Поэтому я трясущимися руками надеваю консервативный черный костюм из легкой шерсти и белую шифоновую блузку с чопорным бантом на шее. Хилые доспехи для такой серьезной битвы, но придется довольствоваться тем, что есть.

Когда я прихожу в офис, Барбара уже все подготовила. Доклады отпечатаны на глянцевой бумаге и сложены в темно-синие папки. У меня встреча меньше чем через полчаса.

Я просматриваю почту. Вот напоминание об увольнении Тома Лава. Странно думать, что это было только вчера.

В послании объясняется, что до нового назначения на место Тома (которое состоится в течение нескольких дней) мы все предоставлены сами себе. Если у кого-то из нас возникнет срочный вопрос или проекту потребуется немедленное руководство, нам следует сообщить об этом по электронной почте начальнику Тома, мистеру Костину.

Начальнику Лава. Я не могу сдержать улыбку. Эти слова имеют много значений. Но мое веселье быстро меркнет под натиском насущных проблем. Значит, имя преемника Тома будет озвучено всего через несколько дней. А меня пока никто не вызывал. Может, Роберт, Аша… может, они ошибаются. Может, место Тома будет предложено кому-то еще.

Что, если так и произойдет… даже не знаю, испытаю ли я облегчение или буду ужасно разочарована. Правильнее было бы придерживаться первого варианта, и, если это случится, я покажу миру именно такие чувства.

Но глубоко внутри? Там затаится разочарование. Так не должно быть, но, полагаю, я ничего не смогу с этим поделать.

Ровно в 9:30 моя команда собирается, чтобы подготовиться к презентации для Maned Wolf. Таци, Дамиан, Нин и Аша – у каждого из них своя роль, каждый выкладывает определенные детали, готовится ответить на определенные вопросы. Но в итоге все они просто подтанцовка. Завтра мой день. Это будет моя победа или мое поражение.

Они смотрят на меня по-другому… но не осуждающе. Все они, за исключением Аши, нервничают. Когда я задаю вопрос, они тут же бросаются отвечать, в глазах тревога; и если я одобрительно киваю, они тихо вздыхают от облегчения. Конечно, имеются определенные нюансы. Таци любопытно, настороженность Нин носит оттенок неодобрения. Стоит мне встать, глаза Дамиана задерживаются на том месте, где юбка плотно прилегает к бедрам. Когда я посылаю ему вопросительный взгляд, он тут же склоняет голову, будто в молитве… или из-за стыда.

Они все знают. Но не задают мне вопросов и определенно не потешаются надо мной.

Они боятся меня. Этот страх и отталкивает, и привлекает их. Я должна бы расстроиться, но я вновь и вновь возвращаюсь к одной мысли.

Я получу место Тома.

Когда я начинаю расхаживать по кабинету, излагая цифры, Дамиан снова поднимает глаза. На этот раз его взгляд задерживается на груди. Он думает, что я ничего не заметила; думает, я не знаю, что он хочет, чтобы я с ним сделала.

Вон он, золотой ключик, не так ли? Он хочет, чтобы я что-то сделала с ним. Он никогда не осмелится стать нападающим. Я чувствую его уважение.

Люди, которые могли бы начать издеваться над тобой и попытались бы осложнить твою жизнь? Они будут кланяться нам.

Мысль тревожная…

…но и волнующая.

Я знаю, что так не должно быть, однако… ну, прежде мне не доводилось чувствовать такую власть. Я долгие годы боролась, охотилась, училась править. А Роберт одним мановением руки подарил мне все это.

Я сглатываю и перевожу внимание на Ашу. Она единственная, чье отношение не изменилось. В ее темных глазах горит внимание, но они ничего не выражают. Она олицетворение спокойствия и собранности. А ведь именно ей следовало бы бояться больше других.

Моя уверенность гаснет. Совсем немного, не настолько, чтобы я превратилась в робкую птичку, но все же. Я расправляю плечи и заканчиваю совещание. У нас есть вся информация, необходимая для завтрашней встречи. Осталось только разойтись по своим уголкам и попрактиковаться.

В конце я жестом показываю, что пришла пора покинуть мой кабинет. И они уходят. Таци, Нин, Дамиан с улыбкой на губах. Все такие послушные, готовые угодить.

В крови вновь закипает возбуждение…

…которое тут же исчезает, как только становится понятно, что Аша решила задержаться, ожидая, пока мы не останемся наедине.

– Ты что-то хотела, Аша? – спрашиваю я, когда остальные удаляются.

– Сегодня мой последний день?

Меня словно током ударило, и я на некоторое время утратила дар речи.

Мы стоим и рассматриваем друг друга. Она тоже в черном костюме, но, в отличие от меня, в брючном и накрахмаленной белой рубашке на пуговицах под аккуратным блейзером. Волосы, того же оттенка темной ночи, что и ткань, свободно спадают на спину.

– Откуда такие вопросы? – в итоге выдаю я.

Она встречается со мной взглядом, но не отвечает.

– Это ты рассказала им, что я сплю с Робертом?

Ее губы изгибаются в гримасе.

– Нет. Я надеялась попридержать эту информацию, но, оказалось, они уже все знают. Наверное, Том поделился с ними перед уходом. Маленькая месть.

Том решил отомстить мне. От этой мысли по спине побежали мурашки. Я складываю руки на груди в защитном жесте.

– Сегодня мой последний день? – снова спрашивает она.

– Насколько я знаю, нет, – говорю я. – И все же почему ты об этом спрашиваешь?

Аша долго вглядывается в мое лицо, прежде чем ответить.

– Твой любовник правит балом, – говорит она спокойно, без эмоций. – Он выбирает пьесу, увольняет неугодных ему актеров. Все это надо сделать до того, как занавес поднимется.

– И тогда что?

На ее лице появляется улыбка Моны Лизы.

– А потом начнется танец марионеток.

В моей голове происходит вспышка гнева, но я слишком поздно нахожусь с достойным ответом. Аша уже ушла.

Я поворачиваюсь и смотрю в окно. Небо темно-серое, наверное, надвигается гроза. Когда я была маленькой, я боялась грозы. Но теперь при мысли о шторме мне вспоминается океан. Его порывистые волны с шапками пены порождают чувство тревоги и опасности, но они прекрасны.

– Я красивая, – говорю я сама себе. Это так странно, потому что раньше я думала, что красивыми могут быть только принцессы. Но нынче все изменилось. Словно я придала иное значение чему-то более насыщенному, темному и чувственному. – Я красивая.

Это как мантра, речитатив, устремление. Я сажусь за стол. Работать одной – так спокойно.

В юности я не мечтала о профессии консультанта, но знала, что хочу заниматься цифрами и стратегиями. В старших классах я влюбилась в прекрасное уравнение Эйнштейна, ребенком обожала играть с отцом в шахматы… хотя он утратил интерес к игре, когда мне было лет тринадцать… я как раз начала регулярно у него выигрывать.

Что Мелоди сделала бы со своей жизнью, останься она в живых? Ее мечты о будущем были текучими, словно ртуть. Вот она собирается быть танцовщицей, а на следующий день уже мечтает о карьере актрисы; а однажды она отвела меня в сторонку и призналась, что хотела бы красть драгоценности. Она сказала, что не стала бы даже продавать все эти камни, а просто прятала бы их у себя на чердаке, пока не скопилось бы столько, что они начали бы светиться в темноте, как ночное небо, расцвеченное миллиардами звезд.

Мне тогда было примерно семь, и я помню, как захихикала от восторга, представив себе эту картину. В те дни Мелоди часто заставляла меня смеяться. Она была такая живая, такая забавная. Я любила ее. Думаю, мои родители тоже ее любили… но их любовь не была безусловной.

В конце концов, она зашла слишком далеко и, как сверхновая звезда, вспыхнула настолько ярко, что сожгла сама себя. А родители просто отвернулись от этого зрелища, притворившись, что ничего не было, и сфокусировались на мне. Я никогда не горела так ярко, как Мелоди, но мой свет был стабильным и устойчивым; именно это от меня и требовалось, чтобы получить любовь, которой лишилась Мелоди. Отец велел не лить слезы по ней. Он сказал, что для нас ее больше не существует. Я подчинилась. Но по ночам все равно утыкалась в подушку и поливала ее слезами. И все же обо мне заботились, а ее… просто стерли.

Для меня это изгнание было куда более страшным, чем смерть. В конце концов, к тому времени я уже знала о смерти все. Но я не представляла, что люди могут стать невидимками для тех, кого любят.

Родители даже не знают, что я порвала с Дейвом. Когда-нибудь мне придется им в этом признаться, но я очень боюсь. Вдруг они увидят, что мой свет перестал быть стабильным, и тоже сотрут меня? Но здесь, на работе, я по-прежнему звезда, к которой обращаются все взгляды, несмотря на мои ошибки… а может, благодаря им. Роберт, как средневековый алхимик, сумел обратить промахи в золото. Он гарантирует, что люди будут смотреть на меня и не отвернутся, если я загорюсь слишком ярко. Это качество Роберта и притягивает меня, и пугает.

Они будут играть по нашим правилам, а мы станем менять эти правила, как нам заблагорассудится.

Это вам не шахматы, на которых я выросла. Это совсем другая игра.

Я стараюсь отогнать ненужные мысли прочь и поработать, припомнить статистику, перепроверить цифры и проценты. В шесть Барбара заглядывает в мой кабинет узнать, нужно ли мне что-нибудь еще перед ее уходом, но я просто качаю головой и желаю ей приятного вечера. Все, что мне требуется, лежит в папочках на моем рабочем столе. Реальность цифр успокаивает меня. Они – то, за что я могу удержаться, когда мир перевернулся с ног на голову и задом наперед. К тому времени, как я запираю кабинет, офис погружается в темноту. Практически никого нет.

За одним исключением.

В кабинете Аши горит свет. Она частенько задерживается, но не настолько. Не до тех пор, пока небо темнеет, а в здании не остается никого, кроме уборщиков и охранников. Мне следовало бы просто пройти мимо. Сколько раз она старалась подкопать под меня, унизить, даже взять надо мной власть? Как минимум тысячу. Если считать сегодня, тысячу и один. Я не должна обращать на нее внимания.

Но свет горит, и по какой-то неведомой причине я тянусь к двери.

Я не стучу. Просто поворачиваю круглую ручку. Я думала, что она корпит над цифрами или просматривает списки компаний в поисках новых клиентов, которые подняли бы ее статус на фирме, но вместо этого она сидит, уставившись в стену так, словно видит на ней что-то скрытое для меня. Может, призрак или образ утраченной мечты. Но определенно не просто белую краску.

– Я была в первой десятке в Стэнфорде, – говорит она, не глядя на меня.

Меня не должно быть в это время в этом месте. Я должна была постучаться. Но это абсолютно ее не волнует. Она продолжает, глядя в стену:

– Меня пригласили на работу. Эта фирма хотела меня. Они знали, что я могу для них сделать. Мне не пришлось ни с кем спать, чтобы получить здесь место.

– Я ни с кем не спала ради карьеры, – говорю я, признавая оскорбление и поправляя Ашу, но на этот раз без обиды. Я слишком устала для склок. – Скажи мне кое-что, – прошу я. – У тебя были бы моральные проблемы, если бы я это сделала? В чем источник твоей горечи – в неодобрении или разочаровании?

Она молчит, ожидая пояснений.

– Если бы появился человек, который мог бы помочь тебе с карьерой и который нравился бы тебе, отдалась бы ты ему в обмен на эту помощь?

Она отрицательно качает головой:

– Это не для меня. Когда я пользуюсь сексом, это нож, а не лестница. – Она наконец-то смотрит на меня с бледной улыбкой на губах. – Ты пользуешься сексом как отмычкой. Он открывает для тебя двери. Очень эффективный способ, скажу я тебе.

Аша сняла блейзер. Через белую рубашку просвечивает темная кожа. У нее индийские корни, но что-то в ней стоит выше национальности. Она скорее концепция, а не живой человек. Она воплощение холодности, агрессивных амбиций, жестокой чувственности, злокозненной честности… Она придает садизму нотки женственности.

– Я не хотела, чтобы Тома уволили, – вздыхаю я.

– Почему нет? – удивляется Аша. – Ты получишь его место. Я слышала это из надежного источника. Высшее руководство, наверное, считает, что лучше отдать его тебе после заведомо успешной встречи с Maned Wolf. – Она замолкает и склоняет голову набок. – Скажи, куда ты сбежала, когда узнала об увольнении Тома? Ты очень спешила.

– Я должна была поговорить с ним.

Аша не сразу понимает, о чем я толкую, но, когда до нее доходит, она разражается веселым смехом.

– С мистером Дейдом? Ты считаешь его поступок неэтичным? – Она встает и подходит ко мне, губы с блестящей яркой помадой чуть не касаются моего уха. – Ты и сама не образец морали. Вряд ли стоит укорять других, когда сам выбираешь тропу зла.

– Я не… – начала я, но Аша прерывает меня:

– Ты безнравственна, Кейси. – Она тянется ко мне рукой и заправляет волосы за ухо, пробегает пальцами по моей напрягшейся спине. – Ты предала жениха, взяв в рот петушок мистера Дейда. Ты солгала об этом Тому, всем солгала.

– Ты ведь помнишь, что я могу тебя уволить, – огрызаюсь я.

– О, этот день не за горами, и я это прекрасно знаю. Может, не завтра, может, на следующей неделе, но скоро он наступит. Сначала Том, потом я, это логично. Но пока есть время, можно повеселиться.

Ее рука опускается к моей попке, но прежде, чем я успеваю возмутиться, она внезапно делает шаг назад.

– Признаюсь, я бы сама переспала с твоим мистером Дейдом, если бы выпала такая возможность. – Она подходит к окну и кладет ладонь на стекло. – Когда он входит в помещение, он заполняет собой все пространство; на него невозможно не смотреть. Широкие плечи, крепкие мускулы… но все это не идет ни в какое сравнение с его присутствием. У него есть… дикарская изысканность. Он Джеймс Бонд Дэниэла Крейга; молодой, сексуальный Гордон Гекко.

– Он Роберт Дейд, – говорю я с улыбкой. Аналогии, конечно, хорошие, но ни один мужчина не сравнится с ним. Его влияние на мою жизнь неожиданно и уникально; он не похож на киногероев, наводящих мифический ужас на вымышленных противников.

– Да, – соглашается со мной Аша. – Он Роберт Дейд, и я бы не отказалась побыть его партнером по постельным играм. Не потому, что мне нужна его помощь, просто я хочу понять, смогла бы я его сломать или нет.

Я смеюсь, очарованная ее высокомерием.

– Думаешь, у меня бы ничего не получилось? – спрашивает она… хотя, может быть, это и не вопрос. В ее голосе не прозвучало вопросительных интонаций. Она поворачивается ко мне и качает головой. – Твоя проблема заключается в том, что ты не понимаешь, какой силой обладает желанная женщина.

Я мысленно возвращаюсь к одной из ночей в кровати Роберта. Тогда я оседлала его и отказывала, пока он не взмолился: «Прошу тебя!»

Аша улыбается, читая мои мысли:

– Власть между простынями ничто, если ты не знаешь, как распространить ее за пределы спальни.

Я отвожу взгляд. В комнате ощутимо холодает. Я обнимаю себя за плечи и тру руками, пытаясь согреться.

– Ты не обязана верить мне на слово, – продолжает Аша. – Просто вспомни истории из своей религии. Адам и Ева, Самсон и Далила, Саломея и ее танец семи покрывал: все они повествуют об одном и том же. Если женщина чего-то действительно хочет, будь то вынудить своего мужчину откусить от яблока, поставить божественно назначенного супергероя на колени или голову Крестителя на серебряном блюде, она это получит. Она может получить все, если знает, как пользоваться тем, что ей дал Господь.

Я начинаю было смеяться, но потом…

Если я преподнесу тебе мир на тарелочке с голубой каемочкой, примешь ли ты его?

Голова Крестителя на серебряном блюде. Действительно ли это сильно отличается от того, что предлагает мне Роберт?

Да, говорю я сама себе, потому что Том не Иоанн Креститель, а Аша далеко не святая.

Аша замолкает, давая мне время посмотреть на библейские истории с новой точки зрения.

– Если бы ты знала, как много у тебя власти, ты была бы смелее, – в итоге добавляет она.

Временами, когда люди произносят вслух то, о чем ты мечтаешь, эта вещь обретает плоть. Ты можешь видеть ее, а значит, ты уверена, что можешь получить ее, если все сделаешь правильно.

Похожее чувство пронзает меня, когда я слышу слова Аши о смелости. Это то, чего я хочу.

Но через мгновение образ тает. Мелоди, ее любовная история с разрушением и развод со святостью, мои родители и их полный отказ от нее… я всю свою жизнь подкармливала трусость, надеясь, что она защитит меня от всего недоброго. Теперь она стала частью меня. Я не знаю, как избавиться от этого зверя.

– Не в моих интересах помогать тебе сохранить работу, – говорю я, перемещая вес тела на каблуки, внезапно почувствовав навалившуюся усталость и смирение. – Но я обещаю сделать все возможное, чтобы тебя не уволили под надуманным предлогом. Если тебя выкинут отсюда, это будет только твоя вина, а не моя и не мистера Дейда.

– Это ты сейчас так говоришь…

– …и завтра скажу то же самое. – Я поворачиваюсь и открываю дверь. – Доброй ночи, Аша. Иди домой и выспись хорошенько.

– Я не устала.

– Тогда иди в парк и отрывай там крылья бабочкам, – иронично усмехаюсь я. – Тебе это должно понравиться.

Она улыбается в ответ и качает головой:

– Бабочки слишком слабые.

– Тогда постреляй в койотов или еще что-нибудь, – предлагаю я. – Но твой рабочий день закончен. Нам всем нужен отдых, и, если я собираюсь стать диктатором, я буду великодушным диктатором.

Я выхожу из ее кабинета, и вслед мне летит ее мягкий, довольный смех. На секунду во мне просыпается дух товарищества, и я забываю, что она – воплощение зла.

Но утром она непременно напомнит мне об этом.

Входя в лифт, я вспоминаю ее слова.

Твоя проблема заключается в том, что ты не понимаешь, какой силой обладает желанная женщина.

Тут она сильно ошибается. Роберт заставляет меня понять, что такое власть. Когда мы занимаемся любовью, я всегда чувствую себя защищенной, частенько потрясенной, но неизменно ощущаю свою власть над ним. Это афродизиак, на который быстро подсаживаешься.

Власть между простынями ничто, если ты не знаешь, как распространить ее за пределы спальни.

Пока лифт опускается на парковку, я понимаю, что в ее словах есть смысл. Но я ведь учусь…

…и довольно быстро.